Развиваться в том смысле, который вкладывали в развитие друзья дяди Андрея, он совсем не хотел. Он с удовольствием потреблял различную информацию, классифицировал ее, раскладывал по полочкам, погружался в какие-то узкие проблемы и с удовольствием ощущал себя там первопроходцем.
Но развиваться в каких бы то ни было предписанных человечеству направлениях не хотел. Не мечтал о том, о чем мечтают другие. Даже на женщин смотрел безразлично, хотя понимал, что иногда остро нуждается в женском обществе. И что эта нужда так или иначе хватает его за воротник и волочит по улице за какой-нибудь юбкой.
- Побрил бы рыло, да вышел бы хоть немного к людям! - говорила ему мать.
Он морщился, зевал, давил на стекле безвольное насекомое и думал:
"Зачем мне делать то, чего я никогда не делал и прекрасно без этого обходился? Кто убедит меня в том, что минутный порыв я должен принимать за указание пути?"
За окном бакланы, вытянув черные шеи, перелетали куда-то неровным косяком. Дядя Андрей представил их мокрые грязного цвета перья, гнилостный речной запах, выпученные зеленые глаза и тихонько засмеялся: "Тьфу, гадость какая!"
