Михаил Захарчук.
Долг суровому Данту или третье восхождение к «Божественной комедии».
Исполнилось 703 года со дня смерти Данте Алигьери (полное имя Дуранте ди Алигьеро дельи Алигьери) – великого итальянского поэта, мыслителя, богослова и политика. Как поэта, возможно, и самого великого за всю сознательную историю человечества. Во всяком случае, среди поэтических произведений, да, наверное, вообще среди литературных творений homo sapiens я лично не знаю вещи, которую можно было бы без колебаний поставить впереди «Божественной комедии» Данте. Несколько дней назад я закончил её читать. С третьего раза. О двух предыдущих попытках есть смыл рассказать, чтобы стал понятен смысл моего третьего постижения или восхождения на вершину величайшего творения гениального итальянца.
Так вот во Львовском высшем военно-политическом училище на факультете журналистики нам очень основательно преподавали литературу отечественную и зарубежную. Ещё живущие мои однокашники соврать мне не дадут. Учился вместе со мной тогда Володя Верховод, обладавший поистине фантастической цепкостью памяти и невероятной её изворотливостью. Сосредоточившись на экзамене по любой из общественных дисциплин, он мог на ходу придумать дефиницию, которая лишь незначительно отличалась от первоисточника. На спор в течение получаса находил вполне стоящую ошибку в любой центральной газет. В шахматы из-за этого уникального строения его ума мне было выиграть у него чрезвычайно сложно. При дебюте, миттельшпиле и эндшпиле он практически не допускал промахов.
Как-то Верховод, сдавая экзамены по истории античной литературы, заметил преподавательнице (между прочим, кандидату наук по разным мифам), что, на самом деле, вся эта антика, да, откровенно говоря, и средневековая литература, давно уже превратились в аппендикс человеческой культуры. Если и стоит из них что-либо читать, так разве что «Декамерон». Всё остальное – муть голубая, не интересная даже узким специалистам. Возмущенная столь неслыханной дерзостью кандидат пошла на курсанта в атаку, надеясь влепить наглецу двойку. Не на того напала! Верховода понесло, как Остапа Бендера. В течение часа с лишним он все-таки аргументировано убедил препода в собственной правоте, и женщина согласилась, что да, античная литература, вкупе со средневековой, на самом деле, есть аппендикс человеческой культуры!
Видит Бог, до этого случая, происходившего, кстати, на моих глазах, я очень даже серьёзно штудировал древнюю литературу. Имена Гомера, Эсхила, Эзопа, Софокла, Аристофана, Еврипида, Менандра, Платона, Цицерона, Вергилия, Горация, Овидия, Катулла, Лукреция, двух Плиниев и ещё многих других «ветхих» авторов были мне и близки, и даже понятны. Поэтому после экзамена я попытался как-то вразумить товарища, доказать, что он не прав. Что, мол, глупо «сбрасывать с парохода современности» кого бы то там ни было, тем более, таких титанов, как древние греки, римляне, тех же Петрарку, Боккаччо, Данте…
- А ты, к слову, читал «Божественную комедию»?
- Нет ещё, но, надеюсь, прочитать, всё же мировой шедевр.
- Так и не надейся. Дальше пятой страницы не продвинешься, держу пари.
В итоге Верховод оказался прав. Не удалось мне на курсантской скамье одолеть «комедию».
В академии мы изучало только отечественную литературу, начиная со «Слова о полку Игореве». Поэтому я уже самостоятельно «добирал» из иностранной литературы то, чего не успел прочитать в училище. И тогда же предпринял вторую попытку «штурма» «Божественной комедии». Увы, но и она оказалась неудачной. Банально не хватило времени. Театр захватил меня с потрохами. В это не все поверят, но годы учёбы в академии я редко проводил вечера в семейном кругу. Практически ежевечерне посещал столичные театры – теперь уже супруга не даст соврать. И если возвращаешься в общежитие за полночь, а утром просыпаешься в 6 часов, то на «вольное» чтение остаётся крайне мало времени. Не до «комедий». Как говорила Кулагина из «Служебного романа»: «Цирка мне в жизни хватает».
Дальше была служба, которая вообще исключала трату времени на любые интеллектуальные прихоти. И, тем не менее, всё это время я всегда держал в уме «Божественную комедию», как нечто очень желанное, но не осуществлённое. Уже выйдя на пенсию, намеревался прочитать великий шедевр к 740-летию со дня рождения его автора, потом - к 750-летию. Дату эту, между прочим, широко освещали в СМИ. Однако ни этот великий юбилей, ни 700-летие со дня смерти «высокого гения Данте» по определению Пушкина, не подвинули меня на решительный шаг. А годы ведь летят. «Наши годы, как птицы летят». И потом тот же Алигьери с великим умыслом написал: «Не для того на свете мы живём,/ Чтоб смерть застала нас в блаженной лени!»
Короче, «земную жизнь пройдя» за 75 лет, я просто взял и прочитал – нет, проштудировал величайший труд, опять же по Пушкину, «сурового Данта». Далеко ещё не факт, что его я постиг не то что во всей глубине, а хотя бы прилично поверхностно. Но в одном могу вам, уважаемые мои читатели, честно признаться: нельзя было умирать, не ознакомившись, елико возможно пристально с таким шедевром. Заодно поделюсь и другим открытием. «Комедия» чрезвычайно сложная вещь. В ней «многий смысл в немного строчек вложен». Её вообще невозможно читать, как обыкновенную книгу, потому как три её четверти совершенно непостижимы без пояснений. Поэтому я выработал собственный алгоритм чтения. Сначала внимательно знакомился с пояснениями к каждой «песни». Потом её прочитывал, а затем вновь обращался к разъяснениям.
Позволю себе напомнить читателям некоторые сведения о «Комедии». В которой нет, на самом деле, ни грана комического или хотя бы фривольного. Просто Данте исходил из того, что трагедия – произведение с ужасным концом, а комедия с концом без ужаса. Поэма состоит из трёх частей: «Ад», «Чистилище», и «Рай». В каждой части 33 песни. В «Аде» их 34, и знатоки утверждают, что это - символ дисгармонии. А по мне так и наоборот: 100 песен в сумме – доказательство высшей гармонии. «Комедия» написана трёхстрочными строфами с особой схемой рифмовки, так называемыми терцинами. И здесь надо заметить главное. Её русский вариант максимально, сколь это возможно, адекватен, изоморфен и эквивалентен итальянскому оригиналу. За это нам следует от лица до сырой земли в ноги поклониться великому русскому переводчику Михаилу Леонидовичу Лозинскому. «Божественную комедию» переводили многие. Вариант Лозинского лучший из всех известных, безупречен и потому стал таким явлением в русской поэзии, который превзойти невозможно. Не зря же Михаил Леонидович удостоен Сталинской премии 1 степени. Его великий труд стоит вровень с Данте. Немногие переводчики в мире способны на подобное.
Итак, события комедии автор излагает от первого лица. Вначале рассказывает, как однажды заблудился в дремучем лесу. Встретил там своего любимого римского поэта Вергилий. Тот предложил совершить странствие по загробному миру. Здесь я упускаю, почему Вергилия из загробного мира послала к Данте его умершая любимая Беатриче, многие другие подробности, чтобы не пересказывать содержание поэмы. Её надо читать. Мне другое хочется сообщить. «Божественная комедия» построена с фантастической симметрией. Ничего подобного в других сочинениях других авторов нет и в помине. Вы представляете, как Данте владел слогом, словом, ритмом и размером?! Каждая из трёх частей поэмы делится на 9 отделов плюс дополнительный десятый. Все части оканчиваются словом «звезды» в переводе «светила». В каждой соответственно 4720, 4754 и 4747 гендекассилабов, так называемых фалековых одиннадцатисложников (от греческого поэта Фа;лека). Всего 14221 стиха в точном соответствии с символикой «идеальных чисел» — «три», «девять» и «десять», которую Данте не единожды употреблял раннее. Видение Беатриче, едва ли не главную для поэта лично тему он приурочивает именно к тридцатой песне (кратное трём и десяти). Помещает слова любимой точно в середине песни (с семьдесят третьего стиха; в песне всего сто сорок пять стихов). До этого места в поэме — шестьдесят три песни, а после неё — ещё тридцать шесть, причём числа эти состоят из цифр 3 и 6 и сумма цифр в обоих случаях даёт 9. Данте именно в 9 лет впервые встретил Беатриче. И пусть вам сия филологическая статистика ровным счётом ничего не говорит. Но, по-моему, любой читатель способен оценить невероятную виртуозность построения повествования, архитектонику средневекового сочинителя. Его творение идеальное с точки зрения формы. Да он был в плену многих мифов той поры. Над ним довлела с одной стороны схоластика – через неё он получил передовое на то время образование. С другой стороны Данте искренне, а не показушно испытывал на себе тотальную набожность. Отсюда его склонность к определённым числам и придание им мистического толкования. Так число 3 связано с христианской идеей о Троице, число 9 — это 3 в квадрате, число 33 — протяжённость земной жизни Христа, число 100 есть 10, помноженное на само себя — символ совершенства и так далее. Но все эти формальные упражнения творца не уводят нас в дебри догматико-доктринёрского философствования, что в те времена являлось, как бы сегодня сказали, определяющим трендом. Нет, свои видения он ткал из реальных ниток своего времени. Он и загробный мир конструирует не по методе других из выдуманных нелепиц, а из вполне реальных регионов Италии, причём хорошо ему знакомых. А сколько живых человеческих образов, типичных фигур, психологических ситуаций, впечатляющих сцен подробно и со знанием дела описывает – это трижды достойно удивления. Ещё и потому, что автор предпринимает подобное впервые не только в итальянской – в мировой литературе. При всём том, что эпоха Возрождения ещё не наступила, ещё повсюду царит мрачное средневековье, а у Данте сплошь и рядом встречаются уже почти реалистические описания. Он с таким знанием отразил современную ему общественную обстановку во Флоренции начала XIV века, что стать вровень с ним в этом смысле не суждено было никому.
Почти все исследователи творчества Данте всячески подчёркивают то обстоятельство, что он никогда не упускает возможности посчитаться со своими идейными противниками и личными врагами. Дескать, кругом злопамятен флорентиец и это не есть хорошо. А по мне так в этой «загробной мстительности» заключается одно из ярких достоинств поэмы. В который раз поэтому подчеркну: она написана живым человеком, которому ничто человеческое не чуждо, хотя он и гений. И, наверняка, отдаёт себе в этом отчёт. Но он любит свою родину, беззаветно любит Беатриче, всегда и во всём хочет быть полезным своей родине. А враги всего этого его лишили, отправив в изгнание под угрозой смерти. Данте никогда больше не увидит родной Флоренции – умрёт на чужбине. И если бы в поэме не нашлось отзвука горькой судьбы изгнанника – она бы потеряла половину своей гениальности. Слава Богу, не святоша – из плоти и крови человек писал свой шедевр. Он ненавидит ростовщиков, осуждает свой век из-за того, что в нём царят нажива и сребролюбие. Деньги для него - источник едва ли не всех зол. А вот смирение уже не безусловная добродетель. «Кто в славе сил не обновит победой, не вкусит плод, добытый им в борьбе». Зато любовь – величайшая мировая сила, которая «движет солнце и другие светила». И ещё он «божественно славит» дух пытливости, жажду знаний, стремление постигать новое, соединяемое с «добродетелью», побуждающее к героическим дерзаниям.
Ад Данте изображает космически гигантской воронкой из концентрических кругов, сужающийся конец которой примыкает к центру земли. Преддверие ада заселено душами добродетельных язычников, не познавших истинную веру, однако приблизившихся к такому познанию. За это они избавлены от адских мук. Здесь Данте видит выдающихся представителей античной культуры: Аристотеля, Эврипида, Гомера и многих других. А ещё видит мифологические существа: минотавры, кентавры, гарпии. Полуживотная их природа – отражение грехов и пороков людей.
В следующем круге – души порочных людей. По мере продвижения Данте с Вергилием вглубь Ада, они наблюдают мучения чревоугодников, страдающих от дождя и града, скупцов и расточителей, без устали катящих огромные камни, гневливых, увязающих в болоте, объятых вечным огнём еретиков, тиранов и убийц, плавающих в кипящей крови, самоубийц, обращённых в растения, богохульников и насильников, сжигаемых падающим пламенем, лжецов, испытывающих самые разные муки и ещё многих других грешников. В последнем, 9-м кругу ада - изменники и предатели. Главный - Иуда Искариот, само олицетворение преступления против Божественной власти. Брут и Кассий олицетворяют измену власти светской. Их в своих трёх пастях грызёт Люцифер, в прошлом красивейший из ангелов. Он возглавил мятеж против Бога и был свергнут с небес. Стал Дьяволом и властелином Ада. Описанием Люцифера завершается первая части поэмы.
Чистилище – вторая часть. Оно построено точно такими же кругами, как и Ад, но сужающимися к вершине горы. Охраняющий вход в Чистилище ангел впускает Данте в первый круг, начертав мечом на его лбу семь букв «Р», символизирующие семь смертных грехов. После каждого круга исчезает по букве. Достигнув вершины Чистилища, населённого душами грешников, искупающих свои прегрешения, Данте вступает в расположенный там «земной рай» с чистым лбом. Не крещённый Вергилий его покидает.
Третья – основная часть поэмы. В земном раю Данте встречает свою возлюбленную Беатриче. Она убеждает Данте покаяться и возносит его, уже просветлённого, на небеса. Поэт ходит по семи сферам рая. Они опоясывают Землю, согласно господствующей тогдашней системе Птолемея. За ними расположены сферы неподвижных звёзд, хрустальная сфера и Эмпирей. Последний - бесконечная область, предназначенная для блаженных, созерцающих Бога, дающая жизнь всему сущему. Пролетая по сферам, Данте встречает императора Юстиниана, узаконившего христианство. Тот знакомит поэта с историей Римской империи, с учителями веры, мучениками за веру. Возносясь всё выше и выше, Данте видит Христа и деву Марию, ангелов. Перед ним раскрывается «небесная Роза» — местопребывание блаженных. Творец «Божественной» приобщается к высшей благодати, достигая общения с Творцом: «Здесь изнемог высокий духа взлёт;/ Но страсть и волю мне уже стремила,/ Как если колесу дан ровный ход,/ Любовь, что движет солнце и светила».
Появление «Божественной комедии» с какой ни посмотри на неё стороны, есть свидетельство чуда. Понятно, что Данте прекрасно освоил всю ту сумму знаний, что приобрели Европа и мир к началу Х1У века. Но ведь литература итальянская, на которой возрос его гений, это же сплошная пустыня. И вдруг – такой шедевр. Данте своим творением существенно изменил мировоззрение средневекового человека. Добавив в бинарную структуру загробного мира (Ад — Рай) Чистилище, он как бы позволил людям успешнее решать многие моральные проблемы. Он дал человеку больше надежд на спасение, на некий нравственный компромисс, указал ещё и «третий путь», которого ещё не существовало в церкви. Данте далее, со знанием дела описал состояние науки и технологий своей эпохи. Так в рамках физики он упоминает: о силе тяжести (дважды); о происхождении землетрясений (дважды), крупных оползней, формирование циклонов; о радуге; о круговороте воды; об относительности движения (дважды); о распространение света и его отражении; о магнитном компасе. Так ли иначе он касается натурфилософии, арифметики, геометрии, астрологии, богословия, грамматики, диалектики, риторики, музыки, поэзии, военного дела. Понятно, что у поэта относительно всех этих вещей только наброски и намёки – не научный ведь трактат писал. Но само присутствие проблем и вопросов, над которыми человечеству ещё только предстоит разбираться в грядущей эпохе Возрождения – ярчайшее свидетельство «высокого гения» Данте.
Данте работал над «Божественной комедией» чуть больше полтора десятка лет. И создал за это короткое время главную энциклопедию Средневековья на века.
Другие статьи в литературном дневнике:
