Приметы и религия в жизни Пушкина. 4 Пророк

V Пророк
В конце ноября 1825 г. Пушкин узнал о смерти Александра I. Новость эта была настолько неожиданна, что сначала удивила его, а уж потом обрадовала. В своих письмах к друзьям он не мог скрыть охвативших его чувств и, вспоминая cтроки "А. Шенье", писал Плетневу: "Душа, я пророк, ей-богу, пророк. Я "А. Шенье" велю напечатать церковными  буквами во имя отца и сына ..."
Вся Россия присягнула Константину Павловичу, но он не торопился принимать корону и жил в Варшаве. А его младший брат Николай, находясь в Петербурге, нервничал. Ведь государство было завещано ему. В Сенате даже хранилось отречение Константина. Правда, оно было написано несколько лет назад и для придания захвату власти хоть видимости закона, требовалось подтверждение этого документа, а подтверждать его Константин не хотел. Это порождало самые невероятные слухи, и столица жила в напряженном ожидании. В такое время мало кто заметил бы появление в Петербурге ссыльного поэта, а ему так хотелось пройтись по знакомым улицам и встретиться со старыми друзьями... И он решил рискнуть. Конечно, подорожную***** ему никто не даст, но ведь чиновников можно и обмануть. Александр Сергеевич подделал "билет", в котором удостоверял, что посылает по хозяйственным делам двух дворовых людей и просит "господ командующих чинить им на заставах свободный пропуск". Под видом одного из дворовых он собирался поехать сам.
Остановиться он предполагал не в гостинице, а у кого-нибудь из знакомых, лучше всего у такого, который редко бывает в обществе, мало принимает у себя и ведет замкнутый образ жизни. Такой приятель у Пушкина был – это служащий Российско-Американской компании, поэт, приглашавший к себе только близких друзей,– К. Ф. Рылеев. Правда, Александр Сергеевич  никогда не виделся с ним, но в письмах они обращались друг к другу с такой откровенностью, которую только можно было доверить российской почте.
А если даже правительство узнает о поездке, оно не должно его наказать, потому что обычно новый монарх начинает царствование с милостивого манифеста. После длительных сомнений Пушкин приказал закладывать лошадей и когда всё было готово, отправился в путь. Но как бы он не успокаивал себя, нервы его были напряжены: все-таки он нарушал запрет Александра I и обманывал правительство, а это не поощряли даже самые либеральные власти.
Не успел Александр Сергеевич выехать с усадьбы, как заяц перебежал ему дорогу. Это была плохая примета.
А вскоре он увидел, как навстречу идет монах-расстрига.
Опять плохая примета!
Для возбужденного сознания Пушкина этого было уже достаточно. Видно, сама Судьба противится его поездке, а с нею бороться опасно. Поэт велел поворачивать домой. Лучше уж подождать решения своей участи здесь, в Михайловском.
Напряжение спало, он успокоился, а отдачей после пережитого волнения был необычайный взлет  его творческой фантазии. На одном дыхании он создал поэму "Граф Нулин".
Светлые строки, написанные 14 декабря, звучат резким диссонансом кровавым событиям, происходившим в это время на Сенатской площади. Через несколько дней Пушкин переписал поэму начисто и пошел с ней к своим тригорским соседкам. Барышни с восторгом слушали новое произведение, а когда все уселись пить чай, горничная сказала, что из Пскова вернулся повар Арсений. Он ездил за продуктами, но ничего не купив, «в переполохе», прискакал обратно. Его тотчас же позвали и стали расспрашивать. Из его бессвязных фраз можно было понять, что в столице бунт, солдаты патрулируют все дороги, а разъезды и караулы мешают свободно передвигаться по городу.  Арсений с трудом выбрался на заставу, нанял лошадей и поспешил домой.
Пушкин, слушая рассказ повара, всё больше бледнел. Соседки с трудом вытянули из него признание, что восстание организовали члены Тайного Общества, в котором были его друзья. Вернувшись в Михайловское, поэт уничтожил большую часть своих дневников и писем. Много лет спустя он писал: "При открытии несчастного заговора я принужден был сжечь свои записки. Они могли замешать многих и могли бы умножить число жертв.  Не могу не пожалеть об их потере. Я в них говорил о людях, которые сделались историческими лицами, с откровенностью дружбы и короткого знакомства".
Начались многочисленные аресты, но Пушкин, не  чувствуя за собой вины, надеялся на милосердие нового монарха. Он даже просил Жуковского помочь ему выбраться из деревни и, явно рассчитывая, что Василий Андреевич покажет письмо Николаю I, писал: "Вступление на престол государя Николая Павловича даёт мне радостную надежду. Может быть, его величеству угодно будет переменить мою судьбу. Каков бы ни был мой образ мыслей политический или религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку".
Василий Андреевич не разделял пушкинского оптимизма. Он, правда, ходатайствовал перед царем за ссыльного поэта, но безрезультатно и, хорошо зная обстановку в Зимнем, отвечал другу: "Ты ни в чем не замешан, это правда, но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством."
А Вяземскому и вовсе было не до хлопот: у него умер трехлетний сын и князь очень тяжело переживал потерю первенца. Он проболел несколько недель и никуда не выезжал из подмосковного имения, а когда вернулся в Петербург, узнал о смерти еще одного близкого человека – Н. М. Карамзина. При таких обстоятельствах обращаться с просьбой к Николаю I у Вяземского не было ни сил, ни желания, а чтобы выразить своё участие в судьбе друга, он посоветовал Пушкину написать государю письмо "искреннее и убедительное ... и обещать впредь держать язык и перо на привязи"..
Это был дельный совет. Александр Сергеевич понимал, что друзья правы и после долгих колебаний обратился к царю сам. Упор он сделал на "неизлечимую" болезнь, существование которой подтвердил знакомый медик. Приложив к посланию эту липовую справку, Пушкин отправил императору письмо:
"Всемилостивейший государь!
В  1824 г., имев несчастие заслужить гнев покойного императора легкомысленным суждением касательно афеизма, изложенном в одном письме, я был выключен из службы и сослан в деревню, где и нахожусь под надзором губернского начальства.
Ныне с надеждой на великодушие Вашего императорского величества, с истинным раскаянием и с твердым намерением не противуречить моими  мнениями общепринятому порядку (в чем и готов обязаться подпискою и честным словом) решился я прибегнуть к Вашему императорскому величеству со всеподданейшей моею просьбою.
Здоровье мое, расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требует постоянного лечения, в чем и представляю свидетельство медиков: осмеливаюсь всеподданейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие края.
Всемилостивейшиий государь,
Вашего императорского величества
верноподданейший
Александр Пушкин".
Поэт отправил это письмо 11 мая и стал ждать ответа. Он ждал, когда ходил к друзьям в Тригорское; ждал, когда катался верхом; ждал, когда сидел в своем кабинете, склонившись над чистым листом бумаги. Где бы он не находился и что бы он ни делал, он ждал.
Прошло 5 месяцев. Уже состоялся суд над декабристами, были названы виновные и объявлен приговор, а монаршего ответа всё не было.
Только 4 сентября в Михайловское прискакал фельдегерь со специальным поручением: привезти Пушкина в Москву. Но для чего? Если Николай  хотел вернуть его из ссылки, он мог дать распоряжение генерал-губернатору Пскова, а не гонять чиновника в такую даль. Если же собирался его наказать, то Пушкина повезли бы в кандалах, арестантом.
Арина Родионовна, увидев  волнение своего воспитанника, заплакала навзрыд. Александр Сергеевич стал утешать её: "Не плачь, мама (он её мамой называл), царь куда ни пошлет, а всё хлеба даст".
Но старушка не унималась. Пушкин обнял ее, трижды поцеловал и сел в коляску.
Фельдъегерь гнал лошадей целый день. Лишь поздно вечером путешественники остановились на почтовой станции. Но спать Пушкину не хотелось: он думал, как его встретит новый император. Ведь поводов для недовольства у Николая I было более, чем достаточно. Маловероятно, что царь отправит его в новую ссылку, но как знать? Во время следствия над декабристами иногда страдали даже те, кто на дружеской пирушке высказывал не очень трезвые мысли. И если Николай все-таки сошлет его в Сибирь, тогда...
Пушкин встал и зашагал по комнате. А что тогда? Что может сделать мелкий чиновник с Российским самодержцем? Ничего!
Александр Сергееевич остановился и повторил вслух: Ничего! А вот поэт может и слово поэта останется потомкам.
Он подошел к столу, взял перо и, пододвинув к себе чистый лист бумаги, начал писать:

Духовной жаждою томим
В пустыне мрачной я влачился, –
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.

Слова ложились почти без помарок. Затруднение вызвала лишь концовка, но после многочисленных исправлений он написал и её:

Восстань, восстань пророк России,
В позорны ризы облекись,
Иди и с вервием на вые
К убийце гнусному явись.

Если встреча с самодержцем окончится неблагоприятно, он отдаст это стихотворение в руки Николая I. Приняв решение, Пушкин успокоился, когда стихотворение было закончено, Александр Сергеевич переписал его начисто, заменив слова "убийце гнусному" первыми буквами – "У. Г." Положив этот опасный листок в карман, Пушкин невесело усмехнулся: как бы не сложилось его будущее, свою судьбу он предсказал правильно. Несколько месяцев назад он писал друзьям в стихотворении "19 октября”:

Предчувствую отрадное свиданье,
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год и я явлюся к вам!

Предсказание это наверняка сбудется. Простит его царь, значит, в столице он увидит тех, кто остался после грозной бури, не простит – значит, в Сибири встретится с теми, кто пострадал. И там, и здесь он будет среди своих, но лучше здесь, чем там.
По мере приближения к Москве мрачные мысли отступали всё дальше, а когда тройка въехала в столицу, сердце Пушкина учащённо забилось. Он не был здесь 15 лет и теперь жадно глядел по сторонам.
Первопрестольная совершенно изменилась. В ней уже не чувствовалось азиатской пестроты, которую он видел в детстве, когда "богатый чудак выстроит себе на одной из главных улиц китайский дом с зелеными драконами, с деревянными мандаринами под золочеными зонтиками. Другой выедет в Марьину рощу в карете из кованого серебра 84 пробы. Третий на запятки четвероместных саней поставит человек 5 арапов, егерей и скороходов и цугом тащится по летней мостовой". После войны с Наполеоном Москва уже не та, совсем не та...
Он не заметил, как оказался у дежурного генерала, а затем, после короткого ожидания, был приглашен к императору. Александр Сергеевич был в дорожной одежде, ему не дали даже возможности привести себя в порядок, а ведь это была его первая встреча с новым царем и важна была любая мелочь, тем более, что пристрастие Николая I к аккуратности было общеизвестно. Пот выступил у Пушкина на лбу, пока он поднимался по лестнице. Он вынул платок и вытер испарину. Листок с «Пророком» упал, но поэт в волнении не заметил этого. Он думал о том как встретит его Николай Павлович.
   Император был настроен доброжелательно. Он с нескрываемым любопытством рассматривал Пушкина. У него был большой опыт общения с умными и порядочными людьми и он знал, как надо себя вести, чтобы им понравиться. А на Пушкина он непременно хотел произвести хорошее впечатление. Именно теперь ему надо было сделать первого поэта России своим единомышленником. Они начали говорить и, увлекшись беседой, провели в царских покоях гораздо больше времени, чем предполагал Николай. Император рассказал о своих планах преобразования России, а в заключение разрешил Пушкину жить, где вздумается и объявил полное прощение. За закрытыми дверями, без свидетелей царь мог позволить себе откровенность с поэтом, но когда он вышел к своим подчиненным, то вновь стал главой государства - роль, которую принял на себя вместе с короной.
– Вот вам новый Пушкин, – сказал Николай I приближённым.
Александр Сергеевич как на крыльях полетел к выходу. Ему не терпелось поделиться своей радостью с друзьями. Душа его пела и он с трудом сдерживался, чтобы не перепрыгивать через несколько ступенек. Вдруг он увидел аккуратно сложенный листок, который показался ему знакомым. Он нагнулся, поднял его и обомлел: это было крамольное стихотворение. Поэт быстро сунул его в карман, а потом, уже в спокойной обстановке, переделал последнюю строфу:

Восстань, пророк, и виждь и внемли,
Исполнись волею моей,
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.

Как и предсказывала гадалка, вторая ссылка поэта окончилась. Он оказался на свободе.
А ведь всё могло сложиться и по другому. Если бы, несмотря на предостережения Судьбы, он всё-таки поехал бы в Петербург, то остановился бы у Рылеева и попал бы как раз на знаменитое заседание бунтовщиков, а на следующий день вышел бы с ними на Сенатскую площадь.
Приметы, приметы, приметы...
 
Татьяна верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям,
И предсказаниям луны.
Её тревожили приметы,
Таинственно ей все предметы
Провозглашали что-нибудь,
Предчувствия теснили грудь.
Жеманный кот, на печке сидя,
Мурлыча, лапкой рыльце мыл;
То несомненный знак ей был,
Что едут гости. Вдруг увидя
Младой двурогий лик луны
На небе с левой стороны,
Она дрожала и бледнела.
Когда ж падучая звезда
По небу темному летела
И рассыпалася, – тогда
В смятенье Таня торопилась,
Пока звезда еще катилась
Желанье сердца ей шепнуть.
Когда  случалось где-нибудь
Ей встретить чёрного монаха
Иль быстрый заяц меж полей
Перебегал дорогу ей,
Не зная, что начать со страха
Предчувствий горестных полна,
Ждала несчастья уж она.

*****Подорожная - документ, удостоверяющий право на поездку.




Уважаемые читатели!
Недавно у меня вышла книга "Римские каникулы", которую можно приобрести:
http://www.wwww4.com/com/?bn=8651428
Мой роман «В старом свете» вошёл в "длинный список" премии им. Бунина 2015 г. Первая глава романа размещена на этом сайте. Приобрести книгу можно на OZON.RU:
http://www.ozon.ru/context/detail/id/29727272/
Жители США могут приобрести книги у автора. Цена $10 с пересылкой. Адрес: v_vladmeli@mail.ru