Старик со старухой

    В начале сентября случились первые заморозки.. Часов до десяти утра на траве, деревьях серебрился иней. Потом солнце начинало пригревать , и серебро пропадало.
В воздухе витал запах сырой земли и прелых листьев.
   Лизавета вышла на крыльцо, прищурясь, посмотрела вдаль. В конце улицы у колодца сгрудились соседки - о чем-то судачили.
 - Как же! С утра пораньше! Делать что ли неча?! И энтот тоже - спит и спит. Скоко можно? - проворчала Лизавета.
   Она оглянулась на дверь в дом, на секунду прислушалась.
 - Тьфу! Так бы, прям, чем и убила!
   Сунула ноги в стоптанные ботинки и шагнула с крыльца - надо было вывести из сарая козу Дуську. За огородами возле заборов трава была еще зеленая, и поэтому Дуська покуда была на "вольных хлебах". Идя к сараю, Лизавета сняла бидон с частокола. Скрип двери сарая напомнил о скрипучих половицах в доме. 
 - Чем дрыхнуть-то, вот бы и сделал. Даве гвоздь вбивал, дык, палец прихлопнул.
   Лизавета на секунду задумалась и вдруг опять пошла к дому, тихо бормоча:"В умывальник надо налить, поди болит палец-то. Хлеба нарезать, молока в кружку налить из крынки. Сам-то не смогет."
   На кухне на некрашеной широкой  лавке сидел, почесываясь и зевая, Степан.
 - Ишь, раззевался. Поди что ли, сольЮ, умойся,- ворчала Лизавета.
   Степан нарочито зевнул, погладил колени и сказал:
 - Лиз, налей тама чуток. Спасу нет, как колени ноют.
 - Щас! Знаю я твои колени! Припасено про тебя.
   Налив воды в умывальник, покосилась на полочку - мыло было на месте. Молча вышла. Быстрым семенящим шагом дошла до сарая. Там, усевшись на низенькую скамеечку, позвала Дуську. Та тянула морду к сену, что стожком лежало в углу. Глядя на свою любимицу, Лизавета села на скамейку широкую, удобную, обшитую старым байковым одеялом. Улыбнулась, пробормотала: "Степан...Он позоботился. Достанет ли папиросы? Лежат в печурке, сушатся. Даве под дожжик попал. Печь теплая ишо, пироги пекла." Быстро  поднялась и вернулась в дом. Сделала вид, будто полотенце забыла. Сама быстро достала папиросы из печурки и незаметно положила на край стола.
 - Лиз, папиросы мои где? Вчерась ты их куды-то подевала,- спросил Степан.
 - И не думала. Ишши,- ответила, выходя, Лизавета.
   В сарае она опустилась на скамейку возле козы и начала доить.
   Скрипнула дверь, пахнуло свежим воздухом.
 - Ты, что ли - спросила Лизавета, не оборачиваясь.
 - А хто ишшо? Лиз, ты это...Налей...тама...чуток... Колени потереть.
 - Щас! Припасено про тебя!
   Степан посопел, повздыхал и тихо вышел. Лизавета сердито глянула вслед и, увидя его сутулую спину и поникшие плечи, тяжело вздохнула.
 - Надо же, что время с людями делает...А ведь какой ухарец был...А любила яво...До смертушки.
Она как-то растерянно заоглядывалась, потом положила руки на подол юбки, опять тяжело вздохнула и, как бы себя спрашивая, задумчиво произнесла:
 - Куды вот пошел? Коленками-то скрыпеть.
   Солнце вовсю пригревало, стало теплей, и по двору деловито заходили куры. Лизавета зевнула и неожиданно почувствовала усталость. Нахмурилась - не могла понять, почему это она вдруг устала. Пробормотала:
 - Вроде никаких особых делов не делала...
   С бидоном молока в руке посыпала зерна курам на тропу и пошла в дом. В доме Степан не обнаружился, и она тихо произнесла, пожав плечами:
 - Где энтот шалопутный?
   На столе стояла недопитая кружка с молоком и недоеденный кусок хлеба. Она начала доедать хлеб, запивая молоком.Вспомнилось - Еще будучи годков пятнадцати полюбила Степана. Как сладко замирало сердце, когда он с парнями проходил мимо ее окон. Почему-то тогда она ревела белугой, завидя его. До сих пор не понимает - пошто такое было?" 
   Допила молоко, поставила на стол кружку и пересела к окну. Бабы все еще судачили у колодца и среди них был Степан. Пошарила по бабам глазами.
 - Конешно! И Нюрка тама. Как же без нее-то?!
   Сердце екнуло, но тут же успокоилось.
 - Да нет. Степка токмо меня всю жись и любит. Хотя, хто знает, с чем ее едят, энту самую любовь. Жили не хуже других. Вот, сынов четверых вырастили. Уважают мать с отцом - приезжают навестить, по хозяйству чаво помочь. Грех жаловаться.
   Задумавшись, и не заметила, когда Степан домой вернулся. Ступил на скрипучие половицы.
 - Лиз, суседка говорит хлеп подорожал. Врет поди. А? Чо в молчанку играешь? Вот, что ты все на меня ругаешься? Ну, выпил вчерась, дык што теперя?
   Лизавета поглядела на него и вдруг, улыбаясь ехидненько, спросила:
 - Степ, а чаво ты меня за себя взял? Нюрка-то, чай-поди, меня красивше будет?
   Степан потускнел глазами, еще больше ссутулился и вздохнул.
 - Сколь можно говорить. Я, как ты подрастать стала, все тебя ждал. На Нюрку-то и не глянул ни разу, - ответил, глядя на Лизавету с укоризной.
   Лизавета подобрела лицом, заулыбалась, засуетилась, вставая.
Опять подивилась - почему это она так устала.
 - Степ, дай колени-то натру. Сядь поди.
   Степан сел подле Лизаветы, улыбаясь глазами, но сердито сдвинув брови. Натирая его худые, желтые колени, Лизавета вдруг заплакала.
 - Лиз, ты чаво? Чаво? Да плевать я хотел на Нюрку-то! Тоже мне раскрасавица! - заопрадывался Степан.

   Смахнув слезу рукой, Лизавета с такой нежностью и жалостью посмотрела на Степана, что он как-то растерянно заморгал и зазаглядывал ей в глаза.
 - Лиз, ты чаво? Чаво? Прилякь. Отдохни.
 - Да, Степ, чой-то я устала. День в разгаре, а я уж притомилась.
   Степан довольно резво добежал до кровати, сдернул пикейное голубое покрывало.
 - Вот, прилякь. Ловко ли?
   Лизавета тихонько прилегла на кровать.
 - Ну вот, ну и ладно. Полежи.
   Лизавета от такой заботы еще больше расплакалась, прикрыв глаза ладонью. В доме стало тихо. Степан сел на табурет у печи напротив кровати. Прежде, чем уснуть, Лизавета успела подумать: "Ишь, спужался. Нюрке, небось, зубы показывал. Ой! Господи! Каки зубы! У яво и зубов-то в аккурат..."
   Когда соседка Татьяна пришла за молоком, Лизавета все еще спала. Спал и Степан, прислонившись головой к печи. Соседка наклонилась над одной, потом над другим.
 - Чой-то они?
   Степан зашевелился, сонно спросил: "Хто здеся? Огонь включите".
   Соседка пошарила рукой по стене, щелкнула выключателем. Лизавета проснулась, нашла глазами Степана и ласково сказала:
 - Степушка, налей чуток тама себе, поди голова болит со вчерашнего.
   Степан сдвинул брови, притворяясь сердитым.
 - День уж прошел. С утра болела.
Но достал из-за печи, из закутка бутылку, налил, выпил. На секунду замер, быстро подбежал к кровати и смачно поцеловал Лизавету в губы. Хмыкнул и степенно вышел из дома, говоря на ходу: "Воды, вон, надо в баньку. Ужо попаримся"
   Соседка проводила глазами Степана, посмотрела удивленно на Лизавету.
 - Чаво это он? А?
   Лизавета сидела на краю кровати, глаза ее сияли синевой, а щеки как в молодости розовели.