Райнер Мария Рильке
*
Один из самых влиятельных поэтов-модернистов XX века.
*
*
ЦИТАТЫ. СТИХОТВОРЕНИЯ.
*
*
*
Верьте в любовь, которая хранится для вас как наследство, и верьте, что в этой любви есть сила и благословение, настолько большие, что вы можете путешествовать так далеко, как пожелаете, не выходя за её пределы.
*
*
Когда-нибудь надо осознать, что даже между самыми близкими людьми существует бесконечность, и прекрасная жизнь двоих может продолжаться, если они сумеют в любви сохранить дистанцию между собой, которая дает каждому возможность видеть мир другого человека во всей его необъятной полноте.
*
*
Но мы поневоле
Ищем тайн, ибо скорбь в сочетании с ними
Помогает расти.
... в тепличной атмосфере растут цветы ...но не люди.
*
*
Стихи ведь не то, что о них думают, не чувства (чувства приходят рано), стихи — это опыт. Ради единого стиха нужно повидать множество городов, людей и вещей, надо понять зверей, пережить полет птиц, ощутить тот жест, каким цветы раскрываются утром. Надо вспомнить дороги незнаемых стран, нечаянные встречи, и задолго чуемые разлуки, и до сих пор неопознанные дни детства, родителей, которых обижал непониманием, когда они несли тебе радость (нет, та радость не про тебя), детские болезни, удивительным образом всегда начинавшиеся с мучительных превращений, и дни в тишине затаившихся комнат, и утра на море, и вообще море, моря, и ночи странствий, всеми звездами мчавшие мимо тебя в вышине, — но и этого еще мало. Нужно, чтобы в тебе жила память о несчетных ночах любви, из которых ни одна не похожа на прежние, о криках женщин в любовном труде и легких, белых, спящих, вновь замкнувшихся роженицах. И нужно побыть подле умирающего, посидеть подле мертвого, в комнате, отворенным окном ловящей прерывистый уличный шум. Но мало еще иметь воспоминанья. Нужно научиться их прогонять, когда их много, и, набравшись терпения, ждать, когда они снова придут. Сами воспоминания ведь мало чего стоят. Вот когда они станут в тебе кровью, взглядом и жестом, безымянно срастутся с тобой, вот тогда в некий редкостный час встанет среди них первое слово стиха и от них отойдет.
*
*
Всё падают поблекшие листы,
Как будто в далях неба — увяданье;
И в этом их паденье — жест прощанья.
И вечерами падает в молчанье
Наш шар земной из звёздной высоты.
Всё падает. Тот лист невдалеке.
Твоя рука. Ты сам. Без исключенья.
Но есть Один, Он держит все паденья
С безмерной нежностью в Своей руке.
*
*
Песнь любви
Тонкость чувств
О как держать мне надо душу, чтоб
Она твоей не задевала? Как
Ее мне вырвать из твоей орбиты?
Как повести ее по той из троп,
В углах глухих петляющих, где скрыты
Другие вещи, где не дрогнет мрак,
Твоих глубин волною не омытый?
Но все, что к нам притронется слегка,
Нас единит, — вот так удар смычка
Сплетает голоса двух струн в один.
Какому инструменту мы даны?
Какой скрипач в нас видит две струны?
О песнь глубин!
*
*
Я считаю, что величайшая задача в отношениях двух людей заключается в том, что каждому из них следует охранять одиночество другого.
*
*
Уж рдеет барбарис
4 декабря – 145 лет со дня рождения Райнера Марии Рильке
Уж рдеет барбарис, и ароматом
увядших астр так тяжко дышит сад.
Тот, кто на склоне лета не богат,
тому уж никогда не быть богатым.
И кто под тяжестью прикрытых век
не ощутит игры вечерних бликов,
и ропота ночных глубинных рек,
и в нем самом рождающихся ликов, —
тот конченный, тот старый человек.
И день его — зиянье пустоты,
и ложью все к нему обращено.
И ты — господь. И будто камень — ты,
его влекущий медленно на дно.
*
*
И не буду я больше писать писем. Зачем сообщать кому-то, что я меняюсь? Если я меняюсь, я уже не тот, кем был, я уже кто-то другой, и, стало быть, у меня нет знакомых. А чужим людям, людям, которые не знают меня, я писать не могу.
*
*
О, тем, что сблизит наши души,
давай мы будем сроднены:
вот — мысли о тебе, послушай,
моих надежд ночные сны.
Мне кажется, что мы — в блаженстве:
берёшь из рук усталых ты,
как ожерелье совершенства,
нежданной нежности цветы.
*
*
Одиночество
Нет одиночеству предела…
Оно как дождь: на небе нет пробела,
в нём даль морей вечерних онемела,
безбрежно обступая города, —
и хлынет вниз усталая вода.
И дождь всю ночь. В рассветном запустенье,
когда продрогшим мостовым тоскливо,
неутолённых тел переплетенье
расторгнется тревожно и брезгливо,
и двое делят скорбно, сиротливо
одну постель и ненависть навеки, —
тогда оно уже не дождь, — разливы… реки…
Перевод М.Рудницкого.
*
*
я хочу баюкать кого-то, у кого-то и с кем-то быть. я хочу тебе спеть негромкое что-то и с тобой во сне твоем плыть. я хочу быть единственной в доме, кто знал, как мерзнут цветы. и слушать, как шепчут в дреме созвездия, листья и ты… часы окликают ночной покой и время видимо все, до дна. и по улице кто-то идет чужой, чужую собаку лишая сна. и вновь тишина. и мой взгляд держит тебя во сне, возносит и опускает назад, лишь что-то дрогнет во мне…
*
*
Быть любимым — значит сгорать. Любить — светить негасимой лампадой. Любимость — проходит. Любовь — длится.
Райнер Мария Рильке. Записки Мальте Лауридса Бригге
*
*
Но они озаряют улыбками лица друг другу. Ощупью, будто слепцы, они ищут друг друга, как дверь. Они жмутся друг к другу, словно дети перед призраком ночи. Но они ничего не боятся. Что им может грозить? Нет ни вечера, ни потом. Время рухнуло. И они цветут из развалин.
*
*
Терпеть — дар женщины.
*
*
Убогие углы — как алтари...
Убогие углы — как алтари,
там вечное становится едою,
но вечерами, с первою звездою,
сливая в эхо все пережитое,
оно в себя уходит до зари.
И бедные углы — как алтари.
Дом бедного — как детская лодонь.
Вбирая все, что взрослому не надо,
она жуку диковинному рада,
сыта песком, горошинками града,
речной ракушки звоном и прохладой —
и, как весы, становится крылатой
от каждой лепты, с каждою утратой
и вся дрожит, едва ее затронь.
Дом бедного — как детская ладонь.
И как земля бедняцкое жилье,
осколок — и, быть может, изумруда,
еще неразличимого покуда;
все бедно теплой бедностью закута,
но смерклось на земле, еще минута —
и звезды начинаются с нее.
Перевод А.Гелескула.
*
*
Листы летят, летят издалека,
из вянущих садов небесных словно;
и падают, с последним взмахом, сонно.
И по ночам из звёзд уединённо
летит Земля, темна и нелегка.
Мы падаем. Ладони гаснет взмах.
И видишь, — так во всём. И тем не менее.
Есть Тот, кто это долгое падение
так нежно держит на своих руках.
*
*
Оставь без глаз — всё ж я тебя увижу;
Оставь без слуха — я тебя услышу;
Я и без ног пойду стезей твоею;
Я и немой воззвать к тебе сумею;
А если рук лишусь я ко всему —
Тебя своим я сердцем обниму;
А сердцу повелишь остановиться —
Мой мозг к тебе прорвется, как зарница;
Теперь еще и мозг мой умертви —
Я понесу тебя в своей крови.
*
*
Любовь — это два одиночества, которые приветствуют друг друга, соприкасаются и защищают друг друга.
*
*
Я мог бы ласково взять тебя,
не выпустить больше из рук.
Я мог бы баюкать твой взгляд; тебя
охранять, и быть лесом вокруг.
Я мог бы единственным знать об этом, —
что ночь холодна была.
И слушать вечер, печалясь о лете,
сгорающем с нами дотла.
Ведь время стало тревогой всех,
не избегла камня коса.
Снаружи ходит чужой человек
и будит чужого пса.
Но вот стало тихо. Я не спустил
с тебя своих глаз; и те
охраняли тебя наподобие крыл,
если что-то брело в темноте.
перевод А. Дитцеля.
*
*
Я учусь видеть.
Не знаю, отчего это так, но все теперь глубже в меня западает, не оседает там, где прежде вязло во мне
Во мне есть глубина, о которой я не подозревал. Все теперь уходит туда. И уж что там творится — не знаю.
*
*
По тебе тоскую. Выпадаю
Как утрата, из своих же рук.
Не надеясь, что я совладаю
С тем, чему нет ни конца ни краю,
Будто ты и только ты вокруг.
Прежде чем-то я была, когда мне
Так жилось — не клича, не крича —
Замкнутой на ключ и тише камня
Под бормочущей струей ключа.
А теперь, весною, чья-то сила
Медленно от года отломила.
Будто бы от темного ствола,
Всю меня, с минуты до минуты,
И вручила жизнь мою кому-то,
Кто не спросит, кем же я была.
*
*
И разве то зовете вы душой,
что в вас звенит так тонко и неровно,
чтоб смолкнуть, как бубенчик шутовской?..
Что славы ждет с протянутой рукой?..
Что смерть приемлет в тусклой мгле часовни?
Душа ли это?
А я гляжу в ночи на майский цвет,
во мне как будто вечности частица
стремится вдаль, в круговорот планет,
она трепещет, и кричит им вслед,
и рвется к ним, и хочет с ними слиться…
Душа вся в этом…
*
*
Расправит ли крыло морозной чистоты
крахмальный зимний день, распластанный над прудом,
взметая ввысь свои—непостижимым чудом
вобравшие ветра—недвижные холсты!
Нет, словно лебедь, он, не вверивший мечты
заоблачной стране, таит тоску подспудом:
не свил он песнией, безмерным изумрудом
сияющей вдали от дольней пустоты.
Ах, он бы мог теперь, смертельного безверья
отринув спесь, объять неведомую даль,
да ледяной корой уже сковало перья.
Он— иней, он—иной, он— Лебедь, он—хрусталь,
достигший наконец прозренья и зиянья
в гордыне навсегда никчемного изгнанья.
*
*
Поскольку я не коснулся тебя, я тебя удерживаю.
*
*
И все же с некоторых пор я думаю, что это наша сила, она в нас, но она чересчур для нас велика. Да, правда, — мы ее не знаем; но не самое ли сокровенное наше знаем мы всего меньше? Иной раз я думаю о том, откуда взялось небо и смерть. Вечно нам было некогда, недосуг, и в спешке и занятости мы погубили самое драгоценное. Время упущено, мы свыклись с вещами менее ценными. Мы уже не узнаем своего достояния и пугаемся его огромности. Разве не так?
*
*
«Любовь есть… высокое побуждение индивидуума к росту и зрелости, к тому, чтобы стать чем-то внутри себя, стать неким миром, стать миром внутри себя ради другого. Это великое, почти непомерное требование, нечто такое, что избирает нас и призывает к великому. Любовь заключается в том, что двое уединяются для того, чтобы защищать, поддерживать и радоваться друг другу.»
*
*
Благовещение
Слова ангела
Ты к господу не ближе нас,
он ото всех далек.
Но лишь тебя в чудесный час
благословляет бог:
ведь так ни у одной из жен
не светятся персты.
Я — день, я — влагой напоен,
но древо только ты.
Я утомлен, путь долог мой,
прости, не я сказал,
что Тот, кто в ризе золотой,
как солнце, восседал,
послал тебе, мечтающей,
виденье с высоты:
смотри: я — возвещающий,
но древо только ты.
Развернуты мои крыла
над кровлею жилья;
так одинока не была
ты никогда — ведь я
чуть виден в комнате твоей,
мои слова просты:
я — дуновенье меж ветвей,
но древо только ты.
Все ангелы в волнении
летят по небесам;
великое смятение
и ликованье там.
Быть может, скорбь средь суеты
в судьбу твою войдет, —
для этого созрела ты,
и ты несешь свой плод.
Ты вход, великий и святой,
твой день определен.
Мой голос, будто шум лесной,
в тебе исчез, окончив твой
тысяча первый сон.
Иду. Так упоителен
напев твоей мечты.
Бог ждет; он ослепителен…
Но древо только ты.
Перевёл Е. Витковский.
*
*
Ночное небо и паденье звёзд
Ночное небо тускло серебрится,
на всём его чрезмерности печать.
Мы — далеко, мы с ним не можем слиться, —
и слишком близко, чтоб о нём не знать.
Звезда упала!.. К ней спешил твой взгляд, —
загадывай, прося в мгновенья эти!..
Чему бывать, чему не быть на свете?
И кто виновен? Кто не виноват?..
*
*
Чудо случается с теми, кто по-настоящему любит. Чем больше они отдают, тем больше они имеют.
*
*
Мы только голос. Кем воспета даль,
где сердца всех вещей единый звон?
Его удар внутри нас разделен
на ровный пульс. Великая печаль
и радость сердца велики для нас,
и мы от них бежим, и каждый час
мы — только голос.
Лишь внезапный миг —
в нас сердца звон негаданно возник,
и мы — весь крик.
И лишь тогда мы — суть, судьба и лик.
*
*
Пантера
Уставши от мельканья тысяч прутьев,
её глаза c трудом приемлют свет.
Ей прутья кажутся границей сути:
кругом лишь прутья — дальше мира нет.
В её шагах упругость, сила, цепкость,
в кружении — безвыходность одна,
здесь жажда воли, вогнанная в клетку,
в неволе жить навек обречена.
Порой зрачков завеса распахнётся,
в них промелькнёт подобие следа,
сквозь мышцы образ вихрем пронесётся
и вмиг исчезнет в сердце навсегда.
*
*
Тогда попробуйте, как первый человек на земле, сказать о том, что Вы видите и чувствуете, и любите, с чем прощаетесь навсегда.
http://www.stihi.ru/2006/02/11-437 http://forum.aldebaran.ru/index.php?topic=30773.0
В самом начале 1903 года Рильке получил письмо от двадцатилетнего лейтенанта австро-венгерской армии Франца Каппуса. К письму были приложены стихи: лейтенант оказался поэтом. Вероятно, не стихи произвели впечатление на Рильке, а взволнованное, искреннее письмо, в котором юноша раскрывал свою душу другому, тоже молодому, но уже известному, полюбившемуся ему поэту.
Рильке ответил. Между ними завязалась переписка, не очень, впрочем, регулярная. Рильке написал Каппусу десять писем; последнее из них датировано декабрем 1908 года. После смерти Рильке письма были изданы отдельной книжкой, озаглавленной «Письма к молодому поэту».
«…Тогда попробуйте, как первый человек на земле, сказать о том, что Вы видите и чувствуете, и любите, с чем прощаетесь навсегда. Не пишите стихов о любви, избегайте вначале тех форм, которые давно изведаны и знакомы; они — самые трудные: нужна большая зрелая сила, чтобы создать свое там, где во множестве есть хорошие, и нередко замечательные, образцы. Ищите спасения от общих тем в том, что Вам дает Ваша повседневная жизнь; пишите о Ваших печалях и желаниях, о мимолетных мыслях и о вере в какую-то красоту, — пишите об этом с проникновенной, тихой, смиренной искренностью и, чтобы выразить себя, обращайтесь к вещам, которые Вас окружают, к образам Ваших снов и предметам воспоминаний. Если же Ваши будни кажутся Вам бедными, то не вините их; вините сами себя, скажите себе, что в Вас слишком мало от поэта, чтобы Вы могли вызвать все богатства этих буден: ведь для творческого духа не существует бедности и нет такого места, которое было бы безразличным и бедным. И если бы Вы даже были в тюрьме, чьи стены не доносили бы до Ваших чувств ни один из звуков мира, — разве и тогда Вы не владели бы Вашим детством, этим неоценимым, царственным богатством, этой сокровищницей воспоминаний? Мысленно обратитесь к нему. Попробуйте вызвать в памяти из этого большого времени все, что Вы забыли, и Ваша личность утвердит себя, Ваше одиночество будет шире и будет домом в сумерках, мимо которого будут катиться волны людского шума, не приближаясь к нему. И если из этого обращения к себе самому, из этого погружения в свой собственный мир родятся стихи, то Вам даже в голову не придет спрашивать кого-нибудь, хорошие ли это стихи. Вы больше не пожелаете заинтересовать Вашими работами журналы: Вы будете видеть в них Ваше кровное достояние, голос и грань Вашей жизни. Произведение искусства хорошо тогда, когда оно создано по внутренней необходимости. В этом особом происхождении заключен и весь приговор о нем; никакого другого не существует. Вот почему, уважаемый господин Каппус, я могу дать Вам только один совет: уйдите в себя, исследуйте те глубины, в которых Ваша жизнь берет свой исток, у этого истока Вы найдете ответ на вопрос, надо ли Вам творить. Быть может, окажется, что Вы призваны быть художником. Тогда примите на себя этот жребий, несите его груз и его величие, никогда не спрашивая о награде, которая может прийти извне. Творческий дух должен быть миром в себе и все находить в самом себе или в природе, с которой он заключил союз…»
Эти строки из письма не просто совет молодому поэту, которому так несказанно повезло, а описание поэтического голоса Рильке, мотивов его творчества. В его стихах есть что-то завораживающее, хотя читать их надо внимательно, всматриваясь и понемногу погружаясь в мир Рильке.
*
*
Будь терпелив с тем, чего хочет твое сердце, и постарайся полюбить сами вопросы. Не ищи ответов, которые нельзя получить, потому что ты не смог бы жить с ними.
А смысл в том, чтобы пережить все. Переживи вопросы, и может быть, сам не зная того, ты будешь жить и однажды получишь ответы.
*
*
Людей — бездна, а лиц еще больше, ведь у каждого их несколько. Есть люди, которые одно лицо носят годами, оно, разумеется, снашивается, грязнится, может прохудиться на складках, растягивается, как перчатка, которую надевали в дорогу.
…
А есть люди, которые невероятно часто меняют лица, одно за другим, и лица на них просто горят. Сперва им кажется, что на их век лиц хватит, но вот им нет сорока, а остается последнее.
В этом, бесспорно, своя трагедия.
Они не привыкли беречь лицо, последнее за восемь дней снашивается до дыр, во многих местах делается тонким, как бумага; и все больше просвечивает изнанка, не-лицо, и так они вынуждены расхаживать.
*
*
Теперь обречены мы дни за днями
спасаться от мороза в тесной шкуре,
всегда настороже, чтобы над нами
не взяли верх разгневанные бури.
В ночи мерцает лампы кроткой пламя,
и веришь свету ты, глаза прищуря.
Утешься: там, под снеговым покровом
уже растет стремленье к чувствам новым.
Ты насладился ли минувшим летом
цветеньем роз? Припомни блеск былого:
часы отдохновенья пред рассветом,
шаги среди молчания лесного.
Уйди в себя, зови веселье снова,
встряхнись — источник радости лишь в этом.
И ты поймешь: веселье не пропало.
Будь радостен, и все начни сначала.
Припомни крыльев голубя сверканье,
круженье в облаках, тревожный клик, —
все мимолетное, — благоуханье
цветка, предчувствие в закатный миг.
Божественным увидит мирозданье
тот, кто в творенье божества возник.
Кто внутренне сумел постичь природу,
тот отдал ей сполна свою свободу.
Тот отдал ей себя всего без меры
и без надежды ощутить иное.
Тот отдал ей себя всего без меры,
без мысли, что утратил остальное.
Тот отдал ей себя всего без меры,
и в вихре чувств, не мысля о покое,
он поражен, что сердце охватила
трепещущая, радостная сила.
Перевод с немецкого Евгения Витковского.
*
*
Однажды.
Всё только однажды.
Однажды и больше… ни разу.
*
*
Осенний день
Господь, вся пышность лета на весах,
Пора: ветрами насели долины
И тень продли на солнечных часах.
Вдохни в плоды последний аромат,
Позволь немного ясных промедлений,
Добавь ещё до зрелости осенней
Последний сок в тяжёлый виноград.
Бездомным — дом уже не заводить.
И кто ни с кем не подружился с лета
Слать долго будут письма без ответа.
И по листве разрозненной бродить.
Один, под облаками, без просвета…
пер. В. Куприянова.
*
*
Смотрят и молчат: перегородки
из сознанья вынуты у них;
время, когда мысли четки,
навсегда ушло из стен пустых.
По ночам, когда в окне сияют
звезды, в них — покой и лад.
Руки подоконник осязают,
души к темным небесам взывают,
и глаза, как свежие, глядят
на квадратный двор, где по ранжиру
высится деревьев череда,
противостоя чужому миру,
и не пропадает никуда.
*
*
Пантера
Скользит по прутьям взгляд в усталой дреме;
и кажется за прутяной стеной
весь мир исчез, — и ничего нет, кроме
стены из прутьев в гонке круговой.
Упругих лап покорные движенья
в сужающийся круг влекут ее,
как танец силы в медленном сближенье
с огромной волей, впавшей в забытье.
Лишь изредка она приоткрывает
завесы век — и в темноту нутра
увиденное тотчас проникает
и в сердце гаснет, как искра.
*
*
Найти бы кого бессонного,
присесть на его кровать
и, в детство перенесенного,
баюкать и согревать.
И знать одному, как ночь холодна,
когда впереди ни огня.
И вслушиваться, пока тишина
не вслушается в меня.
Струится время по руслам рек,
часы окликают мрак.
А мимо бредет чужой человек
и будит чужих собак.
И вновь тишина. Я глаза подниму,
и взгляд, уходя вперед,
придержит тебя и отпустит во тьму,
где что-то на миг оживет.
*
*
В глуби ночей Тебя копаю. Клад. ...
В глуби ночей Тебя копаю. Клад.
Ведь все красоты нищенски пусты.
Они — не Ты, а только ложный лад
Твоей ненаступившей красоты.
Но путь к Тебе до ужаса далек
и заметен: ведь им давно не шли.
Ты — одиночество. Ты одинок,
как сердце где-то у долин вдали.
Копая, руки в кровь я рассадил
и нынче их по ветру распустил —
они ветвисты, как стоперстый куст,
и пью Тебя я целой сотней уст,
как если б некогда, нетерпелив,
себя Ты раздробил в пространстве грозном,
а нынче, всей вселенною вспылив,
на землю пал горючим плачем звездным,
ее, как майским дождиком, полив.
*
*
Нет без тебя мне жизни на земле.
Утрачу слух-я всё равно услышу,
Очей лишусь-ещё ясней увижу.
Без ног я догоню тебя во мгле.
Отрежь язык-я поклянусь губами.
Сломай мне руки-сердцем обниму.
Разбей мне сердце-мозг мой будет биться
На встречу милосердью твоему.
А если вдруг меня охватит пламя,
И я в огне любви твоей сгорю-
Тебя в потоке крови растворю.
*
*
Песня вдовы
Вначале жизнь была хороша,
в тепле устоявшемся крепла душа.
Юные годы прошли, спеша, —
я не знала, что так со всеми.
И вдруг потянулся за годом год,
не нов и не радостен стал их черед,
один за другим придет и уйдет, —
разорвалось надвое время.
Вина не его, вина не моя,
терпенья набрались и он, и я,
но смерть терпеть не хотела.
Я видела смерть, ковылявшую к нам, —
все без спроса она прибрала к рукам,
до меня-то ей — что за дело.
Что же делала я, для себя, свое?
Разве это нищенское житье
судьбой дано под залог?
Не только счастье Судьба дает,
и горе и муки идут в оборот —
старьевщицын хлам убог.
Судьба покупала меня ни за грош,
губ и ресниц любую дрожь,
даже походку, и вот
шла распродажа день за днем.
Судьба купила все — а потом
не оплатила счет.
Перевод Е. Витковского,
*
*
Кто нам сказал, что всё исчезает?
Птицы, которую ты ранил,
Кто знает? — не останется ли ее полет?
И, может быть, стебли объятий
Переживают нас, свою почву.
Длится не жест,
Но жест облекает вас в латы,
Золотые — от груди до колен.
И так чиста была битва,
Что ангел несет ее вслед.
Райнер Мария Рильке (1875 — 1926)
перевод Марины Цветаевой
* * *
Гребни зданий стародавних,
благовесту и конца нет.
Глубь дворов. Лишь иногда в них
синь одним глазком заглянет.
Купидоны в каждой нише
притомились, но смеются.
Вкруг узорных ваз на крыше
вязи роз резные льются.
Дверца в паутине сонной.
Солнце пробует украдкой
стих под каменной Мадонной
перевесть с латыни краткой.
*
*
Человек не таков, каким был при последнем разговоре с тобой,
а таков, каким он был в течение всего вашего знакомства.
*
*
ОСЕНЬ
Листва на землю падает, летит,
точь-в-точь на небе время листопада,
так падает, ропща среди распада;
и падает из звездного каскада
отяжелевшая земля, как в скит.
Мы падаем. И строчки на листы.
Не узнаю тебя среди смещенья.
И все же некто есть, кто все паденья
веками держит бережно в горсти.
Перевод В. Летучего.
*
*
Достигший вершины сердца. Глянь-ка вниз: как
он мал —
последний поселок слов; а выше —
но и он почти неприметен — последний
хуторок чувств. Ты теперь убедился?
Достигший вершины сердца. Ничего, кроме камней,
под руками. Но даже здесь кое-что
растет; над немым обрывом
поют, не ведая ни о чем, цветущие сорные травы.
А что же ведающий? Он сразу умолк,
и теперь он молчит, достигший вершины сердца.
Наверное, здесь прижился какой-нибудь горный
зверь
и в полной безопасности бродит или
стоит и смотрит. И огромная недосягаемая птица
кружит над вершиной всеотреченья. — Но как беззащитен ты здесь — на самой вершине
сердца…
Перевод В. Летучего.
*
*
СУДЬБА ЖЕНЩИНЫ
Как на охоте, свесившись с коня,
король стакан хватает, чтоб напиться,
и как владельцем с памятного дня
он под стеклом реликвией хранится,
вот так судьба, возжаждавши, подчас
подносит Некую к губам и пьет,
и, осушив по каплям, отдает
тому, кто в жалком рвении, боясь
ее разбить, хранит всю жизнь в витрине,
где ценности хранятся под стеклом
(иль то, что он считает таковыми).
И там она с тех пор стоит доныне,
и слепнет, и дряхлеет с каждым днем —
вещь, безделушка — наравне с другими.
Перевод К. Богатырева.
*
*
ДОМ БЕДНЯКА — как чудо в алтаре.
Там Вечное становится ядомым,
а ввечеру опять бывает домом, огромным кругом,
внутрь себя ведомым, оно идёт, как эхо по заре.
Дом бедняка — как чудо в алтаре.
Дом бедняка — как детская рука.
Что нужно взрослым, ей того не надо.
Жучок усатый, веточка из сада,
голышик из ручья, песка прохлада,
певуньи раковинки — ей услада.
И как весам на коромысле взгляда,
ей с грузом нету никакого слада,
когда пушинка тяжелее клада,
а чашка с ней касается, легка.
Дом бедняка — как детская рука.
Дом бедняка — как теплая земля.
Он будущего хрусталя крупица.
В её паденье свет и тьма толпится.
Теплом убогим он в хлеву ютится,
а иногда вселенной взгромоздится,
весь вечер сыпля звёздами в поля.
Из сброника "Часослов"
перевод С.Петрова.
*
*
Друзья мои, не знаю кто дороже
мне средь вас, но взгляда одного
достаточно, чтобы любой прохожий
стал вечной тайной сердца моего.
Не ведаешь порою, как назвать
того, кто жестом или мановеньем
твой тайный путь способен прерывать,
так что мгновенье станет откровеньем.
Другие, неизвестные, сулят
нам восполнение судьбы негромкой;
не ловит ли при встрече с незнакомкой
рассеянное сердце каждый взгляд?
*
*
Лебедь.
Эта мука — проходить трясиной
Неизведанного в путах дней —
Поступи подобна лебединой.
Смерть — конечное непостиженье
Основанья нашей жизни всей —
Робкому его же приводненью.
Подхватив его, речное лоно
Постепенно, нежно и влюбленно,
Все теченье снизу уберет,
Лебедь же теперь, воссев на ложе,
С каждым мигом царственней и строже
И небрежней тянется вперед.
*
*
«ЛЮБИТЬ ДРУГОГО, ВОЗМОЖНО, ЭТО САМОЕ ТРУДНОЕ НА СВЕТЕ; ВСЯ ОСТАЛЬНАЯ РАБОТА В НАШЕЙ ЖИЗНИ, ЛИШЬ ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ЭТОМУ…»
*
*
Встреча
В аллее затаилась глубина;
он шел, — вокруг все тускло зеленело,
прохлада в мглистый плащ его одела,
как вдруг на том конце, как из окна,
откуда-то из пламенного лета
фигура женская взялась,
вся солнечными бликами одета,
гонимая вперед волнами света,
и, вся переливаясь и светясь,
она несла с собою брызги эти,
плыл в белокурых всплесках каждый шаг…
И вдруг, как будто канув в полумрак,
глаза возникли, словно на портрете,
и ожили, вплоть до дрожанья век,
черты лица, как будто вновь рождались…
В тот миг они друг с другом повстречались, —
все стало вечным, и ушло навек.
Перевод Т. Сильман.
*
*
ВНУТРЕННИЙ ПОРТРЕТ
Разве силою мечты
я тебя вернуть сумею?
Больше прежнего моею
все равно не станешь ты.
Но ты не ускользнула
от моего огня,
пока не потонула
в крови ты у меня.
Родиться мне опять
неужто неприлично,
чтобы тебя вторично
чуть меньше потерять?
*
*
Где бы розу поалее
для букета мне сыскать?
Девушку, что всех милее,
в светлой липовой аллее
я хотел бы повстречать.
Коль она мне улыбнется,
на колени стать пред ней:
рот весенний разомкнётся,
бледных губ моих коснется
и тоски, тоски моей.
Перевод Т. Сильман.
*
*
О святое мое одиночество — ты!
И дни просторны, светлы и чисты,
как проснувшийся утренний сад.
Одиночество! Зовам далеким не верь
и крепко держи золотую дверь,
там, за нею, — желаний ад.
Перевод А. Ахматовой.
*
*
Как душу удержать мне, чтоб она,
с тобой расставшись, встречи не искала?
О если бы, забытая, одна,
она в дремучем сумраке лежала,
запрятанная мной в тайник такой,
куда б ничто твое не проникало!
Но как смычок, двух струн коснувшись вдруг,
из них единый исторгает звук,
так ты и я: всегда звучим мы вместе.
Кто трогает их, эти две струны?
И что за скрипка, где заключены такие песни?
Перевел Евгений Храмов.
*
*
ГАЗЕЛЬ
Вся — колдовство: созвучие живое
слов избранных в тебе сумело слиться
и, раз возникнув, продолжает длиться.
Твой лоб увенчан лирой и листвою,
песнь любованья, чьи слова легки,
ложится на глаза, как лепестки,
тому, кто чтеньем душу утолил
и в забытьи уже глаза закрыл
и представляет: слиток быстроты,
как будто зарядили бег прыжками,
и медлит выстрел, тянешь шею ты:
вся слух; как скрытая кустами
купальщица: вдруг замерла и — ах! -
в ее глазах и озеро и страх.
Перевод В. Летучего.
*
*
Замок тих. Над воротами одряхлели гербы,
рядом робкими ротами тянут руки дубы.
А в окно засыпающее, нет, не дама рыдающая
из дряхлеющих лет появилась на свет —
незабудка, сияющая, как последний привет.
Перевод А. Биска.
*
*
ПЕСНЬ ЛЮБВИ
Что сделать, чтобы впредь душа моя
с твоею не соприкасалась? Как
к другим вещам ей над тобой подняться?
Ах, поселить ее хотел бы я среди утрат, во тьме, где, может статься,
она затихнет и, попав впросак,
на голос твой не станет отзываться.
Но что бы порознь ни коснулось нас,
мы в голос откликаемся тотчас —
невольники незримого смычка.
На гриф нас натянули — но на чей?
И кто же он, скрипач из скрипачей?
Как песнь сладка.
Перевод В. Летучего.
*
*
ПОСЛЕДНЯЯ ЗАПИСЬ В БЛОКНОТЕ
Приди, последней мукою карая,
о боль, в мою еще живую плоть:
мой дух горел, теперь я сам сгораю
в тебе; нет, дереву не побороть
огонь, чьи языки меня обвили;
тебя питаю и горю в тебе.
И мучится теперь мое бессилье
в твоей безжалостной алчбе.
Как истинно, невозвратимо как
уже взошел я на костер страданий,
без будущего и без упований, —
запас сердечных сил, увы, иссяк.
И я ли это в пекле мук моих?
Воспоминанья мечутся в огне.
О, жизнь, о, жизнь, ты вся — вовне.
Я в пламени. Чужой среди чужих.
Перевод В. Летучего.
*
*
Одинокий
Я-словно мореход из дальних стран,
А косный быт туземцев неподвижен.
Их день стоит, как круглый столб у хижин,
а мне глядится в очи океан.
Мир, необжитый, как простор луны,
под черепом моим давно таится.
Их чувства одинаковы, как лица,
а их слова давно заселены.
Мои предметы, словно чудеса.
непостижимы их обычной вере.
Все эти вещи прыгали, как звери,
а здесь у них отнялись голоса.
Перевод Г. Ратгауза.
*
*
Слышишь, мимо нас во мгле
ночь прошелестела?
Лампа на моем столе
как сверчок запела.
А на полке — корешки
радужной раскраски —
словно зыбкие мостки
в мир волшебной сказки.
Перевод Т. Сильман.
*
*
ИЗ ЧЬЕГО-ТО ДЕТСТВА
Тьма в доме, все сгущаясь, нарастала,
в ней где-то притаился мальчуган.
И мать вошла и как во сне ступала,
и тонко зазвенел в шкафу стакан.
Преодолев предательскую тьму,
она поцеловала сына: «Ты?»
Стоял рояль средь полной немоты,
и звуки песни вспомнились ему,
еще ребенку ранившие грудь.
Он ждал. И взгляд его хотел прильнуть
к ее руке, что к клавишам припала, —
как странник, тихий и усталый,
что меж сугробов держит путь.
Перевод Т. Сильман.
*
*
СОСЕД
Скрипка, бродишь за мною вслед?
Сколько странствий и сколько лет
я — неспящий, с тобой — неспящей.
Вездесущ ли скрипач пропащий?
Или в каждой людской столице
есть такие, кому пора —
скрипки с ними не будь — топиться?
Чем далась мне твоя игра?
И зачем я всегда в ответе
за того, кто тебе внушает:
тяжесть жизни — всего на свете
тяжесть общую превышает?
Перевод В. Топорова.
*
*
РАСПЯТИЕ
Как давно заведено, к пустому
месту казни всякий сброд согнали,
расходясь, через плечо бросали
взгляды на казненных, не по-злому
корча рожи вздернутым троим.
Но управились сегодня скоро
палачи и сели под большим
камнем наверху для разговора.
Вдруг один (мясник, видать, матерый)
ляпнул просто так: — Вон тот кричал.
И другой привстал в седле: — Который?
Чудилось ему: Илию звал
чей-то голос. Все наверх взглянули,
вслушавшись. И, чтобы не погиб
бедолага, губку обмакнули
в уксусе и в рот ему воткнули —
в еле-еле слышный хрип,
пытку думая продлить на час
и увидеть Илию сначала.
Но вдали Мария закричала,
и с истошным воплем он угас.
Перевод В. Летучего.
*
*
Тишина
Милая, слышишь, я руки вздымаю —
слышишь: шуршит…
Даже и это подслушают, знаю:
в ночь одиночества кто-то не спит.
Милая, слышишь движенье страницы:
это полеты нарушенных дум…
Милая, слышишь, как никнут ресницы:
мнится, и это — волнующий шум.
Шорох неясный, и робкий, и краткий
в сдавленной дали рождает волну,
в шелк тишины закрепит отпечатки,
небо и землю ласкает в плену.
Вздох мой колышет звезду голубую,
облаком легким всклубя;
все ароматы в себя я вколдую,
ангелов лунных я в небе волную;
только одну я не чую —
тебя.
Перевод А. Биска.
*
*
С напевом лира ласково слилась,
и вышла девушка из их слиянья;
сквозь ткань весны разбрызгала сиянье
и, как в постель, мне в ухо улеглась.
И было все в ее глубоком сне:
луга, деревья, близость, отдаленье,
внезапный мой восторг и удивленье,
когда-либо ниспосланное мне.
Мир — сон ее. И как ты мог дойти,
о певчий бог, до мастерства такого?
Ее ты сотворил, не разбудив.
А где же смерть? Последний где мотив?
Ведь песня поглотить себя готова.
Не выронить бы… Девочка почти…
Перевод В. Микушевича.
*
*
ПРИЗВАНИЕ МАГОМЕТА
Он ангела, кто легкими стопами
и узнанный явился — как никто,
прямой и светлый, весь окутан в пламя, —
просил, не притязая ни на что,
его оставить тем, кем подвизался:
проторговавшимся купцом; и он читать не мог, и вестью был смущен,
под коей и мудрец бы надорвался.
Но ангел всучивал силком почти
исписанный листок и, ясновзорый,
не уступал и требовал: прочти.
И он прочел — и ангел пал без сил.
А он теперь уже был тем, который
постиг и следовал, и совершил.
Перевод В. Летучего.
*
*
Другие статьи в литературном дневнике:
