Историк А. И. Вольхин - доктор исторических наук."Органы НКВД-НКГБ о политических настроениях советских историков и писателей в годы ВОВ", или Кто в лес, а кто по дрова. Автор: А.И.Вольхин "Органы НКВД-НКГБ о политических настроениях советских историков и писателей в годы Великой Отечественной войны" В годы Великой Отечественной войны политическое руководство страны потребовало установления тотального контроля за умонастроениями всех слоев советского общества с целью пресечения «пропаганды и агитации (в том числе «повстанческо-пораженческой агитации»), содержащей призывы к свержению, подрыву или ослаблению советской власти», «антисоветских (контрреволюционных, провокационных, пораженческих, панических) слухов (высказываний, домыслов, настроений)», в том числе «ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения», «политических слухов, пытающихся дезорганизовать тыл»1. Контроль за умонастроениями граждан, рассматривавшийся в качестве непременного условия поддержания социально-политической стабильности в стране, был возложен правящей партией на 3-е Управление (секретно-политическое) НКГБ СССР, с 20 июля 1941 г. — на 3-е Управление (секретно-политическое) НКВД СССР, а после очередной реорганизации органов госбезопасности 14 апреля1943 г. — на 2-е Управление НКГБ СССР2. С помощью многочисленных агентов и осведомителей органов госбезопасности политические настроения активно изучались в среде членов ВКПб) и политэмигрантов, бывших эсеров и меньшевиков, бывших дворян и царских чиновников, членов семей и родственников репрессированных, эвакуированных из прифронтовых областей, заключенных и спецпоселенцев, военнослужащих и священнослужителей, домохозяек и пенсионеров, рабочих и служащих, научной, технической и творческой интеллигенции, в том числе историков и писателей. Мнения историков и писателей, их политические настроения всегда являлись утонченной рефлексией на происходящее, концентрированным отражением общественных настроений, в том числе и в годы Великой Отечественной войны, что вызывает естественный интерес к данной проблематике. Источниками для подготовки статьи стали впервые вводимые в научный оборот документы из фонда секретного делопроизводства ЦА ФСБ России, отдела регистрации архивных фондов (ОРАФ) УФСБ России по Свердловской области. Это — спец сообщения, сводки, обзоры и ориентировки по интеллигенции, переписка с ЦК ВКП(б), копии информационных материалов, направляемых в ГКО на имя И. Сталина, В. Молотова, отчеты, специальные и докладные записки в НКВД-НКГБ СССР. Эти материалы позволяют оценить не только политические взгляды историков и писателей, но и их гражданские личностные качества, морально психологические свойства, по новому, порою в неожиданном ракурсе, увидеть авто ров исторических исследований и всем известных художественных произведений. В первых сводках агентурных материалов Секретно-политического управления НКГБ СССР об откликах и настроениях населения в связи с начавшейся войной отмечалась, с одной стороны, массовая готовность рабочих и служащих защищать Родину, перевыполнять производственные планы, с другой стороны — растерянность и подавленность настроения различных слоев интеллигенции. Настроение основной массы советских граждан емко выразил генерал-лейтенант А.А. Игнатьев*: «Мы — победим, но легкомысленно думать, что такая война закончится быстро»3. Подобное патриотическое настроение демонстрировали многие советские писатели. Юрий Олеша: «Хочу просить, чтобы мне позволили идти бить Гитлера. Это — единственная возможность в наше время проявить себя мужчиной и патриотом»; Константин Тренев («подозреваемый в антисоветских настроениях»): «Мы их обязательно уничтожим... Я всегда знал, что мы будем воевать с нашим проклятым "другом"»; Борис Пастернак («разрабатываемый как антисоветский элемент»): «О всех Изъявили желания поехать добровольно на фронт Михаил Светлов и Аркадий Гайдар («подозреваемые в организованной антисоветской деятельности»). Объемная и весьма противоречивая по содержанию информация была собрана агентами органов госбезопасности по поводу выступления И.В. Сталина по радио 3 июля 1941 г. Виктор Шкловский («разрабатываемый ... как резко антисоветски настроенный писатель»), прослушав речь Сталина, сказал: «Мужественная и честная речь. Вопрос в том, сумеем ли мы их (немецкие войска — А.В.) удержать. Гитлер думает скорейшим образом захватить Москву, расколоть народ. Но Россию завоевать нельзя. Мы не потерпим поражения»4. Академик Борис Греков, директор Института истории Академии наук СССР, восторгался: «Прекрасно! Нет того тона, который был бы сейчас особенно опасен: "Шапками закидаем!". Трезво оценено положение, указаны трудности. Выступление мобилизует на преодоление трудностей и никаких оснований для паники не дает». Его поддерживал академик Юрий Готье: «Такая речь поднимает настроение. Хочется поскорее высказать свои чувства, которые она вызывает»5. В противовес своим именитым коллегам сотрудник Института истории АН СССР М. Гольдберг, выражая настроение многих советских граждан, резко и весьма нелицеприятно отреагировал на выступление вождя: «Вина за неудачи советского оружия лежит на нашем руководстве. Если народ победит, то вопреки руководству. Пусть Тухачевский вредитель, но то, что было допущено в первые восемь дней войны, хуже вредительства. За это расстреляли бы даже в царской России. Наша верхушка разложилась, оторвалась от народа, а когда народ победит, эта банда снова вылезет и припишет себе победы». Ему вторил историк Николай Павленко: «Когда-нибудь историки напишут книги о героизме, самопожертвовании, мужестве наших солдат и о тупоумии, бездарности... нашего генералитета. И при том, дело... в системе бездарности всего руководства...»6. Палитра патриотических политических настроений в оценке военных действий варьировалась от легковесных, шапкозакидательских до сдержанных, реалистичных. Так писатель П. Безруких браво заявлял: «Наша авиация господствует над прифронтовой полосой. Удары немцам наносит жесточайшие. Перелом должен наступить дней через 10-12»7. Всемирно известный прозаик Илья Эренбург был более осторожен: «Войну выиграем, но будет очень тяжело. Особенно в связи с неорганизованностью нашего населения. В этом отношении враг сильнее». Ему вторил Константин Федин: «Я ждал начала войны каждый день. Вы не представляете себе, какой тяжелой будет эта война»8. Зимой и весной 1942 г. в политических настроениях советских писателей про изошел существенный психологический надлом. Писатель Николай Погодин, эвакуированный в Ташкент, оценивая неудачное начало войны, демонстрировал, по мнению заместителя наркома внутренних дел СССР Б.З. Кобулова, антисоветские и панические настроения: «У немцев военные кадры лучше наших. У нас в 1937 году много военных кадров было разгромлено и при этом многие из них арестованы зря. Это было ужасно и это была первая победа немцев»9. Весьма скептически оценивал перспективы наступления Красной армии после разгрома немцев под Москвой Алексей Новиков-Прибой: «Еще рановато восхищаться и кричать "Ура!". Немцы чего-нибудь придумают. Их армия не разбита. У них есть сильная оборонительная линия около Смоленска. Там они дадут сражение. Все будет решаться весной и летом 1942 года»10. Еще более категоричен в своих оценках был известный историк-византиковед Михаил Сюзюмов («разрабатываемый ... как антисоветский элемент»). В беседе с источником в феврале 1942 г. он заявил: «Наши военные успехи имеют ограниченный местный характер. Мы, видимо, не в силах нанести немцам такой же удар, какой они нанесли нам. Это не только результат нашей технической отсталости, людских потерь, но и бездарности командования, его старой техники лобовых ударов и культа партизанщины. Весной нужно будет ожидать активизации немцев, особенно на юге, и нашего поражения, предвестником которого является взятие немцами Феодосии». Рассуждая о международном положении, М.Л.Сюзюмов высказал в июне 1942 г. такое мнение: «Второй фронт союзники вряд ли создадут... Они не верят нам, что мы отказались от борьбы за мировую революцию. Зачем мы до сих пор не закрыли Коминтерн, почему не восстановили свободу религии?.. Чтобы добиться доверия со стороны союзников, нам необходимо не только заявить, что мы не будем стремиться к мировой революции..., но и распустим Коминтерн...». Ученый не только давал глубокие экспертные оценки по вопросам политики, но и как гражданин ставил крайне неудобные для сталинской номенклатуры вопросы. Так, в марте 1942 г. в беседе с коллегами он заявил: «Продовольственное положение в дальнейшем еще более ухудшится. Во имя чего только 20 лет терпели лишения? Ведь мыслилось, что государство создаст мощные резервы, и во время войны мы будем иметь возможность вести более-менее сносную жизнь, а все оказалось мифом»11. Затянувшаяся война вызвала усталость, недовольство многими сторонами советской действительности, критическое отношение к номенклатурным благам. Евгений Петров, редактор журнала «Огонек», сетовал: «Существование всевозможных литерных столовых, закрытых распределителей, винных магазинов озлобляет население. В Англии даже король имеет карточки, Гитлер ест то, что едят все немцы». Ему вторила Лидия Сейфуллина: «Уж слишком мрачно кругом. И немцы не устраивают, и наша обстановка осточертела: голод, в который брошена страна, неспособность воевать, неспособность править...». Евгений Габрилович пессимистично заявлял: «Дело, очевидно, закончится сепаратным миром. Мы отдадим немцам Украину, потому что долго воевать не можем, а быстро закончить войну не в силах»12. Вениамин Каверин, Юрий Тынянов и Семен Розенфельд — фигуранты агентурного дела «Литераторы», («подозреваемые в организованной контрреволюционной деятельности и возможной принадлежности к германской агентуре»), будучи эвакуированными из Ленинграда в Молотов (Пермь), «периодически устраивали у себя на квартирах сборища, на которых сообща вели контрреволюционные разговоры, направленные на дискредитацию политики ВКП(б) и советского правительства, высказывали пораженческие взгляды, распространяли профашистскую контрреволюционную агитацию». Касаясь проблем литературного творчества, Вениамин Каверин заявлял: «У нас в стране нет писателей со своей личной творческой инициативой. Все наши писатели являются марионетками в руках правительства». Ему вторил Юрий Тынянов: «Советская цензура закрывает путь к творчеству современным русским писателям»13. Совершенно неожиданными и, естественно, «политически незрелыми» явились рассуждения Льва Кассиля о личности Гитлера: «Я, как еврей, не могу быть апологетом Гитлера и гитлеризма, но я, тем не менее, не могу скрыть жгучего интереса, а иногда и восхищения этим поразительно талантливым человеком и его логически прямолинейным политическим курсом. Энергия, последовательность, блеск, великолепный ораторский талант, уступающий, может быть, разве только Троцкому»14. Политическая безграмотность была зафиксирована осведомителями органов НКВД в рассуждениях поэта Демьяна Бедного: «Победителями в этой войне будем мы, Япония и Америка. А Германия и Англия будут разбиты»15. Крайне болезненно отреагировал на неудачное наступление советских войск под Харьковом в мае 1942 г. Александр Бек: «Это ужасно! 70000 пропавших без вести при нашем наступлении, то есть мы, наступая, попали в плен. Мы просто так отдали 5 дивизий. Это невероятно. Лето только началось, мы только начали первое наступление и уже такая катастрофа! О чем говорят Керчь и Харьков? О том, что мы по-прежнему воевать не умеем»16. Академик Евгений Тарле катастрофу лета 1942 г. на Сталинградском направлении воспринял спокойно: «Я не придаю особого значения тем успехам, которые имеют немцы за последние дни. Фактический их эффект малозначителен. У нас имеются огромные резервы войск, которые еще не вступали в военные действия. . .»17. Михаил Шолохов в июне 1942 г., рассуждая о русских бедах, вслед за Ильей Эренбургом призывал к жестокости по отношению к врагу: «Немецкий народ надо уничтожить! Это враг умелый, очень хорошо умеющий воевать, так, как мы не умеем. Нет у нас хороших командиров, на войне делаем очень много глупостей и расплачиваемся кровью». Драматург Константин Тренев одну из причин неудач Красной армии летом 1942 г. видел в отсутствии харизматичных полководцев: «У нас, к сожалению, нет такого генерала армии, который мог бы вдохновить ее на прорыв, обеспечив успех. У нас есть герои-политруки и бойцы, но нам нужны герои генералы. Надо создавать им ореол и тогда солдаты пойдут за ними напролом»18. Совершенно трезвую оценку состоянию дел на фронтах дал в июле 1942 г. мало кому известный писатель П. Слетов: «Многие наши неудачи и поражения на фронтах объясняются вмешательством партийного руководства в военные дела. Они думают, что они все знают. При этом у нас более всего боятся, чтобы из способного генерала не вышел новый Наполеон. Поэтому способным военным людям не дают хода. В этом двойном руководстве войной — партийном и военном, в противоречиях между ними и лежит причина наших поражений на фронтах»19. Михаил Ромм («писатель и журналист, бывший меньшевик» — так его позиционировало руководство органов госбезопасности СССР), характеризуя в декабре 1942 г. итоги начального периода войны, жестко критиковал советскую действительность: «У нас налицо величайшая неорганизованность как в тылу, так и на фронте. Это — результат нашей некультурности, неумения и партийной монополии, при ко торой люди способные отстраняются от руководства, а руководят бездарности». Он был одним из немногих представителей творческой интеллигенции, еще в 1942 г. «Я склоняюсь к мысли, что немцы войну проиграют. Но это случится не скоро, быть может в 1945 году»20. После разгрома немцев под Сталинградом наметились существенные изменения в политических настроениях советских людей, в том числе и писателей (Леонида Леонова, Степана Щипачева, Владимира Лидина, Анатолия Мариенгофа). Постепенно стала меняться общая тональность настроений, демонстрировалась готовность активнее поддерживать военно-политические и хозяйственно-организаторские мероприятия, внешнеполитические акции советского руководства. Этот процесс усилился на завершающем этапе войны, в 1944-1945 гг. В сообщениях органов НКГБ СССР отмечалось повсеместное ожидание перемен к лучшей жизни. В среде интеллигенции шли оживленные разговоры о необходимости демократизации политической системы СССР. В этой полемике активное участие принимали и писатели, в частности, Анатолий Мариенгоф утверждал, что изменения в жизни Советского государства произойдут под нажимом Англии и США, которым придется уступить, чтобы сохранить стране соответствующее место и влияние в мировом сообществе.21 В информационных материалах органов НКГБ СССР с тревогой отмечалось, что в различных слоях общества надежды возлагаются на Красную армию, «наиболее здоровую в морально-политическом смысле, самую патриотическую, самую закаленную часть русских людей, которая, вернувшись с фронта, скажет свое слово»,сыграет решающую роль в изменении политической системы Советского государства. Причину такого взгляда на армию зафиксировали в рассуждениях Льва Кассиля: «Мне приходит в голову такая мысль. В 1813 году русские офицеры, попав в Европу в качестве освободителей, увидели, что "освобожденные" живут во много раз свободнее и счастливее их самих. Как известно, это не прошло даром для русского офицерства, оно заразилось "вольнодумством" и из среды этих офицеров появились затем "декабристы". Я думаю, что наши офицеры и многие красноармейцы искренне думали, что за границей живут нищие, забитые люди. Ведь наша пропаганда десятилетиями утверждала, что у нас все самое лучшее, самое хорошее, что мы самые свободные, самые богатые, самые культурные. Теперь же наши люди увидят, что рабочий за границей гораздо богаче, культурнее, а главное — свободнее московского инженера или бухгалтера. Такое познание не пройдет бесследно, оно распространится в широких кругах и представит собой большую силу». 22 Оптимистичный взгляд Льва Кассиля пессимистично развенчал советский фантаст Александр Беляев: «Кончается война, державшая нас в большом напряжении. А на смену ей приходит та же лямка, какая была до войны. Будут изо дня в день писать и говорить о роли партии как организатора победы, о роли комсомола — творца новой жизни... Нет оснований ждать каких-нибудь изменений в отношении международных общений. Наша жизнь останется такой же замкнутой и отгороженной от всего, что вне наших границ». 23. В этом заочном споре ближе к истине оказался Александр Беляев. В заключении необходимо отметить следующее. В политических рассуждениях писателей и многих молодых историков (М. Гольдберга, Н. Павленко, М. Сюзюмова) — одних из самых образованных людей эпохи — отмечается типичное интеллигентское качество: пессимизм, критическое отношение к власти, к различным явлениям советской действительности. При этом историки старшего поколения (Б.Д. Греков, Ю.В. Готье, Е.В. Тарле), обладая значительным жизненным опытом и предполагая наличие осведомителей в своем ближайшем окружении, старались быть предельно осторожными в высказываниях и оценках. И все равно уровень критичности был очень высок. Вместе с тем советские историки и писатели в своем преобладающем большинстве были настроены патриотически. Поэтому поражает то обстоятельство, что многим из них власть не доверяла, подозревала в антисоветских настроениях и действиях и даже — как В. Каверина, Ю. Тынянова, С. Розенфельда — в принадлежности к агентуре немецких спецслужб. Это могло стать достаточным основанием для того, чтобы привлечь их к уголовной ответственности по ст. 58-10 (антисоветская агитация и пропаганда) УК РСФСР в редакции 1926 г., а в дальнейшем — обречь их к той же участи, что и Исаака Бабеля, Осипа Мандельштама, Михаила Кольцова. Вполне объяснимо, что советская интеллигенция демонстрировала смутные представления о путях демократизации политической системы в СССР в силу неразвитости политологического, политического и правового знания, наивно верила в реформаторские возможности армии. В политических настроениях советских историков и писателей отразились многие противоречия, ожидания и разочарования эпохи. *Граф Алексей Алексеевич Игнатьев (17 февраля (1 марта) 1877 — 20 ноября 1954) — русский и советский военный деятель, дипломат, советник руководителя НКИД, писатель. Генерал-майор Российской республики (1917). Генерал-лейтенант РККА (1943). Из рода Игнатьевых, сын генерала А. П. Игнатьева и княжны С. С. Мещерской. Начал службу в Кавалергардском полку, участвовал в русско-японской войне. После революции перешёл на советскую службу, опубликовал мемуары «Пятьдесят лет в строю», много раз переиздававшиеся. Вольхин А. И. Органы НКВД-НКГБ СССР о политических настроениях советских историков и писателей в годы Великой Отечественной войны / А. И. Вольхин. — Текст непосредственный // Урал индустриальный : Бакунинские чтения : материалы IX Всероссийской научной конференции, посвященной 85-летию доктора исторических наук, профессора А. В. Бакунина, Екатеринбург, 8-9 октября 2009 г. / Институт истории и археологии УрО РАН; Уральский государственный технический университет - УГТУ-УПИ. В 2-х т. — Т. II. — Екатеринбург: Издательский дом "Автограф", 2009. — C. 21-27. © Copyright: Душа Шахини 1, 2025.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
