***
История одного возвращения
Пролог
Как люди решаются на самоубийство? В наше время, когда все только твердят, как они самодостаточны ( слово-то какое выдумали), самодовольны, самоуверенны, убийственно- сногсшибательны, независимы и успешны! Ведь это - сознаться перед всеми, что ты - проиграл. Камю хоть тем оправдывает несчастных, что жизнь абсурдна, потому, мол, с нею бороться - труд Сизифа.
Глава 1
Виталию Ивановичу 43 года. Он из обделенного поколения. Он выше среднего роста, моложав, подтянут. Худощавость его, однако, не спортивная, а особенность конституции. Он старший преподаватель, без степени, хотя и после аспирантуры. Он окончил два факультета, которые в старые времена были одним: историко-филологическим, и разделили их только после того, как пришло новое поколение студентов из рабфаков. Почему он не защищал диссертацию? На его столе скопились геологические пласты выписок, документов, книг. Ему говорили, что хватило бы уже даже на докторскую, а он не мог защитить кандидатскую. Всё ширилось, наслаивалось, и как следствие, менялось. Менялись его взгляды на то, что тогда, в эпоху Царя-Освободителя, произошло. А значит, и менялась диссертация; к ней, как пристройки к большому дворцу, лепились новые и новые факты, документы, найденные письма… Он и вообще был не как люди вокруг. Все уральские - ждут лета, а он – не хотел расставаться с зимой. Худший месяц для него был март. А любимейший – декабрь с его порой тихих неспешных снегопадов и ожиданием Нового года. Не нового года, как отметки в календаре, а именно Нового, с прописной буквы! Он, когда начал встречаться с будущей женой, сказал ей об этом, и с впервые возникшим чувством близости этого человека услышал в ответ, что и она любит зиму. Только зря он не уточнил тогда, за что? А то бы узнал с разочарованием, что потому только, что на зиму у нее есть новая шубка, купленная мамой в Москве, а на весну – только куртка, когда-то мечта всех девчонок - серебристая и блестящая, как скафандр космонавта, но теперь просто позорная в своей провинциальности.
Да он никогда и не думал, что они поженятся. Она сама как-то заметила его на студенческом вечере – да и как было не заметить, когда мальчишек на университетском филфаке всегда был дефицит – и сразу объявила, в какой она группе и где висит ее расписание. И сказала так, что вроде и не просила, а надо было почему-то ее ждать, а потом провожать. Он так и не понял, как некоторые девчонки умеют это делать. Совершенно исподволь, незаметно. Но зато крепко запомнил тот вечер, который все изменил. Сидели у нее и слушали новую пластинку - Глорию Гейнер, за тем и позвала к себе:
- Последнюю купила, да так удачно!
И ничего вроде не предвещало, и разговоров никаких особых не было, но когда вошла ее мать, она неожиданно сделала торжественное лицо – он потом всегда вспоминал, как дрогнуло что-то у него внутри – и громко сказала:
- Мама! А ведь мы хотим пожениться.
Хотя ничего подобного он ей не говорил, но за минуту до ее заявления понял, что такое заявление сейчас последует, и ничего он не сможет ни возразить, ни опровергнуть.
- Как я рада! - мгновенно оживилась ее мать. – Я сейчас отца позову, надо же и его обрадовать, ммм , … поставить в известность.
Один против трех – что он мог? Не нашелся, да как-то и не захотелось протестовать. Ему словно открыли глаза: вот ведь зачем мы встречались! А ты как думал? Протеста не было, но и большой радости тоже, а была некая странная апатия: ну, случилось и случилось. И ведь прожили, и не хуже многих других семей. И вот уже дочь подросла и огорошила мать сообщением.
Глава 2
- У меня для тебя новость, - она хмуро взглянула на мужа.
- Какой тон! Мне съесть лимон, чтобы выражение счастья с лица сошло?
- Наоборот, можешь отломить шоколад, чтобы поднять уровень эндоморфинов.
- Что, что поднять?
- Не то, что ты подумал, - холодно возразила она, - Но приготовься к худшему: твоя дочь беременна!
- Почему моя? Разве в браке дети не общие?
- А кто ее воспитывал: ругать нельзя, бить нельзя, а потакать можно? Вот пожинай!
- Препираться некогда. Я, признаться, слов не нахожу.
- Вот именно, что некогда! Аборт делать поздно!
- А ты первым делом подумала об этом?!
- А о чем еще я должна была подумать? Она не замужем! Хотя, подожди! Ведь это идея! Надо выдать ее замуж!
- А кто… ммм … автор?
- Черт его знает кто. Какой-нибудь однокурсник.
- Ты у нее не спрашивала?! А как же узнала про … ее положение? - некоторая ревность прозвучала в его словах: с ним, которой он так «потакал», дочь не поделилась.
- Ну, уж заметить-то может любая более-менее наблюдательная женщина задолго до появления явных признаков. Я все-таки в школе работаю! Но… Она не хочет со мной говорить. Я первым делом предложила ей аборт у хорошего врача, а что же предлагать ей на ее первом курсе! Но она и слушать меня не желает.
- А … про замуж ты ей говорила?
- Мне это только сейчас в голову пришло.
- После моих слов?
- В какой - то мере.
- Ну, так надо спросить, кто это и потом говорить уже с ним.
- Тоже какой-нибудь дурачок восемнадцати лет! Сядет нам на голову.
- Пусть сядет. Зато дочь не в подоле принесет.
- В какой-то мере ты прав. Приличия должны быть соблюдены. У меня ТАКАЯ должность. Да и у тебя…
- Да, в какой-то мере.
- Ну, ты же не будешь сравнивать директора гимназии и простого преподавателя института!
- Не буду, - примирительно сказал он. - Директриса главнее.
- Ну, разве что по зарплате. Конечно, вуз - это престижнее, - захотелось и ей произнести нечто примирительное. Не ссориться же в такое время!
- Значит, так, - подвела она итог, - Сегодня же, как она вернется, поговорим с ней. Оба! Чтобы она почувствовала ответственность момента! Сначала, так и быть, пойду на попятную.
- Да, пожалуйста, больше про аборт - ни слова. Мало ли какие мысли ей придут… - он схватился за сердце, - О, господи, а почему ее до сих пор дома нет?
Как в ответ на это послышалось царапанье ключа в замке, легкий скрип двери, звук расстегиваемой молнии на сапожках. Родители вышли в прихожую. Несмотря на уговор, жена тут же приступила к ней с вопросом:
- Ну, и что ты делать собираешься?
Катя наморщила маленький задорный носик:
- Что значит: что? - Ничего!
- Он хоть знает?
- Ты о чем? - какой невинный взгляд!
- О том самом, что скоро будет всем заметно, не только мне! - отпарировала мать.
- Ах, об этом! - еще невиннее – Мы вам хлопот не доставим. Уйдем и будем вместе жить!
Родители раскрыли рты. Как все просто!
- Да кто он? Твой однокурсник?
- Я похожа на дуру? Он - человек самостоятельный! Работает и зарабатывает! Его жена за три года ничего ему родить не смогла, а я смогу.
- О боже! Так он … женат?!
- Уже нет! И паспорт мне показал!
- Так… - с неопределенной надеждой протянул Виталий Иванович, - развелся, значит?
- Да, как только я ему сказала!
- А занимается чем? - спросила мать.
- Бизнесом!
- Точнее, стало быть, не знаешь?
- Знаю. А вам-то зачем?
- Да, в самом деле, - ядовито заметила мать, - Кто мы такие? Налоговая инспекция, что ли? Всего лишь родители.
Катя неожиданно протянула руки и обняла их обоих за плечи.
- Ну, так поздравляем, дочка! - произнес обмякший после этого объятия Виталий Иванович. А про себя подумал: да, все –таки мамина дочка!
- А свадьба? Что насчет свадьбы?
- Так он взрослый человек, не первый раз женится! Сказал, что все решит.
- А родители у него есть?
- Есть, где-то на Севере.
- Господи, а звать –то его как?
- Константин Огневой!
- Это … кличка? – нерешительно уточнил отец.
- Фамилия! Вы что ж думаете, я его паспорт не видела? Сказала уже!
- Да, дочка, ты нас опередила… - удивился отец. А мать только усмехнулась, но реснички опустила, чтобы не был виден торжествующий огонек в глазах. Пока другие думают о лишних тридцати рублях за повышенную стипендию, ее умная Катя пошла ва-банк. Бизнес есть, алиментов нет, развод имеет причину приличную и даже извиняющую: чадолюбивый человек оказался! И будущая свекровь где-то далеко.
- Да, о свадьбе вы не переживайте, - заметила Катя, - Он сказал, что все сделает как надо.
- Давно ты с ним? - изумился отец.
- Папа, если бы давно – так бы и тянулось!
Мать снова усмехнулась, но уже открытой и понимающей улыбкой.
- Он завтра вечером придет просить моей руки, - завершила Катя и хитро добавила, – Вы уж не отказывайте!
Глава 3
Завтра вечером. А пока – ехать на лекцию. Апрель 20…года был таким же, как все апрели последних лет. Давно уже истаяли в России «мгновенно вспыхивающие весны» Сергея Прокофьева; нынешние тянулись как хроническое заболевание, перемежаясь то ясными, то хмурыми днями. Сегодня в аудитории целый день заглядывало солнце и задавало тон. На первых рядах всегда сидят самые активные и деятельные студенты. Вот и сейчас один настойчиво тянет руку:.
- А можно вопрос?
Виталий Иванович не любит, когда прерывают лекцию и делает вид, что не замечает поднятой руки. Парень, однако, настойчив, а Виталий Иванович мягок, о чем студентам хорошо известно. Пробует он, конечно, бороться с собою, но слабому бороться с собственной слабостью? Результат предсказуем.
- Да, - самым раздраженным тоном бросает он, наконец.
- Вот Вы говорили о прогрессивности всех реформ Александра Второго, так почему же именно на него организовывались бесконечные покушения?
Ответ на этот непростой, может быть, главный вопрос, у Виталия Ивановича есть, но он приберегал его на самый конец лекции, возможно, даже и не сегодняшней. До разрешения его надо еще дотянуть желторотых. Он знал, что самая умная мысль, облаченная в совершенную форму, не будет не только воспринята, но даже замечена, если она не преподнесена вовремя и не проиллюстрирована примерами. Однако не получалось на этот раз проигнорировать вопрос, не ответив на него сегодня же, сейчас же! Это бы выглядело как незнание, как желание отложить ответ до того момента, когда сам преподаватель узнает на него ответ.
- Вкратце так, - говорит Виталий Иванович, - У каждого правителя всегда одни проблемы: верхи не хотят расставаться с привилегиями, а низы требуют лучшей жизни. И если желания первых слишком резко ограничивать, а требования последних игнорировать, можно спровоцировать нестабильность собственного положения. Фигура царя перестала быть сакральной с очень давних времен… Опережать с реформами – значит вызвать недовольство верхов, а запаздывать с ними - часто имеет вид уступок и как бы свидетельствует о слабости власти. Самое трудное – угадать момент и иметь решимость.
- Значит, зря делал?
- Помните, ребята: история - удивительная наука. Одни и те же события разные люди будут трактовать по-разному, а смена идеологии может вывернуть их даже наизнанку. Одни и те же документы сегодня будут восприниматься как подлинники, а завтра - объявляться фальшивкой. Поэтому помните - все, что вы будете читать о прошлом, априори не может быть однозначным. Революции и войны полны крови и грязи, которую порождают все, без исключения, противоборствующие стороны. И террор не мог быть только "белым" или только "красным".
Он помолчал и добавил:
- Идеология - страшная вещь. Она не только изменяет жизненные приоритеты, ценности, отношение к прошлому своей страны. Но она дает убежденность в своей правоте, которая при другой идеологии будет расцениваться, как предательство.
Когда-то, лет 15 назад, когда он только начинал, он всегда искал и находил в аудиториях такие заинтересованные глаза, такие умные лица. Потом находить их становилось все труднее. Удельный вес их в общей массе уменьшался. Они исчезали. Вот в этой - остался один, и то уже всем надоел своими вопросами, и никто его за это не любит. Неужели и Виталий Иванович? Нет, Виталий Иванович любит его, но старается делать это незаметно. Слушал только тот, с первого ряда. Остальные смотрели оловянными глазами. Почему-то Виталий Иванович терялся в таких случаях. Хотя давно бы уже следовало привыкнуть.
С каждым годом набирали все более и более слабых. На физмате ругались, что предлагаемые задачки должны быть все легче и легче. На филологическом поговаривали ввести диктант или изложение вместо сочинения для поступающих после педучилищ. Ха, и педучилищ не осталось – после педколледжей. А у них на историческом давно не задавали никаких дополнительных вопросов, дабы не получить на них неожиданных ответов. Потом всё разрешилось введением ЕГЭ. Точнее, сделало вид, что разрешилось. Привезешь хорошие баллы – и ты студент! А то, что баллы и знания - по разные стороны баррикад, это давно уже никого не изумляет: отчислят, всего и делов. Cхема проста донельзя: самый средненький студент – это точка отсчета. Ему следует ставить 4, те, кто чуть лучше – это 5. Те, кто совсем плох – это 3 . Двоек нет вообще. За них будут ругать педагога. Поэтому их никто не ставит. Чтобы студенты немного отличались от остальной массы, им ввели уроки этики. Там они конспектируют, как вести себя в общественных местах, как накрывать стол: вилки слева, ножи справа. По-английски – донышком вниз, по-французски – наоборот. А потом идут в студенческую столовую и хлебают первое и второе алюминиевыми ложками с плохо отмытым жиром и перекрученными черенками.
Виталий Иванович не пользовался методом Льва Троцкого: найти самое тупое лицо среди слушающих, и объяснять, долбить до тех пор, пока даже его тупой взор не обретет признаков мысли. Он действовал наоборот: искал самое умное лицо в аудитории. Радовался, когда находил. Но с каждым годом находить становилось всё труднее.
Глава 4
А дальше всё завертелось как в калейдоскопе. Мать взяла на работе методический день, и целое утро посвятила покупкам к ужину. В обед прибежала Катя и заперлась в своей комнате. Сказала, что ей надо отдохнуть до 5, до визита жениха. А мать занялась лазаньей по всем правилам: потушить мясной фарш в виноградном вине, добавить специи; аккуратно, без комков, сварить соус бешамель. Явился и супруг, увешанный пакетами.
- Ты хоть стол поможешь накрыть? - спросили дочку.
Она вышла как принцесса, но в помощи не отказала. Мать оглядела ее – косметики минимум, практически незаметна, волосы уложила скромно и аккуратно. Девчонка определенно имеет вкус! Накрыли в гостиной, совмещенной с кухней - получалось 40 метров пространства. Ровно в 17 раздался звонок в дверь. Открывать вышла Катя. Родители сидели на диване в гостиной. В прихожей о чем-то пошептались, а затем Катя вошла первой и возвестила, обратясь к стоящему за ней молодому человеку:
- Прошу познакомиться. Моя мама Ольга Петровна. Мой папа Виталий Иванович.
- Константин.
Константин производил хорошее впечатление. Первое – он был ухоженным. Стрижка с модным мыском, но не кричащая в крайностях с выбритыми висками и затылком, дорогой костюм, однотонная сорочка и со вкусом подобранный галстук. Когда он наклонялся, чтобы пожать руку отцу и поцеловать ее матери, от него исходили легкие волны хорошего парфюма. Потом уже замечалось, что он невысок ростом, но отлично сложен, спортивен. И еще была в нем какая-то мягкость, которая словно обволакивала собеседника. Он принес большой букет белых роз, шампанское и коробку «FERRERO ROCHER». Сели за стол. Ольга Петровна спросила только о его родителях, а далее он повел разговор сам, не чинясь, но и не заискивая. В нем была естественность, и она подкупала. Чувствовалось, что для него привычно и необременительно вести разговор. Он не перехватывал инициативу, но и не тушевался. Рассказал даже о своих жилищных условиях - они были не хуже того, что Виталий Иванович заработал за всю свою жизнь. Возраст его спрашивать постеснялись. Конечно, старше 18 катиных лет, но не критично. Тридцати, по-видимому, еще не было. Сказал и о разводе. Жену не критиковал. Разошлись по взаимному согласию. Тогда уж разговор подошел к их с Катей бракосочетанию. Константин и тут заверил, чтобы они особенно не беспокоились, что ресторан он закажет и даже пригласит какую-то знакомую группу музыкантов. На том расстались. О Катиной беременности неловко было и заикаться. Затем он, с разрешения родителей, ненадолго зашел в Катину комнату, оттуда доносилось ее повизгивание и негромкий разговор. Он вышел вместе с Катей, неторопливо оделся и распрощался с родителями. Едва закрыли за ним дверь, как Ольга Петровна вынесла вердикт:
- Рохля!
- Ну, уж на рохлю он не похож… - скромно возразил Виталий Иванович.
- Я о тебе говорю! Не мог спросить, сколько лет и какой род деятельности. Глава семьи называется!
- Он сказал, какой вуз окончил. А сколько лет, спроси у Кати. Она его паспорт видела. Попросила бы и нам предъявить, если ты такая не рохля…
- Ой, опять вы ссоритесь! - вмешалась Катя. – Даже в такой день! Мне же все девчонки завидовать будут! Но я никому не говорила!
- И правильно! Пока хвастать нечем. Слава богу, что еще незаметно.
- А кого позовем? - вмешался отец, чтобы разрядить атмосферу.
- Моих родителей – это обязательно. А ты свою мать - это на твое усмотрение. Ходит с палкой, это как-то не комильфо. Нет, пригласи, конечно, но вряд ли она пойдет. А тебе, Катя, пора бы знать про зависть. Завидовать будут! Нашла чему радоваться! Так что хорошо подумай, кого именно звать! Лучше кузенов позови и Таню, тети Зои дочь. Она тебе поперек дороги стоять не будет.
Глава 5
Свадьба была не роскошной, но изысканной. То есть пригласили только своих, набралось человек двадцать – двадцать пять. Но ресторан - дорогой, меню – отличное, пришла и музыкальная группа с певицей. Это оказались не рэперы, а вполне классические музыканты из драмтеатра, певица - тоже актриса театра. Виталий Иванович вроде даже видел ее в каком-то спектакле, но не в главной роли, а то бы запомнил. Впрочем, в драму он ходил редко, предпочитая, как экс выпускник музыкальной школы, симфонические концерты. Оперу тоже не жаловал, но не из-за музыки, а только благодаря современным режиссерам. Они теперь главнее и Россини, и Бизе, и самого Верди. Сначала музыканты тихо играли, создавая фон во время трапезы, а когда отзвучали главные тосты, было съедено холодное и горячее, на низкую сцену вышла певица в длинном платье цвета слоновой кости и запела:
Мне бы только раз прожить с тобой всю жизнь
И клянусь, мне большего не надо…
Она пела, сначала ни на кого не глядя, а потом отрешенным взглядом стала обводить зал. Она пела так, что все невольно оставили свои тарелки и рюмки. А Виталий Иванович вспомнил тот давний вечер и тот спектакль… Какая же то была пьеса? Ах да, Арно! «Синее небо, а в нем облака»… И как к месту она выбрала именно эту песню. Ведь в самом деле, как просто! Всего одни раз! Но - всю жизнь. Ему показалось, что она смотрит прямо на него, но потом он понял, что это такой прием у актеров: каждому слушателю кажется, что поют именно ему, и никому более. И даже поняв, не мог отделаться от чувства, что поет она ему. Кто она такая? Не первой молодости. Наверное, чуть на 30. Но хороша! Если сравнивать, то хотелось сказать: как француженка! Из той Франции, что ближе к Испании – из Бордо, из классической Франции, каковой она еще осталась на западе страны. Невероятно! Она словно услышала его и запела по-французски:
Paroles, Paroles, Paroles
Ecoute –moi.
Paroles, Paroles, Paroles
Je t’en prie
Paroles, Paroles, Paroles
Je te jure…
Конечно, сомнений больше не было! Она пела ему! Он даже стал подмурлыкивать себе под нос, пока не очнулся как от наваждения и замолчал. Никто, слава богу, вроде не заметил.
О ней
Она сказала Виталию:
- Тот, кто любит, попадает во власть того, кого любит
В театре придумали ставить эпатажную пьесу о Шуберте.
Шуберт ходил по притонам Вены, приятели соблазняли его публичными домами, и он соглашался.
Во втором действии он заболевал нехорошей болезнью, мучился, скрывал ее.
Она там играла в массовке публичного дома, бегала по сцене полураздетая, в каких-то немыслимых кружевных чулках на подвязках.
А Франц Серафим Петер сидел, нетрезвым взглядом поводя вокруг.
Он пил, заливая свое одиночество, бедность, непризнание, робость.
Вроде все и правильно, но чувство, что это - не та правда, все более овладевало ею.
Режиссер – приглашенный откуда-то – с упоением развивал свои мысли, свои новые вИдения (или видения? ). Он говорил, что только такая, голая правда, способна увлечь современного зрителя. Он предвосхищал аншлаг!
Ему верили. Ему смотрели в рот.
Никто из труппы меломаном не был, режиссер, кажется, тоже.
Но когда на общих репетициях зазвучала музыка, - потом она узнала, что это Фантазия фа-минор - ей стало нестерпимо стыдно бегать по сцене в одних чулках, она смотрела на своих партнерш по сцене, думая найти в них сходные чувства, но все бегали как обычно, не слушая ничего, кроме окликов режиссера.
Из еще одной главы
Где же ты?
Лекция закончилась ближе к вечеру – у Виталия Ивановича была последняя пара. Когда он спустился в преподавательскую, там уже никого из коллег не было, только уборщица мыла полы. Она недовольно глянула на вошедшего и принялась еще усерднее тереть шваброй.
- Здравствуйте! Не помешал? – вопросительно-извиняющимся тоном произнес Виталий Иванович.
Она смягчила суровый взгляд:
- Да я уже заканчиваю. Еще минут пять!
- Хорошо. Подожду в коридоре.
Виталий Иванович подошел к доске объявлений, но ничего нового за день не вывесили. Однако, чтобы как-то занять себя, он перечитал старые списки задолжников. Ругать-то за их двойки всё равно будут не их. По коридор прошли припозднившиеся студенты, не с его курса; подумав, все же кивнули – поздоровались. Открылась дверь преподавательской, уборщица вытащила свое ведро в коридор:
- Закончила.
- Спасибо, - ответил он.
В преподавательской пахло вымытыми полами. Он подошел к окну и открыл раму. Свежий ветер апреля нежно подул ему в лицо, а затем заструился в комнату. Мокрый асфальт отсвечивал недавним дождем. Последние облака уходили за горизонт.
Всегда, еще с юности, он ощущал в ранней весне удивительную тоску, почти человеческую. Всё вокруг ждет чего-то, томится этим ожиданием.
«Исполнится ль когда-нибудь? Как знать!»
Год назад был такой же апрель, с таким же дождем, с такой же тоской ожиданий.
Не исполнилось ни-че-го.
Год тянулся как длинный товарный состав, в котором все вагоны одинаковые – серые, скучные, ненужные. Лично ему – ненужные. А вот теперь, когда год кончился - в нем и вспомнить нечего.
Домой идти не хотелось.
Год назад жена под каким-то предлогом отобрала у него мобильный телефон, а теперь он даже был рад этому. Не будет звонить, надоедать вопросами.
Он присел у окна, перевел взгляд на редких прохожих.
Дверь открылась, и в проеме показалась давешняя уборщица.
- Не уходите еще?
- Да вот… - он вспомнил про списки на доске объявлений - Задолжники…
Она ушла. Когда он научится не отвечать на глупые и наглые вопросы? Какое ее дело?
Но мечтать, глядя в окно, расхотелось. Настроение она успела испортить. Надо собираться.
Он открыл дверцу платяного шкафа, снял с плечиков пальто и шарф, оделся.
На улице было еще светло. В воздухе реял – нет, уже прочно стоял запах весны.
Он медленно побрел на остановку.
Веселая компания парней и девчат стояла, окружив парня-гитариста.
Один что-то напевал, и едва он окончил очередной куплет, все вступили хором:
«Грянем все вместе с припевом!
Любовь не в уме, а в душе!
К тебе бы! К тебе бы! К тебе бы!
С милым рай в шалаше!»
Парни, стараясь перекричать девчонок, орали свой, мужской вариант:
« С милой рай в шалаше!»
Девчонки тоже не сдавались, а потом, допев, вся компания весело и задорно рассмеялась.
Виталий Иванович слушал их как в столбняке. Почему они, такие юные, знали эту главную мудрость? А он - разве не знал?
Ведь это не придумано кем-то. Это открыто как закон природы.
Глупо было отвергать его соображениями общественного мнения, карьеры, всей этой мишурой и чепухой, как глупо думать о неоплаченных счетах, когда тебя везут в операционную.
Он решил немедленно ехать к ней. Он ведь никогда не забывал о ней. Старался не думать, но думал, думал, почти каждый день.
Как человек, наконец принявший решение, он почувствовал легкость и смелость.
Сел в «ее» маршрутку и облегченно вздохнул. Жена пускай теперь ищет! Сама лишила себя связи!
Когда он подъехал к ее остановке, уже темнело. В домах зажигали огни. Он пошел по ее улице, маленькой, короткой, уютной, с частными домами и палисадниками перед ними.
Сердце уже прыгало в груди, но это было чудесное, давно забытое волнение.
Он прошел квартал, перешел дорогу. Здесь, через пять домов – он вспомнил, как считал когда-то – ее дом.
В первом, угловом доме, горел свет в одном окне, а во втором, и третьем доме, и четвертом в окнах было темно.
А вот и ее. Он остановился, чтобы унять неожиданную дрожь. Дом стоял как прежде, но света в окнах не было тоже.
И вдруг он испугался – может, она за этот год замуж вышла, уехала?
А мать с отчимом? Они-то должны вроде быть на месте, квартиру им давать не собирались…
Он решительно подошел к воротам и позвонил. Колокольчик звонка прозвенел где-то в глубине дома, но никто не вышел отпирать.
Он встал напротив окон, надеясь разглядеть что-нибудь, но за кустами палисадника ничего не было видно.
Тогда он прошел далее, но и в соседнем, с другой стороны, доме, было темно.
Рано еще, с работы не вернулись? Взглянул на часы. Пора бы. А, может, они в дальних комнатах, в кухне, где окна выходят во двор?
Позвонил соседям, ответом была тишина.
Но уходить не хотелось.
Он стоял и смотрел. Должен ведь кто-нибудь появиться рано или поздно!
И правда, от угла приближался какой-то мужичок, вроде как не чужой в этих краях, вроде даже виденный раньше.
Оказался он навеселе, и даже сильно навеселе, но других не было, и Виталий обратился к нему:
- Простите, тут Светлана живет. То есть, я хочу спросить, тут живет Светлана?
Мужичок остановился, посмотрел глупо-задумчивым взглядом, как смотрят нетрезвые люди, и прокричал заплетающимся языком дикую фразу:
- Света, Света, с того света!
Было понятно, что больше он ничего произнести не сможет, да Виталий и не просил.
Он почувствовал, как что-то оборвалась в груди, и сердце покатилось по черному коридору. Он даже успел увидеть этот таинственный коридор.
А потом ухватился за ограду, чтоб не упасть.
- Нет, нет, - успокаивал себя, - это просто пьяный бред!
Хотелось сесть перед ее воротами, как сидят бездомные собаки, и, подняв голову к небесам, по-звериному выть от одиночества и тоски.
Он крепко сжал ладони, чтобы не заплакать, и вспомнил, что у нее тоже был такой жест. Он понял ее теперь! Она не хотела его огорчать. Было горькое счастье в том коротком подобии семейной жизни, и когда горечь перехлёстывала счастье, она делала так, как он сейчас. Она не плакала перед ним. А без него?
Другие статьи в литературном дневнике:
