Версия Фаулза29.01.2025 (4) 15:50 Версия Фаулза Дочитал. Взглянул на циферблат. Вернулся на страницу 700, последнюю. Финал: «Молчит, не скажет ни слова, не протянет руки, не покинет застывшее настоящее время. Всё замерло в ожидании. Замерли дерева, небо осени, люди без лиц. В ивах у озера поет весеннюю песню дурашка дрозд. Голубиная стая над кровлями; кусочек свободы, случайности, воплощенная анаграмма. Откуда-то тянет гарью палой листвы. cras amet qui numquam amavit завтра познает любовь не любивший ни разу, «Волхв» Джона Фаулза в редакции 1976 года. Времена для меня значимые, география книги тоже, осваивал те края двадцать лет спустя. Делаю выписки. Прежде чем определиться с местами действия, оставляю несколько строк, смысл которых постоянно рядом, в любых палестинах, в любую эпоху. «Вот она, истина. Не в серпе и молоте. Не в звездах и полосах. Не в распятии. Не в солнце. Не в золоте. Не в инь и ян. В улыбке». «Любовь – это тайна, пролегшая меж двумя людьми, а не сходство двоих». Итак – Греция, Италия и Англия, версия Фаулза. «Рим. «Из Субьяко автобус отправился только вечером. Он мчался по долгим зеленым долинам, мимо горных селений, вдоль осиновых рощ, уже тронутых желтизной. Небо из нежно-синего стало янтарно-розовым. Старики отдыхали у своих хижин; попадались лица, напоминавшие о Греции – загадочные, уверенные, спокойные. Я понял – может быть, благодаря бутылке вердиччо, которую выпил, чтобы скоротать ожидание, – что мир, чья печать врезана в меня навсегда, первичнее мира Леверье. И сам он, и его вера мне неприятны. Казалось, эта неприязнь и полупьяная нежность к древнему, неизменному греко-латинскому миру – одно. Я – язычник, лучшее во мне – от стоиков, худшее – от эпикурейцев; им и останусь». «Если Рим, город дурного тона, после Греции нагоняет одну тоску, то уж Лондон, город мертвенной желтизны, в пятьдесят раз тоскливее. На просторах Эгейского моря я забыл, как он огромен, как уродлив, как по-муравьиному суматошен. Словно вам подсунули мусор вместо бриллиантов, серую чащобу вместо солнечного мрамора; и пока автобус из аэропорта буксовал в безбрежном предместье между Нортолтом и Кенсингтоном, я гадал, как можно вернуться к этой природе, к этим людям, к этой погоде по собственной воле. По грязно-синему небу ползли вспученные белые облака; а рядом кто-то сказал: «Отличный денек выдался!» В ореоле блеклозеленого, блекло-серого, блекло-коричневого лондонцы за окнами двигались однообразно, как заводные. В Греции каждое лицо говорит о цельном, оригинальном характере; я так привык к этому, что перестал замечать. Ни один грек не похож на другого; лица же англичан в тот день сливались в одно лицо». Субьяко – место нахождения Леверье. Тут география отступает на второй план, но персона имеет прямое отношение к Греции и Италии, да и к вопросам веры, не говоря уже о том, что промелькнул год 1951, центр прошлого века. Это был год открытия Фаулзом Греции. Что до персонажа (Леверье), он англичанин и характеристика его дополняет то, что сказано о Лондоне. «Высокий, с короткой стрижкой, худым загорелым лицом, очки в стандартной отечественной оправе; англичанин до кончиков ногтей». «О лете 1951 года я не выяснил ровным счетом ничего, зато кое-что узнал о самом Леверье. В Сакро Спеко он всего несколько недель, а раньше проходил послух в одном из швейцарских монастырей. Он изучал историю в Кембридже, бегло говорил по-итальянски, «совершенно незаслуженно считался» знатоком английского монашества второй половины XV века, – собственно, он и попал в Сакро Спеко, чтобы покопаться в знаменитой библиотеке; в Грецию ни разу не возвращался. Он и тут оставался английским интеллектуалом – боялся показаться смешным и делал вид, что всего лишь притворяется монахом, а на самом деле этот маскарад ему даже чуточку в тягость». Судя по известной мне английской литературе, англичане показаться смешными не бояться, но в данном случае речь идёт о ярко выраженном интеллектуале и католике. © Copyright: Владимир Каев, 2025.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
