По ещё рыхлой песчаной насыпи, вдоль строящейся железнодорожной ветки на северо-западе Москвы, неся на плече треногу, в руке – теодолит, шагал загорелый узбек в оранжевой жилетке со светоотражающими элементами. Он был уже не молод и в последние годы сильно располнел, что доставляло ему значительные неудобства. Принимаясь за работу, он быстро потел, начинал мучиться одышкой, вздрагивал, хватаясь за спину и злился, а злясь, искал повода, чтобы устроить склоку с кем-нибудь, кто находился поблизости. За склочность его и определили в помощь геодезисту. Не фонтан, но лучше, чем рыть траншею вместе с другими или топтаться целый день на кухне, приготовляя плов.
Утомившись ходьбой, рабочий сбросил треногу с плеча, аккуратно поставил рядом теодолит, присел на рельсу и закурил. Под ним лежала неширокая бедно окрашенная улица. Справа, может быть в двухстах метрах от того самого места, где он теперь курил, проезжая часть была перерыта и перегорожена щитами с запрещающими знаками, их красную кайму без труда можно было разглядеть с перекрёстка, который отсюда выглядел тупиком, обрубавшим улицу с противоположного конца. Узбек ещё раз оглядел её всю, затем обернулся, надеясь увидеть вдалеке силуэт съёмщика, - тот обещал двинуться следом, - но на путях никого не было. Тогда он вынул смартфон из кармана, открыл «галерею», полистал, нашёл в плеере одну из любимых песен, включил. Взгляд его привлекла деталь декоративного орнамента на карнизе четырёхэтажной «сталинки», что высилась за дорогой. Это была лепнина или барельеф с исковерканным бесчисленными реставрациями рисунком. Над окнами четвёртого этажа, окружённые волнами спелой пшеницы, среди комбайнов и самолётов, гордо подняв подбородки, широко улыбаясь, трудясь, совещаясь, действовали пятнадцать мужчин и женщин. Все они были представителями союзных республик, на всех были надеты национальные костюмы, и всех объединял нехитрый символ – пятиконечная звезда над разлинованным шариком с серпом и молотом.
На перекрёстке показалась колонна из пяти автомобилей. На острие плыл вишнёвый хетчбэк, за ним старенькая четырёхдверная «Skoda», третьим, поскрипывая, катился «ВАЗ 2112», за ним Логан, а замыкал всю процессию разбитый фургон с сильно замаранными бортами. Не доехав до сидящего на рельсе рабочего тридцати-тридцати пяти метров, кортеж свернул в проулок между типовой пятиэтажкой, стоявшей торцом к дороге и «сталинкой» с хороводом советских народностей на карнизе и рассредоточился по площадке, вдоль которой обычно прогуливались с колясками свежеразрешившиеся женщины.
За хлопаньем дверей, - из машин медленно выползали люди, - и переливами музыки, доносившейся из динамика смартфона, узбек не услышал окрика геодезиста, чья фигура уже несколько минут маячила на путях. Когда съёмщик заорал во второй раз, рабочий поднялся и начал нехотя собираться: повесил треногу на левое плечо; в левую же руку взял чемоданчик, а в кулаке правой зажал ремешок теодолита. Уходя, бросил прощальный взгляд вниз, туда, где курила кружком кодла прибывших.
Невысокий коренастый мужик в дутой фиолетовой куртке, указывая по временам в сторону, громко обсуждал с парнями, окружившими его, «командировочные», «общагу» и «на бензин». Чуть поодаль гоготали о своём двое армян: один, пепельноволосый, скрестив на груди руки, всё время покачивался на каблуках своих щёгольских туфель и улыбался; второй, отчаянно жестикулировал, повторяя «э-э-э, вы не в ту больницу пришли», и хихикал.
