Верно люди говОрют

Верно люди говОрют. Любовь слепа. И как я могла слюбить это чмо?   Фу-у-у-у, ну и воняет... Никак помер? Да нет, этот ишо меня переживет. И ведь сволочь, как подмазался, как подмазался. «Люблю, Вас, Лида, до бес памяти. До белого каления, до чертиков. Даже жить  без  Вас не могу. А посему давайте жить вместе» Вот, гад,  и тут же  переехал. Барахла понатаскал, как вокзал какой-то. Присесть негде. И ведь обженил, зараза. И что мне не жилось одной? Вставала когда захочу, ложилась – тем более, с кем захочу. А теперь, даже поговорить не дает. Сразу за кулаки. Вся в синяках, как гриб какой-то. Хоть бы пудры купил  или крему, замазать. Перед людями стыдно. Вставай, говорю. Жрать готово. ПельменИ будешь? Что? Водки ему подавай. Ишь, выискался, прынц Датской, водки ему в семь утра. Обойдешься без водки. Чайку попьешь.  Чаю, говорю, попьешь, с пельменЯми. Капустными. Чаво? А где ж я тебе мясо возьму? Ты его принеси, я и сварю. И пельменИ, и  борщю ухваристого. Чтоб шибко жрать одного хвальника мало. ДеньгУ надо. Давай, вставай, робить пора. Вон  и солнышко полетело. Небушко чистое, гладенькое. Так что, вставай, хватит валяться.

Знаю, знаю, что болит. У кого нынча не болит. У меня вон, глаз как притек. Аж моргать больно. А все ты, ревнивец хренов. Что мне теперь и не поговорить с людями? Может мы о погоде, о политике сгуваривали. А ты, сразу: «Изменщица, изменщица»! Можно подумать я не знаю, чем ты с Зинкой на той неделе занимался. Морды вон каки довольные были. Да и орала она так, что аж на улице слышно было. А мне не жалко. Честно слово, не жалко. Для подруги, тем более. Ей приятно, и тебе всё не скучно. Главно, чтоб заразы не принес. А то нынча лекарств не напасешься. Вон Колька Вохрутаев, какой мужик золотой был. А как в карты играл. Не глядя. С закрытыми глазами. А ведь как сгорел. Три недели и все. Иссох. Уж больно страдал. Все плакал. Я ему уколы делала.  Ты не смотри, я в медицинском два года отпахала. У меня рука легкая, все говорют.
Не-е-е, не встает, зараза. Пить, говорю, меньше надо. Я вон, уже два дня не пью, и хорошо. Голова не болит и во рту не сохнет. Не сохнет, говорю.  Совсем оглох, сволочь. Хоть бы пенсию выхлопотать, каку. И то подмога. Скоро холодать будет. А отопленья фигу. Замерзнем тут. Околеем, как пить дать, околеем. Как собаки какие. Им и то в подвале всё теплее. Прижмуться к друг дружке и греються. Что ишо надо? Видно нет в жизни шастья. Надо было мне в институт идти. Сейчас бы выучилась на доктора. Сидела бы в белой шапочке. И халатике. Всё рецептики вписывала. А в обед чаю с карамельками кушала. И была бы вся чистенькая, чистенькая. И мужиков по очереди допускала. Сперва один, потом второй. А не скопом. Ладно, хоть теперь полегче стало. Все таки замужня баба. Как никак семья. Может и детё сродим. Лишь бы бок не болел. А так – раз плюнуть. Кроватку Зинка отдаст – ейный  недолго прожил, всего полгодика. Так она дура, сама виновата, говорили же, что к доктору его надо. С гриппом не шутют. А она горчишники, горчишники. Угробила пацаненка, стерва. Все мы, бабы, стервы. И это хорошо. А как без этого. Как без этого, говорю.  Чего, чего? Любови ему захотелось. Счас, разбежалась. У меня, может сегодня дни. Критические. Нельзя, говорю, мне сёдня. Ой, отлезь, зараза. Вань, не надо. Поешь, сперва. А потом и любовничать будем. Я пельменЕй сготовила. Твоих любименьких. Хош, в постель принесу? Хош? Я мигом. Ты не вставай, я по-быренькому. Уже бегу, Ванюш, бегу родимый, бегу.