Рецензия на «Париж, Paris, Парыж» (Ярослав Полуэктов)

Какому волку ведомо, что он помимо прочего ещё и lupus est!

«Париж Paris ПарЫж» Ярослава Полуэктова… Так, с зычностию троекратно кукарекнув в заглавии этаким «вийским» алектором или – забирай выше! – апостолопетровским петушарой, нарратор Кирьян Егорович ½Эктов (не путать с автором Ярославом Полуэктовым!) зачинает своё стремительно-неспешное и вычурно-простецкое повествование… о чём? О «русских в Париже», что ли? Что ж, попробуем разобраться.

Известно, чтоб понять, про что проза, проще всего попытаться оную пересказать. Уместив сей пересказ в три-четыре куцых предложения. Чтоб не путаться понапрасну – не мешать фабулу с сюжетом, стиль с жанром, тамбовского волчару с люпусэстом, автора с нарратором, ежели, положим, повествование ведётся от первого лица.

Перескажем и мы.

Итак!.. 1) Два сибирских архитектора из категории 50+ – вышеупомянутый Кирьян Егорович ½Эктов и Порфирий Сергеевич Бим-Нетотов, совокупно с их благодушным боссом Ксаном Иванычем Клиновым и его совершеннолетним отпрыском Малёхой Ксанычем (вот ещё Трое в лодке за вычетом собаки нашлись!) на боссовом импортном драндулете негашёной марки Рено блуждают накатом по европам с заездом в столицу оных (европ, разумеется) – в стольный город Париж!
2) Впрочем, красоты Парижа, входящие в стандартный туристический набор, Малёху не сильно занимают, его главнейшая забота – пополнение иссякших запасов травки, для чего Амстердам не в пример пригоднее Парижа, и вот боссов отпрыск вскорости отваливает в сей город-каналью (каналов) и в дальнейших набегах наших архитекторов на будущего погорельца (и бывшую обитель горбатого уродца Квазимодо в одном стакане), на Монмартр, на Эйфелева стального выродка, на Люксембургский Сад, на Мулен Руж и на площадь Пигаль – участия не принимает.
3) И вот наши слегка сократившиеся в численности путешественники с оголтелым туризмом на мордах понемногу пьянствуют в парижских бистрах, слегка философствуют, по чуть-чуть треплются «за баб», стирают трусы в номерах хотелей, тырят гостиничные тапки, прозябают в своих бесконтрольных буржуазных существованиях в дивных парижских экстерьерах, – на этом, пожалуй, и всё!..

Вот, уложились в три предложения!

Что ж, не самые умные, не самые значительные, не самые симпатичные и привлекательные персонажи на рынке мировой нувеллистики – эти персонажи ½Эктова!.. С другой же стороны… а Леопольд Блум прям таки симпатяжка! (Ай-ай-ай! Как не стыдно, прятаться за мэтрами!) И опять же… да кто читает нынче этого вашего полоумного «Улисса»?! Разговоров больше, чем реального прочтения!

А с третьей стороны… это сколько декалитров литературных феромонов нужно наплескать на автора и на его печатные труды, чтобы при этаких-то сомнительных исходниках надёжно привлечь хоть одного «своего», сокровенного читателя с конгениальным откликом? Не говоря уж о двоих.

И опять таки – размытый сюжет!.. Тут уж автор подставился по полной. Стилистика в диапазоне от техноурбанистического панка до неоевропейского модерна. (Цитата намбер уан: «Вот же дубовая наноштука! Перепайка в зоне 23. Этаж минус 8, 2-й коридор направо, кабель 124х11, заменить на полусиликат, трещина, утечка информации, полный сбой».) (Цитата намбер ту: «Так я и спал под эту «романтическую музыку старых номеров» и «чарующий шелест ночных парижских такси». Но, тьфу на этом, а то запахло. Чем-чем. Хэмингуэевщиной, вот чем!»)

Вообще в европейском (западном) романе – межвоенном и более позднем – автор Ярослав Полуэктов совокупно с милейшим Кирьяном Егоровичем 1/2Эктовым начитан довольно изрядно. Здесь слышатся веяния Хемингуэевы, Вирджинии Вульф (которой до сих пор все боятся), Генри Миллера, Л.-Ф. Селина, Ф. С. Фитцжеральда, мучителя нашего Марселя Спрута и ещё десятков авторов калибром поменьше. Впрочем, имя Леопольда Блума промелькнуло выше не совсем случайно, ибо «Париж» Полуэктова – деталь гигантского головокружительного пазла на манер «Улисса» – Вселенной Полуэктова. Вселенной, сцементированной похождениями всё той же неказистой троицы архитекторов с периодически налипающими на них прочими персонажами-моллюсками.

Похождения сии при всей их незамечательности мифологизируются, возводятся до высот: «Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей…»

И в роли «середины списка» (донжуанского почти что!) выступает… а пожалуй что – Варвара Тимофеевна, со всеми её флэшбеками и флэшфорвардами, героиней коих состоит сия егоза.

В «классическом» романе появление на сцене нового лица чаще всего обозначает намечающуюся новую линию. Во вселенной 1/2Эктова же появление, положим, некоей Варвары Тимофеевны, в каковой с лёгкостью угадывается этакая Катерина Матвеевна из «Белого солнца пустыни» или девицы Фаби-Маськи – не ведёт ровно никуда. Не потому ли, что читатель обречён на рассмотрение всего одной детали того самого пазла?!

Под фальшивой личиною путевых заметок здесь укрывается алкогольный трип, нисхождение в дебри подсознания самого повествователя, в его кулуары, бесконечности, загашники. В его подсобки, шкафы со скелетами и шифоньеры с черепами.

Отметим некоторые приёмы, характерные для европейского модернистского романа и рассматриваемого нами рассказа: быстрое, множественное переключение повествовательных планов, появление крупных планов вперемежку с общими и средними, отсюда кинематографичность прозы Полуэктова. Хотя кино то явно выйдет не самым простым. И блокбастеров не обещает.

Периодическое использование внутренних монологов. Без цитат обойдёмся – каждый при желании самочинно сыщет.

Кинематографичны и диалоги: они не возникают с начала и не обрываются по причине их завершённости – персонажи умеют и готовы говорить до бесконечности. Диалоги возникают в произвольной точке и столь же внезапно обрываются, оставляя у читателя (зрителя) ощущение недосказанности и вербального морока.

Проза Полуэктова анархична, головоломна (смыслоломна), она графична, но не зарисовочна. Она тяготеет к законченности как отлитая из металла деталь.
Что, впрочем, не отменяет необходимости в редакторской правке, местами обширной.

Периодическое появление ритмической прозы. Цитата намбер фри: «Дорого, – сказал с порога вошедший Ксан Иваныч, и мгновенно проникнувшись сутью беседы».

Стиль Полуэктова встрёпанный, вздёрнутый, иногда навязчивый, иногда ни к чему не обызывающий, иногда ироничный, ни с того ни с сего хватающий за грудки или вставляющий палки в колёса.

Да и Парыж у него вышел ни эйфелевый, ни ивмонтанный и ни катринденёвный, Ни одна из деталей повествования не отдаёт туристским или культурологическим глянцем. Хотя, с другой стороны, повествование не впадает и в нигилистическую браваду: видали мы, мол, эти ваши парижи! Возникает момент своеобразного «партнёрства, даже подспудного «равенства»: Парижу есть что показать, нашим же странствующим градостроителям есть чем посмотреть. И есть чему удивиться.

Одна деталь… вроде, ничего особенного, но ведь и нарочно не выдумаешь.
Наши архитекторы сидят в уличном бистро, смолят, как паровозы. Пепельницы же нет. Руссо туристо – публика приличная: где находятся, не забывают, просят официанта принести сей необходимый прибор. Взмыленный наплывом официант обещает, но не приносит. Архитекторы всё курят и составляют хабарики аккуратным рядком на столешнице и в момент расчёта – смущённые – указывают на сей непристойный частокол. И тут гарсон, нимало не тушуясь, элегантно (здесь всё же Париж, а не хухры-мухры!) смахивает кучу хабариков на тротуар. Мол, там земля муниципальная, а здесь территория фастфуда! Это понимать нужно!

Некоторое, даже порою изрядное, многословие автор обращает в своё достоинство, ибо оно порождает своеобразную экспрессию – «экспрессию широкого захвата». Последнее, может, и не совсем внятно, но уж оставим как есть, без разъяснений.

В конце концов: Александр Исаич всё равно писал длиннее.

Ну вот, а вы ещё говорите: lupus est!

Станислав Шуляк   26.02.2020 19:37   •   Заявить о нарушении