Чужой гром

— Я боюсь грома. Когда гром, мне кажется, нас обстреливают.
   Словно в подтверждение этих слов в небе оружейным залпом рассыпалась дробная канонада грома. А может, это где-то стреляли. К чужим звукам вражеских орудий здесь привыкли настолько, что когда они смолкали, всех в осаждённом городе поражала непривычная тишина.
— А ты боишься грома?
— Нет, чего его бояться?
   Снова громыхнуло. Совсем близко, низко над землей. Точно полопались огромные воздушные пузыри. Алексей вздрогнул. От грохота лязгнули редкие уцелевшие стёкла в подвальном оконце.
— Ну вот, а говорил, не боишься. Я знала, что все боятся.
   Катюшка расправила складку своего красного пальтишка, аккуратно сложила руки на коленях. Нагнула чуть голову и, косясь на Алексея, тихо, почти шёпотом, спросила:
— А зачем нужна война?
— Война.— утвердительно повторил Алексей, словно готовясь ответить на вопрос преподавателя. Помешкал немного, помолчал, поводил глазами, покусал губы в поисках ответа, как ученик, не прочитавший заданного урока.
— Война,— собравшись с мыслями снова начал он,— это когда одна маленькая страна хочет стать большой…
— Неправильно,— отвернулась Катюшка,— глупости.
   Она по-взрослому и деловито поправила на голове шапочку и снова глянула на Алексея.
— Что значит: «маленькая страна хочет стать большой»? Вон у меня бабушка с дедушкой в деревне живут, отчего ж они не идут на меня войной, если я живу в большом городе?
   Алексей не знал, куда деваться от пронизывающих, не по годам взрослых глаз.
— Я думала, вы, взрослые, всё знаете. А ты не знаешь даже, зачем война.

   Пасмурная погода, обычная для конца октября, стояла уже несколько недель подряд. Горожане забыли, как выглядит их вымерший, опустевший Город при свете солнца, которое, казалось, уже никогда не взойдёт над этим Некрополем. Порохом заволокло  некогда просторное небо; сквозь эту непроницаемую пелену только вороны знали дорогу, но и они сбивались порой с пути и лишь чудом выживали.

   Красным маленьким комочком прыгала среди развалин Катюшка, когда её заметил Алексей. Слышал, как детский голосочек настойчиво зовёт: «Где ты? Ну где же ты?» Алексей пробрался через крупные обломки стены, россыпи пыльных кирпичей; едва не вывихнул ногу.
— Ты здесь одна? Кого ищешь?
— Куклу.— коротко глянув на Алексея ответила девочка и снова принялась заглядывать под вывороченные балки, искорёженные листы железа.
— Какая кукла?!— в сердцах воскликнул Алексей, поражаясь бестолковости ребёнка.— Здесь опасно!
— Ничего не опасно!— смело возразила девочка, носком запылившейся туфельки толкнув осколок кирпича.
— Ты разве не видишь: в этот дом недавно попал снаряд?!
— Знаю, это был наш дом.
   Алексей умолк. Обрушенная стена обнажила пустые коробки квартир. Где-то ещё висит, покосившись, большой оранжевый абажур с пушистой бахромой. Должно быть, под этим абажуром стоял овальный стол, и вся семья по вечерам собиралась в уютной тёплой комнате пить чай.
   В квартире второго этажа нетронутые стенные часы. Видно даже, как мерно и не обращая ни на что внимания, раскачивается маятник.
   Весь первый этаж засыпан обломками обвалившейся стены и крыши.
— А где твои родители?— тихо спросил Алексей после долгого молчания.
— Папа и брат на войне. А мама,— девочка беспечно махнула рукой и пожала плечами,— наверное, ушла куда-то. Я звала её, но никто не ответил, а подняться к себе я не могу: тут не пройти.
   Часы неуверенно пробили несколько ударов и резко умолкли, словно сбившись со счёта.
— Пойдём отсюда,— Алексей взял девочку за руку,— здесь больше нельзя оставаться.
— А кукла?— заупрямилась она. — Не пойду! А ещё я котёнка потеряла.
— Какого ещё котёнка!— недовольно твердил Алексей.—  Пойдём, поищем лучше твою маму. Она и взяла куклу.
   Не бросать же на улице под хмурым небом осиротевшего ребёнка. Так не поступил бы ни один герой любимых Алексеем книг. В мирное время— его было так мало!— Алексей много читал, блистал своими познаниями в институте и был уверен, что в книгах заключены все правила жизни, ответы на любой вопрос. Книги учили быть честным, отзывчивым, благородным. Но книги забыли ему сказать, что время от времени понятия чести переворачиваются с ног на голову.

   В тот же вечер они нашли этот подвал, в котором жили второй  день, прячась то ли от грома, то ли от обстрела. Из кое-каких вещей, найденных среди развалин, Алексей соорудил небольшую лежанку прямо на бетонном полу. Было почти по-зимнему холодно, поэтому разводили небольшой костерок. В огонь шло всё, что горело: доски забора, вылетевшие оконные рамы, никому уже не нужная переломанная мебель. Один раз сожгли почти целый граммофон.
   «Я думала, вы всё знаете. А ты даже не знаешь, зачем война»,— повторял себе Алексей Катюшкины слова. Она сидела всё также вполоборота, накинув на голову острый капюшон, сунув руки в карманы красного пальтишка, и что-то напевала себе под нос. «И действительно,— размышлял Алексей,— зачем я учусь… то есть, учился, если я не знаю даже, зачем нужна война».   
— Пойду поищу нам жилище получше этого,— объявил он, поднимаясь на ноги,— здесь совсем пустынно. Нам надо поближе к людям.
— Не надо, здесь так хорошо,— умоляюще попросила Катюшка.
— А ночью холодно?— строго спросил Алексей.
— Да,— тихо призналась Катюшка и, опустив голову, прошептала:
— Только я кушать хочу.
   Алексей оставил ей завёрнутый в посеревший платок кусочек ещё мягкого хлеба и велел никуда из подвала не выходить.
— А что это?— Катюшка разглядывала и щупала пальцем бледно-синюю затёртую «А», вышитую гладью на платке.
   Воспоминание об этой «А» швейной иголкой кольнуло Алексея под самое сердце.   
— Моё имя.
— «Алексей»? Красиво.— Катюшка нежно гладила вышивку. 
   Ничего больше не сказав, Алексей запахнулся в своё старенькое серое пальтишко и направился к выходу. Под ногами хрустели битые стёкла, шуршала осыпавшаяся штукатурка и мелкая кирпичная крошка. Вскоре наверху, у небольшого подвального оконца послышались шаги и стихли.

   Катюшка не помнила прошлой зимы, самой тяжёлой в Городе. Один раз, когда они спускались с матерью за водой к Реке и уже возвращались назад, Катюшка видела, как какой-то человек, шедший впереди них едва переставляя ноги, вдруг стал опускаться в сугроб. «Мамочка, что с ним?» В ответ только лёгонький толчок в спину: «Не отставай».
   Катюшка уже начинала понимать, что можно умереть не только от старости или болезни, но и от войны. Вчера она спросила Алексея: «А война это болезнь такая?»

   Вернувшись в холодный подвал, Алексей принялся разводить костерок и за бесшумной суетой не заметил, что Катюшка пробудилась.
— Я знала, что ты вернёшься, дорогой мой брат.
   От неожиданно нарушенной в темноте тишины Алексей вздрогнул, но ещё больше его удивили детские слова. Катюшка продолжала, сонно щуря глаза от яркого огня.
— Мне мама рассказывала, что ты скоро вернёшься.
   Алексей начинал неохотно и с опаской понимать. Очень горько ему сделалось под горлом. Обращённые на него глаза, в которых отражался огонёк костра, жгли больнее любого пламени.
— Но…— сдавленно начал он,— откуда ты узнала, что это я?
— Вот непонятный какой!— мигом оживилась Катюшка и взмахнула ручонками.— Говорю же, мне мама говорила. Говорит: «Вот придёт скоро наш Сашенька, и заживём мы дружно. А папка будет немцев до самого Бенрина гнать!»
   И засмеялась. Звонко, чисто, по-наивному искренно. Даже оторопевшего Алексея детский смех заставил улыбнуться.
— А что это так воняет?— вдруг серьёзно спросила Катюшка.
   В огне лежала небольшая груда книг. Кожаная толстая обложка одной из них резко пахла и коптила.
— Нашёл вот несколько...— грустно отвечал Алексей, с жалостью наблюдая, как голодный огонь читает страницы раскрытой книги, переворачивает их, заставляет сворачиваться, дымиться, чернеть.
— А эту чего не бросил?— Катюшка указала пальчиком на лежащую возле ног Алексея книгу.
— Эту пока подожду.— вздохнул он, бережно поднимая с земли нетолстую книжку.— Это мой любимый писатель. Горький.
— А почему Горький? Почему не сладкий?— улыбнулась Катюшка.
— Фамилия такая была.
— А что он делал?— она ближе подвинулась к огню.
— Книги писал.
— А зачем?— любопытно стало Катюшке.
— Чтобы читать.
— Что читать?
— О жизни…
— Смешно,— снова засмеялась Катюшка,— зачем о жизни читать, когда она и так: вот она вся!
   Катюшка взмахнула руками, описав в воздухе круг, и залилась смехом. Алексей тоже усмехнулся. И действительно, устами младенца…
   Катюшка примолкла, глядя, как Алексей перелистывает страницы.
— Это ты так быстро читаешь?— удивлённо и с неподдельным уважением в голосе спросила она.
— Да нет, листаю просто,— отвечал, не глядя на неё Алексей, а всё продолжая переворачивать столько раз читаные листы.
   Но вот меж жёлтых от отсвета огня страниц мелькнул ослепительный треугольник бумаги. Алексей испуганно захлопнул книгу. Кто знает, что хранит в себе этот свёрнутый треугольником листок. Может, письмо солдата матери, любящей жене. Как, должно быть, радовались они этой скромной весточке с фронта, прижимая сальное затёртое письмо к груди, целуя его, читая родные строчки невидящими от слёз глазами, разгадывая, домысливая размокшие и стёртые слова, путаясь взглядом в неровном почерке сына, отца, мужа. Как ждали его с войны, как надеялись!
   А может, это похоронка?.. И нет там никакого почерка, недописанных и сокращённых до пары букв слов? Никаких «ждите», «люблю», «вернусь»? Вместо этого там только сырая земля, взлетевшая поцеловать небо после взрыва, настойчивый треск пулемётных очередей, прожорливые гусеницы, пережёвывающие мостовую узёхонькой улочки и начинающие грызть этот листок? «Зачем о жизни писать? Вот она вся!»
   Часто приходили в гости эти непрошеные мысли. После таких раздумий всегда оставалось только глухо ноющее чувство вины, искупить которую было необходимо, не искупить её было стыдно, но искупить — непостижимо страшно.
   Алексей бросил книгу в огонь. Зябко поёжился от холода. На изучавший его детский взгляд ответил вопросом:
— А ты-то читать умеешь?— это чтобы отвлечь себя.
— Не-е-ет,— протяжно сказала Катюшка, словно гордясь этим.
— А сколько тебе лет?
— Вот смешной!— снова засмеялась она.— Тебе же лучше знать!
— А я как будто забыл,— Алексею приходилось вживаться в новую роль,— я когда уходил, ты совсем кроха была.
   Улыбаясь так, будто она готовила какой-то подарок, Катюшка медленно пересчитала пальцы на руке, вытянула обе, правую зажав в кулачок, а левую раскрыв в ладошке. Потом из кулачка высунулся один палец, снова спрятался, вновь появился. Катюшка ещё раз сосчитала пальцы, но, видно, не была уверена в своём ответе. «Так я и думал,— размышлял Алексей,— пять или шесть. Перепутала Алексея с Александром и приняла меня за брата».
— Я сразу поняла, что это ты, дорогой мой брат. Я так ждала. И мама всё говорила: «Вот вернётся он и сразу к нам пойдёт». И где же это сейчас мама? Вот она обрадуется!— Катюшка хлопнула несколько раз в ладоши.
   Но вдруг резко вскочила, кинулась к Алексею, крепко обняла за шею и стала быстро-быстро говорить в ухо:
— Ведь ты больше от нас не уйдёшь? Ведь правда? Никогда-никогда? Мама тебя так ждёт. Правда?
— Правда, — сдавленно, но твёрдо ответил Алексей, отнимая от себя Катюшку и пряча от неё глаза. 

   Утром сквозь тянувшийся с Реки туман, который походил больше на дым, они прошли два пустынных квартала. Зияя чёрными глазницами своих окон, сгорбленные мёртвые дома провожали взглядом две одинокие фигуры. Замерший на ржавых рельсах трамвай не довёз их до небольшого трёхэтажного дома, куда Алексей привёл Катюшку.

   По дороге Катюшка рассказывала, что в их разрушенном доме почти никто уже не жил; только на первом этаже занимала квартирку одна пожилая пара. В тот день Катюшка играла во дворе с куклой. Говорит, увидела чёрненького котёнка, наказала кукле никуда со двора не уходить, а сама бросилась вдогонку за чёрным пушистым комочком. Наверное, во время обстрела Катюшка оказалась далеко от дома, это её и спасло.
— А ты куда вчера ходил? — из любопытства спрашивала она Алексея.
— Искать нам новый дом.
— А если в него опять попадёт?
— Значит, судьба.
— А что такое судьба?
Алексей молчал. О судьбе думать не хотелось.
— Ну что такое судьба?— Катюшка дергала Алексея за рукав.
 
   С хозяином полуподвальной тёплой комнаты он договорился ещё вчера. Катюшка проведёт здесь не больше дня, а Алексей за это время попытается подыскать другое место.
   Хозяин, издали завидев Алексея, вышел на улицу, остановился в пяти шагах от двери. Рядом появилась его жена, облепленная малыми детишками, а в дверях, прислонившись к косяку спиной, стоял невысокий подросток с угреватым лицом и неприятным чёрным пушком над вздёрнутой губой.
— Это они, что ли?— недовольно спросила женщина с одутловатым лицом и мешками под глазами.
   Подросток хмыкнул. Детишки спрятались за материну юбку.
— Молчать!— скомандовал хозяин.— Я так решил, она не будет нам в тягость.
— А меня ты спрос-сил?— икнула жена.
— Тебя и спрашивать нечего, алкашка.
   Подросток снова хмыкнул. Это он недавно наткнулся на разбитый винный склад и теперь они с матерью помногу выпивали. Хозяин, страдавший, видно, язвой, с презрением наблюдал за пьянством жены и сына, но поделать ничего не мог. От такой жизни не только запьёшь.
— А ты ей кто?— голосом пьяной спросила женщина, когда Алексей уже поздоровался с хозяином и представил ему Катюшку.
— Я…
— Он мой брат,— серьёзно ответила девочка, подняв голову и гордо глянув на брата.
— Ты же вчера говорил, что нашёл её,— тихо сказал мужик, непонимающе моргая.
— А это он вчера пьяный был!— ответила за Алексея хозяйка и пьяно засмеялась, обнажая жёлтые зубы.
   Детишки выглядывали из-за юбки, ревностно и недружелюбно рассматривая Катюшку.
— Правильно,— продолжала хозяйка, сверкая заплывшими глазами,— пей, в этом спасение.
   Подросток гоготнул, но вдруг будто поперхнулся от смеха, резко согнулся и спрятал голову за дверь.
— Ты куда, дурак!— кинулась к нему мать.— Кто чистить будет?
   Катюшка спряталась за Алексея.
— Пить-то пьём,— укоризненно говорил хозяин, — а закусывать нечем.
— У, чёрт трезвый,— огрызалась на него жена, похлопывая сына по спине и уводя его внутрь.
   Алексей вдруг резко оживился, поняв слова хозяина, начал рыться в карманах. Вытащил несколько скомканных и помятых цветных бумажек, выложил их на ладонях и протянул мужику. Тот хмуро улыбнулся, накрыл яркие фантики своими большими руками:
— Ты их спрячь. Никому они не нужны. Ими только печку растапливать.
   Жена выглянула из-за двери. Увидев в руках Алексея бумажки, хищно впилась в них глазами, хотела что-то сказать, двинулась было к нему, но невдалеке прогремел гром. Дрогнула земля, послышался звон стекла и грохот обвалившегося здания. Детишки сыпанули в дом. Катюшка крепко прижалась к ноге Алексея. Хозяин взял её за руку и повёл к двери, но она заупрямилась. Алексей присел на корточки, взял в руки Катюшкин кулачок.
— Помнишь, что ты обещала мне по дороге?
— Помню, дорогой мой брат.— серьёзно ответила она.— Только возвращайся поскорей. Я не хочу, чтобы ты снова потерял меня.
   Он поцеловал Катюшку в лоб, поправил на ней капюшон, поднялся. Катюшка послушно пошла за хозяином. Заметив, что Алексей уходит со двора, тот предложил:
— Переждал бы обстрел,— так, как предлагают обычно переждать грозу.
   Алексей махнул рукой, что-то сказал, но не услышал своих слов за очередным лопнувшим где-то совсем близко раскатом. Он только поднял воротник пальто, спрятал руки в карманы, сгорбился,  скорым шагом направился в сторону Реки и вскоре скрылся за поворотом.

   Река не обращала внимания на войну и на вражескую оккупацию. Только она одна свободным потоком втекала в Город и так же спокойно выходила за его границы, ни на минуту его не покидая. Казалось, только по Реке можно прийти с фронта и только по Реке вновь вернуться на войну.

   Ближе к вечеру, когда ещё не начинало темнеть, он возвращался назад, довольный тем, что ему удалось подыскать прекрасный уютный и обжитой подвальчик с тёплой печкой-буржуйкой, который занимала одинокая старушка, никому теперь не нужная преподавательница.
— А ты почему не на фронте?— строгим учительским голосом спрашивала она, как спрашивают обычно прогульщика.
— Я… кх… болел,— обычная отговорка для нерадивого ученика,— я хотел записаться...
   Старуха терпеливо выслушивала его.
— А теперь не могу, — уже смелее произнёс Алексей, подыскав себе твёрдое оправдание.— Со мной ребёнок. Девочка пяти лет. Чудом уцелела после обстрела.
— Ну с ней-то ничего не случится…— старуха помедлила,— в приюте. А ты молодой здоровый парень.
— Вы правы,— согласился Алексей.— но я не могу уйти, пока не устрою её.
   Получив верный ответ, старуха кивнула. Ей необходима была помощь «по дому», поэтому она согласилась принять её от Алексея, предложив взамен жильё, два тёплых одеяла и пообещав обучить девочку чтению.

   Во дворе никого не было. Только возле двери сидел на корточках хозяйский сын. Заметив Алексея, он поднялся, пошёл в дом. Через минуту на двор вышел бледный хозяин и как будто протрезвевшая жена. Хозяин молча кивнул, предлагая пройти за угол. Не понимая, в чём дело, Алексей последовал за мужиком.
   Два шага— две большие бочки со ржавыми подтёками от широких обручей. Ещё шаг— несколько целых ящиков, которые пока никто не употребил в огонь. Ещё— навес, под ним настил соломы, а на соломе лежащая навзничь Катюшка.
   Алексей с облегчением вздохнул и про себя усмехнулся своим глупым страхам. Ничто не говорило о неприятности, к которой он готовил себя, следуя за помрачневшим хозяином. Конечно, с Катюшкой всё в порядке. Ещё немного, и она вскочит и звонко закричит: «Ага! Здорово я тебя напугала, дорогой мой брат!», и рассмеётся таким дорогим, уже родным смехом. 
— Понравился им наш квартал,— глухо сказал хозяин, не поднимая отяжелевших глаз,— каждый день стреляют.
   И, понурив голову, тихо добавил:
— Осколком.
   Алексей молчал. Катюшка лежала, как аккуратно оставленная кукла, которую понарошку уложили спать. Она всё ещё выглядела живой, одетая, как обычно, в треугольное красное пальтишко с накинутым на голову остреньким капюшоном.
— Тебе повезло, дурак.— со злобой в голосе проговорила хозяйка.— Я бы своих лучше при рождении всех передушила, чем смотреть сейчас, как они с голоду пухнут.
   И по-мужицки выругалась. Хозяин поднял было руку, чтобы в знак утешения похлопать Алексея по плечу, но передумал, взял под локоть свою жену, повёл обратно в дом.
   «А мы её ещё и накормили»,— цедила сквозь зубы жена. «Дура»,— донеслось до Алексея. И какой-то шлепок.
   Запах опавшей и подгнивающей листвы мешался с гарью недалёких пожарищ и грохотом орудий.
— Сестрёнка,— прошептал Алексей и проглотил колючий раскат грома.
   «Не нужны, так не нужны»,— мысленно крикнул он и вытряхнул цветные бумажки из карманов.
   Ускорил шаг, уходя со двора. Выглядел он как человек, оказавшийся в непогоду без зонта: снова поднял воротник, сунул руки в карманы, ссутулился и побежал к Реке.



октябрь 2000.
редакция- февраль 2001.