Путешествие в Горно-Алтайск

Путешествие в Горно-Алтайск, с описанием случившихся приключений

Следуя по делам в Горно-Алтайск, доверился своему наитию и купил в придорожном ларьке картошку, килограмма три. Посадил её на обочине, ощущая запах родной алтайской земли, и поехал дальше.
Проезжая Семинский перевал, видел лошадь, запряжённую в машину. Да, да: именно в машину! Симбиоз техники и природы, всегда готовой помочь человеку. Оглобли крепились к бамперу скобой, снабжённой рычагами. Лошадь щипала траву, поднимаясь на гору, и разгонялась на спуске порой до третьей скорости.
От спутника своего, имевшего живот роженицы и бороду «а ля старовер», похожую на лопату для очистки снега, услышал новости последних дней. Поймали будто бы в океане рыбу по имени Саи. Плавники – капроновые тюли, глаза – весенняя лазурь. Телом же рыба была настолько велика, что достигала в длину восьмидесяти метров.
После Семинского перевала дорога кружила среди скал, и мы с моим спутником, выпив весь самогон, имевшийся в его корзине, решили заехать к отшельнику. Он жил неподалёку в кедровой домовине, имевшей лаз, подобный лисьей норе. На доске, прибитой к домовине, были написаны слова: «Здесь нет места здравому смыслу!»
Подъезжая к Горно-Алтайску, встретили пастуха, одетого в латы средневекового рыцаря. Его сжигало солнце, донимали мухи и слепни, залетавшие под забрало. Но пастух выглядел картинно. И видом своим напоминал Дон-Кихота, которого я видел в кино.
Беседуя с нами, пастух курил алтайскую трубку. И шумно ругал советскую власть, морщась при одном её упоминании. А когда вспоминал наше с вами время, называл его почему-то «николаевским». А ещё – деревянно-нулевым!
Мало у меня осталось воспоминаний о том дне, поскольку выпито было немало. Но все воспоминания хороши. Они греют меня в зимние дни, с их тоскливыми метелями. И хоть снова поезжай в Горно-Алтайск на лошадях, взятых у доброго соседа!
Решил поделиться своими воспоминаниями и с вами, дорогие читатели, поскольку третью неделю как метёт. Свищет, стучится в двери, заносит по самые окна мой дом. Спрятаться можно только в листе бумаги. Написать на нём в рифму, заполнив лист целиком, а после войти в стихотворение. Такова действительность, мои дорогие, и с нею приходится считаться!

Затрещит стрекоза над кустом
и откроет ключом-невидимкой
человеку в обличье простом
дверцу лунную, в утренней дымке.

Сам войдёшь или звать мотылька
удивлённому сердцу прикажешь?

Дни забот забирает река,
отдыхает сомненье на пляже.
У открытого воздуха рот
перепачкан молвой и малиной.
Вот она, моя родина: ждёт,
записаться в поэты зовёт…
Акварели аквамарина!