Отношение к Заряну сказывалось и на его потомках. Вот что рассказывает дочь Нвард, известный в Италии скульп¬тор: «Мой брат – Армен Зарян здесь (в Ереване) проекти¬ровал бульвар. Ему дали небольшую студию. Два месяца я оставалась у него и сделала макет этой скульптуры (3.5м), которую должны были установить на бульваре (речь идет о скульптуре «Материнство», высотой в 10 метров). Пришли архитекторы и были в восторге – они нашли камень, ко¬торый мне был нужен – камень сочно красного цвета, отло¬мали нужный кусок… Мне пришлось срочно уехать – я была профессором академии, у меня были дела, работа. Ког¬да коммунизм пал, всё разрушили, выбросили…». Больно слышать, и стыдно.
Сын Армена – Ара Зарян, живущий в Италии с 1990-х годов и читающий лекции по армянской духовной архи¬тектуре в разных странах, видя интерес студентов, решил организовать культурную поездку. В 1995 году в Армению из Цюрихского университета по окончании курса приехала группа из 40 студентов и преподавателей. Хотя война только что закон¬чилась и страна находилась в тяжелом положении, гости были очень впечатлены Арменией. В 2012 году во время культурной поездки в Армению и Иран архитектор Ара Зарян познако¬мился с Кристиной Ламуре, бельгийским специалистом по реставрации фресок, в течение следующих десяти лет они ини¬циировали реставрацию фресок, сохра-нив¬шихся в десятке ар¬мян¬ских церквей и Ирана. Эту огром¬ную и дорогостоящую работу она и Ара Зарян проделали на собственные средства. Еже¬годно выбирали церкви, фрески которых можно отрес¬таврировать, представляли проект в Министерство образования и культуры РА на разрешение Научно-методического совета. Без местной профессио¬наль-ной и финансовой поддержки, тихо и незаметно, они до¬бросовестно выполнили свою работу, издав также три великолепных двуязычных альбома: «Реставрация фре¬сок в ряде раннехристианских армянских церквей, 2019 г. (на ар¬мянском, английском); «Ахпат, Церковь Святого Знаме¬ния, 976-991 гг. н. э., консервационная реставрация фресок», 2020 г. (на армянском, итальянском); «Монастырь Дадиванк, Ко¬нсервационная реставрация фресок», 2021 г. (на армянском, французском).
В мае 2023 состоялась презентация пьесы «Вене¬цианский роман» Костана Заряна с участием итальянских и армянских актеров театральной труппы под руководством Терезы Тентори в театре «Ка'Фоскари» в Венеции. Костана Заряна сыграл внук писателя, известный архитектор Ара Зарян.
Ара Зарян говорит, что ему очень хотелось представить публике «Венецианский роман», потому что это не только ин¬те¬ресное произведение, но и история его семьи с реаль¬ными событиями и персонажами.
«У моей бабушки, Тагуи, была очень красивая сестра Анна, младше неё на 2 года, которая была замужем за высо¬ко¬по¬ставленным итальянским военным, и жили они в Венеции. Во время Первой мировой войны мужа призвали слу¬жить, в пер¬вый раз он возвращается, во второй раз – погибает на полях вой¬ны. Они женились совсем недавно, у них ро¬дился маленький ребе¬нок. Анна сходит с ума и прыгает с кры¬ши. Этим эпизодом заканчивается «Венецианский ро¬ман»: героиня, страдая в боль¬нице, умирает. В этом романе много интересных переходов, которые пережил сам Костан Зарян и хотел выразить через литературное произведение и свои чувства, и семейную реальность. Осиротевшую дочь Анны, Клару, усыновила моя бабушка. Мой отец Армен, мой дядя Ваге и тетя Нвард приняли Клару в свою семью. Всё это есть в «Венецианском романе».
Ара Зарян рассказывает, что восстановить пред¬став¬лен¬ную символами историю помогла тетрадь воспоминаний их бабуш¬ки, пианистки Тагуи Шахназарян, которую она начала писать незадолго до смерти, узнав о своей болезни.
Старший сын, Ваге, изучал политологию, искусство и ме¬ди¬цину, жил в Копенгагене, затем в Осло. Норвежские га¬зеты откликнулись на его смерть множеством статей и некрологов.
Армен Зарян переехал вслед за отцом в Армению. Этот переезд можно было бы назвать апостольским…
И он, и его жена, Мария (немка, которая прекрасно нау¬чилась говорить на армянском) после смерти Заряна оста¬лись в Армении. Однако ещё много лет в этой армяно – немец-кой семье разговорным языком был итальянский Их дети разлетелись по земному шару, но даже после ухода Армена Заряна Мария осталась в Ереване.
Армен Зарян (1914-1994) – известный в Армении архи¬тектор, Помимо работы в институте «Ереванпроект», Армен Зарян также работал в сотрудничестве с Художественным институтом Государственной академии художеств РА в должности стар-шего научного сотрудника. В 1963 году вернулся в Армению с целью создания совместного армяно-итальянского исследо¬вания армянской архитектуры, в результате чего профессора Римского университета и Политехнического института им. Милан много раз посещали Советскую Армению и истори¬ческую Армению, изучали, публиковали и распространяли ар¬мянскую архитектуру, издавая книги и организуя междуна¬род¬ные конференции. Архитектор Армен Зарян был координа¬тором и основателем этой важной инициативы. Он является одним из основателей и координатором монографий «Доку¬менты армянской архитектуры».автор ряда книг по теории и истории архитектуры, автор многих проектов («Глхавор похота», «Кооперативный тех¬никум» на пересечении проспекта Маштоца и Сарьяна, ко¬опе¬ративных жилых домов композиторов у каскада), и ряда книг по теории и истории архитектуры («Итальянская современная архитектура», «Армянская архитектура и ар¬мян¬ский вариант Леонардо да Винчи», «Обзор истории гра¬достроительства в древней и средневековой Армении», «Ар¬мянская архитектура»).
Кстати, Костан Зарян считал, что Леонардо побывал в Армении (Киликии).
Из воспоминаний Ашота Сагратяна:
«…Не помню, при каких обстоятельствах, но как-то раз зашёл у нас разговор о Леонардо да Винчи. Костан Христо¬фо¬рович сказал, что держал в руках его «Атлантическую кни¬гу», что даже прочитал её, держа перед зеркалом. Лео¬нардо был левша и ему, видать, сподручнее было писать ле¬вой. Впрочем, если присмотреться, все линии на его ри¬сунках тоже идут слева направо.
– И что же вы там вычитали? – спросил я.
– А то, что два года, якобы выпавшие из его биографии, Леонардо провёл в Армении, в области Тарон, и даже описал наводнение, имевшее там место. А ещё, и это, видимо, самое главное, Леонардо вывез из Армении в базиличную Европу купольный принцип архитектуры, давший стремительный толчок всему европейскому храмовому зодчеству…».
– Жизнь во Флоренции во времена Леонардо полна была и радостей, и опасностей. В пору самовластия Медичи зависть, жестокость, интриги, клевета и месть стали обычными явлениями.
Леонардо должен был предпочесть поездку в какую-нибудь отдаленную страну. Новый мир, новая среда, новые лю¬ди, новые впечатления. Чтобы забыться и освежиться душой.
Почему же он выбрал именно Армению – как пишет он сам, «Эрминию»? Ведь Армения уже потеряла независимость, ее киликийская часть попала под власть Египта. Однако в своих записях Леонардо постоянно упоминает Армению и ни разу – Египет.
Иностранные исследователи совершенно упустили из ви¬ду, что армян знали во Флоренции гораздо лучше, чем принято считать.
Помимо монахов, армян можно было встретить на каждом шагу – ведь они построили в Италии тридцать четыре церкви и монастыря, дали этой стране одиннадцать святых.
Несомненно, Леонардо знал армян.
Здесь же в письмах Леонардо обещает изложить причины и последствия некоего бедствия: «последовал грандиозный пожар — не только из-за ветров, но и по вине примерно тридцати тысяч разбойников, которые разорили страну и продолжают ее разрушать».
Он пишет:
«На запад от киликийского берега перед вами открывается остров Кипр». И с восхищением описывает горы Тавра.
Многие другие факты подтверждают киликийское путе¬шест¬вие Леонардо да Винчи.
Главная архитектурная идея Леонардо заключалась в исполь¬зовании восьмигранника, который он объединил с армянским покоящимся на апсидах квадратом с внутренними опорами.
Поселившись во Франции, он при строительстве дворца Шамбор вдохновлялся формами армянской архитектуры. Центром этого строения является, как известно, увенчанный куполом крестообразный. В свете приведенных фактов мы мо¬жем заключить – да, Леонардо да Винчи действительно по¬бывал в Армении».
Нвард часто занимала первые места на конкурсах (Римский вокзал), и хотя жила в Италии, создавала скульптуры из армян¬ского камня и многие произведения (около 25) подарила своей родине. Нвард несколько раз приезжала в Армению, власти пообещали ей разместить одну из её скульптур на одном из проспектов столицы. Но все обещания оказались пустыми, и она больше никогда не приезжала в Армению... Нвард в годы Второй Мировой войны активно участвовала в итальянском дви¬жении Сопротивления. После окончания войны препо¬давала в римской Академии художеств, которая приобрела у нее несколько работ для своей коллекции
hОван, сын от второй жены, художницы Фрэнсис, был математиком. Купил яхту и стал путешествовать, как и отец. При¬был в Батуми, собирался оттуда в Армению, к отцу. Но всё же, напуганный, боясь политических интриг, передумал, и вер¬нулся обратно в Голландию, в Осло, затем жил в Ирландии.
Часть исследователей пишет, что «Зарян был чуть ли 19-ым ребёнком, другая – девятым». Учитывая, что у генерала после смерти первой жены была и вторая (мать Костана), допустим, что были. Но где они? Егиазаряны Хачатуровичи или Хачатуровны? Разметало из Шемахи во все стороны света? Что мы знаем о них? Кроме брата, который увёз его в Европу, с ним Зарян уехал учиться в Париж. Сводный брат Левон, учился пению в Париже (позднее у него был свой хор и он записал ряд армянских народных песен).
Некого спросить…
Эпилог
Нет, всё же молодёжь часто бывала у него, европейского писателя с европейской славой. Притягивали опыт, интел¬лект…
Но те, кто решал, как к кому следует относиться, не пе¬чатали, не публиковали… НЕ ЗАМЕЧАЛИ… Своего рода уни¬жение со стороны тех, кто не способен был ни на какие творческие высоты, кроме карьеры чиновника. Кто это были? Снова перечисляю, и тех же – они долго держатся на своих местах.
Эдвард Топчян, ответственный секретарь Союза писателей? Литературовед пролетарской литературы. Второй секретарь КПА Багдасарян? Несмыкаемое око партии. Признанные ко¬рифеи советских деятелей литературы, довольно местного значения? В унисон большевистской и чекистской политике – взывающие о чистоте рядов и чистке от националистов?
Человеку свойственно всех сравнивать с собой. А посред¬ственные личности… Ну, не выдерживали сравнения…
Или Арташес Каринян, возглавляющий все атаки на неу¬год¬ных писателей под знаменем коммунистической идеоло¬гии? Грачья Григорян, специально посаженный «фильтр», чтобы не допустить к читателю чуждых элементов?
Сколько репрессированных, расстрелянных писателей… И самое преступное – своими руками, руками соотечест¬вен¬ников…
Можно объяснять по-всякому это неприятие. Можно по¬ставить любимый многими вопрос, и так ненавидимый мною: а что он сделал для Армении? В этом вопросе сконцентрированы корысть, самый обычный расчёт, ожидание выгоды.
А что сделали те, что остались безмолвными? Заседали, вста¬вали, хлопали… Те, что далече, валили лес, не зная своей вины.
В наши головы вбивали имена и произведения, по¬этому многие думали, что принесли родине пользу. Принесли образы, идеологию? Так они и себе не особо принесли, разве что бес¬платный пансион Союза писателей раз в год. Кто их теперь читает-перечитывает после устаревшей и отвергнутой идео¬логии?
Включились, сами того не замечая, в гигантскую машину пропаганды, развалившую страну. Мог ли Зарян, только что уволокший ноги, отозваться на призыв Мясникяна?? Закатали бы под шпионаж, столько языков знал. Забел Есаян отозвалась, заплатив мученичеством… Или Исаакян вернулся. Да, Исаакян вернулся… и умолк. Он тоже был в списках репрессированных, чудом вычеркнутый рукой персека Арутинова.
По крайней мере, сам Костан 11 октября 1964 года пишет очень горькие слова:
«Хочу, чтобы все знали, что мой приезд в Армению считаю ошибкой. Враждебность так называемых армянских пи¬са¬телей ко мне низменна и гнусна, они подобны турку. В ос¬нов¬ном несостоятельные люди, не давшие великих поэтов, кроме уже умерших, с первого дня сделали все, чтобы при¬низить мою роль перед моим народом, принизить мои заслуги и принизить мою репутацию... Уже четыре года как Союз писателей не принимает меня в члены Союза. Никогда в жиз¬ни, ни в одной стране я не испытывал такого одиночества и не подвергался такому эмоциональному давлению.
Я бы уехал, я бы не видел этот обман, я бы вернул свое величие и смог бы сказать своё последнее слово.
Пусть будут прокляты мои мучители, и если нет другого пути, пусть придет смерть и освободит меня»;
Горчайшие слова…
Всё же ;этот свободный до мозга костей человек оказался не только перед личностями, несвободными, сформированными в условиях жесточайшей идеологии, но и такой же жестокой Сис¬темы, сконструированной на вечной несвободе.
Бодался телёнок с дубом…
Возможно, возникнет вопрос: знает ли сегодня Европа его имя, помнит ли эту величину?
Сложный вопрос. Многие забыты нашими современниками, не только он. Да и время другое, и Европа не та.
Но ведь, живя там, будучи европейцем, он учреждал жур¬налы с армянами об армянах, писал романы об армянах, персо¬на¬жами его книг являлись армяне… Даже Брюсов заметил, что Зарян – армянский писатель (а не армянского происхождения, как Сароян). А ведь напиши Зарян романы про итальянцев, бель¬гийцев, французов, их быт, их любовь и разводы – он глу¬боко знал и их жизнь, и их проблемы, писатель стал бы поко¬ленческим.
Да, Зарян в своём отношении и критике советской, больше¬вистской власти обогнал время. Ещё тогда предугадал то, что чему мы оказались свидетелями после разоблачения культа личности, перестройки, несколько десятилетий спустя. И да, он не смог участвовать в построении с о в е т с к о й Армении, не оказался репрессированным, физически сломленным.
Зарян-европеец оставался свободным от удушающей идеологии, оставался чуждым для тех, кто вырос и уцелел при этой власти, приняв её догмы.
Однако, Зарян-армянин страдал, видя, куда идёт советское армянство. Его символизм – а он был символистом – несколько иного качества. Он разъяснял, и, улавливая суть – преду-преждал.
– Если мы, армяне, будем слепо подчиняться нынешним политическим условиям, нам суждено стать безликим и нищим мелким производителем в будущей гигантской российской экономической организации.
– Всё простительно, всё понятно, но нации, которая хочет жить, не нужно менять свое лицо. Армения не должна стать цивилизационной отсталой провинцией.
Но мы знаем, что зашоренных и зомбированных не так легко пронять…
Только после обретения независимости Зарян оказался современным. Что ж, лучше поздно, чем никогда.
Он словно был создан для своего народа. Возможно, потому и принял то трудное решение – в 75 лет обосноваться в очужавшей столице, где только государственная националь¬ность была также его национальностью. Всё остальное стало чуждым… Хотя кругом жили одни армяне. Печально сознавать, что мост между Европой и Арменией был наглухо закрыт много лет, то ли железным занавесом, то ли местными кори¬феями… Как справедливо отмечает А. Авагян: «Он был из¬г¬нанником за границей, иностранцем на родине, изгнанным из армянской литературы на десятилетия. Действительно, трижды изгнанник».
Переливания крови не получилось, проникновение не состоялось. А поезд действительно ушёл, как ни страшно это принять.
Ответ на этот вопрос мы находим у канадо–армянского пи¬сателя-переводчика армянских авторов на английский язык Ара Балиозяна.
Вот что пишет он про Заряна:
«Если он не член какой-либо партии или организации, т.е. если он не занят восхвалением какого-нибудь политика или священника, он находится в вакууме, он чужой среди своих.
Да, Зарян никогда не пользовался поддержкой нашей эли¬ты. Я считаю это одним из его величайших достижений: он вызывал всеобщую враждебность по отношению к себе как в диаспоре, так и в Армении – как среди интеллигенции, так и в политических и религиозных кругах. Каждый готов сказать о ¬нем что-нибудь недоброжелательное. Они неспособны критиковать его идеи, поэтому нападают на него самого. Даже его заявление на вступление в Союз писателей Армении было отклонено. Сократ говорил, что его бедность подтверждает его честность. Непопулярность Зарьяна можно считать доказательством его честности. В одной из своих книг он говорит, что дверь между ним и армянской интеллигенцией всегда¬ была наполовину закрыта.
Понимаете, Зарян мог в одном небольшом абзаце отразить то, что иные не могут понять за всю жизнь. Зарян – гигант мировой литературы XX в., которого можно сравнить с таки¬ми мастерами, как Джеймс Джойс, Томас Манн и Жан-Поль Сартр. Его мировоззрение, его проницательность, его круг знакомств, переписка с некоторыми величайшими западными писателями, художниками и композиторами делают его ис¬тинным гением».
И ещё несколько строк, которые я не могла не написать.
Книга была давно сдана в издательство и типографию, когда приятель-журналист позвонил и уверенно сказал, что я не читала Григора Ачемяна про Костана Заряна, завтра принесёт книжку. Поэтому я сразу приостановила типографские работы.
Ачемян, если кто не в курсе, сын Гургена Маари. Он выполнил титанический труд – подготовил 17 томов собрания сочинений своего талантливейшего отца, прекрасного поэта, писателя Гургена Маари, друга Чаренца. Кстати, в результате такого же труда Юрия Хачатряна вышли 15 томов Костана Заряна.
Оказалось, ещё один обвинитель. Только на примере «Корабля» Григор Ачемян разобрал всю схематичность литературных персонажей книги, слишком «интеллектуальные диалоги», объясняя это тем, что до 30-и лет Зарян был французским писателем, и не зря Верхарн посоветовал ему писать на родном языке. Но в 30 учить родной язык уже поздно, надо писать на первом (а как там Сароян, кстати?), не армянский это писатель… И эта схематичность оттого, что он не знает крестьянских, народных выражений, да и монологи длинноваты. Причем приводит в пример Толстого, «Котлован» Бориса Пильняка, которого несколько раз упоминает. Там истый народ! И что за затея корабли на озеро пускать! Немного высмеял идею.
Ну, во-первых, Зарян первые свои стихи писал на русском, во-вторых, намного раньше поехал на остров св. Лазаря учиться литературному армянскому языку, ему было 25. В-третьих, не Ширванзаде и Абелян племянники Костана, а совсем наоборот. В-четвертых, насчет корабля на озере – господи, это же символизм! Схематичность в этом жанре допустима, если у тебя другая цель. А цель более чем достигнута: это роман-предвидение, роман – символ.
А в-пятых, и Набокова в пример странно приводить, мол, писал на английском, а считается русским писателем. Ибо Владимир Набоков, русский и американский писатель, поменял и страну, и литературу. Он прибыл в Соединенные Штаты уже сложившимся русским писателем. В его романах, написанных по-английски, легко уловить отголоски сложившегося русского стиля. По его собственному признанию, английский стал для него первым письменным языком, он был привит ему с детства, а затем подкреплен образованием в Кембридже.
И пример Чингиз Айтматова тоже не пример – сначала тот писал на киргизском, потом стал на русском, чтоы книги сразу распространялись по всему Союзу и далее переводились с русского. И жил в Киргизии. И, если уж так прицинципиально, а Сароян? Кто он? Великий армянский писатель?
И, наконец, «Котлован» написал великий русский писатель Андрей Платонов, а не Борис Пильняк, у которого тоже есть прекрасное, но своё наследие. Вместе они писали «Че-о-че».
Ну, и уж совсем в конце концов, сам Зарян пишет:
«Эта книга — не исторический роман в обычном смысле слова, а повествование о духовных исканиях нескольких человек, которым суждено было жить в один из решающих периодов на¬циональной жизни армян…». (далее см. приведенный отрывок на стр.
Сегодня произведения Заряна выходят том за томом. Бу¬дем надеяться, что современная молодёжь, вообще, читаю¬щая публика оценит самоотверженный труд, не побоюсь сказать, патриотов культуры, высокой литературы – литературоведов и издателей, которые скрупулёзно готовят каждый том.
Будем надеяться, что его поэму «Татрагомская невеста» бу¬дут читать и проходить в школе, а в старших классах – при¬коснутся к роману–предсказанию «Корабль на горе», будут восхищаться «Спанией» или полюбят «Странник и его путь», эту «книгу века», как метко окрестил её известный учёный Акоп Сируни… Теперь творчество Заряна, уже опубликованное, нуждается в исследователях-литературоведов.
По словам Ерванда Тер-Хачатряна, Даррел считал, что, если бы Костан Зарян писал на английском, то был бы великим английским писателем. Итальянцы считали, что писал бы на итальянском – был бы возвеличен так же. Зарян мог бы писать стихи на всех языках, которые знал, но предпочёл родной армянский язык.
И всё же хочется отметить, что сила духа, гордость и непоколебимость – черты породы. Этот человек жил страстно, жил жертвенно, не предал ни одной своей идеи и не потерял веру в свой народ, на которую, как он считал, свыше возложена миссия добра и разума. Да, он видел и страдал от возни мелких людишек, вороватых, трусоватых и недалёких.
Но всегда находился на высоте богов…
Буря гуляла в горах,
По суровым горам армянским
Шагали рассерженные боги…
Часть 1 http://proza.ru/2025/07/14/1277
Часть 2 http://proza.ru/2025/07/14/421
Часть 3 http://proza.ru/2025/07/14/428
Часть 4 http://proza.ru/2025/07/14/437
Часть 5 http://proza.ru/2025/07/14/445
Часть 6 http://proza.ru/2025/07/14/458
Часть 7 http://proza.ru/2025/07/14/461