Не пустил меня француз в свою бессмертную душу. Пропали триста целковых. Мишель Уэльбек со своими элементарными частицами оказался так же сух, вял, бесцветен, как расхваленный Бэгбедерер и, в общем, не далеко ушел от откровенной попсы Пуэльо.
Какие-то сексуальные расстройства у героев. Постоянное семяизвержение. Экскурсы в историю науки. Сваливающиеся с потолка герои, так что приходится мучительно вспоминать – кто такой? Откуда взялся?
Претенциозно, пусто. Заявки на обобщения, открытия, теории. Посулы полотна века.
Щас вам спою – слушаешь, открыв глаза, и… ничего.
Как Клим Самгин – держался, держался, молчал, казался умным. Напился и понес банальщину.
Что-то живое на первых страницах – хоть в ритме и неожиданных концовках. Потом, кажется, почувствовал, что получается проза, испугался, встал в позу – кафедра, графин.
Герои какие-то бесплотные, как у Германа младшего (хотя члены эррегтируют систематически). Язык серый, рыбий (перевод, конечно, но, если в оригинале цвета нет, откуда ему взяться?)
Дело вкуса, разумеется. Мой безнадежно испорчен ожиданием и убеждением - проза непременно должна быть метафорична. Есть разные способы познания мира – метафора – лучший. Французы это открыли и забыли. А мы вот не устаем открывать. Наши поэты – в любом возрасте дети. Не умеют рождаться стариками. Мир для них ярок и бесконечен в сравнениях.
Зря они Денежкину на дни русской литературы в Париж не взяли. Она бы научила, как слово любить. У нее рыжие арбузные семечки, как тараканы без лапок. У пива селедочный вкус. Подросток с грустными глазами спаниеля. Розовое солнце в оттопыренных ушах.
Десяток рассказов о тех же сексуальных опытах девочек и мальчиков. Только мальчики и девочки – живые. И мир живой и настоящий.
Кажется, больше уже ничего не напишет. Затравили девочку.
Жаль.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
