Игра 4

МАЙ. ГОСПОЖА ПЕРЕПИЛКИНА. ШАМПАНСКОЕ.

До Сошествия Великого Баечника, от которого ведется начало байканской новой эры, отдельные племена байкан не имели общей государственности. Наиболее крупными из них были собственно байкане (45%), населявшие северную и центральную часть о-ва Баечника; шутейцы (25%), заселившие большую часть о-ва Энциклопии; свиньянцы (15%), жившие на юге и юго-востоке о-ва Баечника, а также хачинцы (10%) – байканские горцы, обитавшие в горах о-ва Энциклопии. Прочие мелкие племена собирательно именовались осоцинами, каковым термином впоследствии стали обозначать всех иммигрантов и некоренных байкан...
«Байкане как жители Бивня»

Купец Трехдубовый давал званый ужин. Презентация эта была посвящена успешному подъему небывалой партии мореного дуба из трюмов барка “Гордость Байкан”. Судно было потоплено фрегатом Шутовской империи еще во времена Первого Шутовского нашествия невдалеке от байканского порта Фанзовое. Г-н Трехдубовый уже давно прознал, что на судне на этом находился немалый груз дубовых бревен, который за полуторавековой срок должны были вымориться на славу. И вправду, немалые средства, затраченные купцом на розыск и подъем “Гордости Бивня”, окупились сторицей. Такое количество высококачественного мореного дуба давненько не удавалось ввести в оборот. А по сему случаю не грех и празднество закатить. Разумеется, наш купец с женой также вошли в число лиц, удостоенных чести посетить сие мероприятие.

Господин Свистоплюшкин не особливо любил такие шумные сборища. О, нет, купец предпочитал либо работать дома, в уюте своего кабинета, под сенью полок, изнемогающих под тяготой самых различных фолиантов (слева настольная лампа с вделанными в цоколь часами, справа поднос с жареными плюшками и бутылочкой “Можжевелового куста”), либо же встречаться с деловыми партнерами в нешумных заведениях, где можно было и о делах спокойно поговорить, и опять же джина выпить. Тем не менее, когда гонец принес ему официальное приглашение от Трехдубового, он решил принять его, как минимум, по двум причинам. Первой из них было то, что такие презентации являлись едва ли не единственной возможностью для купцов если не всего Бивня, то уж Кукуева непременно, собраться вместе, узнать последние новости, заключить устные соглашения, которые позднее, вполне возможно, перерастут в контракты, да и просто развлечься в приятном обществе. Кроме того, мадам Свистоплюшкина уже довольно-таки закисла в повседневности, и этот выход в свет был для нее шансом встряхнуться. Купец любил свою жену и, поддавшись на ее стенания, решил субботу посвятить светскому рауту Трехдубового.

Итак, господин Свистоплюшкин во фраке, байковом жилете и штиблетах казуаровой кожи, а также держащая его под локоток мадам Свистоплюшкина в своем синем муаровом бальном платье (“И чего б тебе такое декольте на нем срамное вырезать”, – некогда возмущался добронравный муж), выйдя из фиакра, не спеша поднялись по ступеням в ярко освещенную залу. Хозяин их встретил у дверей и, обменявшись парой фраз, препоручил гостей заботам своих слуг. Вновь прибывшие оглядели немалое пространство залы, густо унавоженное большим количеством народу: купцами, промышленниками, финансистами, их женами, дочерьми и любовницами, а также всеми теми, для кого посещение подобных мероприятий составляют одну из основных целей в жизни (“Сегодня у этого господина празднество, завтра у того купца юбилей, а послезавтра, глядишь, вон тот боярин в гости позовет”). Однако меж ними герой наш приметил немалое количество истового купечества, которых он знавал уже не первый год.

Невдалече господин Хреноплясов в обрамлении толпы любопытствующих представлял свой проект хрензантемизации Бивня. В петлице его покачивался симпатичный белый цветочек – видимо, та самая хрензантема. Вонял цветочек немилосердно, и здравомыслящему Свистоплюшкину было просто удивительно, как толпа любопытных может не только любопытствовать, но и просто находиться около этакой гадости. Купец зажал нос и отошел в другой угол залы.

Здесь господин Мухобойкин делился с зеваками соображениями касательно укрепления национальной валюты Империи. Суть его сводилась к следующему. Мухобойкин предлагал опилить края у полушек, превратив их из круглых в квадратные, собранную же стружку использовать на переплавку в новые монеты и, не затрачивая ничего, увеличить число денег в обращении. Господин Свистоплюшкин только головой покачал, услышав сии дерзновенные помыслы, ибо выжившего из ума Мухобойкина воспринимать всерьез было невозможно никакому нормальному байканину. Однако состояние Мухобойкина пока еще было одним из крупнейших в стране, а посему общество его приходилось переносить.

Несколько в стороне от него господин Пропилмонеткин общался с компанией неженатых байканским купцов. Неженатым байканским купцам господин Пропилмонеткин был совершенно неинтересен, однако две его младшенькие дочки – девицы на выданье – притягивали их, как мед ос. Старшая счастливо строила семейный очаг, а прочие оставались пока бесхозными, что крайне волновало их папашу. Девицы Пропилмонеткины томно хихикали в ответ на скользкие шуточки неженатых байканских купцов, однако же честь свою старались блюсти.

Среди прочих Свистоплюшкин приметил: господина Бичеватенького, в обычной своей манере размахивавшего руками пред сонмом его благослушателей; господина Колхозноватича, демонстрировавшего обществу свою новоприобретенную маску галихчо; господина Жирополного, который все никак не мог собрать своих свиней на предмет переписи, в чем и жалился сочувствующим, не находя, впрочем, особого отклика; госпожу Тарабаркину – модную журналистку, находящуюся в переходном возрасте между первой и второй молодостями; и даже господина Пупыренича, который попал сюда вообще неизвестно как, а также ещё пару смутно знакомых личностей, одного с окладистой бородой, другого с бородкой клинышком.

Тут вдруг промелькнули знакомые рогожные эполеты с половниками, над которыми возвышалась характерная носато-усатая guele геншута Колпачинского. “Баечник мой, этот-то откуда здесь взялся?” – изумился купец, смутно, впрочем, припоминая, что на входе в усадьбу боковым зрением заметил парочку стандартных квадратночелюстных стриженоголовых сабантуйных молодцев, стоявших в сени ворот. “Да что ж это такое, – возмутился купец, – куда ни плюнь, кругом одни бригады! Весь Бивень, что ли, по ним с ума сходит? Сплошное безобразие, беспорядок один, понимаете ли!”

Пока купец производил свои наблюдения, мадам Свистоплюшкина покинула своего супруга. Сперва она заболталась с госпожой Балалайкиной о цене на меха, импортируемые в нынешнем сезоне из Чукочаки (муж ее был оптовым торговцем этим товаром), а затем повстречала известную кукуевскую мегеру госпожу Балаболкину, которая попросила у нее взаймы полтора аршина ситца вот уже два года назад, но до сих пор не думала отдавать ни капельки.

Тем временем к Свистоплюшкину подскочил вертлявый фициянт с подносом, полным всяческой снеди, и прогнусавил: “Чаво изволите-с?” Купец для попервоначалу изволил пятьдесят граммов джину. После него жить стало легче, мадам Свистоплюшкина окончательно потерялась в дебрях общения с прочими женами, а г-н Свистоплюшкин все же решил переговорить с г-ном Хреноплясовым насчет взаимовыгодной бартерной сделки, несмотря на хрензантемное fetidite

Но (cherches la femme, mes amis ) тут к нему подошла госпожа Перепилкина. Планы купца тут же были вконец расстроены и исковерканы столь неожиданным вторжением в них оной дамы. Посему, я думаю, будет нелишним описать все относящееся к этой belle femme , подробнее.

Госпожа Перепилкина была украшением высшего общества не только столицы Бивня, но и всей Байковой Империи, Великой Очень. Она была отпрыском одного из старейших, знатнейших и богатейших дворянских родов Империи. Достаточно сказать, что один из самых почитаемых императоров Бивня – Фозэ IV Освободитель – происходил именно из рода Перепилкиных. Мадам была красивой женщиной, этого не отрицал никто. Длинные густые волосы ниже плеч рыжевато-коричневого с искрой цвета, чуть пухлые губки и щечки, черные бездонные глаза, точёно очерченная фигурка да вдобавок и рост заметно выше среднего – классические приметы la femme fatal . Но вдобавок к тому, что госпожа Перепилкина была красивой женщиной, она была еще и умной женщиной. А это редкое сочетание, как известно, образует ядерную смесь. Мадам Перепилкина была председателем правления и фактической хозяйкой “Байканского имперского банка” («БИ-Банка»), который процветал не в последнюю очередь благодаря ее коммерческому таланту.

Купец Свистоплюшкин и госпожа Перепилкина были знакомы уже давно еще с того времени, когда Свистоплюшкин был холостым клерком в конторе своего папаши, а юная Перепилкина постигала науки в Кукуевском университете и уже тогда влюбляла в себя многих. Не один молодой человек был уже у ее ног, что госпожа крайне ловко использовала в своих целях. Не остался в стороне от ее чар и наш герой. Не скроем: в те младые годы у него случился роман с этой diablesse delicieux , непродолжительный, но весьма бурный, после чего они мирно расстались. Перепилкина пошла по жизни далее делать свою карьеру, расстроенные же чувства Свистоплюшкина интересовали ее мало. Некоторое время купец заливал их джином с плюшками, но вскоре на горизонте появилась госпожа Фанзолавкина (будущая Свистоплюшкина), которая уверенно прибрала мятущегося купца к рукам, так что он вскоре позабыл свою defaite d’amour . Несколько лет Свистоплюшкин и Перепилкина не встречались вовсе, но чувства чувствами, а дела делами. С тех пор, как мадам стала заметной фигурой в финансовых кругах Бивня, купцу bon gre mal gre приходилось общаться с ней, протокольно улыбаться и отпускать дежурные комплименты (“Как вы хорошо сегодня выглядите!”, “Как вам к лицу это платье!” и прочие охи-ахи). Разумеется, их отношения носили чисто официальный характер – ни малейшего намека на прошлое. И вот впервые за все эти годы Перепилкина нарушила молчаливый уговор.

 – Добрый вечер, многоуважаемый господин Свистоплюшкин, – обратилась она к нему на первый взгляд протокольно. Однако приметливый купец уловил в ее черных очах те самые искорки, что некогда сводили его с ума.

 – Добрый и вам он такой же, очаровательная госпожа Перепилкина, – машинально проговорил он в ответ, пытаясь сообразить, какую же новую авантюру задумала прелестная банкирша. А та повела разговор на совершенно отвлеченные темы.

 – Скажите, дорогой купец, а какие вы прогнозируете виды на урожай конопли? У меня тут купец Хрючатников кредит просит, а отдать обещает с будущих прибылей от продажи рогожи. Я прямо вся в сомнениях, издергалась просто, не знаю, что и ответить. Огорчать не хочется, а дашь – вдруг конопля не уродится, да и плакали мои денежки? Заём ведь немалый, а ситуация на мировых финансовых рынках не такая и стабильная.

Купец, все еще обдумывавший цели мадам, выглядел крайне скованным, посему в ответ он промямлил нечто нечленораздельное. Дама расхохоталась своим знаменитым смехом, напоминавший перелив серебристых колокольчиков.

 – Ах, господин Свистоплюшкин, какой вы, право, смешной! Aussi amusant ! Да что с вами, в самом деле? Меня, что ли, испугались? – Тут она опять засмеялась и с чисто женской непосредственностью предложила:

 – А хотите шампанского? Garcon! Une bouteille de champagne ! – крикнула она пробегавшему мимо официанту и через мгновение перед ними уже красовалась бутылка великолепного гордевропского “Champagne blanche de la Oyavrique ” и пара хрустальных бокалов. Перепилкина хитро подмигнула купцу:

 – Ну что, mon copain , может быть, вы соизволите угостить даму?

Купец оказался в цугцванге. Конечно, если бы сейчас к нему подошла жена, он бы нашел предлог оставить настырную банкиршу. Однако жены поблизости не наблюдалось, (к чему, похоже, мадам также приложила руку) и ему ничего не оставалось делать, как налить искрящийся напиток в хрустальные фужеры.

Сам купец шампанское, как, впрочем, и прочие газированные напитки, не особенно жаловал. От пузырьков, содержащихся в них, у Свистоплюшкина начинало пучить живот, что отрицательно сказывалось на его работоспособности. Куда с большим удовольствием он предпочел бы стаканчик джину. Однако желание дамы – закон для кавалера, и они, извлекши соприкосновением фужеров тонкий прозрачный звук, так похожий на смех госпожи Перепилкиной, выпили “для поднятия тонуса и всего прочего”, как ехидно выразилась мадам.

Оставим пока нашу парочку болтать, тем более что после бокала шампанского дело это пошло у них заметно легче, и осветим еще один вопрос, к которому нам пока не удавалось подобраться. Проницательный читатель давно уже терзается вопросом: “Почему же автор, описывая байканское общество, называет всех его членов исключительно по фамилиям, ни разу не упоминая их имен?” Вопрос действительно серьезный и давно назревший, а потому требующий столь же конкретного ответа.

Все дело в древних байканских традициях, идущих еще от незабвенного Великого Баечника. Имя у древних байкан являлось категорией, можно сказать, сакральной. Считалось, что никто не должен знать твое имя, ибо, называя тебя по имени, враги приобретали власть над твоей душей. Разумеется, в современной просвещенной Байковой Империи, Великой Очень, все эти поверья и суеверья давно ушли в прошлое, но имена так и не стали употребительными в повседневном общении. Человека можно было называть по имени в кругу семьи, но только если он не старше тебя. Скажем, допустимо было так обращаться к жене, детям, племянникам, но ни в коем случае не к отцу или свекрови. Обращение по имени носило также интимный оттенок, и если вас так называла девушка во время свидания, вы могли быть уверены: она в вас по уши влюблена. В обычной обстановке такое обращение носило пренебрежительный характер. По имени можно было обращаться к представителям низших сословий – трагикам, шутам, бузуям, фициянтам (упомянем их особо, ибо купец Свистоплюшкин не считал это профессией, а относился к ним как к одной из низших каст) и прочим подобным. Если же купец называл по имени другого купца, это расценивалось как явное оскорбление и могло служить поводом если и не для вызова на дуэль, то для всяческого разрыва отношений уж непременно. По этим причинам, разнообразие личных имен в Бивне было весьма невелико. Более трети подданных империи мужеского полу носили самое славное из имен – Глеб, еще примерно половина оставшихся звалась Фролами, Лаврами и Фирсами, прочие же имена были довольно редки. Среди женских имен наибольшей популярностью пользовалось не менее исторически значимое, чем Глеб, имя Ада (к роли Ады Байканиды, она же Святая Кукуня, в истории страны мы еще вернемся), затем шли Нина, Нона и Нана. Итак, завершив трактат о байканских именах, возвратимся же в усадьбу господина Трехдубового и полюбопытствуем, что там происходит.

Веселье было в самом разгаре. Здравицы в честь удачной сделки лились одна за другой. Каждый из выступавших произносил спич в адрес хозяина вечеринки сообразно своим наклонностям. Господин Жирополный указал на важность использования мореного дуба в свиноводстве. Господин Балалайкин эффектно связал дубовую тему с импортом мехов и пушнины. Господин Мухобойкин затянул нудную речь об успехах господина Трехдубового в деле процветания байканского государства, столь долгую, что некоторые гости, отчаявшись ждать ее окончания, потихоньку опорожнили фужеры, и к концу тоста им пришлось наливать по-новому. Господин Хреноплясов, естественно, все дело свел на хрен, так что в итоге стало совсем непонятно, за кого он произносил тост – за хозяина или за себя. Господин Ырыызууснич, которого Свистоплюшкин знал мало, сказал что-то на тему “Роль мореного дуба в увеличении добычи полезных ископаемых”. После него настал черед и нашего героя.

Как уже не раз было отмечено, купец совершенно не обладал талантами ритора или оратора. Однако его самолюбие, подогреваемое несколькими бокалами шампанского изнутри и присутствием госпожи Перепилкиной снаружи, было сильнее. Поэтому господин Свистоплюшкин, чуть откашлявшись, встал и прочитал краткий монолог следующего содержания:

 – Многоуважаемый господин Трехдубовый! Мне приятно до чрезвычайности было получить от вас приглашение посетить ваш гостеприимный дом по поводу вашего успеха. Мне так же чрезвычайно приятно, что дом ваш почтило своим присутствием столь немалое количество столь уважаемых граждан нашей страны. Поэтому я предлагаю тост за вас как за гостеприимного хозяина, удачливого купца и уважаемого члена высшего общества Бивня! Пусть вашему делу всегда способствует успех, и дуб с вами!

Речь купца была встречена “на ура”, а госпожа Перепилкина даже захлопала в ладоши и промурлыкала совершенно уж фамильярно: “C’est si bon, mon petit fleur !” Купец прямо-таки расплылся в улыбке: похвала из этих уст по-прежнему много для него значила. Правда, о ее словах никогда нельзя было сказать с точностью, от души ли они или это всего лишь тонкая игра. Госпожа Перепилкина великолепно умела скрывать свои мысли. Но мигом позже Свистоплюшкин позабыл о ней, ибо слово было предоставлено не кому иному, как господину геншуту Колпачинскому. И тот сказал:

 – Многоуважаемый господин Трехдубовый! Я поднимаю этот бокал за вас как за верного продолжателя дела Великого Баечника. Я поднимаю его за вас как за человека, поддерживающего всех здравомыслящих байкан в их неприятии осоцинов. Я поднимаю его и за всех тех, кто осознал, откуда исходит угроза Бивню и делающих все возможное, дабы угрозу эту искоренить. Мы все, живущие ныне, удостоились небывалого счастья – жить на переломе эпох. Заканчивается юность байканского государства, начинается пора его зрелости и исполнения предназначений. Старая эпоха – эпоха Елеелина, эпоха покорности байкан осоцинам – еще сопротивляется, но рассвет новой эры – эры истинного величия Байковой Империи, Великой Очень – уже стучится к нам в двери. Нынешнее пробуждение байканского национального духа, небывалое единение байкан, свиньянцев, шутейцев и хачинцев, можно заметить повсюду. И подъем этот готовится быть небывало мощным. Поэтому все те, кто из-за своих групповых, этнических или иных меркантильных интересов готовятся оседлать национальный подъем байканского духа при помощи заранее заготовленных политических и экономических моделей, изначально обречены на неудачу. И не просто на неудачу, но и на прямую гибель. Байканская нация стоит на пороге невиданного преображения национального организма. Итак, господа! Выпьем же за нашего дорогого господина Трехдубового, а в его лице за полное очищение нашей Родины от осоцинов и за исполнение всех мужественных свершений, что ей предназначены гением Великого Баечника!

Всеобщее молчание воцарилось под сводами бальной залы в поместье господина Трехдубового, нарушаемое лишь назойливым писком мушки-дрозофилы, нагло бившейся о витраж где-то на северо-западе. Купечество Бивня недоуменно переглядывалось. Очевидно, оно оказалось пока еще не готовым к возложению исторической роли байканского народа на хиловатые плечи господина Трёхдубового и не совсем понималао,какое отношение имеет вышесказанное к нему. Пауза грозила затянуться, но тут из дальнего угла залы раздался пронзительный голос господина Хрючатникова:

 – Да здравствует Бивень! Да здравствует новая эра!

Присутствующие, дабы не усугублять напряжение, встали и присоединились к его патриотическому порыву. Господин Свистоплюшкин, хотя и не питал особой приязни к идеологии геншута (“Крикун, да и только”), тоже поднялся вместе со всеми (“А то в непатриотичности обвинит кто – сабантуйщиков и тут хватает”).

Чокнувшись и выцпив, Свистоплюшкин и тут не преминул заняться любимым делом. Он спросил свою соблазнительную товарку:

 – Скажите, прелестная мадам, а что Вы думаете по этому поводу? Насчет сабантуйных бригад и всего этого прочего?

 Госпожа Перепилкина снова заливисто рассмеялась:

 – Ох, эти мужчинки! Все бы им о политике да о политике! Ну хочется ему поболтать, так пусть его болтает. Хотя, конечно, болтать – это наша, женская, привилегия. А болтливый мужчина как бы и не мужчина вовсе, а так – не поймешь кто.

 – А вы считаете, что это никак не пойдет дальше болтовни?

 – Да вряд ли, mon ami , вряд ли… – протянула финансистка, по своему обыкновению мешая байканские слова с гордевропскими. И тут ее взгляд на мгновение стал насквозь стальным, – qui sait , mon chere, кто знает? Ох, господин купец, не хотела бы я, чтобы все это выросло за рамки болтовни. Если этот bete noire Колпачинский дорвется до власти, тогда нам с вами останется только одно – паковать чемоданы и уезжать за море. Таких там ждут, mon marchand , таких, как мы, там очень ждут. Да Баечник с Вами, господин Свистоплюшкин, чего это Вы так перепугались? Ne faites pas attention , пойдемте лучше потанцуем.

Предложение было очень ко времени, ибо оркестр уже успел заиграть мазурку и начался бал. Однако господин Свистоплюшкин не любил танцевать. Нелюбовь к танцам, как, кстати, и к гордевропскому языку, тянулась у него с детства. Дело обстояло так. В бытность купца подростком папаша выписал ему из Корридонии в качестве maitre des bailes некоего господина Дурноплода. Однако господин сей учителем оказался достаточно скверным, ибо имел склонность к возлияниям народного корридонского напитка – джина. В результате этого уроки танцев юного Свистоплюшкина пошли насмарку. Во время, отведенное для них, maitre закрывался наедине с очередной бутылкой, а молодой купчонок вместо танцулек бегал с деревянной саблей по соседским огородам, гоняя бдечо и казня чертополох да соцветия пижмы. Разумеется, отцу его все это безобразие совершенно не потрафляло. Г-н Дурноплод в скором времени был с позором изгнан из купеческого дома в родные пенаты, успев, однако, познакомить продолжателя семейного дела с целебными свойствами можжевелового произведения корридонских виноделов. Потому-то танцы и джин были связаны для купца неким условным рефлексом. Вот и сейчас, лишь только началась музыка, купцу очень захотелось пропустить стаканчик. Поэтому он вежливо отклонил предложение мадам, которая, нимало этим не огорчившись, тут же подхватила какого-то кавалера и умчалась в танце.

Свистоплюшкин взял у проходившего официанта стаканчик джина с парой плюшек и присел отдохнуть в уголок. Тут к нему опять вернулась жена.

 – А о чем это, милый, вы тут с этой Перепилкиной так мило беседовали? – пытливо спросила она мужа.

 – Да о делах все, о делах. Осень не за горами, а кредиты отдавать надобно, – несколько покривил душой ее муж. Впрочем, госпожу Свистоплюшкину такое объяснение вполне удовлетворило.

 – Mon aimable , ну что это ты все о делах да о делах? Хоть сегодня отдохни чуток, потанцуй поди, – просительно сказала она.

 – Да ты же знаешь, не охотник я до танцев. Веселись сама, а я тут посижу, понаблюдаю.

 – Как хочешь, cherie , только джином сильно не увлекайся, – ответила она и снова куда-то исчезла.

Мазурка кончилась, пары расстались. Оркестр трагиков заиграл мелодию популярного шлягера и солист в колпаке, кривляясь, начал бормотать под монотонную музыку нечто нечленораздельное.

 – Фи, какая пошлость, mon ami, quel voulgarite ! – опять вынырнула из толпы прекрасная банкирша, разгоряченная после танца и от этого еще более соблазнительная. Свистоплюшкин сглотнул слюну. – Друг мой, здесь так жарко, не желаете ли выйти со мной на свежий воздух? Взгляните, какой чудный вечер! Мы с вами так долго не общались, все больше по работе, а ведь хочется иной раз посплетничать. Посидим, поговорим, а между прочим и дела наши обсудим. Насчет кредитов, того, другого. Пойдёмте, пойдёмте!

Купец, по правде говоря, несколько побаивался общаться с Перепилкиной наедине. Зная ее взбалмошный характер, никогда нельзя было предугадать заранее, какой еще фортель она решит выкинуть. Но напоминание о кредитах подействовало: к осени эта проблема для него могла вырасти в черную тучу на фоне пока безоблачного неба. Стараясь остаться незамеченным женой, купец осторожно вышел вслед за банкиршей через боковую дверь во внутренний садик дома Трехдубового.

Вечер и вправду был великолепен. Ветерок едва колыхал листья акаций и смоковниц. Почва, нагревшись за день, отдавала свое тепло воздуху. Легкая дымка стелилась над землей. Сад был напоен пряной смесью июньских ароматов. Хотелось любить и быть любимым.

Они выбрали увитую плющом скамеечку в глубине сада. С этого наблюдательного пункта, расположенного на террасе открывался чудесный вид на вечерний город и Кукуевскую бухту. Море огней, от прожекторов до малюсеньких фонариков, отражаясь в темной воде, дыбилось разноцветной феерией цвета. Невдалеке ярко светилась площадь Ояврика, где в лучах прожекторов возвышалась бронзовая статуя Великого Баечника. Дальше горели огни Кукуевского порта, а еще дальше, за знаменитым Балабольским маяком, мерцали фонарики стоящих на рейде кораблей. Где-то около порта, виднелись факелы сабантуйных бригад, маршировавших на очередной шабаш. Госпожа банкирша уже держала наготове новую бутылку шампанского (чем ввела несколько нетрезвого купца Свистоплюшкина в состояние совершеннейшего изумления), расставила два фужера, наполнила их и, наклонившись к самому уху купца, ласково прошептала:

 – Что же, mon amour , за этот чудесный вечер и за нас с вами!

Изысканный запах дорогих духов, исходивший от мадам, смешивающийся с ароматами ночного сада начала лета, чуть было не лишили нашего купца рассудка. Он внезапно почувствовал себя лет на десять моложе и вспомнил те счастливые моменты, когда они с прекрасной дьяволицей были вместе. Перепилкина томно вздохнула, придвинулась поближе к купцу и ласково попросила:

 – Милый мой, ну почитайте мне стихи.

К сожалению, стихи, наряду с ораторским искусством и гордевропским языком, составляли пробел в образовании купца. Не удивительно, что тот не смог издать в ответ ничего кроме нескольких неясных междометий, чем опять вверг diablesse в состояние серебряных колокольчиков. Но нужно отдать ей должное: она совсем не расстроилась, а, изящно откинув голову назад, полушепотом продекламировала:

Эти сочные звезды – ночные глаза.
Я гляжусь в них и вижу свое отраженье.
Все опутано вечным движеньем,
Невозможно вернуться назад.

Ночь начистила черной плаща бахромой
Миллионы сверкающих гвоздиков-точек.
Это знаки космических строчек.
Пусть вон тот будет мой!

И без паузы, обняв купца, чмокнула его в щечку. Свистоплюшкин, из последних сил стараясь не выходить за рамки дружеской беседы, робко спросил:

– Мадам, вы же насчет кредитов переговорить хотели...

– Ах, оставьте! –притворно возмутилась она. – Какие кредиты? Что вы, милый, этакое говорите? Да неужели нету в вас ни капельки романтики? Неужели вам еще не надоели все эти векселя, договора, дебеты, кредиты и прочее? Наша жизнь ведь так коротка, а хочется любви и счастья. Любовь и счастье, amour et bonheur – разве это не единственное, что нужно каждому из нас? Да разве всякие акты и контракты могут значить хоть тысячную долю этого?!

Купец был наголову разбит столь стремительной атакой финансистки. Он был готов поднять белый флаг и отдаться на милость победительницы. Однако победительница не дала ему даже этого шанса. Она в очередной раз наполнила бокалы шампанским, прижалась к купцу и проворковала на ушко:

 – Pour l’amour et bonheur! Pour vous, Глеб, mon mauvais sujet !

После чего крепко обняла побежденного и страстно его поцеловала...

Легкий бриз дул со стороны Кукуевской бухты, охлаждая разгоряченные чела очарованных этой чудом ночи. В чистом майском небе, как в первый день творения, крупными бриллиантами сияли звезды. Тишина и покой царили в мире. Однако далеко на горизонте начинал сбираться шторм.

ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2001/07/16-45