Два шамана

Шаман Рустам летел над сибирской тайгой, направляясь по важным делам в город Нижнеудинск.
Несмотря на летнюю жару, на шамане была заячья шапка, защищавшая его от ветра, свистящего в ушах, и валенки, которые, чтобы не слетали с ног, были привязаны к ремню верёвками.
Когда внизу показался посёлок, Рустам услышал пальбу из  ружья и прислушался. Но из-за ветра и шума тайги, как метлой, подметавшей облака, понять обстановку было трудно.
И тогда шаман, изловчившись, поймал одну пулю рукой, и на свинцовой её поверхности прочёл: «Спускайся вниз, есть важное дело».
Рустам спустился.
Стрелявший оказался стариком лет семидесяти, с широкой старообрядческой бородой и сивыми, глядящими из-под бровей глазами. Рустам ухватился за большой камень, намереваясь побить им старика, но камень оказался легче пёрышка. И тогда шаман уяснил для себя, что старик, стоящий перед ним, не простой, а уполномоченный. Уполномоченный временем, ветром, судьбой – начальника в этом деле отыскать было трудно.

 Илья Петрович – так звали старика – разливал чай неторопливо. А когда закончил разливать, поглядел в начищенный до блеска самовар, словно в магическое зеркало, и продолжил:
– Вот так я, мил-человек, в леспромхозе всю жизнь и проработал. Главным, значит, бухгалтером, имею грамоты за свой труд. А предназначенье у меня было другое…
Илья Петрович, не договорив фразу, закашлялся в кулак. Потом спросил, по-старчески сутулясь:
– А ты из Уймонской долины будешь?
Шаман Рустам усмехнулся.
– Разговор у нас такой, словно всё знаем наперёд!
– Долгие жизни, многие жизни… – Илья Петрович забарабанил по столу пальцем. – Ты с мёдом пей чай. Мёд у меня свой, особенный…
В окошко заглянуло солнце, отпущенное облаками погулять, и вызолотило своим светом самовар и чашку, из которой пил шаман. Другая чашка, из которой пил Илья Петрович, оставалась в тени и цвет свой не меняла.
– Хороший ты был шаман, – сообщил Рустам, словно читая над головой хозяина. – Охотник был хороший, на коне ездил хорошо. Пошто алтайцем снова не родился?
Илья Петрович посмотрел на свою чашку, и та мелко задрожала, проливая на блюдце чай.
– В русском теле захотел побывать, на русской бабе жениться. В прошлой-то жизни я шибко с русскими дружил, частенько в Верхний Уймон к ним ездил!
– Ну, ну, – сердито усмехнулся Рустам. – Поди, жалеешь об этом? И тянет, когда утки летят на юг, в Уймонскую долину?
Илья Петрович стукнул кулаком по столу, но мягко, по-старчески.
– Ты мне душу не береди. Тянет, не тянет – не твоё дело, – сообщил он. – Алтайцев уважаю, но больше алтайцем не рожусь. Хочу на мир посмотреть. Вот, Норвегию в последние годы изучаю…
Шаман Рустам, услышав такие слова, вытер полотенцем лоб и поднялся.
– Однако, мне пора!
Илья Петрович поглядел тоскливым прищуром на гостя. Затем провёл его по тёмной недостроенной веранде, где кучами были свалены рамки для ульев, сети, мешки и алюминиевая проволока, из которой местные жители делают перемёт. И открывая в саду калитку, спросил:
– Ты в Нижнеудинск через посёлок Лесной полетишь или напрямую, через горы?
– Напрямую.
– Там есть одна опасность, связанная с магнитной аномалией горы. – Глаза бухгалтера забегали по небу, словно что-то ища в его просторе. – Давай-ка, я провожу тебя до предгорья…
– Не откажусь!
Илья Петрович легко, как будто учился этому с детства, взмыл в вечереющий воздух, в его птичью глубину, застёгивая на лету пуговицы на старой фуфайке. И как только набрал высоту, крикнул, не оборачиваясь:
– Не отставай, землячок. Читай молитвы разборчивей!