Оно же бьётся

Часть 1. Оно же...

Господи, как тяжело отслаиваться, преодолевать разумные барьеры и раньше времени нырять в собственное будущее! В будущее, где наверняка таятся потери того, что сегодня так дорого, нужно и привлекательно!
Как седой атаман в смертельном бою идёт ва банк за мгновение до неминуемой смерти, так мы порой бросаемся в будущее, не успев ни насладиться настоящим, ни проститься с его обитателями.

Да, мы расстались. Нас развели по разным углам житейской коммуналки очевидные и безобидные на вид дела:  работа. обязательства, риски…
Домодедово, 21-30. Через двадцать минут, строго по расписанию, стальная громадина пробуравит огненными сигарами моторов силиконовую подошву облаков и отправит меня на выселки в моё же собственное будущее. Как птица, покидающая по осени ветхое гнездо, я буду кружить над возлюбленным жилищем, стряхивая в иллюминатор ворох моих личных предпочтений и счастливые воспоминания. Утолив сердечные прихоти, я полечу прочь с надеждой когда-нибудь обязательно вернуться.
А ты? Ты досматриваешь в этот поздний час голубой экран телевизора и, конечно же, думаешь обо мне. Ты думаешь обо мне прежнем, вертлявом и ненадёжном и обо мне будущем, сильном, способном тебя понять…
Так или иначе мы расходимся  на неопределённые расстояния. И кто знает, свидимся ли в будущем? – Кто знает...

Новое состояние необычно. Каждая прожитая без тебя минута повисает, как тряпка, упавшая с балкона на бельевую верёвку, растянутую во дворе между деревьями добра и зла. Ветер перемен тянет тряпицы в разные стороны, пытается сорвать и унести прочь, но эти сплетницы из холщёвой материи – те ещё штучки! Они огрызаются на каждый порыв ветра и вроде при деле, как женщины, занятые перебранкой.
А на самом-то деле они вопросительно вглядываются в течение моих мыслей и спрашивают, спрашивают, всё время спрашивают: «Во имя чего? Во имя чего каждая из нас должна претерпевать внутреннее одиночество и терять мир, который всегда казался пополамовидным? Более того, он был таким! Скажи, беспечный пользователь времени, разве будущее всегда благо? Куда тебя несёт, милый?..»
Что я могу ответить? Так сложились обстоятельства? Милая, ты же знаешь, у меня есть работа, обязательства, риски…
А она?
А что она? Я понимаю, она устала быть хорошей, устала прощать, сочувствовать.
Я спрашиваю: "Почему ты не разделяешь мою правоту?"
Если бы она мне хоть что-нибудь ответила. Отругала в конце концов! Нет, встанет молча, встрепенётся, как французская штора, и (фрр) выйдет вон – адью, господин хороший.

Сквозь иллюминатор слышится песенка:
   - Лети, лети, мой милый ян!
     Да по пути в окошко глянь:
     В глухих погибельных местах
     Есть выход, он один из ста.
     Попробуй с высоты всего
     Всего-то разглядеть его!

...Трудно отслаиваться, когда в спину хвостатые сороки щебечут о предстоящих печалях. Ладно, работу можно поменять, обязательства реструктурировать, риски исключить, а с сердцем-то, с сердцем что делать? Оно же бьётся день и ночь, день и ночь…
Часть 2. ...бьётся!

Хорошо-хорошо, я никуда не еду. Пусть рушатся дела, пусть обязательства обогащаются толпой голодных мздоимцев, пусть риски… А что риски? Я больше не рискую, не пытаюсь приподняться над привычным. Более того, обещаю и торжественно клянусь: каждый новый день употреблять на созерцание житейской теплицы и подмечать положительные всходы благодарным взором созревающего помидора!

Время шло. Моё новое любезное «ян» с каждым днём всё более вживалось в предложенную статику. Однажды по телу пробежал давно забытый резвый холодок. Не успел «ян» от него отмахнуться, как вскоре абсолютный холод, разметав элементарные тактильные представления, вонзил ледяной трезубец в его центральную нервную систему.
«Это страх, - подумал я, пытаясь мысленно догнать собственную интуицию, - это животный страх перед непредсказуемым!»
 
Мой характер, воспитанием которого я никогда не занимался, научил меня первым идти навстречу людям, обстоятельствам, рискам. Не я - они частенько вжимали головы в плечи, не зная, что ожидает их в моём присутствии. Теперь же я сам оказался в роли испуганной землеройки: над моей норкой кто-то, кажется, ходит!
- Что ж, привыкай, так тоже можно жить, - сказал я себе и понял, что сморозил полную глупость. Как можно привыкнуть к самоисчезновению?

- Милая, отпусти меня ненадолго! Я тебе апельсинов привезу марокканских, а хочешь…
- Скажи, почему ты ищешь счастье на стороне? Разве я не хороша? Разве тебе со мной плохо?
- Нет, ты хороша, и мне с тобой хорошо.
- Тогда скажи, почему тебе не сидится дома, погляди вокруг – все сидят, так или иначе.
- Милая, не в доме дело. Мне просто - не си-дит-ся! Для меня любой, даже самый лучший дом на третий день – тюрьма. Может, цыган какой ластился лет сто назад к моей прабабке, и оттого я теперь места себе не нахожу! Чуть отъеду от тебя – скучаю и люблю безмерно, а вернусь в дом - мОрок глаза застит, только и мысль - бежать. Уж говорил я тебе об том, да поняла ли?
- Понимать-то я понимаю, только согласиться не могу. Ведь ты – человек, не перекати поле, ведь рано или поздно сгинешь на ветру, цепанув такую же, как ты, сухую колючку! Твой девиз – «Мир для меня!». Оттого ты чужой всему в этом мире. Тобой нельзя даже любоваться! Твой эгоизм превратил тебя в абсолютно чёрное тело, тело с нулевым коэффициентом отражения. Я хотела, я пыталась вернуть тебе ощущение взаимности, но у меня ничего не получилось. Что ж, иди. Если ты вернёшься, я приму тебя, потому что я единственная, кто знает, как ты внутренне пуст и несчастен. От меня ты не скроешь это под самой приторной улыбкой. Мне жалко тебя. Я боюсь того дня, когда перестану тебя жалеть, потому что тогда я стану такой же, как ты. Пустой и чёрной. Иди, я молю Бога, чтобы ты не вернулся.

Хорошенькое дело уходить от любимой женщины, меняя предсказуемое настоящее на некое абстрактное будущее. А может, сдать кровь, получить деньги, купить старого вина и начать жить по-человечески, умудряясь в простых истинах. Ведь говорят: можно обойти весь мир и не увидеть ничего, а можно в четырёх стенах собственной комнаты познать весь мир. Живут же по сорок-пятьдесят лет монахи в келейках, а поговоришь с кем из них, так столько мудрости в иной стране света не сыщешь!
Нет, сдавать кровь нельзя. Не гоже свою цыганскую прыть в судьбу другого человека подмешивать. Пойду, пожалуй.

Бог создал перекати поле людям в назидание: "Смотрите, люди, и вас ветер погонит прочь и иссушит в пути, если на мир заглядываться станете!" А может, не зря катится никчемная сошка по ветру прочь от спасительного арыка. Может, ей всего-то надо – умчаться прочь от чужих глаз, чтоб "только её и видели"!