***Этой осенью даже моя огромная библиотека не смогла принять все те великолепные гербарии, которые щедро предлагало каждое киевское дерево. Листья, что называется, уродились: формы самые причудливые, и в пределах нормы, и вне этих пределов, размеры невероятные и превосходящие почти все виденное ранее, цвета и оттенки из самой щедрой палитры красок - короче, сколько бы я ни зарекался прошлой, позапрошлой и прочими прежними осенями от собирания осенней листвы и перекладывания ею книжных страниц, все зря. Зароки были нарушены, библиотека угрожающе разбухла, протягивая ко мне со всех полок, полочек и сложенных стопками на полу книг всевозможные черенки - кроваво-красные, золотисто-желтые, неожиданно зеленые, цвета пергамента и коричных палочек. И все-таки наступил момент, когда я смог остановиться. Это произошло у лифта - и было как озарение: необязательно тащить этот стог опали домой, можно вот тут вот на подоконнике устроить некий вернисаж, на радость себе и другим. И я выложил на бетоне несколько прекрасных листьев платана, цветом и фактурой более всего напоминавших хорошую индийскую замшу, а формой - какой-нибудь дореволюционный орден 1-ой, в крайнем случае 2-ой степени. Когда платан скукожился (не зря ботаники суют листья в книжки потолще), я заменил его кленом, потом был явор в орнаменте ясеня, потом еще что-то - пока кто-то из соседей не начал мне отвечать на том же языке. Неизвестный выложил листья клена на подоконнике, а также развесил их на решеточке, прикрывающей какие-то массивные трубы. Это события подхлестнуло мою страсть - и я приволок из Ботсада все самое красивое, что там было, и выложил свой ответ незнакомцу. Он не замедлил поступить так же - и (почти) превзошел мои изыски, так что мне пришлось поднапрячь все знакомые деревья в радиусе Тониной прогулки. Это превратилось в своего рода переписку. Эх, был бы у нас в доме какой-то специалист по экибане, расшифровал бы наши послания, а то этот разговор велся на языке, которого мы оба не знали (или один я не знал). А несколько ранее, летом, у нас в доме появился новый жилец, который затеял крупный ремонт. Это личное, внутреннее дело, но оно выплеснулось наружу: он расширил свой балкон, продлив его на козырек над подъездом. В результате на нашем неброском и непритязательном доме 70-х годов появился огромный черный нарост, более всего напоминающий миниатюрную копию посольства Германии, что на Б. Хмельницкого. Кроме того, крыша этого сооружения расположилась так, что теперь гипотетический злоумышленник мог бы из подъезда через окно по этой крыше пройти в квартиру над предприимчивым жильцом и выйти оттуда, прихватив все самое ценное. Через сколько-то месяцев это окно оказалось забрано самодельной решеткой - и теперь, случись, например, пожар, который бы заблокировал жильца на его балконе, он бы не смог проникнуть через это окно в подъезд и спастись, ему бы пришлось спрыгнуть с высоты 3-го этажа. Не смогут проникнуть туда и пожарные, если вдруг это окно окажется единственным доступным для спасения людей. Одно некорректное действие повлекло цепочку некорректных действий и неблагоприятных - пусть и гипотетических - последствий. Но соль тут вот в чем: возвращаясь недавно домой, я увидел под эпическим балконом крепкого дядьку и не менее крепкую тетку. Они присматривались к балкону со всех сторон и живо обсуждали возможность проделать такую же трансформацию и со своим балкончиком, выкрикивая слова вроде "швеллер", "уголок" и "заварить". Так что не дурной, не добрый, а любой пример заразителен. Возможно, именно это и пытался донести до меня неизвестный на языке осенней листвы. © Copyright: Максим Федорченко, 2020.
Другие статьи в литературном дневнике: |
