Стая

"Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас."
(От Матфея Святое Благовествование, 7-6)

 1
 Эту историю, происшедшую не так давно, не знает никто. Она осталась скрытой от всех без исключения средств массовой информации, только столичные власти, кажется, были посвящены в позорный смысл разыгравшейся драмы, и то по долгу службы.Когда же всё закончилось, начальство облегчённо вздохнуло, лишь смутные слухи помотались по коридорам и кабинетам, квартирам и дворам, и затихли вскоре...

 Как-то незаметно из города исчезли бездомные собаки. Конечно, не ахти какое событие: к ним так привыкли, что отсутствие этой жизни, с её нечистоплотностью и публичными свадьбами, постоянным лаем в неположенные часы, нарушением всевозможных правил движения и перевозок,- не слишком повлияло на городское бытие. Наоборот, сначала людям казалось, будто освободились они от давно давящего груза, и от этого стало в городе легче; будто бы и дышать свободнее, и спать спокойнее, и сочувствовать тяготам собачьего быта, растрачивая свои и без того истощённые нервы, теперь не надо. Однако очень скоро впечатление свободы сменилось вполне ощутимым волнением, гнетущим чувством страха, чем-то до селе неведомым и ужасным, нависшим над российской столицей, наползающим на неё с северных окраин.

 Первыми забеспокоились домашние собаки, они стали тревожно вслушиваться в казавшиеся людям обычными звуки города, беспричинно искатьместа укрытия, напряжённо вглядываться вдаль, принюхиваться и рваться с поводков. За ними последовала и другая городская живность. Кошки не покидали домов, сидели большей частью смирно по квартирам, подвалам, словно в ожидании чего-то; по ночам в городе теперь часто кричали вороны, стали сновать крысы по асфальту; в городском зоопарке у всех без исключения животных наметились отклонения в поведении. Ветеринарные клиники задыхались от наплыва четвероногих пациентов, которых люди несли в надежде на избавление своих любимцев от внезапных болезней, однако лекарства им не помогали.

 Постепенно всеобщая тревога охватила и людей, и никакие выступления по телевидению, радио, в прессе экстрасенсов, психиатров, и других компетентных и некомпетентных специалистов не могли сгладить давящего чувства опасности.


...Ещё два или три года назад в одном из стандартных блочных домов, недалеко от Кольцевой автотрассы, прямо возле большого лесного массива, именуемого "Лосиный остров", жил Леонид Петрович Маковский, пенсионер и инвалид, бывший руководящий работник оборонного ведомства. Жизнь Леонида Петровича сложилась несчастливо, что, впрочем, не было заметно. Она была как радующее глаз, но изъеденное червями яблоко.

 Прописан он был в собственной квартире, однако на своей площади не проживал.

 Он не жил с женой, но числился женатым, о чём имелась соответствующая отметка в паспорте.

 Он также имел сына (и это значилось в документах), который не считал его отцом.

 Он имел живущего в Москве брата, но не виделся с ним лет двадцать.
 Он имел немногочисленных друзей, которых даже не мог пригласить к себе в гости; и в банке - десять тысяч рублей, превратившихся в один прекрасный день в бумажки. И только то, что он - парализованный инвалид первой группы, вполне соответствовало записи в справочке, которую ему выдали во врачебной комиссии.

 Пожалуй, ещё одно соответствовало действительности: у него был только один настоящий друг, ротвейлер по кличке Рони, но это уж не было удостоверено ни справками, ни штампами в паспорте.

 Рони так и жил у Маковского с самого рождения, отдавая ему все силы и страсть своего собачьего существа. Конечно, он не знал, каким образом свела его судьба с хозяином. Он и представить себе не мог, что комната в квартире, где они с хозяином жили - как, впрочем, и вся трехкомнатная жилплощадь -, была записана за хозяйкой, той самой ворчливой женщиной, которая каждый раз, когда он появлялся на кухне, встречала его неприветливыми словами. Он и предположить не мог, что хозяйка когда-то очень любила Маковского и между ней и хозяином была взаимная близость, называемая супружеской, хотя официально их отношения оформлены не были. Рони не знал также, что Маковский дал хозяйке деньги на покупку этой самой квартиры и, уйдя из собственной семьи, поселился вместе со своей новой подругой и её дочерью не прописавшись.

 Для Рони это была своя стая, и не взирая ни на какие обстоятельства - ни на немощность хозяина, на ни вечное недовольство и грубость хозяйки, ни на капризы её дочери,- он был призван их защищать. Главой этой стаи, несмотря на физическую слабость, был, конечно же, Маковский. Рони даже в голову не приходило, что этот калека был некогда здоров и имеет какую-то там официальную семью, с которой он когда-то проживал, жену и сына, которых он годами не видел, и что постоянные ссоры и скандалы в стае происходят именно из-за этого.

 Рони не знал, что жизнь Леонида Петровича сложилась не так удачно, как он сам того бы хотел. Виной тому был исключительно характер этого человека: он был самоуверен, не признавал собственных ошибок, любил лишь себя и не прощал нанесённых ему обид. Младший ребёнок в семье, он был непомерно балован в детстве родителями и очень любим старшими сестрой и братом. От этого чуть ли ни с младенчества у него сформировался комплекс избранности, непогрешимости. Он и учился-то в школе на отлично больше из-за того, чтобы учителя не смели делать ему, такому хорошему и всеми любимому какие бы то ни было наставления. Окончив школу с золотой медалью, затем престижный технический вуз с красным дипломом, он, таким образом стал молодым - перспективным, как тогда говорили,- специалистом.
 Как раз накануне распределения на работу выпускников института в семье произошло несчастье: посадили отца. Угодил в тюрьму он то ли за растрату, то ли по чъему-то оговору - юному специалисту и ленинскому стипендиату это было неинтересно. Для него сам факт этот был ужасен, и - как ему казалось - мог повлиять на хорошее распределение. Не мог же он, в самом деле, написать в анкете или даже обмолвиться членам госкомиссии о том, что его близкий родственник осуждён! В этом случае становилось проблематичным устроиться на работу в секретное министерство. К счастью, мать, поддавшись настойчивым мольбам своего чада, пошла навстречу и устроила с отцом фиктивный развод. Распределение прошло успешно, он по всем показателям опередил сокурсников, и ему досталось одно на весь курс место в престижном ведомстве!
 Будучи студентом, Маковский женился. Его жена Марта училась в том же институте, но на другом факультете. Среди девушек факультета она слыла красавицей и большой умницей, и многие приятели Леонида мечтали завоевать её симпатии, но она отдала предпочтение ему, самому красивому и умному из всех. Маковский необыкновенно гордился и этой победой, на личном "фронте". Пока что ему в жизни всё удавалось, и от этого он был счастлив.

Рони не знал, что его хозяин мог быть счастлив не от того, что любил свою жену, а от того, что ему в жизни всё удавалось.

 Однако в обстановке душевного комфорта и семейного счастья Маковскому пришлось пребывать недолго. Жизнь с тёщей пришлась ему не по вкусу. Лидия Захаровна была человеком жёстким и властным. Муж её, генерал, погиб вскоре после войны, и она, работая директором школы, отдавала всю себя не только воспитанию учеников, но и двух собственных дочерей - Марты и Майи, а также вверенного ей учительского коллектива, своей многочисленной родни, и вообще всех тех, с кем она в жизни соприкасалась. В жернова Лидии Захаровны попал и Леонид. Тёща считала его абсолютно неприспособленным к жизни сопливым мальчишкой, не умеющим "и гвоздя забить в доме", и создавала ему и Марте совершенно невыносимые условия своими постоянными поучениями. А когда родился сын, Сашка, притязания Лидии Захаровны на его воспитание были настолько очевидными, что молодые Маковские съехали из генеральской квартиры в комнату в коммунальной, где жила семья Леонида.

 Мать, чтобы уберечь семейное счастье сына, стала часто уезжать к подруге в Новгород. К тому времени старший брат и сестра тоже завели свои семьи и выписались с жилплощади. Отец сидел в тюрьме, и Марта об этом не знала. Если бы она узнала, то семейная тайна Маковских стала бы известна Лидии Захаровне, а последствия этого Леониду представлялись непредсказуемыми.

 Между тем, Марта вслух восхищалась своим мужем, лелеяла его и любила. Сын рос смышлёным мальчиком, был весь в отца. Служебная карьера Леонида Петровича в секретном министерстве в целом была благополучной, он умел угодить начальству, не высовывался и старался казаться скромным, безотказно выезжал в командировки. Вёл активную общественную работу в комитете комсомола. Впоследствии он так и проработал в этом министерстве всю свою жизнь, дослужившись до начальника управления, места работы не менял.

 В общем, казалось, что всё в жизни Леонида Петровича складывается вполне нормально. Однако если бы Рони был уже тогда, и был Маковскому другом, то почувствовал бы неладное. Своей собачьей интуицией, пользуясь положением бессловесного существа, он бы обнаружил, что любовь Марты к хозяину имеет какой-то фальшивый оттенок, что уже на четвёртый год их супружества она стала тайно встречаться с молодым человеком по имени Павел. Она не хотела подавать на развод только потому, что Леонид должен был получить от своего ведомства отдельную квартиру, и рассчитывала, что сделает это после того, как они обустроятся на новом месте. Когда же, наконец, это свершилось, то она начала придумывать способы, как избавиться от своего мужа.

 Маковский часто бывал в отъезеде, воспитанием сына почти не занимался. Он сильно переживал охлаждение жены к своей персоне, но вместо того, чтобы попытаться выяснить причины этого, больше бывать с семьей, предпочитал делать вид, что ничего не происходит, продолжал оберегать своё фальшивое благополучие, которое в конце концов осталось лишь на бумаге.

 Если бы Рони был тогда, он, конечно же, почуял бы в стакане молока, который Марта подала Леониду однажды утром, какую-то отраву и ни вкоем случае не допустил, чтобы хозяин выпил этот стакан и попал в больницу с тяжёлым отравлением. Маковского едва откачали. Доктор объяснил ему откровенно, что это была попытка отравления сильным ядом, действующим не мгновенно, а по прошествии какого-то времени, и что он спасся только чудом.

 Уйдя из семьи, Маковский не подал на развод. Он боялся, что его могут исключить из партии, и тогда на его служебной карьере будет поставлен крест. Он не хотел конфликтовать с Мартой и её окружением, ему казалось, что они способны наброситься на него и сожрать, свети на нет все его усилия по достижению достойного положения в тогдашнем советском обществе. Он просто уехал в длительную командировку, оставив жену и малолетнего сына в новой квартире, совершенно не предполагая, что появится в ней лишь на исходе лет немощным калекой.

 Он представлял свою дальнейшую жизнь совсем по-другому. Он старался быть выше обстоятельств,обходя правила, установленные обществом.

Годы, проведённые на далёком северном объекте, начальником которого Маковский был назначен, стали, пожалуй, самыми для него счастливыми. Здесь, вдали от столичного министерства, он чувствовал себя полностью хозяином положения, руководя огромным коллективом, и лишь изредка выезжал в Москву по наиболее важныи поводам, и в эти приезды дома он не бывал, сыном не интересовался. Для него всё, что было связано с собственной семьей, составляло теперь пройденный и далеко не лучший этап в жизни, омрачённый неприятными воспоминаниями.

 Там, на берегу далёкой северной реки, у Маковского появилась подруга, Людмила. Если б наш ротвейлер обрёл вдруг интеллект, то ощетинился бы на обилие несоответствий, условностей и формальностей, коими наградило себя людской сообщество, особенно в интимной сфере. Считалось, будто лечь в постель, кроме как с женой, ни в коем случае нельзя, будто это противоречит нормам общественной морали; и будто отметка в паспорте, сделанная в отделе актов гражданского состояния, служит надёжной гарантией семейного благополучия. Считалось, что член партии, если на него поступила жалоба от жены, может быть подвергнут взысканию и лишиться руководящей должности как человек с несоответствующими моральному кодексу взглядами на жизнь.

 Между тем, на объекте, где руководителем был Маковский, жизнь протекала в совершеннос противоположной от декларированной на бумаге действительности: разврат и пьянство стали там нормой поведения. Здесь, на территории воинской части, где в служебной гостинице ни один вечер не обходился без умопомрочительных попоек и пьяных дебошей военных и гражданских и почти в каждом гостиничном номере круглосуточно происходили бесстыдные оргии, любовь Маковского к горничной Людмиле, казалось, не могла быть ни чистой, ни красивой. И, всё же, она была таковой. Эта любовь затмилм всю её прошлую жизнь, стала причиной далеко не свойственных его характеру жертвенности, доброты, душевного тепла и внимания к окружающим его людям.

 На объекте, в коллективе, так и считали их с Людмилой и её маленькой дочкой Мариной счастливой семьей. Поэтому для всех стало новостью, когда из Москвы приехал партийный функционер разбираться с моральным обликом Маковского, подробно описанном в жалобе супруги Марты. Функционера удалось убедить в обратном: да, живёт начальник в трехкомнатном "люксе", но вместе с ним никото не проживает; да, приходит к нему горничная убираться и готовить еду, но она живёт не с ним, а на соседней площади вместе с дочерью; да, оказывает начальник объекта знаки внимания Сорокиной, но зовут её не Лидой, а Людой, и т.п., и т.п...Партком ведомства не поверил изложенным в письме фактам и счёл их домыслами. Для Маковского оставалось не совсем ясным только, кто из сослуживцев мог порассказать о пребывании мужа на службе и с какой целью, но он простил неизвестного недоброжелателя, к тому же выяснение этого обстоятельства посчитал для себя опасным.

 Между тем, как человек умный, Леонид Петрович догадывался, что всё это - дело рук недавно уехавшего в Москву на повышение секретаря парткома объекта, который рассчитывал использовать должность на одном из ведущих предприятий министерства в качестве трамплина для занятия места Маковского.

 Если б кто-то плез в вожаки, Рони сразу загрыз того из чувства справедливости.

 Правила в людской стае были другими. Чтобы не будоражить коллективное мнение, Леонид Петрович решил перебраться в Москву, тем более что на протяжении пятнадцати лет работы на объекте ему неоднократно предлагали это сделать, но он отказывался, боясь расстаться со своей новой семьёй, потерять Людмилу и Марину, ставшую ему родной дочерью, да и всю уже привычно сложившуюся счастливую жизнь. Пользуясь доверием министра, он выхлопотал для Сорокиных лимит на прописку в столице в строящемся кооперативном доме, мотивировав это проблемами со здоровьем у Марины. Он отдал Людмиле собственных пятнадцать тысяч на покупку квартиры. Когда Сорокины перебрались на новое место жительства, он и сам вскоре вернулся в родной город, где ему предложили место в министерстве - с перспективой.

 2
 Жизнь шла своим чередом. Леонид Петрович исправно служил в министерстве,занимая ответственный пост. Людмила Ивановна устроилась в детский сад поварихой. Марина училась в школе.
 Казалось, что и ротвейлер Рони ещё не появился на этот свет...

 Года через два после того, как они поселились в Москве, к Леониду Петровичу явилась Марта. Она подошла к нему на улице, как только он вышел из-за ворот своего министерства, направляясь к служебному автомобилю, и потребовала оформить развод. Маковский даже опешил. В его душе, успокоенной семейным благополучием, поначалу ничего не шевельнулось: ни ностальгических воспоминаний, ни вины перед близкими, ни волны давно забытой любви к сыну, оставленному внезапно и навсегда; ни ненависти к Марте, ни даже страха быть вновь отравленным. Единственное, что испытал он в тот момент, было чувство досады и неудобства перед водителем, глядевшим на них сквозь стёкла служебной "Волги", и он жестом попросил водителя подождать.
 
 Они пошли вдоль улицы по направлению к бульвару. Со стороны казалось, будто идёт супружеская пара и мирно беседует. Никому и в голову бы не пришло, как они люто ненавидят друг друга - жена, пытавшаяся отравить мужа, и муж, бросивший свою семью. Леонид желал только, чтобы Марта больше его не трогала, не вторгалась в налаженную за двадцать лет жизнь, не мешала его карьере, ибо он метил в начальники управления, от которого - казалось - рукой подать до замминистра. Соответствующие бумаги на назначение его руководителем департамента были уже поданы, и развод с женой мог только помешать положительному решению этого вопроса в коллегии министерства! Марта вовсе не хотела развода, так же как не хотела разменивать трёхкомнатную квартиру, а свой демарш приняла исключительно для того, чтобы разведать планы супруга. На самом деле она не оставляла помыслов сгноить его прикаком-нибудь удобном случае.
 Так они и побеседовали на нежелательную для обоих тему, и решили ничего не предпринимать, чтобы сохранить приличествующее в обществе положение.

 Если бы Рони знал, какую роль в жизни человека играет бумага, и на какие жертвы люди идут ради этой самой бумаги, он сошёл бы с ума. Он загрыз бы весь аппарат и всю коллегию министерства, работников и загса и суда, обязанных по долгу службы заводить дела на личную жизнь себе подобных! Никогда бы он, сильный и гордый ротвейлер, не позволил себе стать зависимым от каких-то чернильных закорючек, палочек и кружочков, которыми люди покрывают листки бумаги!

 По прошествии времени отношение Людмилы Ивановны к Леониду Петровичу изменилось. Оказавшись в столице, эта простая и грубая от природы женщина, понемногу кравшая зачем-то у подопечных детей детского сада продуктов, посчитала своё положение незаконной жены не соответствующим собственному достоинству и стала требовать от Маковского официально зарегистрировать их отношения. Леонид Петрович противился, объясняя это скверным характером Марты, длительностью и ненужностью бракоразводного процесса. Благодаря своему мужскому обаянию ему многие годы удавалось гасить приступы беспочвенной ревности Людмилы Ивановны буквально ко всему: к Марте, к сыну, к его "бесконечной" работе, где он подолгу задерживался, и из-за которой практически никогда не брал отпуска.

 Больше всего он был привязан к Марине,он её баловал, покупал дорогие игрушки, сладости, наряды,всегда занимался с ней в свободное время, помогал делать уроки, водил в зоопарк, цирк, театр. Эта привязанность была своего рода компенсацией за нереализованную, оборванную любовь к сыну. Марина души в нём не чаяла и, когда выросла, окончила институт иностранных языком и стала преподавателем, и затем, выйдя амуж, навсегда сохранила к нему нежные чувства.

 Несмотря ни на что любовь Людмилы к Леониду угасала. Постепенно некогда глубокое чувство перешло в жалость к этому нескладному человеку, ревность сменилась раздражением, а нежность - заботливостью. В конце концов, это сожительство переросло для Людмилы Ивановны в ежедневную мало приятную обязанность.

 Шли годы. Леонид Петрович вышел на пенсию, оставшись вдвоём с когда-то любимой женщиной в трёхкомнатной , обставленной, оборудованнной по последнему слову техники квартире на краю города, имея казалось бы всё, что нужно для безмятежного отдыха: садовый участок в десять соток, гараж, машину, персональное денежное довольствие, и прочие атрибуты заслуженного и вполне обеспеченного человека,- всё, кроме любви к нему близких.
 
 Было это как раз в канун краха советской системы.

 Для Рони, взиравшего ли с надеждой в промозглых сумерках на бесконечный сонм московских окон, или окопавшегося в сугробе в какой-нибудь подворотне, сновавшего ли среди пассажиров в метро, укрывавшегося от дождя и снега на помойке в листах картона, или охранявшего по доброй воле железнодорожную платформу - чтобы заметили и накормили - да мало ли! - для Рони, в глазах которого не было бы и намёка даже на скрытый упрёк людям за всю эту несчастную и обглоданную жизнь, смысл происшедших общественных перемен был бы непонятен.

 Но, он ещё не явился в этот мир.

 Всё рухнуло, и всё фальшивое, что зрело в недрах советской системы, приобрело ещё более уродливые формы, чудовищные очертания. Места партийных функционеров в системе власти заняли алчущие ведомственные бюрократы, стремившиеся заработать везде, где только можно; реформа выплеснула на улицы тысячи никому не нужных работников министерств, научно-исследовательских институтов, выпускников вузов, демобилизованных солдат и отставных офицеров. В поисках средств к существованию люди кинулись делать деньги: создавать фирмы, организовывать банки и финансовые "пирамиды", налаживать связи за рубежом и открывать торговлю. Другие - использовать свои способности в бандитской среде. Третьи - отдавать своё тело на продажу. Четвёртые - создавать благотворительные фонды, чтобы прокормить самих себя, а не толпы обездоленных и униженных. Кругом царил обман и отсутствовала взаимная помощь.

 В этом кошмаре совсем ещё не старый Маковский поначалу держался. Как и многие пенсионеры, он большую часть времени проводил на садовом участке, приобретённом и обустроенном Людмилой на его средства, где ничего своими руками не делалал, а отдавался воспоминаниям, чтению газет, просмотру телевизионных программ и обличению властей в разговорах с соседями. Единственное, что по-настоящему доставляло ему удовольствие на даче, был приобретённый лет десять назад автомобиль "Жигули", который он постоянно совершенствовал, перебирал, доводил до кондиции, реализуя тем самым свои изобретательские способности. Людмила ворчала, в глубине души она давно уже с трудом терпела своего сожителя, при этом старалась скрывать свои подлинные чувства, меньше общаться с ним, и внешне это проявлялось в повышенной раздражительности и нервозности в те нечастые минуты, когда она вынуждена была обсуждать с Маковским какие-либо вопросы. В сущности, считала она, он всё для неё сделал и уже был не нужен.

 Годы ничему не научили Леонида Петровича. Он по-прежнему был излишне самолюбив и имел большое самомнение. Он никому ничего не простил, в особенности своей жене, Марте. Он никому не был ни за что благодарен, считая, что, наоборот, все должны быть благодарны только ему, в особенности Людмила и Марина. Тем не менее, он всё ещё питал иллюзии, что любим многими, из своего окружения последних лет, в том числе и теми, с кем он десятилетиями не виделся, - сыном, членами семьи брата, теми, кого он продолжал считать друзьями, и кто так и не понял этого, так как он не был внимателен к друзьям.

 
 В один жаркий летний день жизнь Маковского изменилась. Она стала той жизнью, какую познал Рони, не ведавший какой-либо другой, потому что просто считал, что всё так и должно быть: хозяин - добрый калека, хозяйка - строгая кормилица, а все остальные - члены общей стаи, в котрой всё путём, всё в порядке вещей.

 Вообще-то в субботу с утра Леонид Петрович даже не помышлял ехать в Москву. За завтраком он смотрел по телевизору комедию "Берегись автомобиля!", намереваясь вечером пригласить соседа посмотреть футбольный матч. Однако что-то случилось с электропроводкой, и как раз на словах: "...ты вообще на свете живёшь по доверенности - машина на имя жены, дача на моё имя... Ничего у тебя нет! Ты голодранец!" - экран погас.

 Ближе к обеду стало ясно, что вечерять придётся без телевизора и при свете керосиновой лампы. Поэтому Леонид Петрович засобирался в Москву, завёл свою "восьмёрку", заправил бензобак, перелив в него две оставленные про запас в чулане канистры, и выехал около четырёх часов пополудни, даже не предполагая, что здоровым и полным сил человеком ему оставалось быть всего навсего полчаса.

 Ничто не предвещало беды. Освещённый солнцем путь был свободен, и Маковский давил на газ, развивая под сотню. Только вдали казалось неспокойно. Там, где дорога поднималась в гору, за посёлком Обухово, там, над массой рассекаемого лентой раскалённого шоссе леса, нависла огромная сизая туча. Лёгкая дымка, размытость дальнего плана, несшиеся над землёй клочья облаков, грозовые раскаты и отблески молний вдали свидетельствовали о том, что километрах в трёх свирепствует сильнейшая буря.

 Однако, вопреки осторожности, Леонид Петрович даже не снизил скорость, он так и влетел в этот поток дождя и града, где совершенно потерял управление машиной. Автомобиль понесло по скользкому асфальту на встречную полосу, где от столкновения с грузовиком его швырнуло в кювет. Маковский вылетел сквозь лобовое стекло и от удара о какой-то пень, или корягу, или камень весь поломался и получил черепно-мозговую травму.

 Всё это он узнал уже позже, в больнице от следователя, приходившего для выяснения обстоятельств дорожно-транспортного происшествия. Состояние Леонида Петровича было плачевным: от травмы головы у него развился отёк мозга, и отнялась левая сторона. Две недели он пролежал в коме. Только на восемнадцатый день к нему вернулась память, и он смог давать показания. Поразительно, что даже в этой ситуации, в которой его собственная неосторожность сыграла такую зловещую роль, он считал виновником аварии водителя встречного грузовика, хотя объективные данные этого не подтверждали.

 Людмила Ивановна в больницу долго не показывалась. Она хватилась своего сожителя, явившись на дачу через неделю. Затем кинулась разыскивать, однако когда увидела его в далёком загородном стационаре с такими ужасными травмами, перспектива остаться один на один с этим пожизненным инвалидом представилась ей более кошмарной, чем увечья Леонида Петровича. Поплакала, порыдала, но - делать нечего - стала навещать, выхаживать; во многом благодаря её усилиям Маковский стал постепенно поправляться, к осени стал даже передвигаться с палочкой, и его выписали домой.

 Как раз в это время и появился Рони. Совсем ещё маленький, несмышлёный, тыкающийся мордочкой во всё ласковое и тёплое, он сложился в комок в ногах накрытого пледом Леонида Петровича и немедленно заснул. Маковский проникся к нему подлинной нежностью, и, поскольку Людмила Ивановна молчаливо не одобряла живность в квартире, превозмогая боль, взялся сам ухаживать за Рони, выгуливать его два раза в день, покупать для него продукты в ближайшем магазине и возить на прививки.

 Постепенно Маковский проникся уверенностью, что вовсе не врачи вытащили его с того света, и совсем не Людмила Ивановна выходила его, а Рони, потому что только он, этот пёс может быть впервые за всю жизнь Леонида Петровича, заставил его принизить значение собственного "я", приглушить в себе эгоистические устремления и направить слабеющие жизненные силы другому живому существу, пусть это был не человек, а собака. Удивительно: от этого Леонид Петрович сам не только не убавил, но и прибавил собственного здоровья, стал чувствовать себя значительно лучше, хотя и передвигался с трудом.


 3
 Как-то раз хозяйка была особенно сердита. Рони даже не понял, чем уж он так провинился и за что получил оплеуху: ведь сидел тише воды, ниже травы на своём коврике в углу комнаты, охранял утренний сон хозяина и только пошёл на кухню, чтоб посмотреть, всё ли там в порядке; и есть-то не просил, даже не хотелось.
 - У-у-у морда, - огрызнулась она - Чё те тут надо? Проваливай!
 Рони подошёл, желая примириться, ткнулся к ней в халат и тут получил по лбу такую затрещину, что вмиг всё добродушное настроение его пропало. Он зарычал и стал что есть духу злобно лаять на Людмилу, да так угрожающе, что она завизжала, плюхнулась грузным свои телом на стул, боясь двинуться с места.

 На шум приковылял хозяин.

 - Что случилось? Рони, марш на место! - схватил его здоровой рукой за холку и выволок в кородор, закрыл дверь в кухню.

 Рони не унимался, ведь хояйка могла таким же образом обидеть и Маковского, рвался в дверь, царапая когтями по стеклу.

 - Рони! Фу! Прекрати сейчас же. Дай нам поговорить!
 
 Рони улёгся под дверью и только рычал, вслушиваясь в разговор хозяев.

 - Послушай, что он тебе сделал? Оставь его в покое, наконец! - говорил Маковский.

 - Это ты оставь меня в покое! Развёл зверинец, тоже... и жрёт как слон, денег не напасёшься,- отвечала хозяйка.

 - Ну мы же с тобой едим, и ему нужно...

 - Сравнил жлпу с пальцем. Слушай, уматывайте вы оба отсюда. Надоели.

 - Кстати, хотел попросить у тебя в долг тысяч пятьдесят до завтра. Надо купить ему поесть.

 - Что?! Ты что, охренел совсем? И где только наглости набрался. У меня есть всего сто пятьдесят до пенсии...

 - Послушай, Люда, я сниму завтра с книжки, тебе отдам. Неужели за всё то хорошее, что я сделал, я не могу попросить у тебя... в конце концов, я же не на водку прошу...

 - Я сказала: уматывайте. Ни копейки не дам. Не проси. Иди, проси у своей Марты, может она даст...

 - Ты думаешь, что говоришь-то?

 - Это ты о себе подумай. На себя посмотри: дожил до седых волос, еле ходишь, а ни кола, ни двора. Жизнь-то свою профукал, вот и расхлёбывай теперь сам!
 - Для тебя всё старался.
 - Это ты-то для меня старался!? Сколько раз говорила тебе: подавай на развод с Мартой, чтобы всё как у людей, всё как положено, а ты...

 Маковский поднялся со стула, двинулся вон.

 - С тобой не о чем разговаривать. Пойдём, Рони, сами себе найдём на пропитание, - Он только приоткрыл дверь из кухни, а радостный Рони уже помчался за ботинками для хозяина.
 Они вышли на улицу и бесцельно побрели по пустынному весеннему двору. Хозяин был особенно расстроен, и Рони хотел поднять ему настроение хотя бы своим смирным поведением, что было нечасто.
(для продолжения чтения зайдите через главную страницу автора)