Даша и Иван Ильич Телегин

Ермилова Нонна: литературный дневник

Любите ли вы, как люблю это я, перечитывать по много раз одни и те же строки в книгах, которые отзываются в вашем сердцем своею красотой, прекрасной зримостью, жизненной силой – не знаю как иначе еще назвать это чувство! И вместе с ними и ты сам становишься достойнее, лучше и сильнее.


Мне жаль прекрасные тома собраний сочинений, исполненных чудесных литературных образов и историй, слишком сложных и многогранных, наверное, чтобы, их смогли понять и полюбить грядущие поколения. Но с нами – они живы, дороги и любимы!


Сейчас перечитываю роман "Хождение по мукам" Алексея Николаевича Толстого и думаю о его героях.
Больше всего люблю среди них Ивана Ильича Телегина - он один из немногих положительных героев нашей литературы! Великодушный, добрый, скромный, веселый, он еще и хороший мастер своего дела – инженер на заводе.
Люблю читать про то, как возникает любовь Даши и Ивана Ильича - она так прекрасно описана у Толстого, великого писателя, мастера слова. Эта любовь - и как Петербург ранней весной, и путешествие на пароходе по Волге - синева и солнце!


« По всему белому пароходу играли жидкие отсветы солнца, на воду больно было смотреть, – река сияла и переливалась. На дальнем берегу, гористом, белела, по пояс в березах, старенькая колокольня.
Когда пароход отчалил и, описав полукруг, побежал вниз, навстречу ему медленно двигались берега. Из-за бугров, точно завалявшись, выглядывали кое-где потемневшие соломенные крыши изб. В небе стояли кучевые облака с синеватыми днищами, и от них в небесно-желтоватую бездну реки падали белые тени».


Мне очень нравится Даша своим стремлением к строгой правильной жизни, и я понимаю ее максимализм - он юношеский.


И самое главное для меня в романе – любовь Даши и Ивана Ильича, какое счастье, что после всех испытаний и невзгод в финале романа они снова вместе!


Сначала у Даши не очень выходит с правильной строгой жизнью:


« После завтрака Даша пошла на курсы, записалась держать экзамен, купила книг и до обеда действительно вела суровую, трудовую жизнь. Но вечером опять пришлось натягивать шелковые чулки (утром решено было носить только нитяные), пудрить руки и плечи, перечесываться. «Устроить бы на затылке шиш, вот и хорошо, а то все кричат: делай модную прическу, а как ее сделаешь, когда волосы сами рассыпаются». Словом, была мука. На новом же синем шелковом платье оказалось спереди пятно от шампанского.


Даше вдруг стало до того жалко этого платья, до того жаль своей пропадающей жизни, что, держа в руке испорченную юбку, она села и расплакалась. В дверь сунулся было Николай Иванович, но, увидев, что Даша в одной рубашке и плачет, позвал жену. Прибежала Катя, схватила платье, воскликнула: «Ну, это сейчас отойдет», – кликнула Великого Могола, которая появилась с бензином и горячей водой.
Платье отчистили, Дашу одели. Николай Иванович чертыхался из прихожей: «Ведь премьера же, господа, нельзя опаздывать». И, конечно, в театр опоздали».


А вот Даша уже твердо решившая жить строго и правильно:


«Даша вставала рано, садилась за книги и сдавала экзамены, почти все – «отлично»…


Целые вечера Даша играла на рояле. Музыка не возбуждала ее, как прежде, не хотелось чего-то неопределенного и не замирало мечтательно сердце. Теперь, сидя строго и мирно перед тетрадью нот, озаренная с боков двумя свечками, Даша словно очищала себя торжественными звуками, наполнявшими до последних закоулков весь этот пустынный дом.


Иногда среди музыки являлись маленькие враги – непрошеные воспоминания. Даша опускала руки и хмурилась. Тогда в доме становилось так тихо, что было слышно, как потрескивала свеча. Затем Даша шумно вздыхала, и вновь ее руки с силой касались холодных клавиш, а маленькие враги, точно пыль и листья, гонимые ветром, летели из большой комнаты куда-нибудь в темный коридор, за шкафы и картонки… Было навек покончено с той Дашей, которая звонила у подъезда Бессонова и говорила беззащитной Кате злые слова. Ополоумевшая девчонка чуть было не натворила бед. Удивительное дело! Будто один свет в окошке – любовные настроения, и любви-то никакой не было».


Конечно, мне нравятся по- своему и другие герои романа – и тех, остальных, их, скорее, жаль – и Елизавету Киевну с ее прекрасными, словно нарисованными на круглом румяном лице глазами, и поэта Бессонова жаль, трагического певца эпохи, раздавленного колесом беспощадной революции, и нелюбимого мужа старшей из сестер, Кати, либерального адвоката Николая Ивановича Смоковникова.


Конечно, я сочувствую и сопереживаю старшей из сестер Кате.


«В комнате сестры можно было, как по книге, прочесть все, чем жила Екатерина Дмитриевна. Вот в углу маленький мольбертик с начатой картиночкой, – девушка в белом венке и с глазами в пол-лица. За этот мольбертик Екатерина Дмитриевна уцепилась было, чтобы как-нибудь вынырнуть из бешеной суеты, но, конечно, не удержалась. Вот старинный рабочий столик, в беспорядке набитый начатыми рукоделиями, пестрыми лоскутками, все не окончено и заброшено, – тоже попытка. Такой же беспорядок в книжном шкафу, – видно, что начали прибирать и бросили. И повсюду брошены, засунуты наполовину разрезанные книги. Йоги, популярные лекции по антропософии, стишки, романы. Сколько попыток и бесплодных усилий начать добрую жизнь! На туалетном столе Даша нашла серебряный блокнотик, где было записано: «Рубашек 24, лифчиков 8, лифчиков кружевных 6… Для Керенских билеты на «Дядю Ваню»…» И затем, крупным детским почерком: «Даше купить яблочный торт».
Даша вспомнила – яблочный торт так никогда и не был куплен. Ей до слез стало жалко сестру. Ласковая, добрая, слишком деликатная для этой жизни, она цеплялась за вещи и вещицы, старалась укрепиться, оберечь себя от дробления и разрушения, но нечем и некому было помочь».


Но о любящем ее Вадиме Рощине я почему-то мало задумывалась, он фигура отстраненная и холодная. И если вдуматься, мне в голову так и не приходит никакого объяснения тому, как он бросил Катю, поссорившись с нею по дороге на юг. Катю, совершенно не умеющую защитить себя! О которой он так проникновенно говорил!
«Екатерина Дмитриевна, – проговорил Рощин, беря в руки ее худенькую руку, – пройдут года, утихнут войны, отшумят революции, и нетленным останется одно только – кроткое, нежное, любимое сердце ваше».


Но и с Рощиным примиряет многое – стоит лишь вспомнить, как он воспринимает Телегина, Дашу и Катю, приехав к ним - как удивительных и прекрасных возвышенных созданий?


Должно быть, я уже увлеклась и постараюсь написать обо всем подробнее – вот нужно ли только это кому, как и дорогие моему сердцу тома классической литературы…



Другие статьи в литературном дневнике: