Школа и писательство

     Желающие читайте. Но предупреждаю, что писанина эта на уровне школьного сочинения. Потому что после школы и до недавнего времени ничего не писал, не развивался и не совершенствовался значит. Почему? Сам пытаюсь здесь разобраться. Ну а сейчас началась пора увядание интеллектуальных способностей, так что достижений в художественности от меня не ждите. Ну, главное смысл донести.
     С началом  учебного года в далёкие шестидесятые пришла в нашу поселковскую школу новая учительница литературы и русского языка. Приехала из города вместе с мужем, назначенным каким-то начальником в наш лесопункт. Учительница  самой обычной внешности с кудряшками на голове,  кофточка, юбка, туфельки, но вся из себя какая-то дёрганая, нервная, вспыльчивая. Как-будто что-то её не устраивало и постоянно раздражало.  То ли дитё  было  проблемное, не высыпалась, вышла на работу-то сразу после декретного отпуска, то ли после города лесной посёлок казался страшной дырой, то ли ещё почему, но была постоянно готова к срыву и легко переходила с учениками на ругань.
      В каждом своём классе нашей школы с самого начала она  любой ценой стремилась установить и удерживать жёсткий порядок, потому что по слухам на прежнем месте работы с порядком на уроках у неё что-то не получилось, то ли дети её не слушались, то ли она уж очень детей застрожила. Контролировать и усмирять  сразу всех в классе - дело безнадёжное. Поэтому, как я сейчас понимаю, она, то ли сама интуитивно дошла до этого  или кто подсказал, но применяла способ наведения порядка, который широко используетсяется «в местах не столь отдалённых» и заключается в следующем. Выбирают жертву и публично постоянно строят её за малейшую провинность, главным образом для того, чтобы другие это видели и им неповадно было что-то нарушать иначе и их ждёт тоже самое. Способ, конечно, для жертвы жестокий и мучительный, но как сигнал-предупреждение для остальных, работает эффективно. В каждом классе у неё был такой «агнец на заклание».
     Намечался первый её урок и в нашем классе. А тут «на ловца  и зверь бежит», жертва сама по коридору в класс летит. Учительницу обгоняет, к началу урока торопится  стриженый под ноль, уши оттопыреные, с облупленным после лета носом пацан Жорка. В простой застиранной рубашонке, в штанах с задним карманом на подобии шаровар на резинке и в  резиновых сапогах  (возможно даже на босу ногу), потому что на улице тепло, но дорогу в школу трактора в грязь превращают. Тогда в сельских школах большинство пацанов так выглядело, обходились тем что было, не выламывали с предков наряды из джинсы и кожи. С классом, видимо, новая учительница  не знакомилась, поэтому кто попался на глаза, того и выбрала жертвой, в нашем случае Жорку. Пацана подвижного, живого, но тем не менее вполне управляемого и совсем не хулиганистого, да к тому же ещё и учился Жорка без троек, на 4 и 5. Но, короче, сама выбрала, сама назначила жертвой и сама себя заставила невзлюбить его. Каждый свой урок в дальнейшем она начинала с того, что  отчитывала Жорку за что-нибудь. А  сейчас раз обогнал перед самой дверью и чуть «не спихнул», сам бог велел  применить этот способ для наведения порядка.  Учительница подняла пацана из-за парты и отчитывала, повышая голос: «Разбегались! Чуть ведь меня не сбил. У меня тетрадей полные руки, журнал, только толкни  и я бы  выронила всё на грязный пол». Жорке это было обидно, он то ясно понимал, что хоть и торопился, но всё видел, обстановку контролировал и никак бы не подтолкнул. А когда тебя ругают и строжат ни за что,  это вдвойне обидно. Так его в классе никогда ещё не ругали, поэтому сначала он  что-то мямлил в своё оправдание.  Но, когда понял, что его объяснения ещё больше распаляют учительницу, просто стоял и молчал. А  учительница выставила Жорку к доске перед классом и грозила высшими школьными карами, что больше не пустит в класс на свои занятия, поведёт к директору, что вызовёт родителей в школу, но, слава богу, ничего этого не делала. То есть, действительно, делала это для того чтобы запугать других учеников.  Но Жорке тогда не понимал этого и ему было нехорошо от  её словесной экзекуции. «Ишь стоит, набычился, нет, ты у меня ещё слезами умоешься»,- обещала учительница и продолжала зорко следить за Жоркой.
Стоило ему оглянуться на уроке, или не дай бог пошептаться с соседкой по парте– сразу следовал окрик учительницы,- такой-то встань! –и опять начинались отчитывания на повышенных тонах. «Срываешь урок,  невозможно работать. Не даёшь вести предмет и далее в том же духе. Грамотеи, элементарные слова «сказка, русский»  правильно написать не могут,  а всё бы им носиться задрав головы да на уроках разговаривать, вертеться и не слушать».
- Знаю как писать,- себе под нос буркает Жорка,- с двумя сс и с буквой з.
-Побурчи, побурчи ещё. Другой бы извинился, попросил прощения за свою невоспитанность, - всё больше входила в раж учительница.  Но Жорка молчал.
Ему, конечно, хотелось  ответить ей грубостью,  так чтобы она заткнула наконец «свой фонтан». Но Жорка пятикласник всегда знал, что так нельзя с учительницей, а других способов он не видел и от бессилия и обиды только стоял и молчал, упрямо потупив голову. Отчитав жертву как следует, мучительница с сознанием выполненного долга прекращала показательную экзэкуцию и приступала, наконец,  к уроку. А Жорка чувствовал себя опущенным,  униженным ни за что ни про что, несправедливо. Это понижало его статус в глазах окружающих. Самые замухрышки-пацаны начинали ему дерзить, а девочки которые ему нравилсь, скользили по нему равнодушным взглядом.  Хотя детские обиды и недолгие, но это унижение помнилось долго. Не забылось и сейчас. Да, тишины и порядка на уроках училка тогда добилась. Но это была, действительно, мёртвая тишина, не способствующая усвоению предмета и  любви к словесности. Для Жорки в школе наступили трудные времена.
      Через некоторое время учительница дала задание написать сочинения по литературе на тему «Как я провёл лето».
Жорка описал всё своё лето с самого того момента, когда распустили на каникулы после четвёртого класс. Писалось у Жорки легко и без запинок и он писал и писал, не останавливаясь. Сочинение получилось большое. В нем он рассказал, как купались и ловили на удочку рыбу на речке. Как он впервые со старшими ребятами выплывал поглядеть вблизи на пассажирский пароход. И как усатый боцман сначала погрозил ему пальцем, а потом вынул из кармана огромное яблоко, показал жестом - лови. А Жорка не поймал. Но яблоки, оказывается, не тонут.
Написал как родители летом брали Жорку  на сенокос. Отец сделал для него маленькую косу «пятёрку» и он сразу же научился косить и очень гордился и радовался этому. За сенокос у него окрепли бицепсы на руках и обозначились на животе кубики брюшного пресса. Чем Жорка, хвастался перед  другими пацанами.
Написал, как у них на сенокос, когда они с мамой были  одни, медведь  ночью разворотил все копны. Но Жорка спал в шалаше и ничего не слышал, а вот мама страху натерпелась. Гланым образом, за него спящего.
Написал про сбор в лесу  ягод. Как однажды на болоте "умирал" от жажды и напился из неведомо откуда взявшегося родника и сравнивал эту воду с живой, потому что сам напившись ожил. Больше всего места в сочинении Жорка  уделил  описанию как они с ребятами ходили вечерами на поляну, где были сделаны самодельные ворота и играли в футбол. Делились на две команды примерно равные по силами и до темноты гоняли мяч.  Кроме того написл в сочинение и про свои домашние дела и обязанности, которых у старшего из сыновей хватало.
     Сдав сочинение на проверку, Жорка с беспокойством думал, что ждёт его  на следующем уроке. Он не хотел больше терпеть унижения и стоять с опущенной головой. Он готовился ответить учительнице на несправедливые придирки. Да он ей всё выскажет, выскажет так, что она застынет с раскрытым ртом. Он был готов дать бой. Но после этого сочинения в отношении учительницы к Жорке произошла удивительная метаморфоза. Жорка из преследуемого изгоя вдруг превратился в любимчика, из гадкого утёнка - да в прекрасного лебедя. Учительница вдруг полюбила Жорку, но какой-то удушающей любовью (об этом дальше). Ругани и каких-то придирок теперь не было и в помине. Наоборот она теперь долго хвалила мальчика, зачитывала его сочинения перед классом, сравнивала с сочинениями других учеников, высмеивая у тех неумелое построение фраз и преподнося его сочинение, как эталон.  Когда она впервые, зачитывая сочинение, подошла к Жоркиной парте и поправила  ворот его рубашки, а потом погладила Жорку по голове, тот от неожиданности втянул голову в плечи и к концу столь непривычной хвалебной тирады так  растерялся, что заплакал, размазывая слёзы по щекам и никак не мог их остановливать. 
Это были слёзы разрядки от  того нервного напряжени, в котором он находился  последние дни.  Всё-таки Жорка был ещё маленьким мальчиком. Ведь он готовился «лечь на амбразуру», а тут вдруг такое облегчение, радость,  что кончились его мучения, справедливость восторжествовала. Такое резкое изменения отношения он  не мог переварить сразу, поэтому и плакал от переизбытка эмоций.  Прозвенел звонок на перемену. Глаза у Жорки ещё не просохли от слёз, а к нему уже подходили пацаны его класса, хлопали по плечу, что-то говорили, а стайка девочек бросала на него заинтересованные взгляды. И, главное, никто  не упрекнул его рёвой-коровой. Все посчитали его слёзы уместными.
     А учительница как-будто старалась загладить свою вину перед Жоркой, каждый раз хвалила и зачитывала его сочинения.  Казалось бы, что из того?  Так ладно бы делала она это только в Жоркином классе, но это повторялось так же  и в других и более  старших классах.  Тем самым она как бы противопоставляла пацана всей школе. Для Жорки это было тоже мучительно,  так как одноклассники дразнили его, «ага вон-вон писатель пошёл», а старшие, тем кому она в пример ставила Жорку, просто при встречах, бывало, давали леща «гоголю». Это отбивало у пацана всякую охоту писать искренние правдивые сочинения.
    Учительница использовала  Жоркины сочинениями и на родительских собраниях. Зачитывала сочинения и там, в частности,  сочинение на тему «Кем я  хочу быть» в каких-то воспитательных целях, не считая нужным согласовать это с автором. Жорка там написал о том, что знал – о желании работать мастером на нижнем складе, т.е. мастером на участке по разделке леса. Видел эту работу тут же в посёлке своими глазами, слышал рассуждения  отца о проблемах и путях их разрешения. Написал, что мастер должен думать о сохранении молодого подроста, о недопустимости сплава древесины по реке, о повышении  выхода деловой древесины, а не бездумной переработке её в щепу. О вопиющих просчётах, когда уже отсортированный лес из-за отсутствия погрузки на машины  сбрасывали в реку. Где он снова перемешивался, его повторно сортировали и грузили на баржи.
Писал о проблемах  лесовозных дорог, машинах, сортировках, сушилках и т.д.  Получилось, что Жорка в своём сочинении критиковал местных начальников. Они на пацана потом  пристально посматривали, встречая на улице.  При этом ещё закладывал своего отца, так как все понимали - это и  его мыслями он пропитывался. Отец только вздыхал и молчал, в нём боролись ….. и досада.
Осознание всего этого тоже помаленьку отбивало охоту писать то, что думаешь.
      Покзывая свои успехи в преподавательской деятельности учительница возила сочинения пацана на роновские МО /методические объединения/ по литературе, видимо, желая показать, что при правильной методике результаты обучения сельских школьников не хуже, чем у городских. Получала какие-то грамоты и прибавку к зарплате. Так как  в посёлке была только восьмилетка, то Жорка 9 и 10 класс заканчивал уже в городе.
      А в городской школе другая уже учительница литературы первую четверть ставила Жорке за сочинения, как он ни старался, только трояки. Пацан уже отчаялся и  перестал стараться, так карябал что-то по инерции лишь бы не на двойку. Но, тем не менее, со второй четверти и дальше пошли за сочинения  хорошие и отличные отметки.  Как потом объяснила Георгию Ивановичу его жена-педагог,  это тоже с невольной подачи той прежней учительницы,  возившей в РОНО сочинения Жорки для сравнения.  И городская учительница, таким образом заочно зная ученика, сначала воспринимала его как чужого, которого та деревенская выскочка выше тройки ничего путнего дать не должна была в принципе. А уж со второй четверти воспринимала пацана как своего ученика, которого уже сама научила. Но больше в школе пацан так и не проникся интересом к писательству, карябал сочинения  стараясь, конечно, но как обязанность. После школы и до выхода на пенсию он не написал ни строчки. Ну только если по учебе там курсовую, реферат, диплолом. По работе – объснительную, докладную, рацуху. Были, правда, статьи в журналах, но научные не художественные, так что это не в счёт.  Хотя, как отмечал рецензент дипломной работы, «написано хорошим, понятным, правильным, лёгким языком».
Да, ещё в школе у Жорки учителя отмечали задатки к графоманству и читал много, причём хороших книжек. Но потом по жизни графоманское мастерство не оттачивалось и не копилось и сейчас, пробуя себя в этом, Георгий  Иванович понимает, что у него сплошные пробелы и дыры в этом. Многого он не может, не умеет. Да, писательсто может и вознести, но это единицы, а может и усложнить жизнь. Это Георгий Иванович понял ещё в детстве