Свет и тени-2.

Мы понимали, что не хватало взрослых глаз, что бы уследить или взять под контроль нашу ораву , все трое Шура, Зина и я хотели свободно ходить на речку, где собиралась вся детвора нашего «Кирова».

Это первое имя колхоза, присвоенное нашей половине села. Володя общался со своими ровесниками, мама, чаще опиралась на обоюдную ответственность друг за друга, особенно эти наставления звучали при походе на речку, где в одно лето в жаркий день мы купались по 10-12 раз и приходили домой далеко за полдень.

Формально за всех отвечала Шура, но каждый из нас вливался в свою группу ровесников и друзей. Мои друзья Толя Никулов, Серёжа Никулов, Федя Егоров, Шура Серкин, Коля Бобков-сосед, частенько в нашей компании был Шура Бобков, который был постарше, но обладал способностью дружить с ровесниками, и с нами.

Был носителем информации страшилок, играл с нами в шары и лапту. Чаще мы купались в излюбленном месте, каузе, рукотворном канале - 30м.в ширину и 200м. в длину,как ответвление от основной реки и глубиной 2,5-3 метра перед закрывающими воротами сдерживания воды в деревянный жёлоб шириной 1,5 м. на 15 м. в длину.

При поднятии ворот вырывался и ускорялся поток воды падая на лопасти мельничного колеса, приводил в движение весь мукомольный процесс. Чуть дальше ворот была земляная плотина, с проходившей по ней дорогой, по которой провозили продукцию на мельницу и обратно.

А за плотиной, глубокий омут, куда однажды зимой по раскатанной колее с дороги улетели гружённые зерном сани и потянули за собой устоявшую на месте лошадь, вместе с ними,- не закреплённые мешки с зерном и извозчик, хозяин продукции.

Висящие сани с привязанными мешками не позволили лошади вытащить сани на дорогу и упираясь и скользя, с грохотом свалилась с плотины, переворачиваясь вылетела из упряжки в узде и с вожжами оказалась в ледяной воде не замерзающего малого омута, большой омут был под плотиной основной речки.

Хозяин тут же оказался у берега, недалеко от лошади, выловив концы вожжей, помогал лошади подобраться к берегу, подтягивая вожжи на себя. Обстановка, вынуждала рисковать и в первую очередь спасать лошадь. Мешки вытаскивали позже, подоспевшие к этому времени мужики, ожидающие свою очерёдность помола и на своих плечах заносили их в здание мельницы.

Лошадь с трудом вывели по крутому склону от омута , накрыв шубой, завели её в тёплое помещение мельницы. Мы, своей кампанией мальчишек, видевшие эту аварию, летом почти в таком же составе здесь купались.

Прыгали с трёх метровой высоты растущего на берегу дерева почти до средины кауза, ныряли с разбега, оказываясь у противоположного берега, и если хватало сил, снова выплывали у места старта, чаще переплывали, кто быстрее.

Постоянным победителем по манере плавания и скорости был Сергей Никулов, лёгкий, почти лежащий на поверхности воды, только взмахом рук,- брассом, тут же, почти на корпус оказывался впереди всех.

Что интересно, он никогда не ценил своего таланта пловца. Позже, мне иногда приходила в голову мысль, будь он где-нибудь у хорошего тренера, его бы не обошла достойная медаль. Но этого не случилось, его тянуло к гудкам автомобилей, заводки и имитации разбега.

Только окрик кого-то из взрослых заставлял нас уйти с речки, так собираясь домой, я пере нырнул весь кауз и нырнув,в обратный путь, услышал раскат грома, а выйдя из воды, с большим трудом поднялся на обрывистый берег и повалился на траву.

Меня стошнило и вырвало, здесь оказалась вся моя опека, двоюродный брат Иван Уткин, сестра Шура, Никуловы ребята. Меня на каком-то одеяле донесли до дома, где отлежавшись, мне кроме сочувствия, пришлось отчитываться за случившееся. Что это было, я так и не понял.

С фронта в отпуска или ранению приходили деревенские мужики, и в селе появлялись немецкие губные гармошки, такая гармошка появилась и у нас одна на троих. После дождя, собирая опёнки среди улицы , мне сказали, что меня записали в первый класс нашей школы, радости не было предела, и как я понял позже, что это была самая большая радость за все годы учёбы в школе.

Хотя в этом году была одержана Победа, я этого не знал, отец на фронте и была задача, научиться писать письма. Вся наша команда ровесников, вместо игры перебрасывания камешкам от дома к дому , теперь благополучно пошла в первый класс, где за столами сидели разновозрастные ученики, иногда, сразу четыре класса на одном занятии.

Наша учительница, Анастасия Макаровна Швыстова бережно относилась ко всем ученикам, но в порыве гнева выговаривала «пожалейте мой нос», на страдающих болью в животах, из-за употребления в пищу добавок лебеды и лузги.

К концу года троица расстроилась, не стали ходить в школу соседи, Сергей и Толя Никуловы, - не было зимней обуви. С наступлением весны снова все вместе, игра в шары и лапту, хотя мне не всегда удавалось уйти на эти игры , как моим ровесникам, особенно, когда появилась младшая сестрёнка Лида.

Существовал какой-то график оставаться с ней по очереди, а когда подросла, появилась боязнь её подхода к соседнему колодцу, куда иногда приходилось заглядывать, когда она исчезала из поля зрения.

Обидно было, когда моя опека докладывала маме о не качественной прополке мною своей нормы в огороде, что было причиной опоздания на шары, лапту, позднее футбол, хотя кроме тряпочного, настоящего мяча у нас никогда не было.

Мне так хотелось завести собаку, и когда сказали, что на Дворках продают щенка в обмен на котёнка. Кошки тогда тоже были в цене. С котёнком и щенком я переплывал под нашим огородом, речку в лет шесть, туда и обратно.

Собака выросла и стала настоящим другом всей нашей семьи, вплоть до её исчезновения. 26.11.1946 года её задрал волк,запомнилась одна деталь, Мушка всегда ночевала в сенях на навозе в плетённой из хвороста кошёлке.

В эту ночь кошёлка оказалось пустой и собака осталась в сарае,через отверстие в двери Мушка свободно из сарая могла при необходимости, через сквозное окошко в стене оказаться в сенях.

Возможно охота волка продолжалась не один день, выманив её из сарая, он преградил ей путь к отступлению к дому, бросившись в окошко, оно оказалось заткнутым соломой, тогда она с криком бросилась всем телом на закрытую дверь.

С криком;"Волк" с постели вскочила мама, схватила из угла у выходной двери, рогач и босиком бросилась на спасение Мушки, было темно, настигнув волка, замахнулась рогачём, что бы ударить его, подскользнулась и упала, лежа на снегу, к ней пришло осознание своих действий.

Утром,вчетвером, вооружившись железными крючками,старший брат Володя, ему было 18 лет, двоюродные; Ваня-13 лет, Петя-11 лет и я, мне-8 лет, пошли по следам волка и собаки, где временами он был вынужден, из-за её веса, вести её на собственных ногах.

Перейдя по льду через речку, мы видели, как они вместе катились со склона, и как вместе выбирались на другой берег, где они дважды срывались с высокого сугроба и оказывались снова в точке подъёма.

Выбравшись на просторную поляну, мы увидели три кровяных круга без единого клочка шерсти и остатка костей, а когда взглянули вдаль, увидели прыгающего со скирды на снег и обратно, волка.

Увидев нас, волк развернулся и спокойно побежал к горизонту. Горечь утраты была сглажена возвращением нашего отца домой, это было 27 ноября, на следующий день, находясь на льду уличной речки, кто-то сказал, что пришёл с войны твой папа.

Не помню с кем я бежал на встречу с ним, которая состоялась чуть повыше Бобкова дома. Оказавшись у него на руках, он спросил о моём занятии и пообещал мне сделать коньки.

На второй день деревянные коньки с протянутой по нижней части сантиметровой сточенной под плоскость проволоки были готовы. Я не спал всю ночь, а спозаранку привязав, коньки к валенкам пошёл на речку.

Еле дошёл, коньки не ехали, а только мешали ходьбе, но походив на них по льду, к обеду стал ездить, как на настоящих снегурках. Позднее у меня появились дутыши, на которых ехать было легче и быстрее, к тому времени освоил технику бега.

Время не уставало переворачивать свои карты, годом раньше, случилось непредвиденное. Шура, чуть было не попала под обвалившийся в горнице потолок, учитывая её упрямство,ни на что не обращать внимание,-произошло чудо.

Я пошёл в первый класс и был в школе, мама - в магазин, за ней, как всегда, увязалась Зина, дома осталась одна Шура и возилась со своими игрушками в переднем углу на угольнике под полочкой с иконами.

С потолка посыпалась земля, Шура насторожилась,земля посыпалась второй раз, её будто кто-то подтолкнул, и она выбежала из горницы. Остальные двери раскрывались перед ней сами, её вынесло воздушным потоком вместе с клубом пыли на улицу.

Задыхаясь,от магазина подбежала мама, но как только увидела Шуру, успокоилась и стала обходить заваленные землёй комнаты и анализировать, что же произошло.

Упала, подгнившая от попадания воды с крыши, матка и потянула проёмы потолка с насыпанным там утеплителем в т.ч. и землёй и этим завалило всю горницу, разбив столешницу дубового стола пополам.

Детство у меня напоминает драму
Как тень костра,зажжённого в ночи,
Как бинт,положенный на рану,
Война и тыл в яви,а не с экрана,
Одежда скудная и скудные харчи.

Детей нас четверо, надежда- мама,
Потоки беженцев, сплошные драмы,
Москвичке с сыном, совет краткий,
По нраву если, в семью к солдатке.
Было тесно, но всё по братски.

Часто ночью:-турнепс был в поле,
Снег разгребали, копали в доле,
Топили печку,всё шло для крова,
Кормленье, дойка в избе коровы,
Страх москвички за быт суровый.

Кострика с мяльцев зимой разжига,
В селе зенитки фашистам фига,
Промчалось быстро отца леченье,
Полгода дома, после раненья.
Потом школа и класс не в сборе

Смесь лебеды с едой в наборе,
Лузга с мучелью ещё в доборе,
Боль в животах ребят запоры,
Ответы разные на списочный опрос,
УчИтеля улыбка,-мой пожалейте нос.-

В варежках в карманы, хлопоты за партой.
Замёрзшие чернила, печь в простенке,
Обмотанная обувь, рисованная карта,
Озябшие мальчишки хотели старта,
Уставшие, прислонялись к стенке.

После окончания семи классов в Каменке, это были выпускные классы, мне
предстоял выбор, куда идти учиться, Тамала, уже была забита, там училась в восьмом классе сестра Шура. Жила она у тёти Зины, родной сестры мамы, оставался г. Белинский, где в своё время учился старший брат Володя. В Обвале была четырёх летка, -начальная школа.

Первое сентября в мужской средней школе, в здании, где раньше была пересыльная тюрьма, с узкими коридорами и просторными классами и большим общим залом, где было не хуже, чем во всех школах, которые я окончил.

Сделали перекличку, городские ребята смотрели на остальных, как пришлых с другого конца земли. Все держались своими группами, деревенские, своих односельчан.

Я определился с Юрой Садомовым , за одной партой, В перерыве ко мне подошёл Витя Силкин, о чём-то расспрашивал, показывая, что он городской, оборачиваясь тут же на своих ребят, а те ухмылялись, будто ждали, что же дальше.

Это понимал Витя, прижимая меня в проходе между парт, где мне отступать было физически неудобно и некуда, проглядывалась грубая наглость в его движениях.

Я перехватил его руку, на что шикнули стоявшие сзади Вити городские, он посчитал моё движение оскорбительным и перехватил меня за грудки, я сделал то же самое, это оказалось концом его терпения, и он изобразил движение, как силовой приём, его рубашка осталась у меня в руках.

Зазвенел звонок. "Я не прощу тебе рубашку!"- сказал он, встав на подоконник, спрыгнул вниз со второго этажа, а там ещё и цоколь. В выходной день я был у брата Володи в больнице, он попал туда с раненной ногой.

Перед отъездом в Пензу решил прокатиться на мотоцикле с д. Петей, проезжая через мост, мотоцикл «Ковровец» подпрыгнул, во вращающее колесо попала у Володи нога.

Когда стали разбираться, из под кожи пятки вытащили его носок, пятка была изуродована и Володю отправили в районную больницу.
Его ногу обработали, наложили швы и сделали перевязку, пообещав, выписать через недельку. Он расспросил про учителей, за прошедшие годы состав почти полностью обновился, осталась одна химичка, с которой у него были дружеские отношения.

При выписке ему посоветовали временно воздержаться от нагрузок, имея в виду разгрузку вагонов. Через некоторое время я снова был в этой больнице в другом корпусе, подошёл к окошку и сказал, кого жду, вышел с бледноватым лицом, осунувшийся, сорока пятилетний мой папа, в белом белье и сером халате.

Позади война, единственный раз был на лечении по ранению, хотя вся война в пехоте, понтонные мосты, водонепроницаемый резиновый костюм, ремонты железнодорожных мостов, плотничные работы и везде вода и не одной простуды.

"Целоваться не будем",-сказал он, протягивая мне нарезанные кусочки жирной селёдки,- "до неё никто не дотрагивался,"- добавил он. "Прошёл обследование, картина не приятная, но маме об этом не говори".

Подлечившись, его выписали домой, конечно, никаких направлений на продолжение лечения не было.
В школе всё шло по прежнему, наш класс ходил во вторую смену, а возвращались в потёмках. На повороте в улицу передо мной вырос не знакомый, с изрезанным в рубцах лицом, с напарником.

"Вот и пришла расплата за порванную рубашку", -сказал парень и тут же его кулак ударил мне по рукам, вылетели мои тетрадки и книжка, которую я носил каждый раз в зависимости от главного предмета.

Второй удар был по буханке хлеба, которую я придерживал левой рукой. Она тоже вылетела и с криком: "Полундра,"- исчезли, увидев встречного мужчину, который даже не остановился, подбирать мне помогал мой друг, Юра.

Позднее я узнал, что это был местный хулиган Юра Кудряшов, с которым мы потом виделись, но не общались. С Силкиным Витей по этому вопросу больше никогда не говорили.

Менялся педагогический коллектив, ушла химичка, пришла Вера Павловна Серова, по физкультуре, Иванов Фридрих Алексеевич, после восьми лет службы на Курилах, с разболтанной, как он говорил, нервной системой, уважал подчинение и порядок, страдал увлечением спиртного.

Жаловался на директора, что Потёмкин его частенько обнюхивает, всю зиму ходил в лыжных ботинках, однажды вёл строем своих учеников по дороге, а на встречу милицейская машина, не сворачивая , сигналя, остановилась, он остановил строй, подошёл, вытащил водителя и выбросил его за дорогу, уводя строй в школу.

Был громадный скандал, его не освободили от работы, всё закончилось миром. Когда он заходил в класс, дружно вставали и на слова, здравствуйте ребята, дружно отвечали в едином порыве, здравствуйте Фридрих Алексеевич, окинув всех взглядом, говорил, садитесь.

Но так получилось, что весь класс договорился за что-то, на его приветствие, промолчать. В класс входил Фридрих, у него под рукой проскочил Скуратов Юра, одноклассник, сын директора женской школы и на приветствие раздался единственный чёткий голос Юры.

Не все поняли, что случилось, Фридрих подошёл к Скуратову, крепко пожал ему руку и сказал: "Садись". Все сели, последовала команда: "Встать!" Все встали, но постояв, Емелин Женя, с первой парты среднего ряда, демонстративно сел.

Фридрих сказал: "Встать Емелин",- через мгновение с плеч Фридриха слетело демисезонное пальто, оно было постоянным в любые морозы.

"Десять лет получу, но тебя проучу",- и в броске ухватился за голову Жени. Никто не понимал, что будет дальше, привскочив со своих мест, смотрели, как Емелин вывернулся из крепких объятий Фридриха.

Бросок, но Женя изловчился, крутанул под собой парту и Фридрих распластался на ней, а Емелин успел выскочить из класса, протопал бегом на выход, почувствовав, что за ним никто не бежит, вернулся, приоткрыл дверь и крикнул: "Фридрих, запомни, получишь!"

Взволнованный Фридрих Алексеевич, тяжело дыша, стал рассказывать, как наш боксёр нокаутировал поляка, перешедшего грань дозволенного, точно таким же приёмом был отстранён от дальнейшей борьбы. Вошёл Потёмкин, "Класс, встать,"- последовала команда, "Сидите, сидите",- успокоил директор.

"Что у вас происходит?" "Идёт опрос",- доложил Фридрих. "Хорошо, продолжайте",- ушёл Потёмкин. На следующем занятии при опросе, остановившись на фамилии Емелин Фридрих Алексеевич не успел что -то сказать, как Женя извинился, сказав, что я был не прав.

- "Спасибо, жизнь штука сложная, себя тоже не оправдываю".Уже никто не пытался разыграть Фридриха не из-за боязни, а уважения и сочувствия. Бежало время. После Октябрьских праздников меня предупредили об оплате 75 руб. за первое полугодие.

Я знал, что об этом, сообщать домой не было смысла, так как денег всё равно не было, совсем недавно перед болезнью отца долго крутили по поводу облигаций, меняли суммы, ругались и угрожали, но он ничего не подписал и никому ничего не обещал.

За указанный срок денег я не принёс, тогда меня отправили к Потёмкину. Василий Иванович сообщил мне, что временно из-за задолженности, к занятиям я не допускаюсь. Я вошёл в класс, собрал свои тетрадки и ушёл.

Поговорив с ребятами, с которыми жил на съёмной квартире, я пошёл к председателю райисполкома, оказавшись у него в кабинете, объяснил, что нас пятеро детей, старший брат учиться в Пензе, отец болеет, воевал, дошёл до Праги, всю войну пешком, в пехоте, строил мосты, имеет ранение.

Он спросил: "Сынок, сколько тебе лет?" "Четырнадцать",- ответил я. "Как тебя звать?" Я назвал. "Вот что Витя, иди в школу и никого не бойся, никто тебя от занятий не освободит. Договорились!" Похлопал по плечу и сказал: "Учись".

На следующий день я был в школе, никто больше не освобождал от занятий и не спрашивал денег, хотя по окончанию года я сам взял документы при помощи знакомой нашей квартирантки в Обвале, и хотел поступить в саратовский нефтяной техникум.

Досталось секретарше, за выдачу мне документов, но и у меня с техникумом тоже не получилось. В Саратов меня просто не отпустили. Документы пришлось вернуть по запросу, сам явился в средине сентября. Никаких разборок и допросов не было, пришёл и сел на своё прежнее место к своему другу.

Всегда скользким для нас был март месяц, если в Каменке, учителя придерживались сельским правилам, каникулы начинались по погоде, то здесь были городские установки,- с определённого числа для всей школы.

Прошедшим истинную распутицу эти сроки нами не воспринимались, и мы задерживались с прибытием на занятия, тогда решили по своему, держать, пока не остановится движение на полевой дороге.

Нам это тоже не подходило, мы убегали с занятий на денёк пораньше, учителя об этом знали, но выводов не делали. В девятом классе так и получилось, одни исчезли раньше, мы с Юрой без грубостей, всего на один день, с утра пораньше, по морозцу, я в чёсанках, он в кирзовых сапогах- двинулись в 30-ти километровый путь.

В чёсанках было мягче и теплее, в сапогах, –громче, скользя по обледеневшей дороге. Так прошли до первой лощинке, обозначавшей 10-ть км. дорога размякла и лощинку преодолевали избирательно, по кочкам и островкам.

Я залил одну галошу, вторая лощинка оказалась грозной, надутой на горизонте, выглядела, как запруда. Мы понимали, что это всё значило и торопились успеть преодолеть другие препятствия.

Перешли мы её быстро, но мои чёсанки промокли основательно, оставалось десять км. Вспомнили, что не прихватили ничего перекусить, уже хотелось есть, дорога холмистая и не большие болотца не обходили, Юра в сапогах, я за ним.

Показался посёлок Шелалейка, вспомнили, что там есть запруженный ручей, но как только мы приблизились к переходу через него, сорвало плотину и переходить, даже вплавь, было не возможно.

Из стоящего рядом дома вышла женщина и сказала, что отчаиваться не надо, последний час перехода по плотине был сомнительным, позвала к себе в дом переждать и попить молока.

Выпив по кружке молока, поблагодарили за угощение, оно было, кстати, подошли к уходящей, но ещё глубокой воде решили переходить. Нас отговаривали, просили подождать с полчаса, Юра с этим согласился, я нет.

Ноги, уже давно. были мокрые, у Юры, всё наоборот, немного погремел на морозце, зато ноги сухие. Я ухнулся в поход через ручей, уровень был выше колен и очутился на своей стороне.

Юра с завистью посмотрел на меня, и тоже стал переходить, и как оказалось, тоже промочил ноги. Здесь наши пути расходились, он высоким берегом через Дворки, Липовку в Красавку, я же с Дворков через речку в Обвал.

Зима, как индустрия, время, как пора,
Не переехать перейти, а просто пережить,
И потрясения свои, заботы, нужды и права,
Как с осенью, зима с весной обязана дружить

Спускаясь с горы, как на ладошке, широкая улица Обвала, залитые паводком наши огороды, луг, через плотину не пройти, так как мельница уже в полном окружении водой, к мосту двигались тракторы с ремонта из МТС.

Спешу к мосту, перейти засветло, катастрофически пребывает вода, подхожу ближе, вижу на противоположной стороне группу женщин не успевших перейти мост, идя из магазина.

Ко мне подходит т. Марина Шитова и предлагает без мучений идти к ним и переночевать, я пытаюсь найти не поломанный лёд и пройти домой. Обошёл весь берег от моста до дворковских огородов- бесполезно.

На чёсанках были огромные лапти из липкой грязи, тяжёлые и мокрые, а когда возвращался назад, меня снова окрикнула т Марина. В доме нас стретил дедушка Герасим, расспросил, что и как, вытащил из сундука бутылку водки, налил больше полстакана и сказал: "Пей до дна".

Я это сделал, он дал закусить,- а теперь на печку-. Проснулся часа в четыре и стал собираться. "Вот теперь мы будем спокойны",- сказал д. Герасим. Перейти было не сложно, я нашёл на опустившемся льду более ровное место и через свои огороды пришёл домой.

"Слава Богу", - сказала мама, весь вечер она бегала по нашему берегу и пыталась увидеть меня и предупредить, что бы я остался у кого-нибудь ночевать на той стороне.

Наступило время папиной рыбалки, с багром, черпаком и ведром он носился из края в край с большой речки до большого омута, знал, где идёт щука, а где голавль.

Он ловил рыбу черпаком и неводом, нырётами и вентерями. К концу апреля у нас в мешках была сушёная рыба, уха и жарёха из свежей рыбы, я несколько раз ловил голавлей, налимов и щук, оставшихся в приямках и болотах, образовавшихся на огороде, после разлива, рыбы было много.

Особенно она проявлялась, когда перехватывали плотину, у нас называли, что рыба задыхалась и лезла на берег, выплывала на поверхность кверху животом. Не пропускали этот момент все, кто хотел ловить и есть рыбу, мальчишки вёдрами таскали домой, сушили и солили её.

Работа мельницы требовала запруды, и плотину перекрывали землёй с двух сторон, а потом, пододвинув кучи земли к перешейку, трактором двигая, разом засыпали его и ровняли уже по всей плотине.

Такое было почти каждый год, всё начиналось с прорыва наполненных до краёв лощин. Нам, успевшим накануне разлива появиться дома, была хорошо знакома картина набухших лощин и оврагов.

Когда переходишь не выше течения, а там, под снежной плотиной, где обозначившийся ручеёк в любую секунду мог превратиться в огромный водяной вал, приближающийся к тебе.

Точно также с впадающих в речку лощин и оврагов каждый раз, к вечеру, происходят прорывы, тогда река выходит из берегов, затопляя огороды и стоящие рядом дома.

С утра можно спокойно идти к речке, вырезать себе шест и оттолкнуться, лучше, когда на пару, где легче работать, плыть на льдине и балансировать. Особенно хорошо плавать в каузе мельницы.

Однажды, когда я готовился спрыгнуть со своей, уже испытанной льдины на берег, подо мной отвалился кусочек льда, пришлось с помощью рук и ребят выбираться на берег.

Совсем по другому ощутил себя, когда из-за задержанной голубки, высиживающей яйца, я с утра отправился решать этот вопрос на другую сторону речки, возвращаясь, после обеда, когда опустившееся, переломанное от берегов, ледяное покрытие начинало выправляться.

Перепрыгивая, образовавшуюся щель между, опустившейся под сорок пять градусов от берега части льда ко дну, и поднявшейся на нормальный уровень всего льда реки, не перепрыгнув, упал в щель.

Задержало меня от возможности улететь под лёд, размер щели. Успев коснуться внутренней плоскости льда, испугался, что я один, оттолкнулся и оказался на том же берегу.

Искупавшийся, во всём, -до нитки, переходить не торопился, и осторожно перешёл речку под своим огородом. Голубка уже была на месте, хотя голубятник, задержавший её, отрицал это.

В избу входить не стал, было не удобно, при женщинах получать выговор, они почти ежемесячно собирались, одни со своими спицами, не связанными ещё носками, перемоткой шерстяной нитки в клубки, мама, чаще пряла пряжу на куделе, по очереди, прикрепляя к ней комья овечий шерсти.

Попытался переждать в овечьем хлеву, но сказанное мне однажды родителями, что лучшим исправлением не удачи,-печка. Я всё же решился войти, молча разделся и на печку.Мне показалось, что меня никто не заметил.

Женщины продолжали рисовать свои планы и задачи оговаривая и анализируя всё вслух.С Никуловыми, наши дома напротив друг друга на противоположных порядках, с протоптанной нашими 3-мя парами детей одногодок, дорожкой дверь в дверь.

Их было трое, дружившие между собой женщины: мама Поля, Маняча и Катяча, так их ласково называли за неординарность.Тётя Маня, мать Толи, разумная, степенная женщина, в карман за словом не полезет, да ещё с острит обязательно с юмором.

Тётя Катя,однофамильца, её соседка, мать друга Сергея, женщина другого склада, не торопливая, обязательно дослушает, юмор, тоже в её выводах почти всегда присутствовал.

Мама была постарше их, в меткости её выводов не откажешь, она умела выслушать, высказать своё к этому отношение, не настаивая, как надо поступить.

И Маняча, и Катяча часто советовались с ней и к её выводам прислушивались, вообще все трое общались между собой и дружили.
Однажды, во время летней стрижки, Иван Иванович Бобков, пастух колхозного стада овец, и овец частников, сообщил всем трём подружкам и своей жене, что в такой-то день назначена стрижка.

Каждый выбирал свою овцу, валил её и подтаскивал к месту стрижки, так поступил и Иван Иванович, подтащил барана, которого его жена остригла. Вечером пастух с трудом загнал в сарай своего стриженого барана, заодно и колхозного, который не отставал от его овец и в последний момент всё же прошмыгнул.

На что спокойный Иван Иванович выругался и оставил всё это дело до утра. А утром спокойный пастух услышал прибаутку, которую они сочинили.

На дворе баран орёт,
Никто корма не даёт,
Подожди баран орать,
Надо дело разобрать.

И с продолжением, где ночные выходы хозяев не успокоили «чужого» барана.
В этот загруженный стрижкой день хозяева подкормили своих питомцев, кроме, «чужого»,- нестриженого.

Как оказалось, всю ночь блеял обиженный баран Иван Ивановича и поднял на ноги всех соседей, а накормили и остригли колхозного, которого подтащил пастух на стрижку, к своей жене.

Это видели все подруги, но подумали, что с колхозного, видимо больше шерсти и промолчали. Над Иваном Ивановичем шутили почти всю неделю. Вспомнили они про эту шутку и в этот раз и как я понял мой проход на печку оказался замеченным, услышав шутку про пользу тёплых кирпичей.

Эти кирпичи приходили на помощь в каждом купании в холодной воде, если учесть, что мне везло среди ровесников, лет в десять, испытал на твёрдость лёд. Ребята переговаривались и спорили о толщине льда, когда, не вникая в суть разговора, я оказался на средине уличной речки.

Остановившись, после скольжения, испытал страх, увидев, зыбкой под собой, проваливающий лёд. Свалившись на живот, стремился быстрее доползти до берега, но лёд провалился, благо уже было мелко, ломая под собой лёд, выскочил на берег. Не раз мне говорили, что лучше всего высушиваться на печке, так было и на этот раз.

Как и каждый год каникулы заканчивались очень быстро и снова школа, съёмная квартира, общежитие, место, которое я получил в десятом классе, где познакомился с нашим воспитателем Забневым Фёдором Алексеевичем, по совместительству директором музея В.Г. Белинского.

Посещал он нас не часто, два, три раза в месяц, своё основное время проводил в музее и женской школе.
Там он вёл учебные часы и пользовался авторитетом у своих учениц, про который нам рассказывали наши одноклассницы при встречах.

Такие встречи были официальными, когда делегация девочек приходила к нам в школу, входила с разрешения учителя в класс и произносили слова приветствия, поздравления или приглашения на вечер самодеятельности в их школе.

И неофициальные, когда кто-то из девочек приходил к центральной клумбе в Парке у Д,К, и приносил свой ответ на четвертную или годовую работу по математике и брал наш от мальчика, посланного на ответственное свидание. Будучи ещё восьмиклассником по приглашению, смотрел Фильм "Садко, богатый гость".

Девочек взросление,
Фантазий полный лес,
Влюблённое познанье,
Подпитано с небес.

Как много лет минуло,
С горенья глаз девчонок,
Им что-то подмигнуло,
Любовь у них с пелёнок.

Потребности любви,
Юных впечатлений,
В ревностных огнях,
Верность и сомненья.

Впечатлений масса, тем более я увидел красивую там девочку и сказал позднее нашей соседке по дому, как оказалось её однокласснице. На следующий день к нам на съёмную квартиру вместе с соседкой пришла эта девочка и с достоинством взрослой, протянула мне руку и сказала, я Светлана.

Были и совместные вечера, но они чаще проходили в женской школе, там и фойе общий зал был на уровне. Фёдор Алексеевич однажды подбирал ребят с нашего общежития в совместный хор с девочками.

Он охотно рассказывал нам про совместную работу с первым директором музея Белинского В.Г. Храмовым Александром Ивановичем, когда в юбилейный 48 год со дня смерти великого критика пришлось принимать творческие делегации со всего соц. лагеря и союзных республик.

Сам он отвечал за быт и сопровождение Фадеева А.А. Гладкова Ф.В. Эренбурга И.Г. и Андроникова И А., хорошо изучил маршруты пребывания в Чембаре царей Александра и Николая и их дары городу, соседнего музея Лермонтова М.Ю. в Тарханах.

В сентябре 53 года придя домой увидел находящегося у нас в гостях, дядю Сашу, старшего брата моего отца, приехавшего из Киева, где он проживал последние годы, со своей женой т. Сашей, тоже с нашего села и двумя внуками, детьми его сына, Ивана.

Радостного отца, принимавшего у себя в гостях брата, которого он уважал и по братски любил. Руководитель участка юго-западной железной дороги, всю войну работал на передовых рубежах по доставке военной технике и имел заслуженное положение в обществе.

Его сын, Иван, работал в дипломатическом корпусе Восточной Европы и в начале пятидесятых годов, погиб при не совсем выясненных обстоятельствах.

Дядя Саша, старший сын в семье, отличался своей начитанностью, учился на отлично и когда вопрос встал о целесообразности дальнейшей учёбы, где за обучение надо было платить серебром, моя бабушка, волевая Аксинья на сборе своего семейства решили обучение продолжить, при этом, продав часть домашнего имущества.

Теперь, через тридцать с лишним лет он почти всей семьёй, за исключением их невестки Ксении, к которой они относились, как к своей дочери, приехали на родину в Обвал.

Дядя Саша сидел с газетой в руках и спросил меня про сессию Генеральной Ассамблеи, её открытие в традиционном сентябре месяце.

Поспрашивал меня про её пользу и действенность выступлений нашего постоянного представителя. К счастью, я знаком был с выступлениями Вышинского. Его выступления и высказывания про авантюры Америки по ведению войн в Корее и Вьетнаме, их планы в Европе и Японии.

Расспрашивая про мою учёбу, поддерживал её необходимость несмотря на временные неудобства. То, что мне уже завтра уходить в Белинский, сожалел, что глубоко не поговорим, но уход одобрил.

Ему знакомы эти переживания, закончив своё образование, получил должность в Обвале, а потом уволившись исчез. Через некоторое время прислал письмо из Киева, позднее приехав, забрал с собой жену и сына. Всего один день нашей встречи с дядей Сашей, разговоры, которые врезались в мою память и снова в Чембар.

Чембар, верандой вырос над равниной,
Изрезан улицами вдоль и поперёк,
Штанами, уходящими в долины,
Под горкой, - реками, с уводом наперёд.

Городок, познавший царский профиль,
Где Александр, глубинки запах получил,
Царь Николай, в упряжной катастрофе,
Сломал ключицу и тут же пролечил.

Собор и храм от императора подарки,
Где Александр маршруты намечал,
А Николай на шествиях в запарке,
На память, их строительство венчал.

В Чембаре воспитался критик века,
С поэтом юным под столетним дубом,
Белинский с Лермонтовым два человека.
Встречались по легенде непробудной.

Там дуб, как памятник, отмечен точкой,
Массив полей,- край журавлиный,
Уездный город у лесочка,
В лесных просёлках, холмах былинных.

Фёдор Алексеевич Забнев показывал нам достопримечательности дома музея Белинского, подробно рассказывал о других делегациях, про Вершигора, который, кроме одной книги- ни одной больше на гора.

Заходили в семейный флигель, осторожно рассматривали посмертную маску Пушкина, одна из которых хранилась в музее Белинского, мебель и Гимназию Белинского, которая находилась через огород от их дома, а со стороны колонн и фасада не далеко от парка и нашего общежития. В свою школу мы ходили через парк, мимо гимназии-дальше.

Фёдор Алексеевич написал несколько книжечек про музеи Белинского и Лермонтова, но я их на сегодня не нашёл, нет даже его фамилии в списке директоров.

Я не однажды видел Храмова А. И., знал, что Фёдор Алексеевич был его первым помощником в проведении юбилея и когда он водил нас в музей, другого ответственного человека там не было.

Храмов совмещал две должности, директор Д К, где велась большая работа, драм. кружки, а он все же бывший артист московского театра, большой оркестр, где занимались ребята с нашей школы и даже с класса, много разных кружков, своя библиотека, кинозал, здесь выступали гастролёры.

Приезжал силач Бедило, здесь проходило торжественное собрание в честь 300-летия воссоединения Переяславской Рады Богдана Хмельницкого с Россией и объявлено о передаче Крыма в состав Украины, кстати, не всеми поддержанной. Я не знал, где была его главная должность.

Сам, красивый, с тёмными вьющимися волосами, чем–то похожий на Лазарева-старшего, наизусть читал Евгения Онегина, появлялся в разных местах города в основном в одиночку.

За ДК, находившимся в здании собора, подаренного царём, простирался огромный городской парк со скамеечками и клумбами цветов, где мы встречались с девочками из женской школы для уточнения информации классных работ. У нас в школе появилось много новых учителей.

По психологии, приятный мужчина, который после окончания войны работал церковным служителем в Западной Украине вплоть до 53-го года, появилась супружеская пара Романовых, преподавали,- немецкий и английский языки, говорили, что они вовсе не Романовы, а бывшие разведчики, работающие на территории послевоенной Германии, так же до 53-го года.

Ангелина Ивановна с первого дня весь урок разговаривала, принципиально, только на немецком языке, начиная с проверки присутствующих в классе. Нам это не нравилось, сначала как-то уходили от этого, но потом привыкли и смирились.

Её муж, Иван Иванович заходил в класс - со звонком и это было каждый раз, и после звонка в классе не задерживался. Было желание спросить, как и других преподавателей о прежней работе, но так никто не отважился.

В это же время появилась преподаватель по физкультуре, выпускница Пензенского института Светлана Ивановна, всегда в спортивном костюме, быстро сдружилась с Верой Павловной, ребята класса её просто боготворили.

Её просьбы, советы всегда исполнялись, но она не заигрывала с классом, её планы не подвергались сомнению, занятия проводились там, где намечались на предыдущем занятии.

Вера Павловна Серова, учитель химии и основ Дарвинизма ко мне была ближе, чем классный руководитель, иногда в конце четверти подвергала сомнению выставления мне оценки, четыре или пять.

Я никогда не претендовал на пятёрку, так как В.П. частенько ловила меня, когда я пешком уходил за 30-ть км. домой за продуктами и с приходом, чаще был не готов к ответу и в дневник ставилась единица, озвученная, как кол.

На следующем уроке,-пять, хотя я понимал, лучше крепкая четвёрка, но так было. И снова сомнения, и всё же пятёрка. 28 февраля 1955 года мне пришлось обращаться к Вере Павловне с просьбой помочь уговорить Светлану Ивановну отпустить минут на 20 пораньше с выездного в лес урока физкультуры на школьных лыжах домой за продуктами.

Зима была неустойчивой, мой друг ушёл домой неделю назад и до сих пор не вернулся из-за резкого потепления, когда в деревнях сорвало несколько запруд и плотин, а дорога превратилась в снежное месиво.

Светлана Ивановна никак не соглашалась и не советовала под вечер ехать за 30 км. по безлюдной степи, но Вера Павловна уговаривая, убедила её, что мне доверять можно и надо помочь.

Я уже был готов, по легче оделся, снял варежки и одел перчатки, на ноги- чёсанки без галош под ремённое крепление лыж.
Разрешение получено и я ждал конца урока и вот я один на лыжах, преодолел длинный мост в с. Мача и вышел на безлюдные просторы давно исхоженной дороги, где знакома каждая лощинка и была своеобразной приметой пройденного пути.

Первая лощина с брошенной полуторкой, увязшей и замёрзшей во льду и возможно, ушедшем за помощью водителем, может и пассажирами этой автомашины. Выходя на горку к 15 км. столбику, увидел на горизонте фигуру человека с салазками, едущему на встречу мне, это оказался Юра Садомов.

Он шёл по ветру на север, ветерок усиливался, хоть он был юго-западным, но жёстким хлестал колючей крупой в правый бок, руку и висок, сразу ощутил бесполезность своей одежды, при встрече с Юрой.

Он попытался оттереть мне побелевшую кисть руки. Распрощавшись, мы каждый пошли своей дорогой, обернувшись, я уже не видел Юру, но почувствовал обморожение уха и щеки.

Попытался потереть щеку, но увидел белую кисть и не послушные пальцы, тогда в отчаянии двинул рукой по лежащему под ногами снегу и вместо облегчения, усилилась растерянность, кисть была полностью ободрана о корявый снег и кровь на глазах заледенела.

До ближайшего хутора Шелалейку оставалось километра четыре, я натянул перчатки, подмышки палки и как мог, вперёд через не убранное кукурузное поле к первому омёту, где были люди.

По дороге у лощинок,
Вмёрзли в них машины шины,
В схватку с климатом вступил,
На лыжне стало паршиво,
Тучи в небе появились.
Мечты тут же изменились,
Задул ветер, с ног сшибал,
В висок крупой молотило,
Ухо тут же прихватило.
Наст корявый, без скольженья,
В груди сердце колотило,
Как раздетый, к сожаленью
Снял перчатку, поднёс к уху
Пятном белым прихватило,
Палки бросил, набрал духу,
В снег рукою, кровь застыла,
Страх нагрянул, сердце ныло.
Назад- двадцать, домой-десять,
Горизонт плыл, плыли веси,
Нет селений, кругом пусто,
Пальцы-струны, вплоть до хруста.
Двинул лыжи и споткнулся,
Корень с поля кукурузы,
На него лыжей наткнулся,
Бог помог мне, его Музы.

Переночевав, как оказалось у Саше Лапшина- сына д. Лёни знакомого по родителям, утром отправился с перевязанной полотенцем рукой в Обвал, были выборы в какой-то орган, мы с мамой зашли на приём в больницу к доктору Бритвину, тот протёр скальпель и разрезал все пять раздувшихся пальцев правой руки, спустил жидкость, сделал перевязку.

В школу я попал через неделю и целый месяц ходил на перевязку, а когда после содовых ванночек в общежитии и перевязок, хирург сказал: "Пронесло, считай, родился в рубашке".

Заблуждаться нам было не в первое, ещё в Каменке, живя на съёмной квартире, около крутого оврага,мы осваивали лыжи. Только мы с Толей Никуловым из четверых мальчишек беспрепятственно проезжали на лыжах большой естественный трамплин при спуске в овраг, мы гордились и считали это своим достижением.

Однажды, четверо мальчишек и сестра Шура,жившая с нами на квартире,В разыгравшуюся в тот вечер метель, идя со второй смены из школы заблудились, вышли к сельскому кладбищу и сориентировавшись,- вдоль оврага, вышли к своему жилью.

Закончилась война, отец работал в кузнице вместе со своим молотобойцем, соседом, дедом Илларионом, задумали они сделать свой мех, для раздувания и поддержания жара и огня в кузнице.

Никаких запчастей не было, тогда он решил изготовить сам, выделал кожу коровы, истратил две тесины дерева, это продолжалось целый год, но была трудность, изготовить устройство, когда мех дует, а забор воздуха с другого отверстия.

Всё было готово, когда молотобоец решил помочь своему шефу, пробить вознаграждение за большие затраты, обратился к счетоводу, но он похвалил изобретателей и как оказалось, кузнечный мех оприходовал.

Через полгода случился в кузнице пожар, сгорел мех, всё расследование перешло в правоохранительные органы, вели допросы следователи, кто сжёг и с какой целью. Никто не оспорил, как изготавливался этот мех, а счетовод будто забыл, как и откуда всё началось.

Только районный суд оправдал его, когда судья узнал всю картину происшедшего и сделал правильный вывод.

Позднее мой отец отказался принять солому от участкового милиционера с саней нашего соседа Бориса Волкова, подвозившего корма на колхозный двор, тогда он об этом сказал маме, подумав, она согласилась.

Подвезли кг. 60 соломы и выгрузили в мазанку, поручили ей смотреть, пообещав, что через полчаса подъедет конюх и сдаст солому, как вещь док. на хранение в кладовую. "Жар в печи ещё есть", -спросил отец, -"Сожги её, ведь участковый явно готовит Борису клетку".

На санях подъехал конюх, Василий Иванович Китанин, удивился: "Там всего два навильника соломы,"- и увёз её в кладовую. Бориса посадили в тюрьму. Однажды папа, увидев участкового, спросил: "За что же так жестоко наказал Бориса, в тюрьме он умер, а семья обречена на страдания".

"Виновата его сестра, будучи вместе на вечеринке у меня пропали часы, всё облазили тогда с его сестрой Варварой, но часов не нашли, потом увидел их на руке её мужа",-ответил Кульгин.

"Не правильно это, Борис совсем не причём",-упрекнул отец.Жена Бориса, Аня с ребёнком и своей няней, оказались в тяжёлом положении. Узнав об этом, её брат, живущий во Владивостоке, предложил ей переехать всем вместе к нему.

Дав согласие, сразу возникло несколько вопросов, надо было оформить вызов, который придёт не раньше двух, трёх месяцев. Что бы подготовиться к отъезду, надо продать дом и распродать хозяйство.

Аня работала зав. клубом и в отличие от колхозников заработную плату получала деньгами. Объявила об этом и тут же нашлись покупатели на дом и корову, посоветовавшись с мамой, она всё распродала и на время перешли жить к нам с уговором на месяц, два.

Выяснилось, что няня, как, оказалось, была няней всего соседнего села, но по разным сторонам Пензенской и Тамбовской областной границы.

Сроки с вызовом затянулись, нервничали все и хозяева, и квартиранты, но вдруг ещё один удар, почти через полгода пришёл вызов, а у Ани не оказалось денег, она их под честное слово отдала заведующему почтового отделения, который обещался, если что тут же, найти деньги.

Но он переезжал в район, получал такую же должность, только районного масштаба. После первого обещания достать деньги и отдать, он исчез, а когда она всё же нашла его, где он почти отказался вернуть сразу всю сумму, и что расписка, не юридический документ.

Растерянная, без дома, хозяйства и денег приехала из района и не знала, что же делать. Вскоре нашёлся друг по несчастью, который тоже давал ему деньги и оказался обманутым.

Он предложил необычный ход, ехать в район и попасть на приём к первому секретарю райкома партии и рассказать всё подробно. Развязка состоялась ровно через сутки, после посещения Аней секретаря райкома, бывший «почтовый босс» при понятых пересчитал и передал Ане деньги, взяв расписку.

Прости отец, всего не расспросили,
Не сберегли твоих медалей внукам,
Шесть лет ты воевал, что было силы,
За нас,улыбки наши, смех и звуки.

С финнами война, в резерве, в лагерях,
Балаклава белая,крушка и баклашка,
Обмотки, лыжи, палки, маскхалат,
Нательное бельё, ботинки и рубашка.

Коварно, финны подготовились к войне,
Сигнала ждать, не уступать России йоты,
Не отпустив солдата погостить в семье,
По периметру границы земляные ДОТы.

Объявлена война, напор и снова фронт,
Украина, Днепр, мостостроитель, каска,
Резиновый костюм, форсирование,- вброд,
Снайпером, со лба, простреленная шапка.

Пехота, вещь мешок и автомат с лопатой,
Костюм, инструментарий,собственная рать,
Разбитый мост, стянуть просвет горбатый,
Под град обстрелов, брешь успеть убрать.

Война, мороз трескучий, обстрелов залп,
Безусый командир, в засаде, -Всем лежать!,
Отцу за тридцать, подполз,- Вставай!- сказал,
Застывшего курсанта, отправили в санчасть,назад.

С трудом форсировали Днепр, потом Дунай,
В пути бомбёжки, смертельный танков танец,
Работа под обстрелами у балки в самый край,
Щелчок привычный, повисший большой палец.

Мосты и переправы, прошли через границы,
В сраженьях на пути, зомбированная Польша,
Обманы, страхи,- не трогать, говорили лица,
Приказы Сталина,-ваша вежливость, не больше.

Варшава, Прага и Берлин,полдюжины медалей,
Форсирован Дунай до Пешта от причала,
Красивые детишки к колоннам подбегали,
Словаки с радостью солдат СССР встречали.

Ожесточённо, по всей Европе, мясорубка,
За базу в Чехии, фашисты,отвергая благи,
Упорно дрались, с надеждой хрупкой,
Пал бастион, отец Победу встретил в Праге!

На выпускной вечер денег с меня не требовали, да у меня их и не было, в учительском кругу я видимо был освобождённым от платы за обучение после посещения председателя рай. исполкома, хотя мне никто ничего не говорил, справок никаких не требовали ещё со второй половины восьмого класса разговора об этом не было.

При опросе, о планах каждого, кто, где продолжит учёбу, я один в своих целях не определился и не дал утвердительного ответа.

Мы все в семье понимали, что учёба в ВУЗе требует больших затрат, где или стипендия, или взносы за обучение, которые исчислялись в два раза большей суммой, чем в средней школе, всё было испытано на студенческой жизни старшего брата.

За полугодие, когда он не получал стипендию, родители дважды отзывали его с учёбы, но благодаря тому, что письмо вместо почты отправлялось на угольник за икону, такого известия он не получал.

Более, чуть было не организовали его поиски, когда его бывший хозяин квартиры в Белинском, заехав в Пензу, на съёмную квартиру,- не встретился с ним, попытки найти его, оказались безуспешными, сообщил об этом маме. Было настоящее столпотворение и успокаивало всех нас её гадание на картах.

Где каждый раз всё завершалось казённым домом, дорогой и письмом. Плачь мамы, уговоры соседей и наша непонятность, что же произошло, и в этот момент вбежала почтальонша с письмом в руках от Володи, радости не было предела, всё встало на свои места.

Его поступление в институт было не затратным, так как они с Витей Мирошкиным уехали поступать в Ленинград в военное училище, всё это делалось за счёт военкомата, где его друга забраковали на медкомиссии.

Экзамены сдать они сумели и с этими оценками в индустриальный институт, в Пензу. В этот год нас было трое, кроме меня ещё Шура и Зина, правда, Зина окончила семилетку и никто ни куда не поехал.

Компания выпускников средней школы, где учился Володя казалась, была звёздной. Володя Никулин, сын учителя соседней начальной школы, вместе с братом, готовили для себя рисованные чёрной тушью копии Аттестатов Зрелости.

В институтах их пути разошлись, но в марте 53 года, он фантазировал, вдруг оказаться на похоронах Сталина.

Через пару недель рассказывал о море народа на улицах Москвы, где первостепенной задачей:Следить за своим поведением, не разевать рот и не попасть под смертельную давку бесконечной лавины людей",-были его впечатления.

У Володи Никулина мать всеми силами изыскивала средства на прихоти своего сына, у Вити Мирошкина отец был председателем колхоза села Липовка и его возможности тоже были другими.

Старший брат частенько пропадал на железнодорожной станции, разгружая вагоны с разными грузами. На выпускном вечере ко мне протиснулась Вера Павловна, учительница химии и Основ Дарвинизма и спросила о моей готовности посвятить всех, о моих планах и согласно последним веяниям, определюсь, поработав пару лет.

Вера Павловна не была моим классным руководителем, но сама судьба нас сводила каждый раз в нужный момент. На выпускном сочинении пробралась к мужскому туалету.

Он был на улице, сказав: "Ребята, пишите меня по Чернышевскому". На уроке физкультуры, когда мне надо было уехать на лыжах домой, я пошёл за помощью к ней, и она решила этот вопрос.

Я её любил за прямоту, она мне ставила хорошие оценки и колы, когда я возвращался из дома. Тридцать км. пешком и она это знала и всё равно спрашивала.

После вручения аттестата выходить на сцену и что-то говорить я отказался, Значит так надо, добавила она, трудно осознать полученную зрелость. Я был один из сверстников Обвала, кто получил среднее образование, но учиться мне очень надоело.

Хотелось быть дома, как твои друзья Анатолий и Сергей Никуловы и Фёдор Егоров. Так и сделал, без единой попытки куда-то поступить, хотя такой возможности просто не было. Не было денег, закончила десятилетку сестра Шура, Зина,-семилетку, младшая, Лида, пошла в первый класс.

Не угадать, твоя, где доля,
Судьба, она, на крыльях птицы,
Конец учёбе, свет и воля ,
Этап ушёл, но мне не спится.

Год выпускной, а денег, ноль,
В класс, в тишину ворвался стук,
Оттуда шёпот, взгляд и боль,
Вошёл учитель, - иди, друг.-

Я понял всё без объяснений,
Сосед, заметив мою робость,
Вслед, слышал поясненья,
-Отец умер, была новость.

Идёт выпуск, парни в сборе,
С восьмого класса, без девчонок,
Они, как сон, о них цитаты,
Торжество и аттестаты.

Концерт ребят с обеих школ.
Фотографии, всем классом,
Приглашён и женский пол,
Не надо фото,-шепнул басом.

Вечер в зале, цветы, гости,
Вошла группа с женской школы,
Мне поручили слово, с класса,
Про житьё семьи, основу.

Нас пятеро на шее мамы
Ныне, сразу выпуск всех,
Все учились без помех.
Без денег, и без драмы.

Володя, в Пензе я в Белинске,
Сестра Шура, в Тамале,
Зина, в Каменке, не близко,
Лида,- в школе, на селе.

Я понимал, нас провожали,
С благодарностью , прощались,
Куда пойти? В себе сражался,
Пешком домой я возвращался.

Не угадать, твоя, где доля,
Судьба, она, на крыльях птицы,
Конец учёбе, свет и воля,
Школа наша, мне часто снится.

После окончания восьмого класса договорился с Федей Егоровым подработать и мы нанялись пасти гусей, условия и оплата нас устраивали. Обойдя, волчий овраг, заброшенный сад, и луг вдоль берега речки - наметили путь, по которому будем гонять гусиное стадо.

С первого дня оно состояло вместе с подросшими гусятами 85 птиц, позднее оно возросло до девяноста трёх. Нас это радовало, потенциальный заработок возрастал.

Распределили каждому из нас своё время, кто, когда должен отдыхать, так как понимали, что каждый день не досыпали,из-за посещения клуба и кто должен следить и держать в поле зрения стадо гусей.

При появлении чужого, среди гусей поднимался гогот, всю первую неделю всё было спокойно, но потом наши гуси подавали знаки волнения. Каждый день мы просчитывали всё стадо, но в один день одного гуся не досчитались, что удивительно, претензий ни от кого не услышали.

На следующий день пересчёт подтвердил, что одного гуся не хватало. Так продолжалось ещё неделю. Мы уже убеждали себя, что ничего не произошло, как вдруг, гусиный гогот встряхнул нас, и побежав к потревоженному участку стада увидели, с перевешенным на спине гусем, убегала от нас рыжая лиса.

Мы попытались догнать её, но, усилив с вой бег, скрылась за заброшенным садом. К вечеру наши подсчёты за весь выпас подтвердили потерю двух гусей. Пригнав стадо, мы оповестили хозяев о случившемся.

Претензий к нам не было, но не было и оплаты за отработанные дни, которую мы и не требовали и перешли на подвоз зерна, пока нас не исключили из этих списков.Летний месяц, уборка урожая, подвоз зерна от комбайнов на тока, мне досталась лучшая пара гнедых с хорошей сбруей и тарой.

Но так случилось, проезжая с верхнего тока, кони, будто что-то испугались и с рыси перешли в галоп. "Не дай же Бог не остановятся",- подумал я и попробовал натянуть вожжи:

С зерном по полю мчались кони,
В перевозках урожая на тока,
Стремились школьники в погоне,
Достигнуть взрослых, потолка.

А кони, разгоняясь рысью,
Хвостом мотая, освежались,
И стук копыт в округе слышен,
Взмах грив их шеи обнажали.

В порыве бешенного страха,
В упряжке, в стропах и с водилой,
В галоп, вошедших одним махом,
С повозкой парной, коней дивных.

Неслась с гнедыми вместе тара,
С горы, всё ниже, скорость выше,
И в этой гонке рьяно дышат,
В галопе, с храпом, коней пара.

Налёг на вожжи, может грубо,
Упершись, в бортик со всех сил,
Хвосты расправились, как трубы,
Я помощь у небес просил.

И страх во мне,- бездумный шаг,
Как скорость упредить сильней,
Вопрос один, как сделать так,
Остановить шальных коней.

Я слышал, могут и разбиться,
И в тот момент, помог мне Бог,
Прыжком, в поводья я вцепился,
Вожжа на колесе скрутилась,
И кони,- в стойке, я у их ног.

После окончания школы из-за отсутствия денег поступать никуда не поехал, а попробовал устроиться дома зав. клубом, тем более в культотделе мне выразили поддержку.

Этого вопроса я касался при руководстве клубом, Аней. Я придумал целую программу, которая понравилась в культотделе. Меня попросили приехать к ним через неделю для окончательного утверждения, клуб открывался редко, а когда открывался, я обычно играл в шахматы со своим постоянным напарником Александром Лапшиным.

Умный, хороший рассказчик, обаятельный, участник ВОВ, дошедший до Берлина, после демобилизации стал работать секретарём сельсовета. Секретарь совета, ключевая фигура в селе, его поле деятельности, от выдачи справки до разрешения юридического конфликта.

Но была ситуация про которую, он не рассказывал. Его навестила старая знакомая, выпускница Белинского пед. училища и они зарегистрировались, этим же днём она уехала в своё учебное заведение для перераспределения, где должна уехать в Узбекистан и там при оформлении получить свой диплом.

Как стало известно, выпускница получила диплом, но в Обвал больше не явилась. Что произошло, никто не знал, возможно, этого не знал и Александр Иванович.

Дождавшись намеченной явки в культотдел, меня ознакомили, что на это место появилась вторая кандидатура, это Лапшин А.И. и предложили всё-таки подождать выводов их комиссии.

Ждать я не стал, так как понимал преимущество этой кандидатуры и подумал, если бы даже я оказался впереди А.И., то не захотел бы этого.

Через три месяца без постоянного места работы, окончательно всё надоело, тогда я поддался уговорам друзей, пойти в училище механизации сельского хозяйства, где получаешь специальность машиниста- комбайнера широкого профиля, попутно, квалификацию слесаря, бесплатное трёх разовое питание, спец обмундирование и 450 рублей денег.

Я был там единственным человеком со средним образованием. Преподаватели УМСХ отнеслись с пониманием, хотя на месяц запоздал, жил на одной квартире с Анатолием Никуловым, потом решили помочь Фёдору Егорову оказаться в нашей группе.

Сложность была в отсутствии у него семилетнего образования, договорились с преподавателем каменской школы и путь Фёдору и Сергею, был открыт. Серёжа занервничал и не решился, хотя позднее он закончил в Кирсанове курсы шоферов, это была его мечта, проработал он на одном месте до пенсии.

Наша тройка осваивала азы современной сельхозтехники. Училище, где основной контингент учащихся с семи классами, ежедневно проводились линейки всего состава училища, где директор, кореец, Пак, говорил о предстоящих планах и высказывал все произошедшие за день недочёты.

В училище работали кружки, спортивные секции, питались по графикам в городской столовой, проводились концерты самодеятельности. Серьёзно готовились к прохождению практики в хозяйствах района.

Нашу группу направили в Куликовку, мы помогали загружать месячный сухой паёк на группу, чего только ни было, одного сыра головок тридцать, килограмма по три каждая, крупы, сахар и многое другое.

Питание было на высоте и не было случае в задержке денег. Работали на уборке картофеля и на токах, здесь впервые я увидел журавлей, их сходки, узнал, что наш край является журавлиным.

Журавлиный клин и сходки на отлёт,
Совещания элиты, людям тайна,
Избранный ведущий на длительный полёт,
И замыкающий, кто будет крайний.

Сторожевые, сменщики, охрана,
Места отдыха, разминок и кормёжек,
Есть санитары, на случаи недугов, лёжек,
Добытчики, бойцы на случаи тарана,

В рядах строгость, к ним подлёт,
Ход пеший на площадке длинной,
Отсчёт секундный и былинный,
Журавлиный клин пошёл на взлёт.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 23.01.2019. Свёрнутые проекты Сталина...
• 22.01.2019. Шеварднадзе. Линия предательства
• 16.01.2019. Свет и тени-4.
• 15.01.2019. Свет и тени-2.