М. В. Ломоносов о Руси

Как известно, историю Древней Руси в своё время «сотворили» немецкие "специалисты". А их никак нельзя заподозрить в любви к России и тем более к объективности её истории. М. В. Ломоносов яростно пытался этому противостоять, вплоть да "мордобития", настолько лживой, по его мнению, была эта "подаренная" иноземцами Древняя История Руси... Споры норманистов и антинорманистов не утихают все эти столетия.

Первую часть своей «Древней Российской истории» М. В. Ломоносов целиком отвел эпохе «О России прежде Рурика», подробно проанализировав в ней историю славян, вообще, впервые отметив их участие в Великом переселении народов и в падении Западно-Римской империи. Он раскрыл, в частности, историю чудских (угро-финских) народов, процесс складывания русской народности на полиэтничной основе (путем соединения «старобытных в России обитателей» славян и чуди), осветил проблему варягов, в целом, и варягов-россов в отдельности, а завершил свой обзор призванием варяга-росса «Рурика с братьями на княжение Новгородское».

Такой подход, правомерно рассматривающий доваряжский и варяжский периоды, в теснейшей взаимосвязи внутреннего и внешнего факторов, был однако перечеркнут в первой половине XIX в. весьма авторитетными в науке зарубежными и отечественными сторонникам норманской теории. К примеру, А.Л. Шлецер говорил, что до прихода скандинавов Восточная Европа представляла собой «пустыню, в которой жили порознь небольшие народы…», «без правления… подобно зверям и птицам, которые наполняли их леса», были «малочисленны и полудики», «кто знает, сколь долго пробыли бы они еще в этом состоянии, в этой блаженной для получеловека бесчувственности, ежели не были возбуждены» скандинавами, распространившими в их землях «человечество», что «руская история начинается от пришествия Рурика и основания рускаго царства…».

Вслед за Шлецером и прозападник Н.М.Карамзин вел отсчет истории русского бытия также только с призвания варягов. А в 1851 г. С.М. Соловьев подчеркивал: «призвание первых князей имеет великое значение в нашей истории, есть событие всероссийское, и с него справедливо начинают русскую историю».
В закреплении такого взгляда на политогенез Руси немаловажную роль сыграли немецкие философы и в первую очередь - Гегель. В своей «Философии истории» он утверждал, что славянская масса «исключается из нашего обзора потому, что она до сих пор не выступала как самостоятельный момент в ряду обнаружений разума в мире». Полагая, что именно на германцев «была возложена задача… свободно творить в мире, исходя из субъективного самосознания», Гегель особое внимание заострял на скандинавах, «рыцарях в чужих странах», заключая, что «часть их направилась в Россию и основала там русское государство».

Однако, первыми такой взгляд отвергли, как ни странно, иностранные исследователи, как противники, так и сторонники норманской теории. В 1814 г. немец антинорманист Г.Эверс отмечал, что «русское государство при Ильмене озере образовалось и словом и делом до Рюрикова единовластия, коим однако Шлецер (тоже немец, И.В.)начинает русскую историю. Призванные князья пришли уже в государство, какую бы форму оно не имело».

В 1824 г. польский историк и норманист И. Лелевель указал, что Шлецер и Карамзин глубоко заблуждались, считая норманнов образованнее восточных славян, ибо это противоречит «очевидной истине», основанной «на современных происшествиях и описаниях»: если в «диком отечестве» скандинавов почти не было городов даже в самую блестящую эпоху их завоеваний, то у восточных славян были высокоразвитые земледелие и торговля, деньги, множество обширных городов. А значит, подытоживал Лелевель, у них существовал «высокой степени гражданский порядок, образовавший политический характер народа», тогда как норманны не только менее образованны в нравах и утонченности в жизненных потребностях, «но даже в самой гражданственности.

Эту грубость нравов скандинавских доказывает также большое число царей, которые носили сей титул, но не владели царствами». «Был ли хотя один город в Скандинавии около 1000 года, который бы мог сравниться с Киевом?» — спрашивал ученый. Разумеется, не мог и не мог по той причине, что ни в 1000 г., ни даже несколько столетий спустя в Скандинавии вообще не было городов. В 1993 г. шведские исследователи Х. Гларке и Б. Амбросиани констатировали, что на Скандинавском полуострове только в XI в. стали появляться небольшие поселения сельского типа, да и то лишь в земледельческих центрах. В 2006 г. шведские ученые Т. Линдквист и М. Шеберг акцентировали внимание на том, что понастоящему строительство городов в Швеции началось только с конца XIII в.

Факт появления городов в Швеции лишь в конце XIII в. характеризует собой не только самый низкий уровень материальной и социальной жизни шведского общества того периода. Факт же славянских названий городов, основанных на Руси варягами, свидетельствует, что языком их общения был именно язык славянский. А славянский язык этих пришельцев предельно точно указывает на их родину — южный берег Балтийского моря. Ибо из всех земель Поморья только в данном районе проживали славянские и славяноязычные народы, создавшие высокоразвитую цивилизацию, характерной чертой которой было очень большое число торговых городов. В будущем они станут ядром Ганзейского союза и приведут их соседей германцев в восхищение.
В пользу славянского характера варягов и руси и их прибытия на Русь с южнобалтийского побережья говорит очень устойчивая и давняя немецкая традиция. В 1544 г. немец С. Мюнстер в своей «Космографии» констатировал: Рюрик, приглашенный на княжение на Русь, был из народа «вагров» или «варягов», главным городом которых являлся Любек.

В 1549 г. другой немец С. Герберштейн отмечал, что родиной варягов была Вагрия, граничившая с Любеком и Голштинским герцогством, и что эти варяги «не только отличались могуществом, но и имели общие с русскими язык, обычаи и веру. И потому русским людям естественно было призвать себе государями вагров, иначе говоря, варягов, а не уступать власть чужеземцам, отличавшимся от них верой, обычаями, языком» В конце XVII—первой половине XVIII в. немецкие ученые М. Преторий, И. Хюбнер, Г.В. Лейбниц, Ф. Томас, Г.Г. Клювер, М.И. Бэр, С. Бухгольц также выводили Рюрика и его братьев с южных берегов Балтийского моря.

То же самое говорил и Ломоносов в знаменитой дискуссии 1749–1750 гг. по речи Г.Ф. Миллера «Происхождение народа и имени российского». Затем Ломоносов повторил свои мысли в 1759 г. в «Кратком Российском летописце». Его вывод о южнобалтийской родине варягов и варяжской Руси подтверждают многочисленные отечественные, западноевропейские, иудейские и арабские источники, а также огромный археологический, антропологический, нумизматический и лингвистический материал. Как резюмировал в 2007 г. крупнейший специалист в варяго-русских древностях академик В.Л. Янин, наши пращуры призвали Рюрика из пределов Южной Балтики, «откуда многие из них и сами были родом. Можно сказать, они обратились за помощью к дальним родственникам». Затем эти дальние родственники в лице князей, бояр, дружинников, купцов приняли активное участие в возведении здания русской государственности. Но здание русской государственности, не говоря уже о его фундаменте, было заложено, как справедливо заметил Г. Эверс, задолго до 862 г. И тому есть прямое свидетельство, впервые введенное Ломоносовым в научный оборот. В ходе дискуссии с Миллером он обратил внимание на очень важный источник —
«Окружное послание» патриарха Фотия «восточным патриархам» 867 г., — фиксирующий пребывание росов в Восточной Европе ранее призвания варягов: «Фотий, патриарх цареградский, в окружном своем послании пишет о походе киевлян к Царюграду:
“Руссы бесчисленных народов себе покорили и, ради того возносясь, против Римской империи восстали”. Толиких дел и с толь великою славою в краткое время учинить было невозможно. Следовательно, российский народ был за многое время до Рурика».
В данном случае речь идет о событии, случившемся за два года до призвания варягов: 18 июня 860 г. русский флот подошел к Константинополю. По одним данным, русы приплыли на 200 судах, по другим, — на 360, на которых находилось порядка 8–14 тыс. воинов (по этим цифрам хорошо видно, что такое масштабное и весьма затратное предприятие было под силу лишь мощному государственному образованию, к которому варяги 862 г. не имели никакого отношения).

Это нашествие русов настолько потрясло византийцев («город едва… не был поднят на копье», — говорит очевидец патриарх Фотий), что, как отмечает историк А.Н. Сахаров, «на протяжении почти пяти веков неизменно становилось сюжетом греческих хроник, переписки, религиозных песнопений, благодарственных слов, проповедей, официальных циркуляров, речей». В конечном итоге после недельной осады был заключен договор «мира и любви».

Летописец Фотий, надо заметить, прекрасно осознавал значимость событий 860 г. для русской истории, потому и принял нападение русов на столицу Византии за начало ее отсчета: 856 г. «…Наченшю Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руская земля. О сем бо уведахом, яко при семь цари приходиша русь на Царьгород, якоже пишется в летописаньи гречьстемь. Тем же отселе почнем и числа положим» (сам рассказ о походе значится в «Повести временных лет» под 866 г., куда он попал из византийской Хроники Георгия Амартола, и связан летописцем с именами киевских князей Аскольда и Дира).

Введение Ломоносовым в научный оборот «Окружного послания» патриарха Фотия резко расширило горизонты русской истории и показало, что внешний фактор в формировании русской государственности шел не только с южных берегов Балтики, но и из южных пределов Восточной Европы. В 1808–1814 гг. Г. Эверс по сути заново открыл южную Русь, существовавшую ранее прихода Рюрика. В 1821–1823 гг. немецкий ориенталист И.С. Фатер отстаивал идею существования Черноморской Руси, ибо «столь очевидно бытие росов» на юге. В 1837 г. Н.А. Иванов указывал, что руссы обитали по берегам Азовского и Черного морей до Кавказских гор с древности и «были коренные жители княжества Тмутараканского». Затем также историк С.М. Соловьев на основе показаний арабских и византийских источников подытоживал, что «название “Русь” гораздо более распространено на юге, чем на севере. Наконец А.А. Шахматов в 1904 г. подчеркивал: Черное море издавна именовалось Русским».

Главная заслуга М.В. Ломоносова состоит именно в том, что он впервые в науке показал научную несостоятельность норманской теории, через призму которой еще и сегодня трактуют начальную историю Руси. Хотя есть неопрвержимый факт в Скандинавии нет и не было никаких следов Руси. В В частности, нет упоминания имени Рюрика. Норманисты же почти 130 лет игнорировали этот вывод Ломоносова, пока в 1870-х гг. датский лингвист В. Томсен наконец-то не признал: скандинавского племени по имени Русь никогда не существовало и что скандинавские племена «не называли себя Русью». Позже немец Г. Эверс охарактеризовал факт молчания скандинавских преданий о Рюрике как «убедительное молчание». О том же свидетельствуют отсутствие скандинавских названий в древнерусской топонимике, включая названия днепровских порогов; отсутствие скандинавских слов в русском языке (если бы Русь была скандинавской, то, правомерно резюмировал ученый, «должен бы российский язык иметь в себе великое множество слов скандинавских»);
В целом, как справедливо заключил Ломоносов в ходе дискуссии 1749–1750 гг., Миллер «не может найти в скандинавских памятниках никаких следов того, что он выдвигает». А этот вывод, высказанный более 260 лет тому назад, заставляет правильно, без скандинавской помехи, заниматься проблемой формирования нашей русской государственности.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 08.08.2020. М. В. Ломоносов о Руси
• 02.08.2020. О словотворчестве