***
бегу лабиринтом зеркал,
громоздящихся тускло и льдисто,
и сияет их лунный накал,
и сверкает огнём аметистов.
В крЯ исталлической их глубине
возникают былого химеры
и живу-то я словно во сне,
чтоб служить наказанья примером.
Я и есть - мирозданью укор,
вниз поверженный грозною дланью ,
и качусь я лавиною с гор,
сам себе приговор с наказаньем.
ГЕЙЗЕР
Не свет далёкой Бетельгейзе
и не Полярная Звезда.
Меня манил камчатский гейзер,
что бросил вызов царству льда.
Его дыхание весеннее,
дерзнув через снега пробиться,
сулило вечное спасение,
как бы Евангелья страницы.
Цветок расцветший раньше срока,
форель в оттаявшем ручье-
ни преступленья, ни порока,
и всё что есть вокруг-ничьё.
И видел я - над грязью вязкой
среди миражных клубов пара
людей в набедренных повязках,
как бы Адам и Ева, - пары.
И кроме -ничего не надо
им, как плодов на тучных ветках,
и от Аляски до Канады-
сплошь царство Нового Завета.
Смеются радостные дети
и птицы с рук у них едят…
Да. Есть Земля такая где-то,-
ни войн, ни пушек, ни солдат.
Призрак-утопленник
Горела на небе звезда,
взлетел над храмом белый голубь.
в тот миг неистовый, когда,
тебя под лёд спустили в прорубь.
Спустя вернулся столько лет,
как джин из якорного клюза,-
с плеча свисает эполет,
как будто дохлая медуза.
Объели губы осетры,
налимы кости обглодали.
Нет глаз. А были так остры,
когда высматривали дали.
И подхватила Ангара
твои обглоданные кости.
И чайки кликали :" Пора
тебе к нам заявиться в гости!"
Ведь ты мечты твоей достиг,
тебя несёт на Остров Грёзы,
и он -монетою в горсти
ценнее всех сокровищ Креза.
Мы только гости здесь- и пули,
что оборвали крестный путь,
уже давно на дно упали,
а ты всё продолжаешь плыть.
Рыб косяком, плесканьем нерп ли,
струеньем водрослей на дне.
Глаза твои, нет,-не померкли
они сияют в глубине!
И бок вот этой рыбы-орден,
и краб медлительный- медаль,
ты глубине навеки отдан,
тебя вобрали высь и даль.
Ты растворился в тех созданьях,
которых так тепло любил,
ты воплотился в тех сказаньях,
которые я не забыл.
И саблей брошенною за борт
лежит , как в ножнах, Ангара,
нет ты не умер, ты не зАбыт,
и строем катится "Ура!"
И ты шагаешь вновь вдоль строя,
шагами палубу кроя,
чтоб расплатясь горячей кровью,
нам за Россию постоять!
Атлантида
В костюме тесном , водолазном
спустился я чинить пробоину.
Работал я, но краем глаза
такие созерцал диковины!
Среди обломков рваных мин,
рогатых этих полушарий,
кит-исполин морских глубин,
открывши пасть по днищу шарил.
И заглотил меня он вдруг,
и потащил на дно, где губки,-
я в глаз его смотрел вокруг
как бы из капитанской рубки.
И плыли мы среди руин,
колонн затопленных и храмов...
На пьедестале исполин.
Фундамент мраморною рамой.
Там -жертвенник покрытый тиной,
а здесь обломки божества,
лишь рыб извивистые спины,
цветных кораллов дерева.
По форуму, где речь оратор
произносил-умён на вид-
омар ползёт и , пятясь, в кратер
свалиться, бедный, норовит.
Здесь был вулкан и через край
стекала лава и кипела
вода,ну а теперь -лежит икра,
мальки нагуливают тело.
И осьминог свои присоски
к лицу скульптуры прилепил,
ступени -мрамором паросским,
палат просторных паралепипед.
Повсюду сырость, запустенье,
моллюсков плотная лепнина...
Ни звона арф. Ни хора пенья.
Немые рыбы. Скатов спины...
И был извергнут я на сушу
китом тем, и со мной сто тел,
и произнёс:"Всё это сущий
грек многомудрый-Аристотель!"
И все изверженные люди
пошли,забывши о мирском,
чтоб рассказать об этом чуде,
открывшимся на дне морском.
что в тебя стрелял,
эсер, что отдавал команду,
В ночь на 18 ноября прошли совещания заговорщиков во главе с В.Н.Пепеляевым, которого активно поддержали почти все офицеры омского гарнизона, включая Ставку и штаб. Как уверяют, поводом к перевороту послужил инцидент на банкете в честь французского генерала Жанена, когда казачий полковник В.И.Волков и войсковые старшины А.В.Катанаев и И.Н.Красильников потребовали от оркестра исполнить "Боже, царя храни".
Якобы после этого эсеры потребовали от Колчака ареста поклонников монархии. Однако виновники происшествия, не дожидаясь своего ареста, сами задержали членов Директории Н.Д.Авксентьева, В.М.Зензинова, А.А.Аргунова и товарища министра внутренних дел Е.Ф.Роговского. Последний был схвачен, как руководитель эсеровского батальона, охранявшего Директорию.
Сторонников свергнутых политиков еще до переворота под разными предлогами удалили из города. Поднятый по тревоге батальон охраны был остановлен пулеметным огнем, а затем разоружен.
Утром 18 ноября собралось экстренное заседание Совета министров, на котором Вологодский сообщил об аресте двух членов Директории. Под влиянием Михайлова правительство не только одобрило переворот, но даже отказалось арестовать непосредственного исполнителя И.Н.Красильникова.
16 декабря 1918 Морис Жанен прибыл в Омск. Обвешанный крестами орденоносец Белого Орла... Флоберовские усы.
5. Переворот...
Придерживая левой рукой шашку и снимая фуражку перед зеркалом в деревянной оправе, я поднимался в бельэтаж Военного собрания, где оркестр гремел "Марсельезу" - и вот теперь не могу отделаться от ощущения, что это зеркало между лестничными маршами с покатыми красного дерева перилами и витиеватым орнаментом решётки ограждения было не просто зеркало. Я разумеется, видел в нём себя -....звёздных погонах штабс-капитана, со свисающими на китель плетёными косами аксельбантов,и ненавязчивым Георгием там -где и положено было быть боевой награде,на виду, а не в темноте шкатулки, рядом с дамской бижутерией.Всё - по высшему разряду адъютанта Верховного - и тщательно отутюженные галифе, и боковой пробор набриолиненных русых волос , и ясный взгляд "русского офицера" с незабудково-небесной синевы подёрнутых арктическими туманами радужек глаз , и стягиваемые с рук белые перчатки заядлого дуэлянта(для дружеских рукопожватий на этот раз, а не для того, чтобы бросить кому-то в лицо), и кобура с выглядывающей ручкой револьвера, и зеркального блеска сапоги, в которых в свою очередь отражалось лестничное зеркало.Усики денди из немого синема с заламыванием рук Веры Холодной.Блуждающая улыбочка эстета, прошедшего ритуал посвящения на Башне Вячеслава Иванова и уже успевшего поучаствовать в антропософских оргиях с перенесением в другие эпохи и измерения в Коктебельском элизиуме МаксаВолошина , где от акварелей с инопланетными пейзажами Киммерии он увлекал вас на капитанский мостик открытой кровли- и Вселенная накатывала на вас - волнами Понта, звездными зодиаками, шорохом волн на пляже, где наядами плескались нагие поэтессы, - и вы брели с ним в драной хламиде пустынными холмами. И до вас доносилось : "А вот это омытое волнами виноградное корневище я зову Габриак...А вот эта египетская скульптура царицы Тамиах -вылитая моя жена Сабашникова..."Скажете -надо меньше пить шампанское! Да дуэлиться с чехами и мадьярами из-за милых дам! Всё это от алкоголя, кокаина и перевозбуждения нервов! Но то, что со мной происходило, когда я заглядывал в зеркала, не было просто игрой воображения, текучими воспоминаниями, полугаллюцинациями или, как стало модно теперь говорить ассоциациями, свойственными для игры возбуждённой психики поэтических натур. Всё дело в том, что , меня не покидало ощущение: всякий раз преодолевая эту точку пространства, я раздваиваюсь, троюсь, четверюсь, как отражения гостиничного трельяжа.И в итоге- в самом деле со мной происходят вполне реальные путешествия в пространстве и времени. Эти зеркальные кристаллы отеля"Европа", где я по долгу службы встречал представителей, английской, американской и французской миссий, как бы довершали дело расщепления моего сознания и не надо было читать Шопенгауэра или Ницше, чтобы окончательно начать грезить наяву. А я как раз только что проводил из отеля французских гостей и перепоручив их караулу, поотстал, чтобы купить у цветочницы на углу букет белых(соттветствующих символике белого движения роз) -их я намеревался вручить гостям после произнесения приветственных речей. И вот я вижу себя в зеркале с букетом, как -то не совсем вяжущимся с портупеями, кобурой и саблей на боку. Что - то вроде фокуса иллюзиониста стреляющего из револьвера цветочками.Но как то же надо было продемонстрировать союзникам французам наши миролюбивые намерения...
Вы спросите -откуда в Омске, в середине ноября розы? Стараниями ботаников оранжереи? Может и так. А может и потому, что я поотстал от делегации, чтобы заехать на съемную квартиру и"догнаться" "снежком..." Ведь вся -то она моя жизнь после японского плена превратилась в сплошные ломки и приходы. В магическом кристалле зеркал тех лет все перемешалось, спуталось, перетасовалось как колода карт в длинных пальцах фокусника-шулера. Было ли -не было теперь кто уж разберёт.*
Я бегу лабиринтом зеркал,
громоздящихся тускло и льдисто,
и сияет их лунный накал,
и сверкает огнём аметистов.
В кристаллической их глубине
возникают былого химеры
и живу-то я словно во сне,
чтоб служить наказанья примером.
Я и есть - мирозданью укор,
вниз поверженный грозною дланью ,
и качусь я лавиною с гор,
сам себе приговор с наказаньем.
Вполне возможно -эта idee fixe с белыми розами как раз и есть -следствие моих путешествий сквозь магические кристаллы зеркал. Ведь год с небольшим до этого, воспользовавшись приглашением Макса, я побывал и в Феодосии, в Коктебеле. Матросики наши на миноносце "Императрица Екатерина Великая" держались до последнего, но распропагандированные комиссарами всё же начали бузить вслед за балтийцами и грозились арестовать вице-адмирала. Он запирался от них в каюте -и отбрёхивался, как мог...Наконец, видя, как я томлюсь, он отправил меня в десятидневное увольнение:
- Ступайте, мичман, на берег, позагорайте, покупайтесь...Не всё же нам - на арктических островах мёрзнуть! Пора и блага субтропиков познать!Вон какая жара стоит! Чем Крым -не чудесная Земля Санникова! Вы , кажется, хотели побывать в древней Кафе, к Волошину в Коктебель заглянуть! Валяйте!
И вот караим на шарабане мчит меня по каменистой дороге мимо Генуэзской крепости Судака,драконьего хребта Кара-Дага - прямо в чудесную Киммерию -к Волошину, где "обормоты" кормятся из котла её мамы Оттабальтовны, одной из завсегдатаев Башни Иванова, которую жандармы арестовывали за то , что она обряжалась в экзотические шаровары.
Ну а там -до Феодосии и пешочком. Тем более, что тощий , как раздавленная морскими глубинами селёдка, пьяница, Александр Грин уже натоптал тропу между холмами.
Букет роз я ухватил у похожей на Медею гречанки, отправляясь на поэтический вечер,чтобы вручить их зеленоглазой Марине.Сёстры Цветаевы читали стихи "на два голоса" в особняке с кариатидами атлантов у входа. И когда я впервые входил в вестибюль Военного собрания в Омске, я как бы оказался опять в Феодосии. Точно такая же двухмаршевая лестница, причудливое ограждение в стиле модерн и зеркало между лестничными маршами. Точно такое же зеркало! И в этом зеркале я тогда увидел себя , спешащего на банкет с французами, а теперь себя же -торопящегося на вечер встречи с сёстрами Мариной и Анастасией Цветаевыми.
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
Но на этот раз вместо золота волос обожаемой мной поэтессы, предо мной предстал по -флоберовски вислоусый, одутловатый французский генерал с золотым шитьём на фуражке-котелке , которую он не снимал в помещении,обвешанный крестами орденоносец Белого Орла . Его наглые глаза , напористая речь(он великолепно говорил по русски), его барские манеры...Вспомнив, что я намеревался ему вручить благоуханный букет, -я обнаружил, что никаких роз у меня в руках нет- и понял, что меня опять морочат зеркала! Хотя я сделал предположение: а не оставил ли я букет на гардеробе, когда сдавал швейцару, припорошенную первым снежком шинель? Но тут же отбросил это предположение...Всё таки они-зеркала!
Продавившись сквозь амальгамную плёнку,я обнаружил себя в соседнем помещении с камином для разговоров с глазу на глаз, называемом переговорной комнатой.
-Нет! -возразил Александр Васильевич, морщась,на заявление Мориса Жанена о том, что решением Антанты он назначен руководить союзными армиями- и чехами , и французами, и поляками , и русскими...Кроме американцев и англичан, которые будут двигаться на соединение с Сибирской армией через Архангельск, - Русской армией будут командовать русские! А вы можете командовать с союзниками! Я не возражаю...И давайте примем это как данность!
Этого разговора у камина не могла слышать публика, собравшаяся в зеле на втором этаже. Да и видеть то, как в глазах Жанена под густыми бровями пляшут кроваво-охристыми отблесками каминного пламени алчные огоньки, как бронзовеет смуглое лицо Колчака, твердеют скулы на его готическом лице: амирал понимал, что прагматичные союзники не бескорыстны, что они не только хотят заработать на военных поставках, но и по возможности поживиться сокровищами золотого запаса.
Всё это говорилось при закрытых дверях, с часовыми у входа.В обстановке строгой секретности.Но каким-то звериным инстинктом ощутив намерения хищного экзотического зверя, ожидающая начала банкета рассевшаяся за длинным пэобразным столом публика, встретила входящего в зал Жанена отчуждённым молчанием.
Правда, какой-то гражданский в пенсне громыхнув было отодвигаемым стулом, вскочил , обнажая малиновую обивку и демонстрируя мятый зад штанов под фалдами дирижёрского фрака и хлопнув пробкой и роняя порывался произнести подобострасный тост - роняя с края переполненного шампанским хрустального фужера пену.
И только после того, как стоя под картиною , изображающей Петра Великого на вздыбленном коне на фоне батальной панорамы Полтавского сражения, Александр Васильевич изложил суть происходящего, раздались жидкие хлопки аплодисментов.
_______________
* Историки высказывают много претензий адъютанту Колчака автору мемуаров Князеву по поводу того, что он писал в своих воспоминаниях о не существовавших(документально не подверждаемых ) событиях, искажал факты и высказывал абсолютно абсурдные версии происходившего в действительности. Он оказался одним из распространителей версии о том, что покушение с взрывом заряда в печи караульного помещения на территории резиденции Верховного подготовил поэт Юрий Сопов, автор "суицидальных строк", якобы подтверждающих его виновность.
К делу приложено никогда и нигде не публиковавшееся полностью стихотворение Сергея Маркова.
ПОЛЯРНЫЙ АДМИРАЛ КОЛЧАК
Там, где волны дикий камень мылят,
Колыхая сумеречный свет,
Я встаю, простреленный навылет,
Поправляя сгнивший эполет.
В смертный час последнего аврала
Я взгляну в лицо нежданным снам,
Гордое величье адмирала
Подарив заплеванным волнам.
Помню стук голодных револьверов
И полночный торопливый суд.
Шпагами последних кондотьеров
Мы эпохе отдали салют.
Ведь пришли, весь мир испепеляя,
Дерзкие и сильные враги.
И напрасно бледный Пепеляев
Целовал чужие сапоги.
Я запомнил те слова расплаты,
Одного понять никак не мог:
Почему враги, как все солдаты,
Не берут сейчас под козырек.
Что ж, считать загубленные души,
Замутить прощальное вино?
Умереть на этой белой суше
Мне, наверно, было суждено.
Думал я, что грозная победа
Поведет тупые корабли...
Жизнь моя, как черная торпеда,
С грохотом взорвалась на мели.
Чья вина, что в злой горячке торга
Я не слышал голоса огня?
Полководцы короля Георга
Продали и предали меня.
Я бы открывал архипелаги,
Слышал в море альбатросов крик,
Но бессильны проданные шпаги
В жирных пальцах мировых владык
И тоскуя по морскому валу,
И с лицом скоробленным, как жесть,
Я прошу: "Отдайте адмиралу
Перед смертью боевую честь..."
И теперь в груди четыре раны.
Помню я, при имени моем
"Происхожу из семьи омского священника Николая Савкина, человека, настроенного антисоветски. При Колчаке я учился в коммерческом училище. В моей семье колчаковщина была воспринята восторженно, как фактор спасения многострадальной измученной родины. Мне тогда было шестнадцать лет. Я считал Колчака вторым Наполеоном и так к нему относился. Расстрел Колчака был мною воспринят очень болезненно. Мною была написана в 25-м году поэма "Адмирал Колчак", в которой я писал следующее:
Сначала путь непройденных земель,
Потом обрыв израненного спуска,
И голубая изморозь Иркутска,
И проруби разинутая щель.
Полковники не слушали твой зов,
Бокальный всплеск укачивал их сонно.
Созвездия отгнившего погона
Им заменяли звезды коньяков.
Свои слова осколками рассыпь
Меж тупиков, сереющих пустынно,
Плюгавое похмелье кокаина
И сифилиса ситцевая сыпь.
Кашмирский полк, поющий нараспев,
Кашмирский полк, породистый британец
Обмотки на ногах, у плеч тигровый ранец.
На пуговицах королевский лев.
Приблизилась военная гроза,
Рождались дни, как скорченные дети,
От них, больных, в витринах на портрете
Старели адмиральские глаза.
Что ж из того? Упрямо перейду
Былую грань. Истерикой растаяв,
Дрожа слезой, сутулый Пепеляев
Покаялся советскому суду.
Перехлестнул, стянул, перехлестнул
Чеканный круг неконченного рейса,
Жизнь сволочнулась ртом красногвардейца
Вся в грохоте неотвратимых дул.
Душа не вынесла, в душе озноб и жар.
Налево марш - к могильному откосу.
Ты, говорят, опеплив папиросу,
Красногвардейцу отдал портсигар.
Дал одному солдату из семи,
Сказал: "Один, средь провонявшей швали,
На память об убитом адмирале
Послушай, ты, размызганный, возьми!"
Встрепенулись синие наганы
Остроклювым жадным вороньем.
Реквием
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все — как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! —
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте! — Еще меня любите
За то, что я умру.
1913 г.
Следующий стихЭмма Мошковская – Большой день
Премьера стихов Юрия Сопова (1897-1919)
Сломаны крылья орлиные
В яростно-диком бою...
Грудь прокололи мою...
Песню мою лебединую
Я, умирая, пою...
Светлой тоской о несбывшемся,
Жаждой смертельного сна
Пусть заражает она,
Чтобы на смену разбившимся
Новая встала стена.
Чтобы борцы оробелые
Злой не боялися мглы,
Были горды и смелы;
Чтобы все лебеди белые
Гибли в бою, как орлы...
1917 год, октябрь
С мерным стуком
Мчатся вагоны,
Меня уносят куда-то вдаль.
С визгливым звуком,
Почти со стоном
Трется железо рельса о сталь...
Я на площадке
Стою безмолвно.
И вьются кольца тоски немой;
Живой загадкой,
Значенья полной,
Встает твой образ передо мной...
Как на икону
Готов молиться, -
Я зачарован, недвижно-тих...
И мчатся вагоны...
И дым клубится...
И губы шепчут беззвучный стих...
1917 год
Призыв
Время гнева исполнилось
В девятьсот девятнадцатый год.
Вижу на небе молнии,
Зову в Крестовый поход.
Придите, рыцари нежности,
Противники злобы слепой,
Божьим мечом на мятежников,
Божьим бичом над толпой.
Топчут светлые конники
Поволжских равнин траву.
Вас, в бессмертье влюбленные,
Зову в золотую Москву.
Время гнева исполнилось
В девятьсот девятнадцатый год.
Вижу на небе молнии,
Зову в Крестовый поход.
1919 год, весна
Шахматы
Гамбит коня и застенчивости;
Шахматы, любовь и тоска;
У маленькой, белокурой женщины
Пушистые волоса на висках.
Муза игры изменчива:
Волнуется мир фигур;
Хмурится белокурая женщина:
Брови как темный шнур.
Счастье в любви переменчиво:
Сердце не верит словам;
"Маленькая, белокурая женщина,
Мат королю и вам".
1919 год
Предчувствье скорбью непонятной
Сковало наши вечера;
Рыбачья песня; блеск закатный
Полупотухшего костра.
Удары весел, странно четки,
Дрожат в тени прибрежных глыб.
Мы огибаем в белой лодке
Песчаной отмели изгиб.
Вечерний блеск глухих заливов;
Прозрачно-бледная заря
И мой печально-молчаливый,
Бессменный спутник у руля...
И скорбь, глухая скорбь повсюду:
В глуби его блестящих глаз;
В зеленой заросли запруды;
В безмолвии, сковавшем нас;
В немой дали речных излучин;
В игре крылатых облаков;
В печальной жалобе уключин;
В шуршащей чаще тростников...
1919 год
Я люблю этот блеклый сентябрь,
Эти дымно-лиловые дали;
На заливах вечернюю рябь,
На опушке дыханье печали.
Этих веток надломленный хруст,
Этих желтых оврагов пологость
Затаили пугливую грусть
И какую-то жуткую строгость...
А тоска улетающих птиц
Так наивно-проста и певуча,
Что невольно роняют с ресниц
Тусклый жемчуг бессильные тучи.
1919 год, август
бегу лабиринтом зеркал,
громоздящихся тускло и льдисто,
и сияет их лунный накал,
и сверкает огнём аметистов.
В крЯ исталлической их глубине
возникают былого химеры
и живу-то я словно во сне,
чтоб служить наказанья примером.
Я и есть - мирозданью укор,
вниз поверженный грозною дланью ,
и качусь я лавиною с гор,
сам себе приговор с наказаньем.
ГЕЙЗЕР
Не свет далёкой Бетельгейзе
и не Полярная Звезда.
Меня манил камчатский гейзер,
что бросил вызов царству льда.
Его дыхание весеннее,
дерзнув через снега пробиться,
сулило вечное спасение,
как бы Евангелья страницы.
Цветок расцветший раньше срока,
форель в оттаявшем ручье-
ни преступленья, ни порока,
и всё что есть вокруг-ничьё.
И видел я - над грязью вязкой
среди миражных клубов пара
людей в набедренных повязках,
как бы Адам и Ева, - пары.
И кроме -ничего не надо
им, как плодов на тучных ветках,
и от Аляски до Канады-
сплошь царство Нового Завета.
Смеются радостные дети
и птицы с рук у них едят…
Да. Есть Земля такая где-то,-
ни войн, ни пушек, ни солдат.
Призрак-утопленник
Горела на небе звезда,
взлетел над храмом белый голубь.
в тот миг неистовый, когда,
тебя под лёд спустили в прорубь.
Спустя вернулся столько лет,
как джин из якорного клюза,-
с плеча свисает эполет,
как будто дохлая медуза.
Объели губы осетры,
налимы кости обглодали.
Нет глаз. А были так остры,
когда высматривали дали.
И подхватила Ангара
твои обглоданные кости.
И чайки кликали :" Пора
тебе к нам заявиться в гости!"
Ведь ты мечты твоей достиг,
тебя несёт на Остров Грёзы,
и он -монетою в горсти
ценнее всех сокровищ Креза.
Мы только гости здесь- и пули,
что оборвали крестный путь,
уже давно на дно упали,
а ты всё продолжаешь плыть.
Рыб косяком, плесканьем нерп ли,
струеньем водрослей на дне.
Глаза твои, нет,-не померкли
они сияют в глубине!
И бок вот этой рыбы-орден,
и краб медлительный- медаль,
ты глубине навеки отдан,
тебя вобрали высь и даль.
Ты растворился в тех созданьях,
которых так тепло любил,
ты воплотился в тех сказаньях,
которые я не забыл.
И саблей брошенною за борт
лежит , как в ножнах, Ангара,
нет ты не умер, ты не зАбыт,
и строем катится "Ура!"
И ты шагаешь вновь вдоль строя,
шагами палубу кроя,
чтоб расплатясь горячей кровью,
нам за Россию постоять!
Атлантида
В костюме тесном , водолазном
спустился я чинить пробоину.
Работал я, но краем глаза
такие созерцал диковины!
Среди обломков рваных мин,
рогатых этих полушарий,
кит-исполин морских глубин,
открывши пасть по днищу шарил.
И заглотил меня он вдруг,
и потащил на дно, где губки,-
я в глаз его смотрел вокруг
как бы из капитанской рубки.
И плыли мы среди руин,
колонн затопленных и храмов...
На пьедестале исполин.
Фундамент мраморною рамой.
Там -жертвенник покрытый тиной,
а здесь обломки божества,
лишь рыб извивистые спины,
цветных кораллов дерева.
По форуму, где речь оратор
произносил-умён на вид-
омар ползёт и , пятясь, в кратер
свалиться, бедный, норовит.
Здесь был вулкан и через край
стекала лава и кипела
вода,ну а теперь -лежит икра,
мальки нагуливают тело.
И осьминог свои присоски
к лицу скульптуры прилепил,
ступени -мрамором паросским,
палат просторных паралепипед.
Повсюду сырость, запустенье,
моллюсков плотная лепнина...
Ни звона арф. Ни хора пенья.
Немые рыбы. Скатов спины...
И был извергнут я на сушу
китом тем, и со мной сто тел,
и произнёс:"Всё это сущий
грек многомудрый-Аристотель!"
И все изверженные люди
пошли,забывши о мирском,
чтоб рассказать об этом чуде,
открывшимся на дне морском.
что в тебя стрелял,
эсер, что отдавал команду,
Другие статьи в литературном дневнике:
