Тени забытого сада

Часть 3, глава 9
               
                Через две недели прилетели сыновья. Я обнимала их — взрослых, красивых, и горько сожалела о том, что им предстоит узнать.
                Как в детстве, они с аппетитом ели манты, пирожки, эклеры. Мрачнеют, когда заметили, что мы с отцом не разговариваем, словно дали обет молчания.
                Макс рассказал что-то смешное, чтобы сгладить атмосферу, но никто не засмеялся. Он встал, нервно пригладил волосы и ушел спать.
                      
                     – Мама, что происходит? Вы с отцом ни слова не сказали друг другу, – спросил Тимур утром. Вижу по его усталому лицу, что он так и не заснул, чувствую запах сигарет. –  Я правда бросил, сегодня вот не выдержал.
                Марат опустил голову. Я собираюсь с силами и говорю, что хочу уйти от отца. Их это не удивило.
                     — Мы все понимаем. Если ты так решила, мы тебя поддерживаем. — Губы Тимура сжаты, глаза потемнели. Встал, закурил. Увидев слезы Марата, говорит:
                     — Не плачь. Мы же все видели давно. Я учился в шестом классе, когда хотел сказать тебе, чтобы ты бросила, не мучилась.
               Голос его задрожал, глаза заблестели. Вина рвет мое сердце. Я выстраивала жизнь по своим законам и графикам, видела ее течение — невеселое, несчастливое для меня, но дающее стабильность детям. Оказалось, она — импровизация. То, что они имели, явилось пародией на семью.

               Сыновья хотели высказать отцу все, но я отговорила. Разговор превратится в ссору. Мой старший категоричен: нужно порвать все отношения с отцом. Это меня пугает. Я не хочу, чтобы дети перестали общаться с Максом. Марат сказал:
                        – Я никогда не женюсь.
               Вздрагиваю от этих слов, пытаюсь объяснить, что для них ничего не меняется, у них останутся оба родителя.
               Марат возражает:
                     – Я его простить не смогу. У него другие дети, и мы ему не нужны.
                     – Ты знаешь? — опешила я.
                     –  Доходят слухи.
                     – Мама, приезжай к нам, – говорит Тимур. Осенью я уже начну работать.
                     — Подожди, сын, это непростое решение для меня.
                     — Мама, возьмешь визу, поживешь и решишь.
                     — Тимур, ты хочешь остаться в Америке?
                     — Раньше думал, поработаю несколько лет, получу опыт и вернусь в Казахстан, теперь не знаю. Буду думать. И ты знаешь, я там встретил Аню. Ты познакомишься с ней. Мы решили быть вместе.
                Марат спрашивает:
                    — Мама, если папа заболеет, ты вернешься и будешь ухаживать за ним?
                   — Да, — отвечаю я.
                   – Где ты решишь жить, там и я буду. И не спорь. По обычаю, родители должны жить с младшим сыном, – сказал Марат.

                 Сыновья улетели, дом помрачнел. Макс тоже уехал. Я осталась одна.

                 Надо готовиться к отъезду. Перебираю в кабинете книги, чтобы раздать знакомым и отвезти в детский дом, сортирую записи.
                 Печальные мысли укладываются глубже, как письма в архив. Если избавиться от горестей не получается, стоит поместить их в самые дальние закутки памяти.

                 Иногда выхожу в сад. Не могу смотреть в небо — чувствую боль, словно шею стянули колючей проволокой.

                 Больше никому не позволю меня обидеть. Никто не будет регулировать мою жизнь. Никто не заставит быть дипломатически спокойной, когда обманывают и предают.
                 Не хочу больше быть замужем. За — мужем.

                 Позвонила Лиза, она летит в Волжский к маме.
                      — Если есть время, приезжай. Можешь у моей мамы тоже остановиться, — предложила она.
                      — Конечно, бегу за билетом. Но, Лиза, я лучше в отеле, твоя мама болеет, и ей не нужны лишние хлопоты.

                 Десятого июля, под утро, я прилетела в Волгоград, взяла такси и поехала в Волжский.
                 Город изменился, некоторые улицы я не узнаю.
                
                 Лиза хотела меня встретить, но я уговорила ее ждать в гостинице, где я сняла номер с кухней.
                 Я переоделась, и мы спустились в ресторан позавтракать. Лиза прошептала, что все мужчины посмотрели на нас.
                      — На тебя, Лиза, на тебя. Ты зашла, и зал засиял.
                 Мы смеемся. Но это правда: Лиза стала еще красивее. Она немного поправилась, это придало ей мягкость и плавность, и ямочка на подбородке не так заметна, появляется, когда Лиза смеется.

                 Впервые я ела с аппетитом, словно голодала месяц. Вообще-то, так оно и есть. Стоп. Переключаю мысли.
                     — Вера, ты по телефону сказала, что уходишь от Макса. Вижу, как ты измучилась.
                     — Сейчас отголоски грома. Давай об этом потом. Как мама? Вероника?
                     — Мама сдает. Дочка влюбилась. Вера, и наговоримся с тобой сегодня! Давай сначала в твой поселок съездим!
                     — Я уже и машину заказала через агентство, подъедет через час. — Я улыбаюсь.
                     — Так побежали собираться.

                 Мне хотелось сначала навестить дедушку и бабушку. С трудом нашла их могилки. Заброшенные и печальные. Я привезла астры — любимые цветы бабушки, положила алматинское яблочко на столик, надела садовые перчатки, выдернула траву, покрасила оградку. Лиза мне помогала.
                      — Я так боюсь потерять маму, — сказала Лиза. — Последние годы она много болеет.
                      — Да, самое страшное — терять родителей. Дай бог твоей маме подольше пожить.
                      — Я любила приезжать с тобой в поселок, любила твоих родных, — проговорила Лиза, когда мы шли по улице моего детства.
 
                Колодец засыпали, сверху положили асфальт. Возле нашего дома новая скамейка, добротная, с кованой отделкой. Я встала на нее и через забор заглянула во двор. Сердце защемило: все иное. Сад есть, а моей яблоньки нет.
                      — Зря ты не разрешила сказать Саше, что мы сюда едем. Он примчался бы, хочет встретиться с тобой.
                      — Лиза, это лишнее. Не надо ему видеть меня такой.
                      — Ты прекрасно выглядишь. При твоей жизни сохранить красоту — почти нереально.
                      — Что-то не замечаю я никакой красоты. Пойдем к реке, Лиза.

                День выдался знойным и безветренным. Я села на свой камень, погладила Сашин — он пылал. Река сонно колыхалась. Рябь золотилась и слепила глаза.

                Я прощаюсь с рекой, с родным домом и не знаю, приеду ли сюда когда-нибудь; сердце сжалось, как перед вечной разлукой с тем, что дорого, что не исчезнет, а будет приходить каждый раз, как я вспомню себя счастливую, бегущую босиком по пыльной дороге.
               Я оглянулась в последний раз. Луч прошлого уже коснулся дома и сада — они уменьшились, потеряли цвет, как на негативе, чтобы уместиться в ячейку памяти, и каждый раз, когда я вспомню мое райское место, оно проявится ярким цветом и оживет.

               В гостиницу вернулись к обеду.
               Почти одновременно сказали, что проголодались. Пообедали внизу в кафе и поднялись в номер.
                   — Помнишь, в твой день рождения мы слушали Поля Мориа, ты сидела на подоконнике, писала стихи, вдруг заплакала и сказала: «Лиза, мне тринадцать, а я ничего хорошего в жизни не сделала».
                   — Я и сейчас не сделала. Тогда мне казалось, что впереди столько возможностей, а я их не использую. Теперь-то понимаю: то, что я могла сделать, не случилось. Ощущение, что не жила, а трепыхалась, как рыба, выброшенная на лед.
               Мои мысли крутятся вокруг одного. Хочу их остановить.
                   — Расскажи лучше, как вы с Андреем?
                   — Боюсь сглазить: счастлива очень. Вот только его сын… не складывается с ним, не подпускает меня. А дочка с Андреем дружна. — Лиза шмыгнула носом и, заметив мою улыбку, затормошила меня. — Вера, да я просто уверена, что у тебя в новой жизни сложится все прекрасно. Слышишь, как заманчиво звучит? «Новая жизнь» — словно второе рождение.
                  — Лизка, я тебя обожаю, моя оптимистка! Ты видишься с Егором? Как он?
                  — Он счастлив. Женился. Родился сын.
                Почему я не осуждаю Лизу, что она оставила Егора ради Андрея, и продолжаю любить, а Макса обвиняю?
                 — Вера, боюсь подступиться с вопросами, боюсь расстроить тебя. Может быть, ты хочешь все забыть и…
              Я вздохнула.
                  — Ты же знаешь, Лиза, в нашей местности часто бывают подземные толчки. Никто не знает, когда произойдет тектонический разлом и какой силы будет. Вот в моей жизни и произошел разлом. Тряхнуло подо мной, а я оказалась не готова.
                  — Помню, в последнюю встречу ты говорила о подозрениях, что у Макса есть женщина и что для тебя это не станет неожиданным. Я подумала: как ты сильна, если спокойно говоришь об этом.
                  — Каким-то чувством я предугадала конец наших отношений. Но не могла предположить то немыслимое, что произойдет. Принять удар оказалось тяжело, он просто раздавил меня. Но знаешь, я тоже виновата в том, что произошло.
                  — Ты?! — Лиза вскрикнула. — Этого не может быть!
                  — Это не то, о чем ты подумала. Я не замечаю других мужчин. Есть только Макс. Остальные — силуэты, бесплотны для меня. Понимаешь, я позволила, допустила. Своим смирением ради детей. Но считаю, должен быть честный разрыв, а не обман до тех пор, пока не вскроется истина. Вот и получила удар — нож в сердце. Вынуть его — умрешь сразу. Оставить — до конца дней страдать.

              Мы не заметили, как темнота приблизилась к окну. Свет не включали. Фонарь косо светил в комнату, выделив одну сторону. Нас не затронул, и казалось, что в комнате никого нет, только тени негромко говорят, и голоса их печальны.
Лиза вздохнула:
                  — Я бы и дня не вытерпела с таким, как твой муж. Прости, Вера.
                  — Спросишь, ради чего все терпела? Думала, старость проведем вместе, радуясь детям, внукам. Как бы ни горька моя жизнь, но я счастливая мать. Конечно, я могла сделать вид, что не получала доказательств его измен, выбросить улики в мусор. Но тогда жизнь стала бы коротким путем к смерти. Жить, зная такое… Это постепенно убьет, как яд. Обратной дороги нет. Пусть Макс выбирает, с кем из трех жен жить.
                  — Три жены? — Лиза ужаснулась.
                  — Себя не считаю. Я уже не жена.
                  — Но зачем ему три?!
                  — Он же уникальный человек, и должен оставить умное потомство и демографию в стране поднять. Но если бы я родила и двадцать детей, он все равно бы мне изменял. Макс живет для себя: женщины рожают детей, он кладет им деньги на счет, покупает квартиры.
                 — Боже мой! — воскликнула Лиза. — Ладно бы одна любовница… Прости. Зная, как вы жили… Но три? А те дамочки знают о своих соперницах?
                — Думаю, нет. Макс умеет шифроваться. — Все об этом. Давай по чашке чаю? У нас есть мармелад. Хватит о грустном.

              Я включила свет, темнота отпрянула от окна. Чайник зашумел. Достаю из холодильника пирожные: гулять так гулять. Лиза протягивает бутылку вина.
                     — Давай? Это Андрей привез из Испании.
                     — А давай! — согласилась я.
                     — Учись пить вино, Вера, — говорит Лиза. — Надо же начинать новую жизнь.
              Я засмеялась и подумала, что вино — не лучшее, с чего стоит начинать.
                    – Вера, я живу у Андрея. А мою квартиру мы сдаем. Сейчас она свободна. Если решишь жить в Москве, она твоя.
             
              Я собралась спросить о Саше, но Лиза опередила меня.
                 — Ты не представляешь, как Саша хочет встретиться с тобой. Когда узнал, что мы едем в Волжский, купил билет, но я ему намекнула, что тебе сейчас нелегко и лучше вам увидеться в другое время. Ты же сказала по телефону, что пока не можешь.
                — Зачем нам встречаться? Все в прошлом. Мы другие. Не скрою, я часто вспоминаю его. Он стал символом счастливого прошлого.
                — Символом? Он тебя любит, — возмутилась Лиза.
                — Он любит меня ту, юную. Я сейчас другая. Не умею любить, не могу быть нежной. Я — высохшее дерево.
                — Мне кажется, Саша знает тебя и понимает. Когда мы видимся, он расспрашивает про тебя: что ты любишь есть на завтрак, какую носишь одежду, твои любимые цветы и духи. Он попросил твои фото, и я дала ему. Прости, Вера, что не сказала тебе об этом, а самовольно поступила. Он любит тебя всякую, будь ты седая и сморщенная, он не откажется от тебя.
               Я улыбнулась, представила нас седыми старушками.
                   — Этого не может быть. И ты говорила, что у него есть женщина.
                   — Да, когда расстался с женой, появилась женщина. Но сейчас он один.
                   — Нет, Лиза, не надо нам встречаться.
               Лиза покачала головой.
                   — Как скажешь. Да, забыла совсем: завтра идем в галерею на выставку.
                   — Чья выставка?
                   — Завтра увидишь.
                Лиза позвонила маме, и та сказала: «Если хочешь, оставайся у Веры. Поболтаете. У меня приятельница ночует».

                Заснули мы под утро на одной подушке, наши волосы переплелись: рыжие Лизы и мои, темные.

                На следующий день, когда мы подошли к галерее, я увидела название выставки и… фамилию Саши.
                    — Это и есть сюрприз? Я не знала, что у Саши бывают выставки. Ты говорила, что он последнее время много пишет, но про это не обмолвилась.

                На картинах вижу нашу речку, улицу, мой дом, смотрю на девочку лет семи, сидящую на траве возле яблони, и узнаю себя. Солнечные лучи касаются плеча, белого воздушного платья, гладят темную косу, взгляд девочка счастливый и смущенный. Да, именно так я смотрела на Сашку.
                    — Вера, видишь, эта картина не продается. Саша сказал, что подарит ее тебе.

                В это время у Лизы зазвонил телефон.
                    — У мамы приступ. Скорая едет, я — домой, а ты походи еще.
                    — Лиза, я с тобой.
                    — Нет, я позвоню, по ситуации.
                 Когда я узнала, что маму Лизы увезли в больницу, поехала туда и была с подругой до ночи.

                 Вернулась я голодная и решила приготовить глазунью. Включила плиту, разбила яйца, посолила. Неожиданно сложился сюжет рассказа и, чтобы его не забыть, поспешила к ноутбуку. Очнулась, когда уловила запах горелого. «Сейчас сработает сигнализация», — испугалась я. Побежала в кухню, схватила сковороду и сунула ее в холодильник, чтобы не дымила на весь номер.

                 Когда закончила наброски и озаглавила «Мой друг Сашка», решила хотя бы чай выпить. Надо сковородку отмыть. Открыла холодильник, пытаюсь взять ее, но она прилипла к пластмассовой решетке. Вот растяпа: горячее — на пластик! Я с силой дернула, от сковороды отлетела ручка.

                 Перед сном позвонила Лизе. «Маме лучше, — сказала она. — Завтра вместе пообедаем и провожу тебя в аэропорт». Я рассказываю ей, как разбомбила кухню, смеемся над моей рассеянностью.