Очень жалко... Спасибо.
Её родной брат сейчас в больнице лежит три недели с микроинсультом, ему ещё не сказали дочка и жена о смерти сестры..., боятся за его жизнь...

Валентина Юрьева-50   24.06.2018 09:03   Заявить о нарушении

как раз и говорить, когда человеку из-за болезни до всего белого света дела нет.
Мой шеф, высокоорганизованный человек, говорил: "Умирать не страшно, я умирал после операции от перитонита - полное равнодушие к своей судьбе и ко всему окружающему".

всем долгой жизни!!!

Евгений Нищенко   24.06.2018 19:06   Заявить о нарушении

И Вам, добрый доктор, тоже - будьте, пожалуйста, нам примером долгожительства!

Валентина Юрьева-50   24.06.2018 20:41   Заявить о нарушении

Главное, не ошалеть от долголетия! )))

"Ошалевший от долголетия" это Бунинское. Вот отрывок (чтобы не бегать по ссылкам, приведу текст здесь; живость образов непревзойдённая:

<<На святках к Кузьме повадился Иванушка из Басова. Это был старозаветный мужик, ошалевший от долголетия, некогда славившийся медвежьей силой, коренастый, согнутый в дугу, никогда не подымавший лохматой бурой головы, ходивший носками внутрь. В холеру девяносто второго года вся огромная семья Иванушки вымерла. Уцелел только сын, солдат, служивший теперь будочником на чугунке, недалеко от Дурновки. Можно было дожить век и у сына, но Иванушка предпочел бродить, побираться. Он косолапо шел по двору с палкой и шапкой в левой руке, с мешком в правой, с раскрытой головой, на которой белел снег — и овчарки почему-то не брехали на него. Он входил в дом, бормотал: «Дай бог дому сему да хозяина в дому», — и садился у стены на пол. Кузьма отрывался от книги и с удивлением, с робостью смотрел на него поверх пенсне, как на какого-то степного зверя, присутствие которого было странно в комнате. Молча, с опущенными ресницами, с легкой ласковой улыбкой, мягко ступая лаптями, появлялась Молодая, подавала Иванушке миску вареных картошек и целую краюху хлеба, серую от соли, и становилась у притолки. Она носила лапти, в плечах была плотна, широка, и красивое поблекшее лицо ее было так крестьянски-просто и старинно, что, казалось, иначе и не могла она называть Иванушку, как дедушкой. И она, улыбаясь, — она улыбалась только ему одному, — негромко говорила:
— Закуси, закуси, дедушка.
А он, не поднимая головы, зная ее ласку только по голосу, тихо ныл в ответ, иногда бормотал: «Спаси табе господь, внучкя», широко и неловко, точно лапой, крестился и жадно принимался за еду. На его бурых волосах, нечеловечески густых и крупных, таяло. С лаптей текло по полу. От ветхого бурого чекменя, надетого на грязную посконную рубаху, пахло курной избой. Изуродованные долголетней работой руки, корявые негнущиеся пальцы с трудом ловили картошки.
— Небось холодно в одном чекмене-то? — громко спрашивал Кузьма.
— Ась? — слабым нытьем отзывался Иванушка, подставляя закрытое волосами ухо.
— Холодно тебе небось?
Иванушка думал.
— Чем холодно? — отвечал он с расстановкой. — Ничаво ня холодно... В старину куда стюдяней было.
— Подними голову-то, волосы-то поправь!
Иванушка медленно качал головою.
— Таперь, брат, не подымешь... Гнеть к земле-то...
И с тусклой улыбкой силился поднять свое страшное, заросшее волосами лицо, свои крохотные, сощуренные глазки.
Наевшись, он вздыхал, крестился, собирал и дожевывал крошки с колен; потом шарил возле себя — искал мешок, палку и шапку, а найдя и успокоившись, начинал неторопливую беседу. Он мог просидеть молча весь день, но Кузьма и Молодая расспрашивали — и он, как во сне, откуда-то издалека, отвечал. Он рассказывал своим неуклюжим старинным языком, что царь, говорят, весь из золота, что рыбу царь не может есть — «дюже солона», что пророк Илья раз проломил небо и упал на землю! «дюже был грузен»; что Иван Креститель родился лохматый, как баран, и, крестя, бил крестника костылем железным в голову, чтобы тот «очухался»; что всякая лошадь раз в году, в день Флора и Лавра, норовит человека убить; рассказывал, что в старину ржи были такие, что уж не мог проползти, что косили прежде в день по две десятины на брата; что у него был мерин, которого держали «на чепи» — так силен и страшен был он; что однажды, лет шестьдесят тому назад, у него, у Иванушки, украли такую дугу, за которую он двух целковых не взял бы... Он был твердо убежден, что семья его вымерла не от холеры, о оттого, что перешла после пожара в новую избу, ночевала в ней, не дав сперва переночевать кочету, и что он с сыном спасся только случайно: спал в риге... Под вечер Иванушка поднимался и уходил, не обращая внимания ни на какую погоду, не склоняясь ни на какие увещания остаться до утра... И простудился насмерть — и под крещение скончался в будке сына. Сын уговаривал его причаститься. Иванушка не согласился: сказал, что, причастившись, помрешь, а смерти он твердо решил «не поддаваться». Он по целым дням лежал без памяти; но даже и в бреду просил невестку сказать, что его дома нет, если постучится смерть. Ночью раз пришел в себя, собрал силы, слез с печи и стал на колени перед образом, озаренным лампадкой. Он тяжко вздыхал, долго бормотал, повторял; «Господи-батюшка, прости мои прегряшения...» Потом задумался, долго молчал, приникнув головою к полу. И вдруг поднялся и твердо сказал: «Не, не поддамся!» Но утром увидал, что невестка разваливает пироги, жарко топит печь...
— Ай мне на похороны? — спросил он дрогнувшим голосом.
Невестка промолчала. Он опять собрал силы, опять слез с печи, вышел в сенцы: да, верно, — у стены стоймя стоял громадный лиловый гроб с белыми восьмиконечными крестами! Тогда он вспомнил, что было лет тридцать тому назад с соседом, стариком Лукьяном: Лукьян захворал, ему купили гроб — тоже хороший, дорогой гроб, — привезли из города муки, водки, соленого судака; а Лукьян возьми да и поправься. Куда было девать гроб? Чем оправдать траты? Лукьяна лет пять проклинали потом за них, сживали попреками со свету... Иванушка, вспомнив это, поник головой и покорно побрел в избу. А ночью, лежа на спине без памяти, стал дрожащим, жалобным голосом петь, да все тише, тише — и вдруг затряс коленами, заикал, высоко поднял грудь вздохом и, с пеной на раскрытых губах, застыл...
Чуть не месяц Кузьма пролежал из-за Иванушки в постели. Утром на крещенье говорили, что птица мерзнет на лету, а у Кузьмы даже валенок не было. И все-таки он поехал взглянуть на мертвого. Руки его, сложенные и закоченевшие под огромной грудью на чистой посконной рубахе, уродованные мозолистыми наростами в течение целых восьмидесяти лет первобытно-тяжкой работы, были так грубы и страшны, что Кузьма поспешил отвернуться. А на волосы, на мертвое звериное лицо Иванушки он даже и покоситься не мог, — поскорее кинул белый коленкор. Чтобы согреться, он выпил водки и посидел перед жарко пылающей печкой. В будке было тепло и празднично-чисто, над возглавием широкого лилового гроба, закрытого коленкором, мерцал золотистый огонек восковой свечки, прилепленной к угловому темному образу, пестрела яркими красками лубочная картина — продажа братьями Иосифа. Приветливая солдатка легко поднимала на рогаче и вдвигала в печь пудовые чугуны, весело говорила о казенных дровах и все упрашивала остаться до возвращения из села мужа. Но Кузьму била лихорадка; лицо горело, от водки, отравой разлившейся по озябшему телу, стали навертываться на глаза беспричинные слезы... И, не согревшись, Кузьма поехал по белым крепким волнам полей к Тихону Ильичу. Заиндевевший, бело-кудрявый мерин бежал шибко, екая селезенкой, кидая из ноздрей столбы серого пара; козырьки голосили, звонко визжали железными подрезами по жесткому снегу; сзади, в морозных кругах, желтело низкое солнце; спереди, с севера, несло жгучим, захватывающим дух ветром; вешки клонились в густом кудрявом инее, и крупные серые овсянки стаей летели перед мерином, рассыпались по лоснящейся дороге, клевали мерзлый навоз, опять взлетали и опять рассыпались. Кузьма глядел на них сквозь тяжелые, белые ресницы, чувствовал, что задеревеневшее лицо его с белыми кудрями усов и бороды стало похоже на святочную маску... Солнце садилось, снежные волны мертвенно зеленели в оранжевом блеске, от их хребтов и зазубрин тянулись голубые тени... Кузьма круто повернул лошадь и погнал ее назад, домой. Солнце село, в доме с запушенными серыми стеклами брезжил тусклый свет, стояли сизые сумерки, было нелюдимо и холодно. Снегирь, висевший в клетке возле окна в сад, околел, лежал вверх лапками, распушив перья, раздув красный зобик.
— Готов! — сказал Кузьма и понес снегиря выкидывать.
Дурновка, занесенная мерзлыми снегами, такая далекая всему миру в этот печальный вечер среди степной зимы, вдруг ужаснула его. Кончено! Горящая голова мутна и тяжела, он сейчас ляжет и больше не встанет... Скрипя по снегу лаптями, к крыльцу подходила с ведром в руке Молодая.
— Заболел я, Дунюшка! — ласково сказал Кузьма, в надежде услыхать от нее ласковое слово.
Но Молодая равнодушно, сухо ответила:
— Самовар, что ль, поставить? >>

Евгений Нищенко   25.06.2018 06:14   Заявить о нарушении

Ой... и то, правда...
Вспомнила своего родного любимого мудрого дедушку... с золотыми руками... Прожил он 92 года, но из них десять лет с такими болячками, что не позавидуешь этим годам ... Всем тяжко пришлось...
Спасибо за рассказ И. Бунина. Очень убедительные примеры лишних лет...
" Если смерти, то мгновенной, если раны - небольшой...")) Всем бы так!

Валентина Юрьева-50   25.06.2018 11:45   Заявить о нарушении

Это из повести "Деревня" И. Бунина.

Валентина Алексанровна! Когда человек вдруг понимает, что ему не 18 лет, он начинает готовиться к смерти. Вот я готовился, готовился - лет пятнадцать, потом плюнул и живу себе!)))) Как говорила моя бабушка: "Забув мэнэ Бог!"

Евгений Нищенко   25.06.2018 14:51   Заявить о нарушении

Сукко!!! в 1956 году я был в пионерском лагере в Анапе. Я впервые видел море - это было чудо, аура, восторг! И ходили мы поход в долину Сукко, там, место для подводной охоты хорошее! И я на плоском камешке-гальке рисовал красками "Вид долины Сукко". Вот какие воспоминания!!

Евгений Нищенко   25.06.2018 22:11   Заявить о нарушении

Класс!!! Мой старший брат подводной охотой увлекался!
А я в 20 лет впервые попала на Чёрное море в местечко Бетта со своими воспитанниками д/сада! Была удивлена, как легко плавать в солёной морской воде!!!

Валентина Юрьева-50   26.06.2018 10:12   Заявить о нарушении

хочу не море-е-е-е-е!!! ))))

Евгений Нищенко   26.06.2018 17:54   Заявить о нарушении

В Новороссийске я разнырялся в бухте с маской, там дно красивое и сунул руку за рыбой в тесную известняковую щель, а рука повернулась и застряла в локте. Так я как дёрнул, аж кожу стесал!

Евгений Нищенко   26.06.2018 18:00   Заявить о нарушении

Ох, самострел!!! Так Вы ещё и в Новороссийске отдыхали...?! Здорово!


Валентина Юрьева-50   26.06.2018 18:37   Заявить о нарушении

Там дядя у меня. На улице Губернского, у самой набережной.
В 1966 после четвёртого курса месяц в спорт-лагере в Вардане - всего за 25 рублей, палатки и столовая. Потом в Головинке, в отпуск, дней на десять, у одной хозяйки, по 2 р в сутки; море и река Шахе с горной водой. А не выйдет в отпуск - два выходных плюс отгул, в пятницу вечером выехали, утром на море, в понедельник ночью обратно и во вторник с утра на сутки! Три дня вот так хватало! И фиг мне всякие анталии, где акулы за жопу кусают!!! ))))

Евгений Нищенко   26.06.2018 20:05   Заявить о нарушении

))) Смеюсь!
И то правда!
Наш сын летал отдыхать в Тайланд, и там нырял в маске к потонувшим кораблям...))

Валентина Юрьева-50   26.06.2018 23:15   Заявить о нарушении