Дождь в подарок

«...Утро  красит  нежным  цветом
Стены  древнего  Кремля.
Просыпается  с  рассветом...»

     Радиола  «Латвия»,  которую  мы  купили  совсем  недавно,  передаёт  концерт  по  заявкам  радиослушателей. Поют  Лемешев, Бунчиков,  Нечаев –мамины  любимые  певцы. Раньше  у  нас  не  было  электричества,  и  мы  крутили  патефон. Он  сохранился    до  сих  пор.
     – Почему  меня  никто  не  будит?
    Выхожу  из  своей  спальни  в  зал.  Комната  залита  ярким  солнечным  светом.  Солнечные  зайчики  играют  на  гладком крашеном  полу,  на  стенах,  на  мебели.  На  подоконниках  мне  «улыбаются»  цветущие   герани – белая,  сиреневая,  красная  и  фиалки  –  тоже  разноцветные.  На  полу  стоит  высокий  фикус  с  тёмно-зелёными    твёрдыми  листьями,  он  строг  и  очень  важен. В  переднем  углу – этажерка, на  каждой  полочке,  покрытой  вышитой  гладью  салфеткой,  стоят  книги.   Справа  у  окна – радиола;  можно  слушать  радио,  можно  крутить  пластинки.  Рядом  диван  (отец  сделал  его  сам),   покрытый  искусственной  кожей;  всегда,  даже  в  жару,  прохладный.  Слева  от  этажерки,  в  простенке  двух  окон –  трельяж.  Я люблю   украшать  его   разными   открытками,  салфеточками, а  мама  время от времени  их  убирает.  Ей  так  не  нравится:   "Что  ты  отвлекаешься  на  всякую  ерунду?! Сначала   закончи   пол мыть, а  потом  украшай. Кто с передышками пол моет, у того муж – пьяница будет".
   Дальше  у  стены  стоит  широкая  кровать,  заправленная  кружевной  простынёй,  ажурные  зубцы   которой  должны  быть  видны   из -под  покрывала.  Наволочки на подушках  тоже  с  кружевными  вставками.  Рядом  стоят комод  и  шифоньер  с  зеркальной  створкой.  Большую  часть  стены,  граничащей  с  кухней,  занимает  печной  обогреватель.  Зимой,  прибежав  с  улицы  озябшей,  так  приятно  прислониться  к  нему   спиной  и почувствовать  теплоту  кирпичиков.  На  кухне  два  стола,  сервант  с  посудой и «мой до дыр»;  им   пользуемся  только  зимой.  В тёплое  время  года  умывальник  на  улице.
     Главная в доме  -  печка!
     Печка,  или  домашний  очаг,  – это источник не только тепла,  но  и  здоровья,  хорошего  настроения,  доброго  единения  всех  членов  семьи.  Я  люблю,  открыв  дверку,  наблюдать,  как   занимаются  огнём  полешки,  сверкая,  тлеют  угольки.   А  как  хорошо  затопить  печь  в   дождливый  осенний  день,  когда  на  улице  холодно  и  сыро,  а  мы  все  дома, пьём  чай,  и  так  уютно!

    На  окнах  тюлевые  шторы  и  ситцевые  в  цветочек  подшторники.  В  жару  окна  закрываем   ставнями  и  в  доме  прохладно.
    Окна!  Если  бы  я  была  поэтом,   написала бы о  них  гимн  или  оду. Окна,  как    люди,  бывают  красивыми,  чистыми,  весёлыми  и  не  очень.  По  окнам  можно  судить,  какие  люди  живут  в  доме.  Наши  окна   особенно   хороши    зимой!   Между  рамами  настлан  зелёный  мох.  На  нём  естественным  образом  сохранились  лиственничные  иголочки,  шишечки,  даже  веточки  брусники  с  ягодами  (конечно,  отец  подбирает  именно  такие).  Мама  для  красоты  кладёт  ещё  ватные  шарики,  будто  снежные  комочки,  и  какую-нибудь  ёлочную  игрушку – зверушку  или  бусинку.  Сидя  за  столом  у  окна,   я    любуюсь  этой красотой. За  ночь   мороз   нарисует   на  стёклах   кружевной  узор  или  сказочный  пейзаж:  густой  лес,  бурелом,  широкие  листы  папоротника,  можно   разглядеть   невиданных   зверей   и  птиц. А  когда  солнечные  лучи пробиваются  через  изморозь,  то  сверкают  снежинки  разной  формы  и величины.   Всегда  удивляюсь,  как   могло  так получиться!?  Чудеса,   да  и  только!  И каждый день разный  рисунок.
    В  доме    светло  и  уютно,  и  как-то  особенно  умиротворяюще тикают  настенные  ходики,  дремлет  кот,  свернувшись калачиком;  на  горячей  печке  "сопит  и плюётся"  чайник. Отец  сам  строил  дом.   Мы  с мамой  ему  помогали:  унести,  принести,  подать,  посмотреть,  посоветовать...
    ... "Просыпается с рассветом…" – подхватила  только  что  прозвучавшую  песню.   – Где  мама?  Где  братик?  Ух!  А  времени-то  сколько?   Одиннадцатый  час!  Значит,  мама  доит  корову,  и  Славка  с  ней.
   Во  дворе  меня  встречает  кот,  разлепёшился  на  крыльце;  лениво  приоткрыл  один  глаз,  чуть  похлопывая  по  полу  кончиком  хвоста,  мяукнул: «Ну  и  засоня!  Я  вот  уже  и  молока  попил,  и  вот  на  солнышке  греюсь,  а  ты  дрыхнешь!»
   Куры – пеструшки  шныряют  по  двору: засуетились,  чувствуют,   что  я  их  сейчас  прогоню  за  ворота.  А  воробушки  радуются  встрече.  Сидя  на  ветках  черёмухи,  чирикают:  «Привет,  привет!»
     Летом  мы  проводим  в тепляке  большую  часть  времени:  варим,  едим,  пьём   чай,   пропускаем    молоко  на  сметану.
     Обожаю  сепарировать  молоко.  Монотонно  вращая  ручку  и  сам  притихаешь;  с  одного  рожка  в  ведро  течёт  обрат,  а  с  другого  тоненькой  струйкой   в  банку – сливки.  А  потом  надо  раскрутить  все  винтики,  болтики,  разобрать  сепаратор  и  перемыть  всё.  Это  целый  ритуал.  Мне  не  доверяют  мытьё. Вдруг  выплесну  с  водой какую-нибудь  деталь,  тогда считай,  всё пропало. А я  и  не  расстраиваюсь  по  этому  поводу.  Мыть его –  так  муторно!  Зато с  удовольствием  облизываю    тарелочки,  так  как  на  них  много  сметаны – тёплой,  свежей,  вкусненькой!  Иногда  пропустить    молоко  к  нам  приходят  соседки.  Они  сидят,  охотно  сплетничают:  кто  сегодня  приехал,  кто  уехал,  какие  товары  в  магазин  завезли, чья  очередь  покупать ковёр,  у  кого  тёлка  уже  погуляла,  а   у  кого  ещё  нет,  хвастаются  своим  урожаем  огурцов. И  по  очереди  крутят  сепаратор.
   Прибежал  румяный  Славка.
     – Аля!  Я  с  мамой  Жданку  доил!
     – Молодец!  А  где  мама? 
     –  Идёт.
     – Встала,  доча?  Завтракай.  Отец  на  покосе.  Ушёл  прямо  с  дежурства,  не  заходя  домой.  Сегодня  вы  возите  копна,  будете  метать  зарод.  Тебе  надо  привести  Нюшку   из-за  речки  и  ехать  к  нему.  Ещё  возьми  вилы  зародовые.
     – Ма- а-м,  ну  я  ещё  не  успела  глаза  открыть,  а  ты уже  со  своей  раскомандировкой.
     – Да,  да,  Аленька,  ты  и  так  припозднилась,  уже  надо  было  быть  там.  Смотри,  какой  день  чудесный!
      «Страна  моя,  Москва  моя,
       Ты  самая  любимая...»

  По  хилому  мостику  иду  через  речку,  напевая  застрявшую  в ушах песню.   Нюшка  пасётся  рядом. Угощаю  её  хлебушком,  надеваю узду,  отстёгиваю  от  привязи,  веду  к  реке.  «Так.  Как  быть?  Сюда  по  мостику,  а  обратно?  Кобылу-то не  переведёшь  по  мосту,  уж  очень  он  хилый.  Идти  вброд?»
Нюшке  –  вброд,  она  только  рада,  а   мне  не  хочется  мокнуть.  Перееду  верхом.  Здесь  есть  пень,  правда,   скособенился  уже,  но  выбора  нет.  Подвожу  Нюшку  к  пеньку, взбираюсь на него,   прикидывая,  как  лучше  сесть,  держу узду  в  руках.  Поднимаю  ногу  и...  Ей  именно  сейчас  вздумалось  попить! И всего-то  чуть  переступила  да  наклонила  голову  к  воде, но  этого  хватило, чтобы мне ухнуть  в  воду,  под  самое  брюхо  кобылы.
   Нюшка   дёрнулась,   испугавшись,  дважды  провела  задней  ногой  вдоль  моего  тела,  как-будто  выбирала  место,  где  её  поставить.  Наконец,  переступила  через  меня  и  смирно  встала.
         Вот  это  да!..  Хоть  и  не успела  испугаться,  но  поняла,  что  могло  быть  и  хуже, если  бы  не  наша  умница. Поднявшись  из  воды  «мокрой курицей»,  огляделась,  не  видит  ли  кто.  Слава  богу,  никого. Теперь  можно  и  вброд,  какая разница,   всё  равно  мокрая.
           У  ворот  мама, увидев  меня, всплеснула  руками: 
        – Аля,  ты  почему  мокрая?  Что  случилось?
        –  С  Нюшкой  купалась.
        – Господи..., да  будь  ты  аккуратнее.  Не поранилась? –  И, не  дождавшись ответа,   нервничая: – Переодевайся  скорей!
      Оседлав  кобылку  со  скамейки, наконец, отправилась  на  покос,  не  забыла  и  про  вилы.  Без седла  кавалерист  из  меня   плохой:  еду, а вилы  мешают.  Я  их  и  так  и  эдак.   Они такие  тяжёлые  и  длинные, уже  рука  отнимается.   Кобыле  тоже  не  нравится:  вздрагивает,  того  и  гляди  сбросит  меня.  Не  хватало  ещё  этого!  Нет,  или  я,  или  вилы. Бросила  их  в траву  у  дороги  и  с  облегчением  вздохнула:  «Как  хорошо!»
           «... Утро  красит  нежным  цветом  стены  древнего  Кремля...»

      «Да,  а  что  же  я  отцу  про  вилы  скажу?».   Отец - для меня отчим.  Они  с  мамой  поженились,  когда  я  собиралась  в  первый  класс.  Ахат   только  что  пришёл  из  армии,  долго  ещё  ходил  в  гимнастёрке, брюках    галифе и  хромовых  сапогах.   Мне  очень  нравился  его  наряд.  Пуговицы,  пряжка  всегда  были  начищены – блестели, всегда чистый  белый   подворотничок.  Сам – высокий,  красивый  и  добрый.   Хороший, никогда  меня  не  обижал.  Если недовольная работой,  мама,  начнёт  ворчать, особенно  на  покосе, отец  скажет:  «Иди,  Аленька,  сюда». –  И  помогает   мне.  Валки  длинные,  тянуть  их  далеко  и  тяжело.  Он  и свой  сгребёт и  большую часть моего.
      Однажды  я  назвала  его  папой  в  присутствии  соседки, а  та  и  раскудахталась:  «Вот  и  молодец!   Правильно  делаешь:  ласковый  телёнок  двух  маток  сосёт,  и  тебе   хорошо,  и  ему  приятно». – Как  с  грязными  ногами, в  душу  залезла.  С  тех  пор  я  не  называю  его  «папкой».  В  связи  с  этим  и   проблемы.  Мама   скажет:  «Аля,  позови  отца,  есть  будем». Так  бы  вышел  на  крыльцо  и  крикнул  во  всё  горло:  «Папка,  иди  обедать,  мама  зовёт».  А тут  надо  сначала  найти  отчима,  подойти  поближе,  чтобы  он  обратил  на  тебя  внимание:  «Что,  Аля,  пришла?» 
      – Мама  обедать  зовёт.   
      – Сейчас  приду,  ещё  чуть-чуть. 
      И  вот  так всегда:  другой  раз,  чтобы  найти  его,  потратишь  много  времени.
      Вот  и  покос.
       – Здравствуй,  доча,  как  доехала?
       – Как, как  видишь,  вилы  не  привезла – не  смогла.  Бросила  их  на  дороге.  В  речку  с  кобылы  упала, –  говорю  жалобным  голоском,  надеясь  вызвать  сочувствие,  чтобы  отец  не  начал  меня  журить,  что  поздно  приехала.
        – Да  как  же  это  ты!?   Не  зашиблась?
        –  Вот  так!..  А  как  я  должна  была  сесть  без  седла?  С пенька  только.
        – Да...  Слава  богу,  всё  обошлось  нормально.  Я  потом  съезжу  за  вилами,  не  беспокойся.  Ну  и  жара  сегодня!   Парит,   дождь,  наверное,  будет.  Давай  сначала  чайку  попьём,  потом  копна  возить будем.  Посмотрим  ещё  на  погоду:  возить – не  возить.
        – Я  обед  привезла.
        – Вот  и  молодец!  Совсем  хорошо. Принеси  водички, я костёр  разведу.
            Схватив  котелок,  размахивая  им над головой, бегу  к роднику, напевая: «Утро  красит  нежным  цветом  стены  древнего  Кремля...»
         – Ай! Ай,  Ай...
         – Что  такое,  Аля? 
         – Что,  что!  Сам  знаешь.  Бегают  тут  всякие, прямо  под  ноги  кидаются,  никакого   проходу!   Страшнее  и    противнее  зверя  во  всём  мире  нет!  Какая  гадость!   Бе...
       В  густых  зарослях  кустарника,  среди  больших  валунов  и  камней  бьёт  струйка  воды.  Дождя  давно  не  было  и  пойма  ключа  обмелела.  Углубив  дно  кружкой, всегда висевшей на ветке,  подождала,  пока   вода  осветлится,  набрала  в котелок.  На  обратном  пути  сломила  три  веточки  лесной  смородины.
       – Ну,  и  кричишь,  всех  зверей  перепугала.   Ты  уже  взрослая, почти  четырнадцать  лет.  Корову  доишь,  коней  не  боишься,  по  ягоды  и  грибы  одна  ходишь, – не  боишься.  А тут  мышку  она  испугалась...
        – Не  называй  мне  этого  слова,  пожалуйста!
        – Ладно,  ладно,    не  буду,  молчу.
     Закипела  вода  в  котелке.  Варим  Ахатов чай  на  костре.  В  кипяток  кладём  кусок  заварки,  запариваем  минут  десять,  потом  туда  же    две-три  веточки  лесной  смородины  и   молоко.  Хотя  можно  пить и без него.  Весь секрет в том, что заварка  называется «чай  Карымский».  Это большая  плитка  прессованной   травы  или  чая  – не  понять   чего:  там  и  палочки,  и  веточки,  и  крупные  листья...  Карымский  чай  внешне  похож  на аргал.
     Швыркая  чай,  отец  то  и  дело  посматривает  на  небо.
     – Аля,   съезжу  за  вилами,  я  скоро.
     – Угу... – И,  радуясь  передышке,  забираюсь  на телегу.  Она  стоит  здесь  под  деревом  с  самого  начала  страды.
     Крона  могучей  лиственницы  растопырила   надо мной  свои  бархатисто-кудлатые  лапы,  широким    зелёным  шатром  укрыла  от  палящих  лучей  солнца.  А солнце - как  яичница  на  раскалённой  сковороде,  кажется,  ещё  немного  и  задымит.  Земля  томится  жаром,  просит  влаги.  Всё  притихло  в  ожидании   спасительного  дождя,  только  кузнечики,  очумевшие  от  зноя,  целый  день  без  устали   стрекочут.  Я  – в  тени.  Пахнет   растаявшей  смолой  и  пряными травами.  Лежу  на  спине,  подложив  руки  под  голову.
  «...Страна  моя,  Москва  моя,  ты  самая  любимая...»
    Вот  закончу  десять  классов,  уеду  в город. Поступлю  в  медицинский  институт... Стану  врачом,  не  знаю  только  каким...  Может,  детским?  Нет,  дети  много  плачут.  Зубным?  Тоже  нет:  не  люблю  зубных  врачей. Я  буду  хирургом,  буду  лечить  людей,  делать  операции...  Ходить  в  белом  халате.  Конечно,  буду  хирургом.  И  мама  хочет,  чтобы  я  стала  доктором.  Её  отец – мой  дедушка  был земским  врачом  в  городе  Великий  Устюг.  Мама   в  детстве  страшно  боялась  мертвецов  и  поэтому  не  пошла  в  медицинский,  а  выучилась  на  учительницу.
     Тётя  Оля,  её  в  посёлке  называют Арсентьевна,   говорит  мне:    «Аля,  подержись  за  ноги  покойника  – бояться  не  будешь».  Я  при  случае  так  и  делаю,   и...  не  боюсь.  Потом  поеду  в  Москву...  Схожу  в  Кремль,  в  Мавзолей,  в  музеи...  Погрузившись  в  мечтания,  не  заметила,  как  вернулся  отец.

      – Аля,  ты  где?   
      – Тут,  на  телеге.
      – Мечтаешь?   
      – Да...
      – День  сегодня   какой-то  бестолковый, –   говорит  отец. 
      – Почему?   
      – Во-первых ,  ты  упала  в  речку  с  кобылы,  потом  потеряла  вилы...      
      – Я  не  потеряла,  а  нарочно  бросила  их  в  траву.
      – Потом  «бяка»   тебе  настроение  испортила...
      – Но  это  же  у  меня,  а  у  тебя-то  что?
      – А  у  меня  вот  что:  посмотри  в «гнилой  угол»,  видишь?  Выползает  дождевая  тучка,  не  большая,  но  напакостить   может.  Мы  только  развезём,  а  она   тут  как  тут.  Не  успеем.
      – Да, – поддакиваю,  –  конечно,  намочит,  ещё  как!  И не  сомневайся,   не  успеем. - А  сама  думаю:  «Хоть  бы  дождь  пошёл».
      – Сегодня  не  будем  метать,  да  и я  что-то  совсем  разладился,  с  ночи  всё-таки.
      – Я  пойду? – Не скрывая  радости,  почти  срываюсь  с  места.
      – Может,   на  коне  поедешь? – отец  подтрунивает,  как  всегда.
      – Нет,  уже  наездилась сегодня.
      – Иди,  доча,  я  соберу  тут  шмотьё  и  следом...
      – "Ура!  Повезло,  сейчас  купаться  пойду!".
   «Утро  красит  нежным  цветом  стены  древнего  Кремля…»
     Не   люблю  я  покос. Пауты, комары, мошкара, жара с  конца  июня  и  до  конца лета. В сентябре  я  уже  в  интернат  уеду,  а  он  один  всё  косит.  Часа  бы  три  в  день  – другое  дело.  А  то  с  утра  и  до  вечера,   до  потери  пульса.  Или, к примеру, маме  похвастаюсь:  «Мы  сегодня  двадцать  копён  сметали»,  то отец почти всегда  возразит:  «Ну,  каких  двадцать, хороших  пятнадцать  будет».   Вот  жадина:   то,  видите  ли,  пожар  может  случиться,  то  в  следующее  лето  травостой  плохой  будет,  а  сейчас  трава  хорошая,  почему  бы  не  косить?
   На  покосе  больше  всего  мне  нравится  готовить  чай  и  возвращаться  домой.  Мама  со  Славкой  ждут, наварили  чего-нибудь вкусненького.  Хорошо!..
   Обернувшись,  посмотрела  в  «гнилой  угол».  Тучка  выросла  и  потяжелела.  Я  сказала    себе:  «А  дождь  всё-таки  будет.  Ведь  завтра  "День   Ивана  Купала".   Природу  не  обманешь:   в  этот  день  обязательно,  хоть  немного,  да  помочит.  Дождь знает, что я люблю  его, и что 7-го июля – День  моего рождения!"   
    И он  льёт  мне  в ПОДАРОК!