2. 718

2.718

!!! Этот роман разбит на главы, внесены небольшие исправления и добавлено несколько строк в разных главах
Роман по главам: http://proza.ru/2022/02/05/1270


То, про что написано в этой работе, посвящено изучению свойств необычного числа, которое лежит в основе мироздания.  Это число- основание натурального логарифма 2.718... В чем его необычность?  Подумайте, ведь неспроста самое близкое к нему целое число 3 является священным во многих культурах.  Целое число, наиболее близкое к квадрату основания натурального логарифма- это число 7.  Стоит ли говорить о том, что и число 7 тоже священно?
Достаточно вспомнить поговорки про число 7, вспомнить что для большинства живых существ число 7- это предел эмоционального восприятия чисел, за которым идет рациональное восприятие, доступное уже только человеку .
Квадратный корень из основания натурального логарифма- это известное из теории архитектуры и рисунка золотое сечение.  Стоит ли продолжать доводы в пользу необычности основания натурального логарифма? Этому числу посвящен данный роман, и сколько бы не было на его страницах секса и насилия, на самом деле здесь исследуется один вопрос- в какую сторону- в большую или меньшую округлять основание натурального логарифма.
Действие романа  происходит или в одном из параллельных миров, или в очень удаленном мире, и не стоит искать на страницах романа аналогии с нашими земными делами, хотя такие аналогии, безусловно, есть.
Книга 1
Часть 1
Глава 1
Остров Барк
В далекие времена в одном из многочисленных миров на жарком засушливом юге одного из материков существовало несколько царств.  Царства возникали по берегам полноводных рек, а между реками на сотни километров простирались степи и пустыни.  Эти степи и пустыни были или совсем безлюдными или же были населены дикими воинственными племенами.
Вождем одного из племен, обитавших в степях, называвшихся Сьюне, был Адег Меончирелли.  Адег стал вождем в очень юном возрасте, после гибели отца.  Несмотря на свой возраст, Адег быстро добился славы и успеха, он одержал победу над несколькими соседними племенами и совершил несколько удачных набегов на расположенное на западе царство.  Но во время одного из набегов Адег был захвачен в плен и продан в рабство.
Долгие годы провел Адег в рабстве, он мог провести в рабстве и всю жизнь, но ему удалось бежать, убив своих хозяев, что вообще-то очень мало кому удавалось.  Адег вернулся в свое племя, вождем которого после исчезновения Адега стал один из его ближайших родственников.  Конечно же, новый вождь не ходил уступать место своему неизвестно откуда появившемуся предшественнику.  Адег убил нового вождя, убил и нескольких возможных претендентов на место вождя и вновь стал вождем своего племени.
Долгие годы, проведенные в рабстве дали Адегу не только неукротимое стремление отомстить за пережитые им унижения и страдания.  Адег получил представление о том, каким образом строится централизованное тоталитарное государство и его армия, и на основе этих представлений он изменил устройство своего племени.  Соединение воинственности и неумолимой дисциплины имело страшную силу: в самое кратчайшее время Адег не только одержал победу над всеми соседними племенами. Иногда это удавалось и его предшественникам.  Но у предшественников Адега дело кончалось обычно тем, что побежденное племя грабили, часть племени вырезали, часть продавали в рабство в соседние царства.  Адег же все побежденные племена встраивал в быстро растущее здание своего нового, прежде невиданного государства.  Когда были объединены все племена, жившие в степях Сьюне, Адег разгромил царства, расположенные на западе, на востоке и на севере.  Адег направился после этого на покорение всего оставшегося мира, но мир оказался настолько велик, что полностью покорить его оказалось невозможным даже для такого неукротимого и удачливого завоевателя, как Адег.  Покорить весь оставшийся мир Адегу не удалось, но потрепал мир Адег изрядно.  Он постоянно отправлялся во все новые и новые многолетние походы, возвращался из похода с остатками войска, собирал новое войско и вновь отправлялся в поход...
Во времена Адега люди еще плохо умели считать, а Адег жил столь долго, что современники считали его бессмертным.  И вся его бесконечно долгая жизнь была наполнена походами, целью которых было завоевать весь оставшийся мир.
Лишь после смерти Адега весь оставшийся мир вздохнул с облегчением, но, как выяснилось, ненадолго - дело Адега по покорению мира продолжили его наследники.  За полтора тысячелетия правления Меончирелли создали огромную империю, расположенную на двух материках и одном острове. Создать империю, объединившую весь мир, так и не удалось, но четвертую часть мира объединить удалсь.
Империя росла и крепла, но народу, населявшему империю, это не приносило счастья.  Огромную часть населения империи составляли бесправные подневольные люди - рабы и крепостные крестьяне, большая часть из которых жила в нищете.  Со временем сложилось так, что все жители империи стали недовольны своим положением - аристократов угнетало вечное отсутствие денег, купцов и промышленников, которые имели деньги, угнетало отсутствие власти, рабочих, ремесленников, крепостных крестьян, рабов угнетало тяжелое беспросветное существование.  И потому неудивительно, что настал момент, когда восставший народ сверг власть императоров Меончирелли и приступил к строительству новой жизни, счастливой и справедливой.
Как мы уже говорили, империя, созданная династией Меончирелли, состояла из трех частей - основной части, где располагалась столица и где проживало девятнадцать двадцатых всего населения, царства Малл, расположенного на другом материке и царства Барк, занимавшего большой остров.  На этом острове, в столице царства Барк - городе Люан-Бинилайо жил тихий и неприметный человек, бухгалтер Ладос.  Ни при власти императоров, ни при сменившей власть императоров власти народа деньги не играли в жизни общества слишком большого значения, поэтому и умение считать деньги не слишком ценилось, и работа бухгалтера всегда была скучной, спокойной и низко оплачиваемой.
Ладос жил один в отдельном доме, всю жизнь он проработал в одной и той же конторе.  Кроме дома и службы он нигде не бывал, никакие революции и перемены в жизни общества его не касались, один день сменял другой день, и каждый последующий день был точно таким же, как и предыдущий, а если учесть еще и то, что климат на острове Барк необычайно ровный и мягкий, и осень, зима, весна и лето на острове мало отличаются друг от друга, то Ладосу казалось, что эта тихая размеренная жизнь будет длиться вечно, он вечно будет работать, и вечно каждый последующий день будет точным повторением дня предшествующего...
Через несколько лет после того, как была свергнута власть императоров, в жизни Ладоса произошла перемена, самая значительная перемена за всю его жизнь.  Ладосу в это время было чуть больше пятидесяти.  Хотя все предприятия острова Барк были национализированы, а прежние хозяева предприятий арестованы или бежали, Ладос продолжал работать на том же месте, в той же должности, что и до революции, и в работе его ничего и не изменилось.  Однажды утром, прийдя на службу, Ладос увидел стоявшую в коридоре конторы девушку лет 17.  Девушка плакала.  Ладос, ссутулившись, как обычно, быстро прошел мимо девушки на свое место.  Когда Ладос в обеденный перерыв выходил из конторы, девушка все еще стояла на том же месте в коридоре.
Когда Ладос возвращался с обеда на свое место и обратил внимание, что девушка стоит на прежнем своем месте, он подумал, что девушка, плачущая в коридоре - непорядок, и если это увидит новый директор конторы, директор будет недоволен.  Поэтому Ладос подошел к девушке и, глядя в сторону, бесцветным сухим голосом сообщил ей, что посетителям не место в коридоре, а если она пришла к кому-то по определенному делу, то ей следует пройти в приемную.  Девушка подняла на него большие черные полные слез глаза, и Ладосу стало не по себе от этого взгляда, который выражал всю беззащитность этого нежного, привыкшего к постонной ласке, заботе, вниманию, существа.  Ладосу сразу же захотелось как-то помочь девушке, успокоить ее.  Он, заискивающе улыбаясь, неловко взял девушку под руку и сказал ей:
- Гражданочка, Вы тут не стойте в коридоре, позвольте отвести Вас в приемную директора.
Девушка безропотно повиновалась, и Ладос отвел ее в приемную директора.  Директора на месте не оказалось, и Ладос сказал:
- Вы подождите, директор будет через полчасика, - и пошел на свое место.
Минут через двадцать после этого в комнату, где сидел Ладос, вошла девушка и тихо, почти беззвучно всхлипывая, села напротив Ладоса, с другой стороны его стола.  Так они и просидели до конца рабочего дня, причем девушка все это время не переставла плакать.
Вечером Ладос собрал бумаги, запер их в сейф и собрался уже идти домой, как вдруг заметил, что девушка до сих пор не ушла.
 -Контора закрывается, и Вам прийдется пойти домой.
- Как?
-  Я Вам говорю, что Вам пора идти домой, контора закрыта.
Она пошла...
Выходя из конторы, Ладос заметил, что девушка стоит у дверей и кого-то ждет.
- Контора закрыта.  Вы можете идти домой.
- Мне некуда идти.
Ладос и представить себе не мог, как это кому-то может быть некуда идти домой.
 - Мои родители уехали за границу, а дом, где мы жили, заняли под контору одного из новых учреждений, кажется, Управления госбезопасности... У Вас нет каких-нибудь знакомых, которые могли бы сдать мне угол?  Я буду работать, я могу обучать детей музыке, рисованию, литературе.
 - У меня нет никаких знакомых.
 - В таком случае мне снова придется ночевать на улице.  Я уже много дней ночую на улице...
 - Почему Вы не уехали с родителями?
- Я не хотела уезжать из дома.  Мой дом здесь, а там бы я тосковала.
Ладос медленно пошел домой.  Девушка пошла следом за ним.
 - Очень плохо, что Вы ночуете на улице.  Девушку вашего возраста на улице поджидает очень много опасностей
 - Господи!  Так помогите же мне в таком случае.  Дайте мне хоть какую-нибудь каморку, дайте мне в каком-нибудь сарае охапку соломы, чтобы я там могла спать, если Вы боитесь пустить меня в дом.
 -Нет, я не боюсь, но могут пойти разговоры.
 -Какие там разговоры... Мне не до разговоров уже, пускай говорят что хотят.  Впрочем, если Вы боитесь, я пошла...
 -Нет, нет, я Вас никуда не отпущу.  Если Вы останетесь одна, с Вами может приключиться какая-нибудь дурная история.
 - Вам-то что за дело?
- Мне... мне это было бы чрезвычайно неприятно.  Мне вообще неприятно, когда я слышу какие-либо дурные истории.
Так они постепенно дошли до дома Ладоса.  Он сказал:
 - Извините, мне завтра рано идти на работу, поэтому я имею обыкновение почти сразу после работы ложиться спать.
 - Но я могу рассчитывать по крайней мере на обещанную мне охапку соломы? - впервые за все время улыбнулась девушка.
- О да, конечно, я постелю Вам в соседней комнате, у меня в доме три комнаты.
Утром он ушел на работу рано, когда его гостья еще спала, а когда вечером он пришел с работы, она ждала его дома.  Она попыталась убраться в комнате и приготовить ужин.  Ужин получился отвратительный, ведь она сама готовила первый раз в жизни.  Но они съели ужин вдвоем и даже поговорили за столом о разных посторонних вещах.
Так продолжалось еще несколько дней, и с каждым днем ужин, который готовила девушка, становился все более и более пригодным для еды.  Однажды во время ужина Ладос сделал своей гостье робкое приглашение и тут же получил ее согласие.  Так они поженились, а примерно через два года у них родился сын...
В то время была мода на гениальных детей, и зашедшая однажды в гости соседка спросила:
- Сколько твоему мужу лет?
- Пятьдесят пять.
- Знаешь, я читала где-то, что самые гениальные дети получаются от пожилых отцов.  Так что я завидую тебе...
- Рано пока завидовать.  Пусть подрастет сначала, тогда и видно будет...
Но все же слова соседки внушили надежду.
Мальчик, которого назвали Хано, рос необычайно тихим, спокойным, медлительным, и с каждым годом он становился тише и спокойнее.  Все движения его были ленивыми, будто сонными, но в общем это был нормальный ребенок, все что положено было научиться делать малышу, он научился делать в положенный срок, не раньше и не позже.  Когда Хано подрос, он много времени стал проводить на улице с другими детьми
В четыре года мать стала учить Хано читать, она взяла для этого букварь у соседей.  Она открыла букварь на первой странице, объяснила, как пишется и читается самая первая буква, и тут ей нужно было бежать на кухню.  Она опасалась, что Хано может изорвать или изрисовать чужую книжку, и в то же время с надеждой думала, что Хано, быть может, запомнил эту букву.  Но оказалось, что Хано сидит неподвижно и смотрит в одну точку мутным, отрешенным взглядом, как будто он спит или вовсе впал в транс.  Мать Хано боялась напугать, она спросила его как можно спокойнее:
- Ну что, Хано, ты выучил эту букву?
Она думала, что Хано ее не услышит или вздрогнет от неожиданности, выходя из транса, но Хано, как ни в чем не бывало, спокойно ответил:
-Да, мама.  Это совсем даже не трудно.
- Давай тогда выучим следующую букву.
Мать сказала Хано, как называется следующая буква и собиралась подождать, пока Хано запомнит букву, но он сказал:
- Мам, давай еще одну.
И так они за две минуты прошли весь букварь.  Она думала, что малыш ничего не запомнил, а просто из любопытства хотел просмотреть до конца весь букварь, и потому стоит открыть букварь с первой страницы и начать все сначала.  Но как только она хотела открыть книгу, Хано закрыл ее и неожиданно по-взрослому сказал:
- Не надо, я все это запомнил, просто все эти буквы должны хорошенько уложиться у меня в голове...
Следующим утром Хано читал книжки с картинками.  Этот случай обнадежил мать Хано, и она принялась рассказывать всем знакомым и соседям, как быстро ее Хано выучился читать, но ей почти никто не верил, вернее, не хотели верить - ведь у всех тоже были дети и внуки и каждому хотелось считать, что его ребенок - самый способный.
Хано много времени проводил на улице, поэтому он, несмотря на проявившиеся у него способности, знал и умел гораздо меньше, чем знали и умели другие дети.
Один раз, проходя по двору, мать  Хано увидела странную картину, напугавшую ее: около деревянного забора собралась толпа возбужденных детей, у самого забора стоял Хано, а в нескольких метрах от него стоял какой-то большой мальчик и бросал в забор нож.  Восторженные дети обсуждали, что никто не умеет так ловко бросать нож, как рыжий Тиньян, и никто не может так спокойно, не моргнув глазом, стоять, как может стоять Хано-дурачок...
Через несколько лет настала пора вести мальчика в школу.  Родители повели Хано в школу, детей собралось много, некоторые из них были веселы и возбуждены, некоторые, домашние, были напуганы, и только маленький Хано был совершенно спокоен и безучастен, будто он и не понимал, куда и зачем его привели.  Родители и учителя поглядывали на Хано и его родителей с превосходством и сочувствием, а дети просто не замечали Хано.
Когда Хано стал ходить в школу, ходить гулять во двор он почти вовсе перестал - очень много времени он тратил на уроки.  Уроки он делал упорно и долго, часто ошибался, тут же находил ошибку и начинал делать все заново.  Мать с ужасом смотрела на стопки исписанных исчерканных листков, не понимая, как можно делать столько ошибок в столь простых заданиях.  Сделав уроки, Хано обычно садился у окна и часами глядел на улицу - что там можно было выглядеть, было совершенно непонятно - окна дома Ладосов выходили на тихую сонную улицу, по которой почти никто не ходил, и уж движения не было совершенно никакого.
Старый Ней Ладос, обзаведясь семьей, почти не изменил своего прежнего образа жизни, единственное изменение состояло в том, что обедать он стал приходить теперь домой.  Как-то один из сослуживцев Ладоса, уходя на пенсию, решил оставить о себе память и подарил Ладосу роскошную большую книгу с дарственной надписью.  Книга содержала жизнеописания выдающихся людей всех времен и народов - императоров, полководцев, великих ученых, писателей, художников...
Ладос увлекся книгой, он читал ее утром и вечером, за обедом, даже брал книгу с собой на работу и читал ее как только выдавалась свободная от работы минутка.  Перечитав книгу несколько раз и чуть ли не выучив ее наизусть, Ладос завел обыкновение пересказывать содержание книги жене и сыну за завтраком, обедом и ужином.  Особенно он любил рассказывать о смерти великих людей, рассказывал он это очень ярко и красочно и каждый раз с нескрываемым удовлетворением делал вывод, что все великие люди рано или поздно кончают плохо, мало кто из них умирает своей смертью...
- Вот видите, - добавлял Ладос, - я не великий человек, никакой не гений, и поэтому до сих пор жив, несмотря на свой немалый возраст, чувствую себя неплохо и вполне собой доволен.  И сыну своему я желаю такой же спокойной и достойной жизни...  Потому что сын мой -  это самое дорогое, что уменя есть, и я желаю ему счастья...
Семья Ладосов с нетерпением и беспокойством ждала первого родительского собрания в школе.  На собрание мать и отец маленького Хано пошли вдвоем.
Учительница много внимания уделяла каждому из учеников, хвалила талантливых и одаренных детей, хвалила трудолюбивых, ругала бездельников, про Ладоса же она сказала всего несколько слов:
- Хано Ладос скромный, замкнутый, с детьми мало общается.  Мальчик этот с неба звезд не хватает, даже немного туповат, и аккуратностью в выполнении заданий не выделяется, но он старается, и, очевидно, со временем из него выйдет толк.
Неожиданно для всех старший Ладос встал с места:
- Вот вы сказали, что мой сын туповат.  Вы мне сочувствуете?  Вы думаете, я расстроен этим?  Да ничего подобного!  Раз он туповат, значит он вовсе не гений, а это не может не радовать.  Ни один гений никогда ничем хорошим не кончил, самые несчастные в жизни люди - это гении, а разве я пожелал бы своему ребенку несчастья?  Вот у меня, к примеру, никаких выдающихся способностей нет, и я живу себе и живу, и беды не знаю.  Ведь человеку главное быть не умным, а счастливым, а гению счастья никогда не дождаться...
Ладос сел на место, под снисходительными улыбками присутствующих.  Кое-где раздавались сдержанные смешки.
Мать Хано беспокоило странное поведение сына, и она решила сходить с ним на прием к психиатру.  Врач долго беседовал с мальчиком, и понял, что мальчик что-то скрывает, тогда врач сказал, что хотел бы поговорить с мальчиком наедине.  Они говорили очень долго, и наконец под большим секретом мальчик признался, что хотел бы стать гением.
- Ну, если уж ты задумал кем-то стать, то непременно станешь, необходимо только приложить усилие к достижению своей цели.  Но ты подумай, так ли уж важно стать гением.  Ведь на свете есть много просто талантливых людей, много просто способных, еще больше самых обычных людей, и каждый человек делает свое дело, и доволен...
- Нет, нет, дяденька, я не хочу быть обычным человеком.  Я хочу быть гением...  Только Вы об этом никому не говорите, ладно?
- Конечно, никому не скажу.  Ведь я дал тебе слово взрослого человека.
- Никому-никому не скажете?
- Конечно, никому.  А теперь подожди маму в соседней комнате, мне нужно с ней поговорить.
Когда мать Хано и Хано пришли домой, мать нежно погладила сына по голове:
- Хано, сыночек.  Я очень довольна тем, как мы сходили.  Врач сказал, что с тобой все в порядке, и ты, когда вырастешь большим, обязательно станешь гением...
Эффект от этих слов был совершенно неожиданным.  Хано, спокойный, невозмутимый, всегда будто сонный, мальчик, который и плакал-то последний раз, пожалуй, в грудном возрасте, который никогда ни на кого не повышал голоса, вдруг вздрогнул, передернулся, лицо его перекосилось и он завизжал:
- Дура!!! Дура!!! Сука проклятая!!! - и убежал.  Мать так и осталась стоять на месте с открытым от изумления ртом, а Хано уже бежал по улице.  Хано понял, что врач передал матери все, о чем они говорили...  Хано навсегда потерял веру в человеческое слово.
Глава 2
Хано и его девушки
Люан-Бинилайо был очень тихим небольшим городком, хотя и являлся столицей царства, а затем - республики Барк.  Почти все дома в городке были деревяными, большая часть улиц были не мощена.  На одной из центральных улиц города, которая мало чем отличалась от всех прочих улиц, стояло кафе мороженое.
В кафе было всего двое посетителей - Хано Ладос, юноша, только что окончивший школу, и его подружка Стиэ, которая когда-то училась с ним в одном классе, пока ее не выгнали из школы за неуспеваемость и постоянные прогулы.  Это была веселая рыжая веснушчатая толстушка с веселыми зелеными глазами.  Стиэ болтала ногами, уплетала одну порцию мороженого за другой и увлеченно рассказывала Ладосу об очередной попойке у себя на работе - вскоре после того, как ее из школы выгнали, Стиэ устроилась работать в одну из многочисленных контор, занимавшихся торговлей фруктами.
Ладос пытался подсчитать, сколько мороженого уже съела Стиэ, и хватит ли у него денег, чтобы расплатиться - с деньгами у Ладоса были трудности, его отец давно уже не работал по старости, а мать лишь иногда подрабатывала уроками.  У Стиэ денег было гораздо больше.  Она работала, получала зарплату, и помимо того, судя по ее рассказам, получала еще немалые доходы от торговли ворованными и списанными фруктами.  Но ходить в кафе есть мороженое она всегда предпочитала за деньги Хано.
 - Бу... бу... бу... - спросила что-то Стиэ, непонятно что, потому что рот ее был забит мороженым.
 -Что? - очнулся от своих размышлений Хано.
 - Экзамены сдал?
 - Сдал.
 - И как?
 - Неплохо.
 - Вот видишь, а если бы я за тобой не присматривала, тебе бы ни за что не удалось бы сдать... Загулял бы...
 - Все равно бы сдал.
- Да что я, не знаю тебя?  Конечно бы, загулял.  А теперь я могу тебя пристроить в нашу контору, я могу договориться, и в управлении меня все знают, там никаких трудностей не будет.
- Я не пойду на работу, я буду продолжать учиться дальше...
- Зачем?  Ну проучишься еще несколько лет, а потом все равно работать, никуда от этого не денешься.  Кого ты хочешь обмануть?
- У меня будет несколько лет отсрочки, и я буду хоть чем-то отличаться...
- От кого?  От таких работяг, как я...
- И от таких как ты, в том числе - презрительно произнес Ладос.
- Как ты со мной разговариваешь?  Что ты мне говоришь?
- А что ты мне предлагаешь?  Протирать штаны в конторе и исподтишка продавать ворованные фрукты?
- А ты заслуживаешь большего?  Ты посмотри на себя, - ну кто ты такой есть, кого ты из себя корчишь?  Я из тебя пытаюсь сделать человека
- Ты сначала из себя хоть что-то сделай...
- Пошел вон! - Хано при этих словах невозмутимо поднялся и направился к выходу из кафе...
- Постой, а платить кто будет?
- Ты сама попросила меня уйти, - не оборачиваясь, спокойно сказал Хано.
- Подожди, еще прибежишь ко мне как миленький прощения просить.  Не первый раз... Ты думаешь, я не знаю, куда ты пошел?  Иди, иди к своей дохлятине, может быть, если будешь прилично себя вести, она позволит подержать себя за руку...
Действительно, Ладос пошел именно туда, то есть к девушке Хейнли, с которой он вместе учился в школе.  Хейнли сама открыла дверь Хано.  Это была высокая стройная девушка, бледная и худая, в золоченых очках.
- Это ты, Хано? - удивилась Хейнли.
- Пойдем погуляем...
Хейнли с грустью заглянула в свою комнату, на стол, заложенный учебниками и тетрадями.
- Нет, Хано, извини, давай чуть попозже, не хочется терять время, я готовлюсь.  А сам ты как? Готовишься поступать?
- Пока еще нет.
- Как так?
- Я пока не решил, куда буду поступать...
- Хано, но разве можно так?  Это ведь так неразумно, время-то идет.
- Я согласен, Хейнли, но пока единственное, что я для себя решил - это то, что учиться я буду в Люаноле...
- В Люаноле? - удивилась Хейнли, - но ты туда можешь не успеть.  Тебе надо было бы быть уже в пути.
- Сначала нужно решить, какой специальности я буду обучаться.  На пароходе до Ансила плыть очень долго, я успею за это время подготовиться, ведь я необычайно быстро усваиваю любой материал, главное - решить, к чему готовиться... Может быть, ты мне посоветуешь?
- Я бы тебе, Хано, посоветовала заняться ядерной физикой, это, пожалуй, сейчас самое новое и необычное направление.  Ведь еще недавно атом считался неделимым, а ныне выясняются удивительные вещи - атом имеет сложную структуру, он состоит из мельчайших элементарных частиц, а те, очевидно, также состоят из еще более мелких составных частей.  Представь себе, насколько интересно во всем этом разобраться...
- Интересно... Я, пожалуй, этим займусь.
- Да, Хано, мне кажется, что хотя ты учился не слишком прилежно, у тебя удивительные способности к наукам, главное - не лениться и помнить, что без труда пропадут любые самые выдающиеся способности...
Хано воспринял эту похвалу как должное...
- Хейнли, - сказал он, - поехали поступать вместе...
Хейнли с грустью посмотрела на него:
- Хано, если бы ты знал, как мне хочется учиться в Люаноле.   Я столько читала про Университет Люанола...
- Так поехали!
- Извини, я не могу это сделать, ведь  я - единственный ребенок у своих родителей.  Я не могу оставить маму с папой. Я буду учиться здесь, в местном Университете.  Здесь имеется возможность выучиться на учителя физики.  Так что если мне самой не суждено заняться исследованиями, я хотя бы постараюсь научить других...
- Большое спасибо, Хейнли, за твой совет,  я им непременно воспользуюсь... Ты не дашь мне взаймы двадцать тау...
- Откуда у меня такие деньги?
- Я имею в виду, не попросишь ли ты у родителей до вечера...
- Зачем тебе столько?
- Я сейчас сбегаю на вокзал за билетом.  Если билеты еще есть, я успею на вечерний поезд до Северного порта, поезд идет двое суток, и как раз успевает до отправления парохода...
- Хано...
- Да, да, пожалуйста, попроси двадцать тау, моя мама тебе сегодня отдаст...
- Мама?
- Да, я же не успею, у меня останется только время добежать до дому, собраться и тут же на поезд...
Хейнли пошла и вскоре вернулась с двадцатью тау
- Хейнли, большое тебе спасибо.
- Ты уходишь?
- Да.  Я не знаю, когда я теперь попаду в Люан-Бинилайо...
Неожиданно Хейнли поцеловала Хано в щеку.
- Я буду ждать...
- Я приеду...
Вскоре Хано пришел домой, уже с билетом:
- Мама, я еду учиться в Люанол, помоги мне собраться
- Хано, как так?
- Помоги, я могу опоздать на поезд.  Я взял на билет взаймы у Хейнли, отдай ей...
- Хано, ну как же так, - мать Хано поняла, что для нее в этот миг наступила одинокая старость, и самое страшное было то, что старость наступила в тридцать семь, когда она еще молода и здорова, и даже если она и проживет еще дольше, чем прожила, на самом деле ее жизнь закончилась...
Глава 3
Жизнь и смерть Хейнли
Вскоре после того, как Ладос уехал учиться в Люанол, Хейнли поступила учиться в местный Университет, поступила без особых усилий - она была достаточно хорошо подготовлена, а желающих учиться в Университете среди жителей острова было не так уж и много.  Хейнли действительно хотела бы учиться в более серьезном учебном заведении, в основной части федерации, но она не могла оставить родителей одних.
Хейнли все годы учебы переписывалась с Ладосом, Ладос писал часто, регулярно и мало, его письма были больше похожи на страницы дневника, каждый раз на остров приходило два письма - одно письмо Хейнли, а второе письмо - матери, письма были очень похожи.  Каждый раз, получив письмо, Хейнли отправлялась к матери Ладоса, они обсуждали полученные от Ладоса письма, Хейнли немного помогала матери Хано по хозяйству, и постепенно она стала как бы членом ее семьи, невесткой без мужа.  Со временем две женщины так сблизились, что ответные письма Хано Ладосу стали писать сообща, а потом и вовсе стали отвечать одним общим письмом.
Хано никогда не обещал приехать на остров в самое ближайшее время, но вообще планировал как-нибудь посетить свою родину, только у него постоянно были какие-то неотложные дела.  Шли годы, Хейнли кончила учиться и сама стала учить других - она пошла работать учителем физики в ту школу, которую кончила.
  Когда началась война, женщины забеспокоились, что Хано могут призвать в действующую армию, но вскоре они получили от Хано известие о том, что он работает в одной из лабораторий.  Женщины поняли, что лаборатория выполняет какие-то военные заказы, Хано на войну не попадет, и они успокоились.  Первая война кончилась довольно быстро, а на острове Барк она вообще прошла как-то незаметно - продовольствия на острове хватало своего, а с промышленными товарами, которые поступали из основной части федерации, перебои были и до войны.
Несколько послевоенных лет пробежали необычайно быстро, наполненные повседневными заботами, и вдруг началась новая война.  Сначала женщины восприняли известие о новой войне безразлично, уверенные в том, что и на эту войну Хано не попадет.  Но неожиданно пришло известие о том, что Хано - на фронте.  Письма с фронта приходили от него столь же регулярно, и были они так же холодны и коротки.
К счастью, всю войну Хано Ладос прошел без единого ранения, после войны он вернулся работать в Люанол и, как можно было понять из его писем, получил некоторое повышение по службе.  Поэтому выбраться посетить свою родину ему стало труднее, хотя такие планы он строил постоянно.
Хейнли и мать Хано виделись постоянно, с годами разница в возрасте между ними была все менее заметна.  Постепенно умер отец Хано, умерли родители Хейнли, и две женщины остались одни.  Мысли о том, чтобы съехаться, у них не возникало - они жили достаточно близко друг от друга.
Хейнли нигде кроме школы и дома Хано не бывала, и годы бежали столь незаметно...  Однажды она с удивлением обнаружила, что стала пожилой женщиной, почти старухой.  Письма от Ладоса постоянно приходили, и в их содержании мало что менялось за все эти годы.  Неожиданно письма прекратились, вскоре женщины узнали о том, что Хано Ладос очень тяжело болен, они забеспокоились, стали собирать деньги на поездку, но собрать нужную сумму не успели - пришло сообщение о том, что Ладос умер.
Это известие настолько потрясло женщин, что мать Хано вскоре скончалась.  Хейнли выжила только потому, что у нее была работа, которая все-таки как-то ее отвлекала.
Хейнли иногда встречала на улице Стиэ - та с годами становилась все толще и отвратительнее, но оставалась, тем не менее, удивительно подвижной и веселой.  Хейнли слышала от других учителей новости из жизни Стиэ, Стиэ постоянно меняла место работы, переходила из одной конторы в другую, работала в разных магазинах и простым продавцом и заведующей, несколько раз проворовывалась, ее выгоняли с работы, но вскоре она устраивалась опять на такую же работу.  Стиэ была пять раз замужем, и кроме того у нее постоянно были любовники.  Однажды она родила дочь, которая выросла такой же толстой, веселой и непутевой, как и сама Стиэ.
  Хейнли эти новости мало интересовали - это была другая жизнь, совершенно незнакомая, непонятная и неинтересная.  При встречах Стиэ и Хейнли не здоровались и проходили, будто и не были знакомы.  Поэтому однажды, когда Стиэ, повстречав на улице Хейнли, остановилась и заговорила с ней, Хейнли удивилась.  Это произошло вскоре после известия о смерти Ладоса.
- Ну что,-  сказала Стиэ, - отбила у меня парня, а сама все равно ни с чем осталась.  Так и подохнешь старой девой, или вы все-таки успели до отъезда Хано...
Не дождавшись ответа, Стиэ пошла дальше.  Эти слова совершенно не тронули Хейнли, она обратила внимание только на то, что Стиэ тоже стала старухой.  Потом, подумав как-то на досуге, Хейнли удивилась тому, чо Стиэ, несмотря на пятерых своих мужей и неисчислимых любовников помнит про Хано.  Вскоре Хейнли узнала, что Стиэ умерла - Хейнли восприняла это известие с полным безразличием.
Однажды, когда Хейнли, придя из школы, возилась по хозяйству - подметала двор, во двор вошла молодая беременная женщина, невысокая и очень худая.  Хотя лицо женщины было усталое и изможденное, можно было догадаться, что она очень молода - ей не больше семнадцати.  Хейнли помнила всех своих учеников и отметила, что эта женщина у нее никогда не училась.  С удивлением и любопытством Хейнли проводила посетительницу в дом и предложила ей поесть.  От еды посетительница отказалась, тут же попросила разрешения закурить:
- Вы знали Хано Ладоса? - спросила гостья хриплым прокуренным голосом.
- Да - с удивлением ответила Хейнли.
- Перед смертью он постоянно вспоминал о Вас, и очень хотел, чтобы Вы узнали о том, что он сделал открытие...
- Открытие?  Какое открытие?
- Не знаю, какое уж там открытие, это Вы спросите у моего папаши, я в эти дела не суюсь, мое дело Вам передать то, о чем меня просили.  Конечно, с тех пор как Ладос скончался, уже прошло семь лет, но раньше выбраться у меня как-то не получилось - слишком уж далеко до вас добираться...
- И что, Вы его знали, и он лично Вас просил...
- Какое это имеет значение, он просил или не он...  Он считал, что то, что он сделал, он сделал только благодаря Вам - ведь это Вы ему посоветовали..
Хейнли была удивлена - она никак не могла себе объяснить это необычное посещение.  Хейнли хотела было расспросить гостью поподробнее, но когда она взглянула в холодные голубые глаза молодой женщины, она почему-то не посмела ничего спросить, только смущенно проговорила:
- Вы бы так много не курили - ведь Вы ждете ребенка...
- И что, заметно, что я беременна?
- Да, - смутилась отчего-то Хейнли.
- И Вы считаете, что мне нужно меньше курить?
- Да, - еле слышно ответила Хейнли.  Она привыкла за долгие годы работы учительницей говорить с молодежью властно и непринужденно, но отчего-то в присутствии этой девочки Хейнли почувствовала себя очень скованно...
- Хорошо, я передам ваши рекомендации моему лечащему врачу...
Хейнли смущенно замолчала.
- Ладно, я свою задачу выполнила, и могу теперь быть спокойна.  Зовут меня Кон Мальдинайр, фамилию мужа я себе не стала брать, так что из этого можете сделать вывод, что фамилия моего папочки - тоже Мальдинайр, он и продолжает опыты вашего Ладоса.  Это, конечно же, жуткая государственная тайна, но мне до этих глупостей дела нет, мне и своих забот хватает, как и Вам, наверное.  Поэтому больше не буду Вас отвлекать от хозяйства...
С этими словами, не попрощавшись, молодая женщина ушла.  Пораженная Хейнли подумала, что если Мальдинайр такой же сильный и властный, как и его дочь, дело Хано Ладоса в надежных руках и непременно будет успешно доведено до конца.  Какое дело, Хейнли понять не смогла, но была уверена, что дело это непременно пойдет на пользу Родине и если она, Хейнли, тоже к этому делу как-то причастна, ее жизнь прожита не зря.
После этого настали тяжелые времена.  Закончилось двадцатипятилетнее правление президента Кильда, время относительно спокойное. Пришел новый президент, Кимроб.  Первые его шаги были встречены в народе с большим воодушевлением, он обещал улучшение жизни, и, действительно, первые два года и денег стали платить больше, и в магазинах больше появилось товаров, и много появилось интересных книг в книжных магазинах, как-то стало оживленнее.   Но продолжалось это недолго - хотя денег по-прежнему платили много, товары из магазинов стали исчезать, появились рынки, где те же самые товары продавались по совершенно недоступным ценам, и находились люди, которым это было по карману. На улицах стало неспокойно.  В Люан-Бинилайо, который всегда был застроен убогими однотипными одноэтажными и двухэтажными домами, стали появляться двух и трехэтажные кирпичные особняки, огороженные высокими заборами.  Простым же трудящимся жилось все хуже и хуже.  На острове с продуктами питания всегда было хорошо, и даже в годы войны Хейнли не голодала, а тут оказалось, что простая учительница не может заработать себе на пропитание, и пришлось, несмотря на преклонный возраст, завести небольшое хозяйство - огород, курочек...
Хейнли была задавлена хозяйственными заботами, но гораздо большее беспокойство вызывало у нее состояние дел в государстве - народное хозяйство перестало развиваться, объемы промышленного производства с каждым годом все больше и больше сокращались, обороноспособность государства падала, бывшие союзники переходили в лагерь противников.  Положение казалось безнадежным...
Избавление пришло неожиданно - президент Кимроб был свергнут, вместо него президентом стал Бинилайо Бумари, бывший когда-то ближайшим помощником Кильда.  Оказалось, что именно Бумари готовили преемником Кильда, но коварный Кимроб, воспользовавшись замешательством, вызванным неожиданной смертью Кильда, захватил власть путем государственного переворота и затем в течение тринадцати лет по заданию врагов планомерно разрушал основы государства и в первую очередь его политическую систему и экономику.  Бумари взялся восстанавливать прежние нормы жизни.
К большой радости Хейнли, в первый же год после восстановления народной власти наступили значительные улучшения - были конфискованы и переданы народу все особняки, было возвращено народу все украденное у него имущество, что-то стало через систему распределителей доставаться и простым трудящимся, пускай поначалу с перебоями, с очередями, но ведь это неизбежно после того, как на протяжении тринадцати лет враги разрушали народное хозяйство.  Несколько смущало Хейнли то, что восстановление народной власти сопровождалось определенной жестокостью, и некоторые из бывших ее учеников были расстреляны и повешены, но это - историческая необходимость.
Самое радостное событие произошло через полтора года после восстановления народной власти.  С необычайной торжественностью было объявлено об успешном испытании нового необычного оружия - бомбы, мощность которой превосходила в тысячи раз мощность водородной бомбы.  Хотя принцип действия бомбы не раскрывался, Хейнли, отлично знавшая законы физики, сразу догадалась, что речь может идти только об аннигиляции материи - никаким другим способом невозможно достичь такой мощности взрыва.  И самым счастливым днем в жизни Хейнли стал день, когда были объявлены имена двоих ученых, сделавших для Родины этот драгоценный подарок - Хано Ладос и Мурн Дис.  Имя третьего ученого, который был пока жив, держалось в строжайшем секрете, но Хейнли сразу догадалась, что этот третий - Мальдинайр...
Хейнли продолжала работать в школе - и просто по привычке, и потому, что учительский продовольственный паек как-то помогал ей продержаться.  Кто-то из учеников узнал о том, что Хейнли была знакома с Хано Ладосом, и попросил рассказать о нем.  Сначала Хейнли, гордившаяся знакомством, хотела рассказать о своем приятеле и даже показать его письма, но потом передумала.  Ведь после тринадцати лет безверия, когда для девочек самыми привлекательными профессиями были профессии продавщиц и  проституток, а для мальчиков - профессии охранников и бандитов, детям нужны были новые образцы для подражания.  А может ли чудаковатый, не слишком-то хорошо учившийся парнишка, никогда не увлекавшийся ни спортом, ни общественной работой, быть таким образцом?  И Хейнли сказала, что да, действительно, она знала Ладоса, но, несмотря на то, что она сама была отличницей, он был для нее недосягаем, и у Ладоса не было ни минуты свободного времени - это был чрезвычайно целеустремленный и собранный юноша, с детских лет решивший посвятить себя служению Родине, отличник, спортсмен, общественник...
Хейнли показалось, что дети были разочарованы ее рассказом. 
Прошло еще несколько лет...
Хейнли шел девятый десяток, никого из ее сверстников уже не осталось в жизных, когда-то, уже много лет назад, когда ее сверстники начали умирать один за другим, и она тоже приготовилась к смерти, но вовремя не умерла, и осталась жить, радуясь каждому новому дню.
Хейнли проснулась, увидела, что в комнате стало светло, и поглядела на настенные часы.  Часы показывали ночное время. Хейнли подумала сначала, что часы остановились, но нет, часы спокойно тикали, покачивая маятником. Хейнли удивило, что, несмотря на ночное время в комнате было светло, но свет был какой-то необычный, не дневной. 
Она встала, довольная тем, что также, как и вчера, может встать и чувствует себя не хуже, чем вчера, и пошла потихоньку во двор - проверить курочек.  Выйдя во двор, Хейнли с недоумением увидела, что небо стало светлеть, но светлело оно не так, как на рассвете, не на востоке, а равномерно, по всему небосводу.  И с каждым мигом небо становилось все ярче и ярче, еще немного - и на небо уже больно было смотреть.  Зажмурив глаза, Хейнли с той скоростью, с которой могла, поспешила к дому, свет неба при этом стал настолько ярким, что даже сквозь зажмуренные глаза стал невыносимым, к тому же от неба теперь несло жаром, как от раскаленной печи, и когда жар стал совершенно нестерпимым, Хейнли в изнеможении опустилась на пол...
Часть 2
Глава 1
Новое платье Дис
Дис была маленькой девочкой, самой обычной девочкой. Она жила со своей матерью Син и старшей сестрой Мас. Син была прачкой и принадлежала вместе с двумя своими дочками Хозяевам небольшой плантации в Сьюне.
Впрочем, на самом деле Дис была не такой уж и маленькой- недавно ей выжгли на ключице самое настоящее клеймо, совсем как у взрослых.  Повар, который ведал всеми подобными делами, привязал маленькую Дис к столбу во дворе, раскалил тут же на огне все необходимые инструменты, и вскоре у Дис помимо маленького детского клейма появилась хозяйская эмблема- изображение собачьей головы с одним заячьим и одним собачьим ухом и розой в зубах.  Помимо этого ей выжгли три маленькие непонятные закорючки - ее имя.  Было, конечно, очень больно, Дис кричала, после этого она несколько ночей не могла заснуть, но зато когда ожог прошел, она могла гордиться - ведь она стала теперь совсем взрослая.
Син, Мас и Дис жили в хозяйском доме, у них было очень хорошее жилье- они занимали угол под лестницей. Лестница вела из коридора между кухней и обеденным залом, расположенными на первом этаже, на  второй этаж, где были несколько комнат, в которых жили Хозяева. В этом же коридоре у окна жила портниха Мил с  девятью дочками.  Кроме своих дочек с ней жила еще девочка Нэк, маленькая хрупкая блондиночка. Нэк была не похожа на смуглых черноволосых южан.   Мать Нэк была кондитером, она умела печь вкусные пирожные, и как-то Хозяева подарили ее своим кредиторам.  Те кондитера взяли с радостью, а от Нэк, которая в то время была еще грудным ребенком отказались, вот и пришлось ее оставить в хозяйском доме.  Малышка бы не выжила, если бы ее не взяла себе Мил.
Мил была очень толстая, она располнела от неподвижной работы и частых родов, ее мучила одышка ,ей постоянно было жарко и она сидела всегда голая.  Хозяйку это раздражало - она разрешала по дому голым ходить только детям.  Поэтому каждый раз, проходя мимо Мил, Хозяйка недовольно хмыкала, а иногда, когда настроение у Хозяйки было плохое, она делала Мил замечание и тут же вызывала Повара, который отводил Мил во двор, привязывал ее к столбу и бил по спине плеткой.  Бил он ее не очень сильно, но тем не менее на спине у Мил постоянно были кровавые полосы.
Дис дружила больше всего с Сэм, самой старшей дочкой портнихи Мил, хотя Сэм и была намного старше Дис, Сэм была уже почти взрослой девушкой, хотя она и не могла бы назвать своего возраста.  Наверное, ее призванием была доброта и забота о маленьких и слабых, поэтому она и предпочитала дружить с девочками намного моложе себя.
Как-то вечером, когда было уже темно, Дис и Сэм бродили вокруг усадьбы.
- Пойдем домой, - сказала наконец Дис.- Если мы побеспокоим Хозяев, они будут ругаться.
- Давай еще немного походим. Я еще не нагулялась, - ответила ей Сэм.
- Мы  завтра можем догулять.
- Завтра не получится.
- Почему?
- Меня посадят на откорм.
- Как это? - удивилась Дис.
- Меня посадят в комнатку напротив кухни и будут досыта кормить по несколько раз в день.
- Много раз в день? - еще больше удивилась Дис, - И досыта? - Дети от голода не страдали, и на кухне им постоянно что-то перепадало, и когда они относили на кухню хозяйскую посуду, тоже удавалось доесть по дороге какой-нибудь кусочек, но все-таки есть хотелось постоянно.  Поэтому Дис позавидовала подруге.
- Долго тебя будут кормить? - спросила она.
- Долго ... пока не зарежут к столу.  Ты же знаешь, к Хозяевам приезжают гости
- И тебя повар зарубит в корыте во дворе? Я приду смотреть... А как же потом? Ты что, больше не сможешь со мной гулять?
- Как же я буду гулять зарезанная? А зарубят меня не в корыте, в корыте рубят когда варят похлебку для рабов на плантации. Меня повар забьет таким молоточком, совсем мягким...
- Как жаль, что я больше не смогу с тобой гулять. - Дис помолчала, обдумывая услышанное,  потом спросила: - А нельзя так, чтобы тебя покормили несколько дней, а потом не стали бы резать и отпустили?
- Нельзя...- вздохнула Сэм. - Ну ладно, пойдем домой, а то Хозяева будут ругаться.
- Тебе грустно, что тебя зарежут? - спросила Дис,-  мне очень грустно.
- И мне грустно, - опечалилась Сэм.
Дис захотелось как-то успокоить подругу, но она не знала, что ей сказать и только молча нежно взяла ее руку...
Когда утром Дис проснулась, Сэм в коридоре, где они жили, не было.  Опечаленная, Дис вышла погулять во двор, но одной гулять было не интересно... Она прошла раз, другой по двору и вдруг услышала, что ее зовут... Сэм, это была Сэм.  Дис догадалась, что голос доносится из-за высоко расположенного маленького зарешеченного окошка, она забралась на окошко, заглянула в окошко и ахнула от восхищения: Сэм сидела на настоящей кровати, с расстеленной постелью, совсем как у Хозяев, только постель была очень грязная, в больших желтых пятнах, рваная, но какое это имеет значение.  Здесь же стоял стол, на котором стоял большой графин с вином и целая гора свежих пышных булок, наверное, невероятно вкусных.
- Хорошо здесь? - спросила Дис, взволнованная  увиденным.
- Все так вкусно. Вино сладкое.  А булки... Ела бы и ела всю жизнь.  Хочешь попробовать?
- А можно?
- На, держи, - Сэм отломила кусок булки и протянула Дис через решетку.  Дис вцепилась в нее зубами и даже свалилась с окна от неожиданности - так было вкусно, булка была такая сладкая, свежая, воздушная, что, наверное, и сами Хозяева такие булки не каждый  день едят!
Так продолжалось несколько дней, Дис каждый день бродила по двору и подходила к окошку, заглядывала, беседовала с Сэм, та угощала Дис вкусными булками, Дис и сама начала толстеть...
И вдруг однажды, выйдя утром во двор, Дис с удивлением обнаружила, что дверь в комнату, где сидела Сэм, раскрыта.  Не понимая в чем дело, она тихонько подкралась к двери и столкнулась с Поваром, который выходил из комнатки, держа на руках неподвижную Сэм. Дис заглянула в комнату: у двери стоял большой деревянный молоток, обшитый мягкой подушечкой, Дис попыталась его приподнять и не смогла - такой он был тяжелый.  “Как это Повар поднимает его одной рукой?” - подумала Дис, и тут ее взгляд упал на стол: там еще оставались недоеденные Сэм булки.  Дис постояла несколько мгновений , раздумывая,  но подойти к столу не решилась - ведь если Сэм больше нет, то и эти булки теперь не ее, а Хозяев.  Дис пошла на кухню  - Сэм лежала на столе, и Повар, склонившись над ней, старательно срезал с ее ключицы кусочек кожи.  Дис никак не могла понять, зачем это делается - она много раз наблюдала, как на кухне разделывают убитых рабов, правда до сих пор им отрубали головы в специальном корыте и разделывали на другом столе, но разделка начиналась всегда с того, что Повар срезал с ключицы кусочек кожи, затем этот кусочек высушивали и клали в шкаф здесь же на кухне, в шкафу лежали несколько стопок высушенных кусочков кожи, перевязанных ниточкой.  Дис каждый раз хотела выяснить, зачем Повар срезает кусочек кожи, но каждый раз забывала об этом спросить у Сэм или у Син. Теперь можно будет спросить только у Син.
Перед приездом гостей на кухне, да и во всем доме была суматоха, и всех детей, чтобы они не мешались, прогнали на улицу.  Дис время от времени подбегала к двери на кухню и заглядывала туда в надежде, что можно будет найти что-нибудь вкусное в помойном ведре, но там пока было пусто - кто-то из детей уже успевал вытащить из ведра все, что могло быть достойным их внимания.
Заглянув в очередной раз на кухню, Дис поглядела на стол и ахнула от восхищения - на столе готовили огромное блюдо из Сэм.  Девушку уже вынули из духовки, она покрылась нежной румяной блестящей от жира корочкой.  Сэм зажарили целиком, и Повар укладывал ее на блюде как будто бы девушка лежала на лужайке, усеянной красными и фиолетовыми цветами. Цветы Повар ловко вырезал из вареной моркови и свеклы и тут же раскладывал на блюде среди травки и обжаренных картофелин. Картофелины должны были изображать маленькие камешки.  Вместо глаз Повар вставил девушке сливы, и казалось, что Сэм игриво поглядывает на все приготовления.
Вскоре блюдо было готово, и четыре девушки-поварихи, с трудом подняв его, понесли в зал, откуда тут же раздались восхищенные возгласы гостей: “Вы только посмотрите, какая прелесть!...”.  Дис было приятно, что ее подруга так понравилась гостям.  Она разделяла их восторг.
Потом потянулись томительные часы ожидания - в дом было нельзя, и дети бродили по двору, дожидаясь когда гости выйдут из обеденного зала и детям прикажут отнести посуду на кухню.   При этом все объедки достанутся им- а объедков будет очень много и они будут очень вкусные - наесться можно будет досыта.  И вот наконец детям дали знак и толпа рванулась в зал.   В зале Дис заметила, что под столом лежит огромный сочный кусок жареного мяса - его уронил кто-то из гостей и задвинул ногой подальше.  Оглядевшись и убедившись, что никто ее не видит, и никто не отнимет у нее этого куска, Дис нырнула под стол, схватила кусок мяса и забралась с ним подальше.  Мясо так и таяло во рту - такое оно было нежное и сочное, и Дис и заметить не успела, как съела весь кусок, она вернулась на то место, где нашла это мясо в надежде найти еще кусочек, но ничего кроме большого жирного пятна, где лежало мясо, не нашла.  Поискав еще и убедившись, что дальнейшие поиски бесполезны, Дис тщательно вылизала языком жирное пятно, и похолодела от ужаса - она же съела весь кусок сама, забыв поделиться с Сэм - а ведь та каждый день угощала Дис вкусными вещами.  Но тут же она вспомнила, что Сэм больше нет, и немного успокоилась.  Затем она поняла, что это мясо ее подружки - вот почему оно такое вкусное, ведь Сэм была такой хорошей девушкой!  Дис подумала, что может гордиться своей дружбой с Сэм - Сэм так хорошо выглядела на блюде и мясо ее оказалось таким вкусным!  Наверняка гости были довольны...
С сожалением Дис вылезла из-под стола, взяла стопку тарелок, уже до блеска кем-то вылизанных, и понесла на кухню.  Больше ничего вкусного ей не досталось.
Мас была постарше Дис, и Дис знала, что когда Мас вырастет, Мас будет прислуживать двум хозяйским дочерям, Энтидинелли и Лоноделем, а потом, может быть, уедет с одной из хозяйских дочерей.  А Дис должна учиться стирать и гладить белье, и когда Син станет старенькой, не сможет стирать сама, и Син зарубят на суп, ее работу будет выполнять Дис.  Поэтому Дис ходила вместе с Син на речку полоскать белье, а когда Син ранним утром гладила белье в обеденном зале, Дис помогала ей - укладывала выглаженное белье в стопки.
По вечерам Мас ходила наверх, к Хозяевам, помогать Энтидинелли и Лоноделем укладываться спать.  Дис тоже хотелось хотя бы раз посмотреть как это делается, но Син не разрешала.  И, наверное правильно, потому что Мас, когда шла наверх, одевала платье, сшитое из старой простыни, а Дис, хотя она и считала себя уже совсем взрослой, своего платья еще не имела, а взрослым в голом виде по дому ходить нельзя.
После гостей было очень много стирки, и Син с Дис ходили полоскать белье по нескольку раз в день.  Один раз вечером Син ушла без Дис - Дис бегала по двору и не заметила, как Син ушла.  Как раз в это время сверху Хозяйка крикнула: “Энтидинелли хочет спать! Помогите ей раздеться!”.
- Пошли со мной, - позвала Мас сестру, одевая платье.
- А можно? - испуганно спросила Дис.
- Пошли. - Мас потащила Дис наверх, к Хозяевам.  У Хозяев Дис еще ни разу не была, и хозяйских дочерей ни разу не видела.  Оказалось, что Энтидинелли - совсем еще маленькая девочка, худенькая, смуглая, черноволосая.  Она сидела на кровати и терла кулачками глаза.  Увидев, что Мас пришла не одна, Энтидинелли удивилась:
- Кто это?
- Это моя сестра, ее зовут... - начала было объяснять Мас...
- Я вижу, что ее зовут Дис, - перебила Энтидинелли.  Дис при этом удивилась, откуда Энтидинелли знает ее имя, - почему она голая? Мама не разрешает ходить по дому голыми.
Мас   почтительно поклонилась:
- Она еще маленькая девочка, и пока у нее нет платья.
Дис хотела было возразить, что она уже большая и показать в доказательство этого свое взрослое клеймо, но оробела и не решилась ничего сказать.
- Ладно, она может остаться.  Но следующий раз ко мне голой приходить нельзя.
Мас сбегала за тазиком с теплой водой, и они вдвоем с Дис принялись мыть ножки хозяйской дочке.  Потом Мас стала стягивать с Энтидинелли платье.  Кожа у Энтидинелли была смуглой и нежной, и под платьем кожа была гораздо светлее, чем на лице, на шее и на ножках.  И что особенно поразило Дис - у Энтидинелли не было клейма!  Она внимательно разглядывала ключицу девочки, но там не было даже маленького детского клейма, не было ни единого пятнышка, ни единой царапинки.
- Почему она так смотрит на меня? - удивилась Энтидинелли, - она такая забавная, пускай еще раз приходит ко мне, но сначала она должна сшить платье, потому что голой ко мне в комнату заходить нельзя.
Мас потащила сестру вниз.  Син еще не вернулась с речки, и она так и не узнала, что Мас и Дис ходили наверх к Хозяевам вдвоем.  Когда нужно было укладывать спать старшую хозяйскую дочь Лоноделем, Мас пошла одна.
Дис отныне мучил вопрос, почему у Энтидинелли нет клейма.
Белье Син гладила на столе в обеденном зале, это можно было делать только на рассвете, чтобы не беспокоить Хозяев.
Ранним утром, когда Мас еще спала, Син пошла в обеденный зал гладить белье, и Дис, как обычно, побежала с ней.  Дис любовалась, как ловко Син работает утюгом.  Когда Син отвернулась чтобы взять очередную простыню, Дис осторожно попробовала приподнять утюг, и даже не смогла стронуть его с места - такой он был тяжелый.  Наверное, такой же тяжелый, как молоток, которым Повар убил Сэм.  Дис подумала с восхищением: наверное, Син такая же сильная, как Повар, а может быть, еще сильнее!  Она наблюдала за тем, как Син время от времени относила на кухню подогреть остывший утюг - Син несла утюг без всякого напряжения, с такой же легкостью, как если бы в руках у нее была наволочка или носовой платок.
Когда наверху раздался шум, означавший, что Хозяева проснулись, Дис и Син быстро собрали  белье и унесли его из зала, затем Син отнесла утюг, и они пошли в свой угол под лестницей.  Син молча уселась на свою подстилку и склонилась над спящей Мас.  Дис заботливо спросила Син:
- Ты устала?.  - Син кивнула:
- Немного посижу, и надо идти кипятить белье...
- Син, - спросила Дис, - у нас есть Хозяева?
- Есть.
- А зачем они нужны?
- Они о нас заботятся, кормят нас.  Мы бы не могли жить без них.
- А мы им зачем нужны?
- Мы на них работаем.  Если бы у них не было рабов, они не смогли бы сами сделать всю работу, которую нужно сделать.
- А у наших Хозяев есть Хозяева?
- Конечно, есть.  Их Хозяин - Бог.
- И он также заботится о них, как и они о нас?
- Да...
- И они работают для него?
- Да...
- А у Бога кто Хозяин?
- У Бога нет Хозяина.
- Син, а кто на нас работает?
- Никто...
Дис надолго задумалась.  Слишком сложную мысль она пыталась сформулировать, слишком сложную для такой маленькой девочки.  Наконец она спросила:
- Скажи, Син, а можно сделать так, чтобы мы были хозяевами у Бога?  Ведь ему наверное плохо приходится без хозяина?  А он бы на нас работал...
- Что, что ты сказала, стерва?  А ну-ка повтори!  Господи, за что мне такое наказание!  Ну-ка повтори!
Испуганная Дис поняла только, что на самом деле Син совершенно не ждет, чтобы она повторила сказанное.  В следующий миг Дис почувствовала, что куда-то летит, в голове у нее что-то хрустнуло, в глазах потемнело и поползли яркие светлячки.  В общем, Дис можно было больше и не бить, она все равно уже ничего не чувствовала, но Син продолжала что есть силы лупить девочку, Дис откуда-то издалека услышала испуганные крики Мас, потом почувствовала, что Син, сидевшая на ней верхом, куда-то исчезла, после чего Дис окончательно потеряла сознание.  На миг она пришла в себя, когда Мас взволнованно шептала ей: “Повар привязал Син к столбу и хлещет ее плеткой.  Изо всех сил хлещет, кровь так и брызжет!”.  Когда Дис снова открыла глаза, она увидела сидевшую рядом Син.  Со спины Син свисали окровавленные клочья кожи.  Син вздрагивала и стонала, пытаясь натянуть на себя платье, сшитое из старой дырявой простыни.  Наконец Син одела платье, на платье проступали пятна крови.  Син с трудом встала и, пошатываясь, пошла на кухню заниматься своими обычными делами.  Что-то еще происходило, но Дис плохо понимала, в чем дело.  Голова у нее раскалывалась от боли, ее тошнило, стала проступать боль и в избитом теле.  Дис не знала, долго ли пролежала, может быть время от времени  она вновь теряла сознание. 
Снова появилась Син.  Дис приготовилась, ожидая дальнейших побоев, но Син больше ее не трогала.  Через какое-то время Дис услышала голос Хозяйки:
- Что, Син, младшая твоя совсем не встает?
- Не встает.
- Значит надо ее зарезать.  Не ждать же пока она сама подохнет.
Дис в ужасе поняла, что она совершенно не хочет есть, и не сможет взять в рот ни кусочка, ее сразу же вывернет наизнанку.  Как же ее смогут откормить перед тем как зарезать?  Хозяева будут недовольны... Но из следующих слов Дис догадалась, что ее должны зарезать прямо сейчас, в похлебку, которую Повар варит каждый день, и она немного успокоилась.
- Кто же тебе будет помогать?  - недовольно спросила у Син Хозяйка. - Ты что-то давно мне никого не рожала...
- Я недавно родила мальчика, и перед этим еще одного...
- Мне не нужны мальчики, с ними потом одни хлопоты. Ладно, возьмешь одну девчонку у Мил, ей все равно столько ни к чему.  Только не бери самую старшую.  А младшую свою неси на кухню, а то она не успеет провариться... Ее нужно еще разделать.
В этот момент сверху раздался крик:
- Мама! Мамочка! Подожди, пожалуйста... - и сверху сбежала Энтидинелли.  Она схватила Хозяйку за руку,- прошу тебя, не убивай Дис.  Она такая забавная, она мне так нравится.  Оставь ее мне.  Я обещаю, что буду хорошо себя вести, я всю кашу буду съедать за завтраком.
- Ты же видишь, что она при смерти, Син ее забила.
- Неправда, мама.  Я ее вылечу, вот увидишь, я ее вылечу,- и Энтидинелли заплакала, -  я очень прошу тебя, мамочка, оставь Дис.
- Ладно, забирай ее себе,- Хозяйка ласково потрепала дочку по щеке и улыбнулась,- только смотри, чтобы вылечила.
- Да? Правда? Можно забирать?  Ты ее не будешь убивать? - Энтидинелли запрыгала от радости.
Энтидинелли заползла к Дис под лестницу и прошептала:
- Я сейчас вернусь, никуда не уходи. - Дис поняла, что ее не убьют, и мало того, что не убьют, за ней будет ухаживать сама маленькая Хозяйка.  Она и мечтать не могла об этом.  И хотя Дис было свсем плохо, она была счастлива.  Ей так захотелось поскорее выздороветь, чтобы порадовать свою маленькую Хозяйку!
Вскоре Энтидинелли вернулась, принеся градусник, и защебетала:
- Ну, больная, как мы себя чувствуем?  Да, да, я знаю, вы хотите пожаловаться на прежнего врача.  Я его знаю, это глупый противный Повар.  Он совершенно не умеет лечить, у него только один способ лечения: только у больного появится какая царапина, или голова заболит, или живот расстроится - Повар тут же рубит ему голову и в суп.  Поэтому у него и больных совсем не осталсь.  А я так не буду.  Я прежде всего прикажу из самого Повара сварить суп, а сама всех буду вылечивать, вот только немного подучусь.  И тогда можно будет никого не убивать, только совсем стареньких, или кто сломает руку или ногу...Ну, я вижу, температура у нас нормальная, дело на поправку идет, но необходимо будет какое-то время принимать лекарство...
Дис почти ничего не понимала из того, что говорила ей Энтидинелли, но какое это имело значение!
Энтидинелли опять куда-то убежала, но вскоре вернулась и опять заговорила:
- Вы  себе и представить не можете, до чего этот прежний врач запустил все аптечное хозяйство.  Ничего невозможно найти, а ведь Вам  так необходимы некоторые лекарства, которые я назначила.  Ума не приложу, что можно придумать.  Вот только если попробовать это, - Энтидинелли достала из кармана кусочек шоколадки.- Попробуйте, попробуйте, не бойтесь, это новое сильнодействующее средство.  Да Вы не бойтесь, многие врачи это рекомендуют.
Энтидинелли запихнула в рот Дис кусочек шоколадки, и Дис через силу проглотила его, только потому что не хотела расстраивать маленькую Хозяйку.
Энтидинелли вскоре убежала снова, пообещав вернуться, но вернулась только на следующее утро.  Она приходила к Дис по два-три раза в день, болтала с ней, кормила кусочками шоколадки, кусочками торта и конфетами, говоря каждый раз, что это новые лекарства, и что больная поправляется, и на самом деле через некоторое время Дис стала чувствовать себя уже намного лучше, наверное, потому, что ей хотелось порадовать свою Хозяйку.  Прошло не так уж много времени, и Дис стала выходить во двор.  Энтидинелли была в восторге от своих успехов.
И вот однажды вечером, когда Хозяйка, как обычно, крикнула сверху, чтобы пришли уложили спать Энтидинелли, и Мас стала одеваться, чтобы пойти наверх, на верхней ступеньке лестницы появилась сама Энтидинелли и сказала:
- Сегодня меня укладывает спать Дис!
Дис тут же сорвалась с места и бросилась по лестнице, остановилась, вспомнив, что у нее нет платья, но все-таки, смущаясь, вошла в комнату своей маленькой Хозяйки.  Увидев, что Дис вошла к ней голая, Энтидинелли недовольно поджала губы:
-  Где твое платье?  Я же тебе говорила... Почему ты не слушаешься? Ты хочешь, чтобы тебя Повар избил плеткой или вообще сварил из тебя суп?
- Хозяйка,- поклонилась Дис, - у меня нет платья.
- Да?  Ну ладно,- Энтидинелли подошла к шкафу и открыла его, - я вчера залезла на дерево и порвала сучком платье, а от этой толстой ленивой Мил разве дождешься, чтобы она его зашила.  На, носи,- Энтидинелли бросила Дис почти новое ситцевое платьице, самое настоящее платье.  Дис со слезами благодарности бросилась целовать своей Хозяйке ножки...
Уложив Энтидинелли , Дис спустилась к себе, ей так хотелось похвалиться своим новым платьем.
- Смотри, Син, какое платье мне подарила Хозйка!  Самое настоящее!  Ты рада?
Но было видно, что Син совершенно не рада.  Как жаль, ведь Дис так хотелось, чтобы все были счастливы и довольны, и чтобы у всех было замечательное настроение.

Глава 2
Дис остается одна
Все аристократы юга были отдаленными потомками кого-нибудь из императоров династии Меончирелли, правившей страной уже более полутора тысячелетий.  Семейство Минелан не было исключением.  Пятьсот лет назад  семейство было одним из самых богатых в своих краях, но во времена императора Бинилайо Первого семейство Минелан лишилось своего главного имения.  Почему это произошло - вопрос спорный.  Представители семейства утверждали, что имение было продано для того, чтобы помочь императору в трудный для него период победить иноземных захватчиков и восстановить могущество  империи.  Враги же семейства говорили, что имение было отобрано императором за то, что представители семейства Минелан перешли на сторону врагов.  Так было или иначе, выснить трудно.  Очевидно лишь то, что после того как семейство лишилось своего главного имения, их дела шли все хуже и хуже, и последние двести лет у семейства уже не было ни одного имения, и они жили в небольшом  городке, добывая себе средства к существованию военной службой и работой в государственных конторах.
К сожалению, сделать военную карьеру представителям семейства не удавалось, поскольку высшие офицеры  императорской армии обязаны были обладать имениями, пускай даже самыми захудалыми.  А купить даже самое плохое имение было невозможно, потому что поскольку все местные аристократы были потомками императоров, то и их имения формально принадлежали императору.
Один из членов семейства Минелан, как и многие из его предков, поступил на военную службу.  Он понимал, что несмотря на все его усердие, добиться высоких военных чинов он не сможет, и поступил он на военную службу прежде всего ради своей младшей сестры , которую он обожал, чтобы хоть как-то поддержать ее материально, чтобы обеспечить ей престиж - все-таки быть сестрой офицера почетнее, чем быть сестрой конторского служащего, и потому что дом, который был у них в городе, был слишком мал.  Сестра, умница и красавица, тоже обожала своего брата, и тоже была готова ради него на жертву.  И когда она приглянулась старому заслуженному генералу, который пользовался расположением самого императора, и генерал сделал ей предложение, она сразу же согласилась, хотя ей было в тот момент всего шестнадцать лет, а генералу уже около шестидесяти.  Она согласилась только потому, что надеялась этим помочь карьере своего нежно любимого брата.  И она не ошиблась.
Генерал помог своему новому родственнику быстро достичь высоких воинских чинов и даже готов был добиться разрешения императора на то, чтобы подарить молодому офицеру одно из своих многочисленных имений, обеспечив тем ему дальнейшее продвижение.  Но это выглядело бы не совсем прилично, и молодой человек отказался от такого подарка.  Единственный выход для него был жениться и получить имение в качестве приданого.  Но учитывая его бедность найти невесту было не просто, а знатностью рода никого нельзя было удивить - все соседи были такими же потомками правящей династии Меончирелли. 
Какая-то надежда у него появилась, когда он нашел небогатую семью аристократов, у которых было две молодые дочки.  Семья была небогата, но тем не менее у них было имение, хотя и заложенное.  Про младшую дочь Энтидинелли говорили, что это самая умная и красивая девушка в тех краях, и к ней уже сваталось несколько представителей самых богатых местных семейств, но получили отказ.  Про старшую Лоноделем не говорили ничего.  Жениться на Энтидинелли было бы, конечно, заманчиво, но в случае ее отказа тут же сделать предложение старшей сестре было бы невозможно, и молодой офицер решил не рисковать.  Он решил сразу же делать предложение Лоноделем.  Предложение было довольно быстро принято - Лоноделем понимала, что, учитывая отсутствие у нее каких-либо особых достоинств и общее не слишком благополучное состояние дел ее семьи, возможности быстро и удачно выйти замуж у нее не так уж и много.
Лоноделем оказалась обычной девушкой, вовсе не страшненькой, но и красавицей ее назвать было нельзя.  Роста она была довольно высокого, носатая, рыжая, нервная.  Лоноделем понимала, что ей предстоит быть хозяйкой имения, именно ей,  а не беззаботной веселой всеобщей любимице младшей сестре,  и поэтому, несмотря на свой юный возраст, Лоноделем уже хорошо разбиралась в хозяйстве и  постоянно была озабочена какими-то трудностями возникавшими в имении.  С ней и поговорить было некогда - она то и дело отлучалась что-то проверить, о чем-то распорядиться...
Когда же молодой человек увидел младшую дочь, Энтидинелли, он понял, что недаром о ней мечтали самые богатые женихи в окрестности.  И он понял, что Энтидинелли  - не для него, она навсегда останется для него желанной и недоступной.  Энтидинелли, конечно, понимала, какое она производит впечатление, но была совершенно безразлична к молодым людм.  Ее интересовали книги, она прочитала все, что было в домашней библиотеке, она и сама пыталась писать стихи, она играла на всех музыкальных инструментах, какие только можно было найти в доме, она любила рисовать - все у нее получалось удивительно легко и непринужденно. 
Энтидинелли напомнила молодому человеку его младшую сестру.  Как жаль, что такое сокровище достанется в конце концов какому-нибудь старому генералу или молодому бездельнику, богатому наследнику.  И он понимал, что если даже Энтидинелли когда-нибудь и обратит на него внимание, они никогда не посмеют переступить черту - безумная страсть - удел богачей, которым и так все дозволено или безродных нищих, которым все равно нечего терять.  А представителям бедных, но благородных семей страсть недоступна - они должны заботиться о престиже семьи и о будущем своих близких...
Энтидинелли в этот день утром отправилась в отдаленный уголок усадьбы порисовать.  Ей хотелось застать рассвет и изобразить природу на рассвете, поэтому она вышла очень рано, еще затемно.  А потом, сделав этюд, увлеклась и осталась рисовать уже дневную природу...  Она заметила, что за ней с почтением и восхищением наблюдает пара детских глазенок.  Она оторвалась от этюда и встретилась глазами с маленькой девочкой, дочкой одной из поварих - девочек в хозяйском доме бегало много, Энтидинелли даже не знала точно, сколько их.  Ее удивляло только то, что мальчиков в доме почти не было...
- Хозяйка, - почтительно поклонилась девочка, - Вас просят в дом.  Приехали гости.
Энтидинелли поняла, что к Лоноделем приехал жених, и улыбнулась - ей нравился умный, образованный, симпатичный офицер.  Как хорошо, что, наконец, нашелся человек, полюбивший ее добрую и заботливую старшую сестру - Энтидинелли знала, что на самом деле ее старшая сестра - очень добрая и заботливая девушка.  А ее грубость и раздражительность - это только внешнее, это следствие того, что Лоноделем слишком серьезно ко всему в жизни относится и слишком обеспокоена состоянием дел в хозйстве.  Энтидинелли плохо разбиралась в хозяйственных делах, но догадывалась, что дела идут очень и очень плохо - имение заложено, доходов оно почти не приносит, а если какие доходы все-таки есть, то они уходят  на выплату процентов по долгам.  И если имением распоряжались бы сами его хозяева, а не император, которому оно формально принадлежало, как и все прочие имения в окрестностях, имение давно было бы продано.
Сама Энтидинелли замуж не спешила, она считала это делом очень далекого будущего, настолько далекого, что об этом и думать пока нечего.  Конечно, ближе к старости, годам к двадцати трем прийдется и ей выйти замуж, иначе будет подорван престиж ее семьи.   А пока она хотела только учиться.  И если бы были деньги, она бы уже уехала на учебу в Ансил или Люаниринили.  Она никаких учебных заведений не посещала, поблизости негде было учиться, на домашних учителей у родителей денег не было, и с детства с ней занимался отец просто по книгам.  А потом она уже стала заниматься сама, прочитала все, что только было в доме - от справочников и научных трактатов до художественной литературы.  Так что кроме как об учебе Энтидинелли ни о чем не думала и когда ей делали предложение молодые люди, она неизменно отвечала отказом, испытывая при этом только обиду за старшую сестру - ну почему никто из них не обращает на Лоноделем внимания, почему все эти молодые люди настолько бестолковы, что не могут разобраться, какой прекрасный человек ее старшая сестричка, какой примерной, заботливой женой и замечательной  хозяйкой она будет.
Энтидинелли поспешила в дом.  Шла она быстро и успела дойти еще до приезда гостя.  Энтидинелли шла босиком, часть пути пришлось идти по тропинке, и она почувствовала, что на ступнях у нее налип песок, поэтому, поднявшись к себе в комнату на второй этаж, она сразу позвала молодую рабыню Дис, чтобы та помыла ей ноги.  Вскоре Дис вошла к ней, держа в руках тазик с теплой водой, поклонилась и радостно заулыбалась, увидев, что ее любимая маленькая Хозяйка находится в отличном настроении.
Дис склонилась над тазиком, нежно и тщательно моя ножки своей Хозяйки. 
- Дис, - спросила Энтидинелли, почему так получается, что я уже все книги, какие только есть в доме, прочитала, а ты еще даже не все буквы знаешь?
- Не наше это дело, Хозяйка,- робко возразила Дис.
- А если я рассержусь на тебя за то, что ты не хочешь учиться читать, и прикажу Повару сварить из тебя суп?
- Как скажете, Хозяйка, Вам виднее.
- И что, тебя это совсем не беспокоит?
- Меня беспокоит то, что Вы будете недовольны.
- Ну если тебя это беспокоит, то смотри.  Вот это буква О.  Видишь, это очень маленькая и простая буковка, ну совсем как маленькая точка.  А раньше, несколько столетий назад, буква О была очень большой и писать ее было очень сложно.  В те времена жил один император, и жилось ему, как и всем императорам, очень тяжело.  Ведь император не может жить как простой человек, он должен рожать себе наследников и управлять империей, и никакие радости ему недоступны.  Но этот император полюбил одну девушку, очень красивую, но очень капризную.  Для того, чтобы она только посмотрела на него, он должен был подарить ей золотое колечко, за одну ее улыбку он дарил алмазные серьги, а когда он хотел провести с ней ночь, он дарил ей дворец.  Но настало такое время, что, хотя император был очень богат и могущественен, у него в его империи кончились и дворцы, и алмазы, и золото - все он отдал своей девушке. 
Грустно было императору, потому что нечего было больше подарить своей любимой, и она отказывалась даже глядеть на него.  И тогда пришел к императору молодой писец и сказал, что знает, чем может помочь.  Оказывается, если вместо большой и сложной буквы О нарисовать маленькую точечку, то останется неиспользованная капелька чернил.  А поскольку буква О встречается очень часто, то за день у одного писца  останется лишняя баночка чернил, а если слить все баночки, которые останутся у писцов одного заведения, то получится ведро, а если слить вместе все ведра чернил, которые останутся по всей империи, то получится море чернил.  Море чернил можно продать другому императору и купить дворец...  И так можно делать каждый день!  Обрадовался император и воспользовался советом.  А на самом деле хитрый писец думал не о благе империи и не об императоре.  У него тоже была любимая девушка, но он ничего не мог ей подарить, потому что он был беден.  Да она от него ничего и не требовала, лишь бы он был возле нее.  И он понял, что если он на каждой букве О сохранит одно мгновение, и если сложить эти мгновения вместе, то получится целый вечер, который он сможет провести со своей любимой.
Дис много раз слышала эту историю, но каждый раз слушала историю с удовльствием, хотя не все понимала... В этот миг неожиданно снизу раздался жуткий вопль, переходящий в хриплый вой.
- Сходи вниз, посмотри, в чем дело,- сказала рабыне обеспокоенная маленькая Хозяйка...
Вскоре Дис вернулась, взволнованная:
- Син обварилась.  Она несла ведро с прокипяченным бельем, поскользнулась и вылила кипяток на себя.
- Бедняжка, - вздохнула Энтидинелли, - наверное, ей очень больно...
Старшая Хозяйка тоже услышала крик, и вышла из комнаты.  Снизу по лестнице поднимался Повар.
- Хозяйка, - поклонился Повар, - у нас беда, Син обварилась, вылила на себя ведро с кипяченым бельем.  Прикажете ее зарубить?
- Что,  так сильно обварилась?
- Сильно, Хозяйка.  Боюсь, уже не отойдет...
- Вот несчастье-то, - опечалилась Хозяйка.  Тут она увидела Дис: - ты слышала, что произошло? Иди собери белье и прополощи...
- Зарубить ее? - повторил свой вопрос Повар.
- Пока не надо, - раздраженно отмахнулась Хозяйка.
Дис побежала на речку полоскать белье.  Вернувшись в дом, она застала Син и Мас в уголке под лестницей.  Син, обваренная, покрывшаяся жуткими волдырями, не могла ни сесть, ни лечь, она стояла на четвереньках и тихонько стонала:
- Мас, сходи поторопи Повара.  Я не могу больше... Пускай или смажет меня чем-нибудь или зарубит.  Чего он ждет?  Сколько мне еще мучиться?
Вскоре пришли Повар, Хозяйка и старшая хозяйская дочь Лоноделем, о чем-то между собой переговариваясь.  Повар наклонился над Син, продолжая что-то доказывать Хозяйке:
- ... боюсь, что ничего не получится.  Она же старая, ей лет тридцать, и мясо жесткое, одни мышцы.  А потом если она раньше подохнет, тогда как быть?
- Мама, - вмешилась Лоноделем, - ты что, хочешь меня опозорить? Чтобы потом про нас все соседи говорили?  А если у нас в гостях генерал будет? Я со стыда умру...
- Вы все так рассуждаете, будто мы уж такие богачи... Смотри, как бы тебя саму не пришлось продать, и будешь ты тогда какая-нибудь Лэа.  Где я денег возьму на мясную рабыню?  Ты об этом подумала?
- Мама, но ты же ведь как-то собиралась решать этот вопрос.  Или ты специально ошпарила Син кипятком, чтобы потом подать к столу?
Вообще-то Хозяйка заранее отложила деньги на покупку девушки, которую надо будет зарезать к праздничному столу, но тут будто бы появилась возможность эти деньги сберечь, подав на стол Син.  И так жалко было эту возможность упускать!
- Ладно, - сказала Хозяйка, подумав, - руби ее в суп.  Вместо Син прачкой будет Дис, а Мас посади на откорм.
Хозяйка была довольна тем, что нашла самое мудрое решение из всех возможных.  Но Син, услыхав это, взмолилась:
- Хозяйка, прошу Вас, зарежьте лучше Дис, а Мас пусть останется вместо меня прачкой...
Но Хозяйка этих слов уже не слышала или не придала им значения, повернулась и пошла по своим делам.  Повар подошел к Мас:
- Ну...
Мас молча сняла платье и протянула его Дис:
- Носи, - и, опустив голову, пошла за Поваром.  Мас была ленива и туповата.  Конечно, ей не хотелось умирать, но она понимала, что это произойдет не сейчас, не сегодня и даже не завтра, а через столько дней, что она и сосчитать не умеет.  А до этого можно будет бездельничать и очень вкусно и сытно есть.
Когда Хозяйка шла обратно к себе наверх, Син простонала:
- Хозяйка, подойдите ко мне, я прошу Вас...
Хозяйка, недоумевая, подошла...
- Хозяйка, я Вам верно служила всю жизнь...
- Это твоя обязанность.
- Я прошу Вас,  не убивайте Мас, она может остаться вместо меня прачкой.  Вы можете зарезать к столу Дис...
- Это мое дело- Хозяйка пошла к себе, Син застонала... Сверху сбежала испуганная Энтидинелли, чуть не сбив мать с ног, и кинулась на кухню.  На кухне она была первый раз в жизни и вбежав, остановилась в изумлении - настолько здесь было жарко и душно, пол был липкий, теплый, противный, скользкий.  В клубах пара она с трудом разглядела двух поварих, которые в одних фартуках, с голыми задницами, возились у плиты, две другие поварихи, совсем голые, мыли посуду, в помойном ведре увлеченно рылись несколько девочек.  Энтидинелли искала Повара - он расхаживал по кухне как хозяин, тоже совершенно голый - вид его был отвратителен.  До этого Энтидинелли видела голых мужчин только в книжках... Энтидинелли подбежала к Повару, стараясь не смотреть на красный отросток,который болтался у Повара между ног, высовываясь из копны всклокоченных грязных волос.
- Повар, пожалуйста, зарежь поскорее Син.  Она хочет убить мою любимую Дис.  Прошу тебя... Ты ведь не послушаешь эту старую противную Син, и не будешь убивать Дис?
- Как скажет Хозяйка...
- Но ты хотя бы пообещай мне, что если мама прикажет убить Дис, ты мне скажешь об этом...
- Хорошо,- поклонился Повар...
- А теперь заруби Син, чтобы она не просила больше маму...
- Хорошо, - Повар направился к углу под лестницей, где сидела Син, и схватил ее за волосы, - Нэк, пошли - он кивнул Нэк, та схватила тазик и большую бритву, скинула платье и пошла за Поваром и Син во двор.  Мил со всеми своими дочками была несколько лет назад продана заезжему торговцу с Севера, и портнихой осталась Нэк.  Кроме того, Нэк была парикмахером - она стригла Хозяев и брила рабов - живых и мертвых.
Повар подтащил Син к корыту, Нэк с тазиком в руках подошла и тихо встала рядом.  Дрожащая Син залезла в корыто и молча встала на колени, положив голову на чурбанчик и дожидаясь, пока Повар сходит за топором.  Когда он подошел, она попросила:
- Пожалуйста, попроси Хозяйку, чтобы она оставила...
Договорить она не успела - Повар, схватив ее одной рукой за волосы, другой рукой взмахнул топором и точным сильным ударом отделил Син голову.  Обезглавленное тело Син поднялось с колен, но Повар толкнул его обратно в корыто, и тело задергалось в корыте.  Повар протянул Нэк отрубленную голову - губы на отрубленной голове продолжали беззвучно шептать свою последнюю просьбу...
Глава 3
Дис осталась одна, и все обязанности прачки ей приходилось выполнять отныне самой.  Хотя она уже давно могла заменить Син в выполнении любой из обязанностей и все ей было привычно, первое время она уставала, но потом втянулась в работу.  Проходя по двору на речку или с речки или чтобы повесить или снять белье, Дис поглядывала на дверь, за которой сидела на откорме Мас и грустно вздыхала - ей было жаль сестру.
Один раз, когда Дис кипятила на кухне белье, к ней подошел Повар и схватил ее за волосы.  “Он хочет меня зарубить! За что?”- мелькнуло в голове Дис.  Вообще-то она не очень испугалась, потому что знала, что это неизбежно когда-нибудь произойдет... Но Повар отволок Дис в угол, прислонил ее к стенке, раздвинул ноги... Она почувствовала, что он всадил ей между ног что-то большое и твердое, ее пронзила острая боль... Когда он закончил, она с трудом выпрямилась, ноги ее подкашивались, по дрожащим ногам стекали перемешанные кровь, пот и сперма.  Было очень больно и противно, и Дис, плача, поплелась к плите, где кипятилось белье, с трудом подняла ведро, поставила ведро на голову и пошла на речку.  Ей показалось, что сейчас ноги ее не выдержат, она упадет и ошпарится точно так же, как и Син... Но на этот раз она благополучно вышла с кухни...
По усиливавшейся с каждым днем суете можно было понять, что близится приезд гостей.  Дис поняла, что Мас доживает последние дни.  В день приезда гостей утром Повар с молотком вошел в комнатку, где откармливали Мас.  Мас, увидев, что вместо обычных корзины с булками и кувшина с вином Повар держит в руках большой молоток, в ужасе выскочила из своей комнатки, закричав: “Не надо, я еще сегодня не поела!...”, и побежала во двор.  Повар, догнав Мас, стукнул ее молотком по затылку, Мас упала на четвереньки, и в тот момент, когда Мас попыталась подняться, Повар нанес ей последний удар молотком по затылку.  Мас дрыгнула ногами и упала, выпрямившись и вытянувшись.
Повар взял Мас на руки, покачал, и, довольный тем, что девушка хорошо прибавила в весе, понес ее на кухню.  Стоявшие во дворе дети были довольны увиденным зрелищем - такую забавную беготню им удавалось наблюдать только когда резали поросенка, петуха или какую другую живность, а люди обычно давали себя убивать спокойно, без лишних хлопот.  Дис не присутствовала при этой сцене, увидев, что Повар с молотком направляется в комнатку, где сидела Мас, Дис ушла на речку...
Когда Дис вернулась с речки, Мас уже была приготовлена и подана к столу.  Дис и Нэк тут же опять пошли на речку - они должны были помыться и приготовиться на тот случай, если кому-то из гостей захочется женщину.  Вечером и ночью им пришлось принять несколько разгоряченных гостей...
После того как все гости разъехались, работы у Дис прибавилось, и она валилась с ног от усталости, она без конца кипятила, стирала, по нескольку раз в день ходила на речку полоскать, каждый день рано утром, до того как проснутся хозяева, Дис гладила белье в большом обеденном зале.
Единственной соседкой Дис по комнате осталась Нэк.  Нэк занимала место у окна, потому что она постоянно шила.  Дни напролет она просиживала, наклонив свою милую белокурую головку и ее удивительно тонкие и нежные ручки постоянно двигались с иголкой.  По ночам Нэк отсутствовала, появлялась она под утро, когда Дис просыпалась и шла гладить белье.  Нэк, вернувшись с ночной прогулки, садилась на свое место под окном, потягивалась, блаженно улыбаясь, и бралась за работу.
Уставшая Дис, закончив утром гладить белье, обычно присаживалась в своем углу под лестницей и немного дремала перед тем, как идти заниматься своими делами дальше.  Один раз она очнулась оттого, что кто-то пинает ее ногой в лицо.  Дис вздрогнула и окончательно проснулась: над ней стояла Лоноделем, красная от злости.  Дис села и, поняв, что лежала голая, стала одевать платье.
-Подожди, не одевайся,- язвительно сказала ей Лоноделем,- а то потом тебе же самой придется отстирывать свое тряпье от крови... Повар!- крикнула Лоноделем,- ну-ка привяжи Дис к столбу да отхлещи  хорошенько плеткой...
- За что? - пробормотала Дис...
- А вот за это - Лоноделем сунула под нос Дис блузку,- ты видишь складки на воротнике!  Ты же совершенно не умеешь гладить!  Когда складки остаются на наволочке, это я могу еще терпеть, хотя мне и бывает стыдно перед мужем, а на блузке!... Мы сегодня с мужем едем на прием, там будут Маллиры и Койсахэ,  и что, я по твоей милости должна одеть мятую блузку?
- Я переглажу, Хозяйка,- предложила Дис...
- Хорошо, я не против, но сначала ты должна поучиться у Повара, видишь, он тебя дожидается.- Повар с плеткой в руках уже стоял в дверях кухни...
В дверях обеденного зала появилась Энтидинелли.  Недоумевая, что происходит, она подошла к сестре:
- Лоноделем, миленькая, что случилось?  Чем ты расстроена?
- А вот этим.  Видишь складки?  Эта твоя паршивая Дис не в состоянии нормально выгладить белье...
- Но ведь складки совсем незаметные, и потом они с обратной стороны...
- Незаметные, незаметные, а кому надо, тот заметит...
- Не надо быть такой жестокой, Дис исправится, ведь после твоей свадьбы у нее было много работы, и она случайно недогладила эту блузку.  Не надо ее наказывать.
- А с какой это стати ты решаешь кого здесь наказывать, а кого нет?
- Но ведь я тоже...
- Ах, ты тоже!  А ты не забыла, что мы вчера заплатили проценты по долгам из жалованья моего мужа?  Так что кто здесь хозяйка?  А то, что ты за наши деньги поедешь учиться?
- Как?- Энтидинелли не знала, что сказать.  Она помолчала, скривив губку и стараясь не расплакаться.-  Но ведь я думала, я думала...
- Можешь не выжимать из себя  свои умные мысли, - оборвала ее Лоноделем, -  я отлично поняла, что ты думала : “ Ах, я такая умница, ах, я такая красавица, что те, которые не слишком умные и красивые должны передо мной на задних лапках ходить”.  А какая мне в хозяйстве польза от твоей красоты?
- Я думала, что вы... что вы меня любите и хотели...
Энтидинелли повернулась и, всхлипывая, пошла наверх.  Сверху спустились Хозяин и Хозяйка.
- Лоноделем, что здесь присходит?  Зачем ты обидела Энтидинелли?
- Не обидела, а просто поставила ее на место.  Пускай не лезет куда не надо.  Если уж я продалась, так дайте мне хотя бы распоряжаться  в доме, который я содержу на вырученные деньги!
- Я не понимаю, о чем ты говоришь?  Что значит продалась?
- А то, что я вышла замуж.  Как вы это назовете?
- Ну в конце концов ты же замуж вышла, а не на панель пошла...
- Да лучше бы я пошла на панель!  Там бы я потерпела немного, получила деньги, подмылась и забыла, откуда эти деньги взялись... А здесь меня на всю жизнь продали.
- Тише!  Не говори так!  А то Энтидинелли услышит и расстроится.  Она думает, что вы с мужем любите друг друга...
- А что мне ваша Энтидинелли?  Когда за ней женихи стаями бегали, вы всем отказали, а меня продали первому же встречному проходимцу!
- Ты же сама дала согласие...
- Сама не сама, а поскольку этот дом теперь содержится на мои деньги, то я здесь и буду Хозяйкой!  Повар, тащи Дис во двор!  И смотри, чтобы хорошо ее поучил, я прийду проверю.
Поздно вечером с приема Лоноделем вернулась в отличном настроении.  Вообще муж не был ей отвратителен, но она была к нему безразлична, и любое его обращение к ней ее раздражало. Но в этот вечер, побывав на приеме, Лоноделем  поняла, в какие слои общества она может попасть благодаря своему мужу и его связям с генералом- мужем его сестры.  На приеме Лоноделем познакомилась с молодой княжной Маллир, очаровательной голубоглазой блондинкой, приехавшей недавно с севера, из имения Маллиров, расположенного между Люанолом и Люаниринили.  Княжна очень мило беседовала с Лоноделем, пожаловалась на скуку, которую она испытывает, попав в чужие места и просила Лоноделем заехать к ней на днях утром поболтать, потому что общаться здесь не с кем, а княжна Койсахэ, на дружбу с которой Маллир очень рассчитывала, оказалась так безнадежно тупа...
Пока Лоноделем беседовала с княжной Маллир, мимо несколько раз проходила княжна Койсахэ, невысокая, смуглая, почти совсем черная, одетая в открытое необычайно роскошное платье, вся в золоте и брильянтах.  Видно было, что Койсахэ очень интересуется, о чем беседуют Маллир и Лоноделем.  Лоноделем поверить не могла, что она участвует в интриге, в которой замешаны самые знатные после Меончирелли семейства империи!  Пускай мелкой и глупой интриге, но все-таки интриге.
Род Койсахэ был известен больше тысячи лет и представители этого рода ведали в империи вопросами обороны и внешней политики, а Маллиры, известные шестьсот лет, ведали вопросами внутренней политики и внешней разведки.
Лоноделем была довольна проведенным вечером и уже не сердилась на Дис.  Муж пошел отводить лошадей в конюшню.  Лоноделем отметила про себя что надо будет купить конюха, а на будущее оставить одного или двух мальчиков, чтобы сделать из них будущих конюхов.
Лоноделем вошла в комнату, где жили Дис и Нэк.  Нэк, как всегда, не было на месте, а Дис спала на своем месте под лестницей.  Лоноделем подошла к Дис - Дис спала на животе, на спину она перевернуться не могла - спина Дис была покрыта кровавыми полосами от плетки - Повар хорошо над ней поработал.  Лоноделем пнула Дис в бок острым носком туфли:
- Иди помоги мне раздеться.
Дис моментально проснулась:
- Да, Хозяйка...
- Чем сегодня занималась Энтидинелли?
- Не знаю, Хозяйка, она весь день не выходила из своей комнаты.
Лоноделем расстроилась - пока она веселилась и наслаждалась обществом княжны, ее сестричка, расстроенная, сидела тут одна, наверняка она весь день проплакала - не надо было ее обижать, а если Энтидинелли слышала еще и то, что Лоноделем наговорила сгоряча после ее ухода... Лоноделем решила обязательно извиниться перед сестрой.
Когда Дис переодела Лоноделем ко сну, Лоноделем  зашла к Энтидинелли.  Энтидинелли не спала:
- Это ты, Лоноделем?
- Да, моя хорошая.  Прости меня, я тебе утром нагрубила...
- Как замечательно, что ты ко мне зашла.  Я так ждала... Ты довольна поездкой?
- Да...
- Присядь ко мне, расскажи...
Тем временем Дис, собрав все мелочи, которые нужно будет постирать, спускалась вниз по лестнице.  Навстречу ей поднимался муж Лоноделем.  Он удивленно посмотрел на Дис:
- Ты кто такая?
- Дис.
- А что ты там делала?
- Я помогала лечь спать Лоноделем.
- И как, удачно? Она уже спит?
- Она зашла к Энтидинелли...
- Ну тогда пойдем, поможешь лечь спать мне.
Лоноделем рассказывала о приеме, рассказывала все подробности.  Энтидинелли молча слушала.
- Энтидинелли, наверное, я тебя утомила своей болтовней...
- Нет, что ты, моя хорошая!  Ты так интересно рассказываешь!  Правда, тебя, наверное, ждет муж?
Во время своего рассказа Лоноделем прислушивалась к возне, которая была слышна из ее комнаты.  Она поняла, в чем дело: муж, это грязное мерзкое животное кувыркается на ее постели с прачкой!  Только бы Энтидинелли ни о чем не догадалась!
- Ничего с ним не сделается, подождет.
Энтидинелли слушала рассказ со все большим и большим интересом, наконец она не выдержала и села на кровати, в темноте было видно, как восторженно блестят ее глазки.
- Лоноделем, ты знаешь, меня все эти приемы и местная знать, которая туда шляется, совершенно не интересуют, но ты так интересно рассказываешь, что, знаешь, я себе представила, будто бы не было последних пятисот лет, и нас окружают не нынешние капризные девицы и изнеженные безвольные юнцы, а те, прежние воины, которые с нашими древними императорами покорили полмира, которые по одному кивку императора готовы были разрушить любое, самое могущественное царство, напасть на любого, самого сильного и жестокого противника и одолеть его.  Будто  это те, прежние Маллиры, Койсахэ, Меончирелли!  Ты подумай, ведь если разобраться, пятьсот лет - это не так уж и много!  Да даже и не пятьсот лет!  А если вспомнить императора Бинилайо Шестого!  Ведь он-то жил совсем недавно, еще и ста лет не прошло!  И знаешь, я думаю, вот мы с тобой здесь сидим, а точно такой же ночью почти тысяча семьсот лет назад, на этом же месте, может быть, сидел император Адег и готовился к своему славному походу на Сьюне!  Нет, нет, ты не смейся!  Я смотрела по книгам, проверяла по картам, и я выяснила, что император Адег во время похода на Сьюне проходил именно по нашим местам, и переправился через нашу речку около того места, куда теперь Дис ходит полоскать белье.  И он вполне мог после переправы сделать привал именно там, где сейчас стоит наш дом!... Я хочу вообразить себе, как это все было: те же самые места, та же речка, та же природа, но еще нет великой империи, нет великой династии Меончирелли, а есть только ее основатель, молодой, полный сил... И ведь мы все- и я, и ты, и мама с папой и твой муж- мы все потомки императора Адега.  Это очень большая ответственность, мы должны помнить об этом, каждый поступок, который мы совершаем, должен быть таким, чтобы этот поступок был достоин потомков величайшего из императоров...
Как-то вечером за ужином Хозяин многозначительно намекнул, что на следующий день он не будет завтракать вместе со всеми.  И как ни пытались Лоноделем и Энтидинелли выяснить у него, в чем дело, он уходил от ответа, отшучивался... Сестры решили проснуться на следующее утро пораньше, но несмотря ни на что, они опоздали - когда они проснулись,  отца уже не было дома.  Появился он только к обеду- он приехал верхом на лошади, а сзади бежала привязанная девушка- невысокая, худенькая.  Девушка была покрыта пылью, она шаталась от усталости, пробежав всю дорогу за лошадью.
- Смотрите! - гордо сказал Хозяин вышедшим встречать его Хозяйке и дочерям, - я привез вам новую прачку...
- Сколько ты за нее отдал? - спросила недовольная Хозяйка.
Хозяин загадочно улыбнулся:
- А ты отгадай... - и, не в силах дождаться какого-нибудь ответа, продолжил - мне ее подарили.  Помнишь, я помогал соседу написать прошение, чтобы ему вернули апельсиновую рощу?  Так вот, вчера он получил извещение от императора, что роща ему возвращена.  И в благодарность сделал мне подарок - не мог же он меня, как соседа и родственника, отблагодарить деньгами.
- Ну что ж, хоть один раз мне какая-то польза от того, что ты кончил Университет, и умеешь писать всякие там бумаги- сухо сказала Хозяйка, но видно было, что она очень довольна, а радостная Лоноделем подбежала к отцу и расцеловала его:
- А я и не думала, что ты помнишь о моей просьбе.  Ты самый замечательный и заботливый папа на свете!  Прости меня, если я тебе иногда грублю- у меня по-другому не получается, я стараюсь сдержаться, а грубость из меня все равно лезет...
Позвали Повара, который отвел девушку во двор.  Вскоре со двора раздался визг - Повар выжег девушке клеймо ее новых Хозяев.
- Что будем делать с Дис? - спросила Хозяйка. - нам не нужны две прачки.
- Я думаю, резать ее ни к чему - ответила рассудительная Лоноделем, - девка она достаточно сильная, пускай идет работать на плантацию.
Дис восприняла решение Хозяев с равнодушием и покорностью.  Она молча разделась, отдала свое платье новой прачке и пошла в сторону плантации.  Ее догнала Энтидинелли:
- Дис, ты не расстраивайся, ты ведь все равно остаешься у нас.  Я буду к тебе приходить.
- Спасибо, Хозяйка,- ответила Дис, понимая, что Энтидинелли никогда к ней не прийдет.

Глава 4
На плантации Дис увидела много рабынь и несколько рабов, с бритыми наголо головами, изможденных, пыльных, с унылыми лицами.  Рабы таскали большие корзины с фруктами.   Здесь же расхаживали несколько надсмотрщиков, тоже рабов.  Надсмотрщики были крупные, мускулистые, холеные.  Один из них, самый, пожалуй, крупный, обратил внимание на Дис:
- Зачем пришла?
- Хозяева прислали работать.
Надсмотрщик, поигрывая плеткой, поглядел на Дис маленькими глазками, заплывшими жиром, потом поднял валявшуюся поблизости пустую корзину и протянул корзину Дис:
- Будешь собирать апельсины с того дерева, и носить туда, куда все носят.
Когда Дис на секунду замешкалась, ее тут же ожег удар плетки, и она побежала к дереву, старась увернуться от следующего удара.
Вообще корзина оказалась не тяжелее, чем ведро с бельем, которое Дис носила полоскать на речку, но здесь работать приходилось совершенно без перерыва, и после нескольких ходок Дис почувствовала, что устала, но когда она чуть приостановилась, чтобы перевести дух, тут же один из надсмотрщиков ударил ее плеткой, и пришлось работать дальше не останавливаясь.
Один раз, когда она шла с корзиной, ее остановил самый крупный из надсмотрщиков, он молча снял корзину с головы Дис, подвел Дис к ближайшему дереву, поставил ее и всадил ей свой громадный отросток - Дис почувствовала такое, чего она не чувствовала ни с Поваром, ни с гостями на свадьбе, ни с мужем Лоноделем - ее будто расперло изнутри, она задохнулась...
Закончив, надсмотрщик постоял несколько мгновений, обессиленный, блаженно закрыв глаза и покачиваясь, потом поднял плетку:
- А ну, за работу,- и когда Дис, тоже уставшая, не сразу подняла корзину, в очередной раз хлестнул ее плеткой.
Вечером, когда толпу погнали отдыхать, Дис чувствовала усталость и дрожь в коленах.  Толпу пригнали к яме, накрытой сверху одной крышей, около ямы стояла будка надсмотрщиков.  Открыли дверь, ведущую в яму, и толпа устремилась вниз.  Когда Дис проходила мимо двери, надсмотрщик, тот самый, которого она увидела первым на плантации, молча протянул ей кусок тряпки и ржавую миску.  Дис поняла, что на тряпке она будет спать, а из миски есть, также молча взяла тряпку и миску и пошла за всеми.
В яме оказалось довольно тесно, всюду лежали тряпки, на которых спали рабы, около тряпок стояли миски.  Каждый вошедший подходил к своему месту, брал миску и шел с миской к большому котлу, который стоял неподалеку от входа в яму.  У котла уже выстроилась очередь, первыми в очереди стояли немногочисленные мужчины, за ними- женщины помоложе и посильнее, а последними - пожилые женщины.  Старух здесь не было.  Дис поискала место поудобнее, где можно положить свою тряпку, но все хорошие места были заняты, и она положила свою тряпку почти на проходе и пошла в очередь к котлу.
Поскольку Дис стояла в очереди почти последней, ей досталось только немного жидкой похлебки, вся гуща  была разобрана теми, кто стоял в очереди первыми.  Но от усталости Дис не слишком хотелось есть.  Выхлебав все, что было в миске, она завалилась спать, и вскоре заснула.  Проснулась она под утро оттого, что на нее плюхнулась тяжелая туша, кто-то раздвинул ей ноги и начал над ней трудиться.  Когда она очнулась окончательно, все было кончено, и она увидела только удаляющуюся высокую широкоплечую фигуру... По тому, что спина у ее утреннего посетителя была покрыта красными рубцами от ударов плетки, Дис поняла, что это - не надсмотрщик, а один из рабов...
Утром рабов опять погнали на плантацию, и, в общем-то, этот день оказался похож на прошедший, и последующие дни - тоже.  Дис была сильна, молода и здорова, и она быстро привыкла к работе.  Каждый день под утро к ней приходил тот самый раб, молодой здоровый мужчина.  Иногда Дис замечала его и на плантации, и они встречались глазами, но взгляд его был унылый и пустой, как и у всех других рабов, и невозможно было понять, узнает он ее или нет... Один раз в яме, после работы, когда Дис, опустив голову, стояла в очереди за похлебкой, стояла и, в общем-то, ни о чем не думала, просто отдыхала, она вздрогнула от неожиданности, когда кто-то схватил ее за руку и вытащил из очереди.  Дис подняла глаза и узнала своего утреннего посетителя.  Он потащил ее в угол ямы, указал ей на лежащую в углу тряпку и сказал:
- Будешь спать здесь, - и добавил, обращаясь к женщине, сидевшей на соседней тряпке,- если тронешь ее - убью.
После этого он ушел.  В руках мужчина держал огромную миску, скорее похожую на небольшой таз.  Дис оглядела женщину - женщина была постарше ее, невысокая, коренастая, с большой грудью.  Дис поразило то, что обе ключицы, груди и даже живот женщины были покрыты выжжеными клеймами, самыми разнообразными.  Было два одинаковых очень больших клейма с изображением большой собаки, держащей в обнимку двух маленьких лошадей, одно большое клеймо с изображением книги, одно клеймо с изображением птицы, клеймо с изображением весов, остальные несколько изображали или собаку или лошадь.  Почти каждое клеймо было перечеркнуто.
Женщина с ненавистью глядела на Дис:
- Если он меня бросит, я тебя убью!
- Не все ли равно, ты убьешь, или Хозяева на суп зарубят...- Дис не могла оторвать глаз от тела женщины, разглядывая выжженные на теле клейма.
- А ты занятная.  Откуда ты взялась?  Тебя ведь раньше здесь не было...
- Я была прачкой в хозяйском доме, а потом Хозяева взяли другую прачку, а меня прислали сюда.
- Мне приятно было бы с тобой поболтать.  Но я тебя все равно убью...
В это время пришел мужчина с миской, до верха наполненной похлебкой, самой гущей и с тряпкой, на которой спала Дис.  Он кинул тряпку на пол, сел между женщин и принялся выкладывать из миски гущу в миску Дис и миску женщины.  Выкладывая, он коротко объявил:
- У меня будет две женщины.
Женщина вздохнула с облегчением:
- Ну, тогда нам делить с тобой нечего.  Будем дружить, Дис...
- Откуда ты знаешь, как меня зовут?
Женщина засмеялась:
- Да у тебя же написано.  Вот здесь - Женщина показала на три закорючки, выжженные на ключице Дис под клеймом.
Дис в изумлении уставилась на женщину:
- Ты умеешь читать?  А я знаю только одну букву - букву О.
Женщина опять засмеялась:
- Несколько столетий назад, буква О была очень большой и писать ее было очень сложно.  В те времена жил один император, и жилось ему, как и всем императорам, очень тяжело.  Ведь император не может жить как простой человек, он должен рожать себе наследников и управлять империей, и никакие радости ему недоступны.  Но этот император полюбил одну девушку...
Заметив изумленный взгляд Дис, женщина расхохоталась.  Мужчина, рассердившись, прикрикнул:
- А ну быстро есть и спать, а то сейчас обе у меня получите!
Дис с женщиной наклонились над своими мисками.  Дис давно уже не ела так сытно - все последние дни ей доставалась только жидкая похлебка, и она не наедалась.  Съев все содержимое миски, Дис почувствовала, что ее клонит в сон, и, как оказалось, не ее одну.  Мужчина тоже начал клевать носом.  Он крепко обнял обеих своих женщин и вскоре заснул.  Дис тоже заснула.  Давно она не чувствовала себя настолько защищенной...
Утром Дис проснулась от того, что мужчина возился с женщиной.  Потом он с женщины слез, перевернулся, полежал несколько мгновений, опять перевернулся и навалился на Дис.  Закончив с Дис, он опять лег на женщину, но силы, видно, его уже оставили, потому что он свалился с женщины, полежал, тяжело дыша, и заснул.  Женщина улыбнулась:
- Как видишь, нам обеим хватило. 
- Как тебя зовут?
- Фиа.
- Какое странное имя.  А его как зовут?
- Мар.
- А почему тебя так странно зовут?  Фиа...
- А ты вообще знаешь, как рабам дают имена?
- Нет.
- Имя всегда состоит из трех букв, первая буква всегда согласная, а последняя буква такая же, как первая буква в имени матери... А у меня в имени последняя буква гласная потому что я рождена свободной.  Правда, не совсем свободной, я из крестьян...
- Слушай, я не понимаю, что такое гласные, согласные и всякие другие буквы.  Откуда ты столько всего знаешь?
- Лезь ко мне, Дис,- сказала Фиа, - поболтаем с тобой...  Так происходит каждый день.  Вечером Мар валится с ног от усталости, а утром просыпается и начинает куролесить.  Хорошо, что он сегодня больше никуда не пошел, а то когда я была одна, ему одной женщины не хватало, и он отправлялся расхаживать по яме.  Ты спать не хочешь?
- Нет, он меня разбудил... И уже не заснуть. - Дис перелезла через спящего Мара к Фиа. - Почему у тебя не два клейма, как у всех, а так много?  И у Мара почему-то четыре клейма.
Глава 5
Рассказ Фиа
- Я сменила много хозяев.  Я тебе говорила, что я родилась свободной.  Мы жили на севере, мы были крестьянами у помещика, были очень бедными, постоянно голодали.  Нас в семье было двенадцать детей, и я была второй девочкой.  И когда мы совсем задолжали помещику, у родителей остался один выход - продать кого-то из детей в рабство.  Конечно, за мальчика можно было выручить больше денег, а у меня было семь братьев, но мальчики нужны в хозяйстве, это самые нужные работники.  Старшая сестра собиралась выйти замуж, и родители рассчитывали получить за нее хоть какой-то выкуп.  А младшие сестры совсем еще были маленькие, поэтому и решили продать меня.  Хоть нас и много было, но родителям дорог был каждый ребенок, и непросто им было решиться отдать свою дочь, но они решили лучше продать одного ребенка и хоть как-то сохранить всех оставшихся, иначе вся семья умерла бы с голоду.  Мама долго плакала, но делать было нечего, и однажды она отвела меня к помещику.  Он тут же оформил необходимые бумаги, расплатился с мамой, а меня отвели на конюшню  и выжгли там вот эти два клейма - Фиа показала на два клейма - одно клеймо с избражением собаки, держащей в обнимку двух маленьких лошадей и другое клеймо - с изображением птицы.
А потом началось самое страшное.  До этого у меня не было мужчин, я гуляла с одним парнем из нашей деревни, и только иногда разрешала ему себя поцеловать... А тут все мужики, которые работали в доме - и повара, и конюх, и кузнец, и садовник, начали мною пользоваться.  Ничего интересного они выдумать не могли, они умели это делать только в одной позе, но слезать с меня не слезали несколько дней, разодрали мне все.  Я бы удавилась с горя, и меня только то останавливало, что я понимала, что если я удавлюсь, помещик отберет деньги у мамы обратно, и ей прийдется вместо меня продавать одну из моих сестер. 
Через несколько дней меня повезли в город на рынок.  Хоть было это и не близко, но мама тоже туда поехала.  Когда она увидела, как меня, голую, выставили на помост, и торговцы начали подходить, рассматривать меня, щупать, она разрыдалась.  Когда меня купили, выжгли еще одно клеймо и повели с рынка, она долго шла рядом, просила далеко меня не увозить, просила отдать каким-нибудь приличным людям, хорошим хозяевам., говорила им, что я еще девочка - конечно, она и подумать не могла, что со мной делали на конюшне.  Торговцы посмеивались, успокаивали маму, обещали все сделать, как она просит.  На самом же деле повезли меня на юг, в Ансил.
В Ансиле меня продали в магазин, как товар.  Несколько дней я жила в магазине, пока не нашелся покупатель.  Это оказался ученый, у него было небольшое имение около Хаэнха, а сам он постоянно жил в Ансиле и преподавал в Университете.  В Ансиле у него была небольшая квартира, три комнаты и кухня.  Он меня взял, чтобы я занималась хозяйством.  А заодно я ему стала и женой.  Человек он был очень добрый, спокойный, жили мы с ним замечательно.  К нам никто не ходил, и мы ни к кому не ходили, и мой Хозяин все время, когда не был в Университете, проводил дома, за книгами, а книг было много,  две комнаты из трех были заставлены книжными шкафами.  Он и меня выучил читать и писать, и я прочитала почти все книги, которые были в доме.
Пока я жила у этого хозяина, я родила двоих мальчиков.  Первый был непонятно от кого, а второй был, конечно же, от Хозяина... И так могло продолжаться долго, бесконечно долго, и сейчас бы я могла жить там же, но однажды Хозяина пригласили читать лекции в другой Университет, за границей.  Он хотел было взять и меня с собой, но в той стране не было рабства, и приехать туда со своей рабыней было бы неприлично.  Поэтому он уехал, оставив меня в Ансиле.  Тут же приехала его дочь.  Наверное, у них в семье было не все в порядке, потому что пока я жила у Хозяина, его дочь ни разу к нему не приезжала, а как только он уехал, она тут же приехала и поселилась в его квартире.
Книги, которые Хозяин оставил, его дочь отвезла в имение, одну из комнат превратила в гостиную, в другой комнате устроила себе спальню, меня с сыновьями переселила на кухню.  Моя новая хозяйка была в общем женщиной неплохой.  Зачем она переехала в Ансил, мне было непонятно.  Как у многих аристократов, с деньгами у нее были большие трудности, и жила она, скорее всего, в долг, а жизнь в Ансиле обходится гораздо дороже, чем жизнь в имении, но тем не менее она предпочла жить в Ансиле, обзавелась подругами, которые постоянно приходили к ней в гости.  Я готовила к столу угощенья, довольно скудные из-за нехватки денег, убирала в квартире.  И жилось мне вроде бы неплохо, но однажды произошел случай, о котором я до сих пор вспоминаю с содроганием.  Как-то одной из гостей моей Хозяйки понравились два моих сына, которые бегали под ногами у гостей и играли, и Хозяйка по своей доброте подарила моих детей гостье.  Гостья была вне себя от восторга и умиления, как она благодарила мою хозяйку за такой подарок!  А я была в ужасе, я поняла, что сделать ничего не могу, что мне указали на мое место.  Я умоляла хозяйку вернуть мне моих детей, я стояла перед ней на коленях, целовала ей ноги... Она посочувствовала мне, пожалела о своем опрометчивом поступке, но объяснила мне, что вернуть мне детей она не может, так как просьба вернуть обратно сделанный подарок выглядела бы странной и поставила бы мою хозяйку в неловкое положение.
Несколько дней я ходила не в себе, все у меня валилось из рук.  И как раз в эти дни я случайно подслушала разговор Хозяйки с одной ее гостьей.  Та пугала ее страшными историями о мстительных рабах, убеждала ее в том, что неизвестно, что у меня на уме, и оставаться со мной вдвоем Хозяйке просто опасно... И вскоре Хозяйка и ее гостья повели меня в местное Управление внутренних дел, где Хозяйка оформила продажу меня своей подруге, мне выжгли клеймо - вот эти весы, это было у меня уже шестое клеймо, на левой груди места уже не оставалось, и это стало первым клеймом на правой стороне. По клейму я поняла, что моя новая Хозяйка не принадлежит ни к южным аристократам, ни к северным.  Все южные аристократы, являющиеся потомками Меончирелли, имеют на своем гербе изображение собаки или лошади, потому что на гербе самих Меончирелли изображена собака, держащая в обнимку двух маленьких лошадей, а северные аристократы должны иметь на гербе изображение какого-нибудь местного животного.
Самое удивительное заключалось в том, что моя новая Хозяйка родилась почти там же, где и я, в соседней деревне и была крепостной того же самого помещика.  Помещик отпускал ее родителей на заработки в город, и она с детства ездила с родителями в город торговать на рынке.  И когда она подросла, она поняла, что гораздо больше можно заработать, став уличной женщиной.  Новое ее занятие приносило настолько хороший доход, что однажды, когда помещик особенно нуждался в деньгах, моей новой Хозяйке удалось выкупить у помещика себе вольную.  Став свободной, она продолжала заниматься тем же, и через некоторое время у нее скопилось немного денег, достаточно для того, чтобы открыть свой маленький бордель, где вместе с ней работали еще две девушки.  Когда она заработала еще больше денег, она свой бордель продала и решила заняться перепродажей рабов - это оказалось более доходным и более благородным занятием.  И здесь она нашла способ, как сделать торговлю более доходной.   Больше всего ценятся рабы-мастера, которые что-то умеют делать - повара, портные, прачки, конюхи...  А когда такой раб становится старым или получает увечье и уже не может работать, хозяин убивает раба или продает его по дешевке.  И моя Хозяйка придумала скупать старых рабов-мастеров, они обучали  мастерству молодых, здоровых, но еще неопытных рабов, и обученных молодых рабов она могла продавать довольно дорого.  Помимо этого, она занималась и обычными видами работорговли - перепродавала рабов, откармливала рабов на мясо и готовила девушек-рабынь для любовных развлечений, тем более что опыт в любви у нее самой был немалый.  Она знала, что я умею читать и писать, и поэтому давно уже задумала меня заполучить, а тут подвернулся случай, и удалось получить меня почти даром.
Но приобретение оказалось, как видно, не слишком удачным.  Выгодно меня перепродать сходу не получилось - никто из ее клиентов не заинтересовался грамотной рабыней, а раз меня саму продать не удалось, то не имело смысла и обучение мною других.  Сама она часто со мной беседовала, просила пересказывать мне то, что я узнала из книг.  Хозяйка знала гораздо меньше меня, ей некогда было учиться, она читать и писать умела с трудом.  Но она как-то обходилась, и хотя я и помогала ей выучиться лучше читать и писать и больше узнать, это ее не слишком сильно интересовало, поскольку не давало немедленной прибыли.  Потом, правда, Хозяйка нашла мне применение - она поручила мне вести учет в ее предприятии.  Я переселилась из дома, где жили все прочие рабы, в квартиру Хозяйки, мы жили с ней как подруги, ведущие совместное дело, у нас не было друг от друга никаких секретов.  Каждый вечер у нас были гости - партнеры и клиенты моей Хозяйки, это были самые разнообразные люди - аристократы, предприниматели, правительственные чиновники.  Я как сейчас помню эти вечера, которые мы проводили за беседами при свечах, с бокалом хорошего вина.  Когда разговор заходил об истории, литературе, естествознании, разговор поддерживала я, когда же говорили о сегодняшнем дне, об общественных нравах, о том, что происходит в империи, тут моя Хозяйка поражала всех своей наблюдательностью, меткостью суждений, иногда ее суждения были слишком смелыми, что придавало нашим беседам особое очарование легкой опасности.  Эти вечера почти каждый раз заканчивались в постели с гостями.  Когда гостей было больше двух, хозяйка брала на помощь девушек из тех, что обучались в ее школе искусству любви.
Прекратилось это для меня совершенно неожиданно.  Один раз Хозяйка сообщила мне, что она закрывает свое дело, всех своих рабов продает и уезжает на Запад.  Хозяйка обычно очень хорошо владела собой, и всегда была сдержанна, спокойна, нетороплива, но в этот раз она не могла скрыть своего волнения, она объяснила, что обстоятельства в эти дни складываются для нее необычайно удачно - одному из ее партнеров удалось купить на Западе, на границе пустыни Люр, крупное имение, принадлежавшее ранее одному из аристократов.  Обычно император не дает разрешение на перепродажу имений, и добиться разрешения удается с очень большим трудом.  Новый владелец имения нуждался в деньгах, чтобы поднять запущенное хозяйство, поэтому он готов был взять в долю своих ближайших друзей, в число которых входила и моя хозяйка.  И тут как раз в эти же дни она получила заказ на крупную партию рабов и нашла покупателей на свою недвижимость - дом и квартиру.  Никак нельзя было упускать такую удачу, и она решила действовать.  “А как же я? - спросила я растерянно”. “Увы, Фиа, - ответила мне хозяйка, - мне твоя помощь там не понадобится.  Если бы у меня было побольше денег, разумеется, мы бы с тобой договорились, и я помогла бы тебе открыть маленькое дело, может быть, заграницей, где ты стала бы свободной.  Но в данный момент у меня такой возможности нет.  Так что, извини, пока мне твои знания и умения не нужны,  умная я сама, а тебя придется продать вместе со всеми, потому что сейчас у меня каждый тау на счету, и от того, какую сумму я вложу в общее дело, зависит моя доля в будущей прибыли...”
Я попала вместе со всей нашей партией на завод.  Это было штучное производство - со строительством в империи железных дорог понадобилось организовать мастерские по ремонту паровозов и вагонов, и наш завод изготавливал на станках различные детали.  Детали нужно было изготавливать очень быстро, и заранее было неизвестно, какая деталь понадобится.  Поэтому хозяину завода приходилось держать несколько рабочих смен, обеспечивающих постоянную готовность производства, много времени рабочие простаивали, и им приходилось платить за простой.  Хозяин решил попробовать применить рабский труд.  Это позволяло ему обойтись одной сменой - нас попросту приковали каждого к своему станку, а несколько человек приковали к тележкам, и мы работали, когда была работа, а когда работы не было, тут же на рабочем месте отдыхали.  К тому же хозяин мог совершенно не беспокоиться о технике безопасности.
Работа за станком была утомительной, но не измытывающей, я не валилась с ног от усталости, как здесь, на плантации, потому что часто бывали перерывы в работе.  Меня угнетала безысходность, после жизни у прежних хозяев, где я была почти свободным человеком, где имела даже семью, страшно было потерять все и оказаться в этом совершенно бесправном и безвыходном положении.
Там, на заводе, у меня родилась девочка, которую у меня через год, когда я ее отняла от груди, забрали.  Я была совершенно уничтожена, разбита, поэтому то, что у меня эту девочку забрали, я уже восприняла как-то совершенно безразлично.  Мне казалось в то время, что жить осталось совсем недолго, и действительно, уже многие рабы, прикованные к соседним станкам, получили увечья и были отправлены под нож, вместо них появились новые, у некоторых станков на моих глазах сменилось двое или трое работников,  и мне оставалось только ждать, когда и со мной произойдет то же самое.  Но неожиданно моя жизнь опять переменилась.
Что-то во мне понравилось одному из мастеров, работавших в нашем цеху, и он выкупил меня, чтобы подарить своему сыну-подростку.  Сын моего нового хозяина находился в таком возрасте, что начал интересоваться женщинами, и хозяин решил предупредить возможные неприятности, которые могли при этом возникнуть.  Сын был рад подарку, но когда он узнал, что я к тому же умею читать и писать, его восторгу не было предела.  Это был совершенно отпетый бездельник, он не хотел ни учиться, ни работать, почти все время он проводил с друзьями, такими же бездельниками, как он.  Занимался он дома с приходящими учителями, раньше он кое-как делал домашние задания сам, а с моим появлением все за него стала делать я.  Помимо уроков, мои обязанности заключались в том, чтобы утром подать своему молодому хозяину завтрак в постель, вечером уложить его спать, а ночью заниматься с ним любовью.  Первое время он занимался любовью очень охотно и много, каждую ночь по нескольку раз, но вскоре он выдохся, и уже не пользовался моими услугами по несколько дней подряд.  Меня такая жизнь вполне устраивала.  Мой хозяин не брал меня с собой, когда шел к своим друзьям - родители ему это запрещали, потому что боялись, что он может одолжить меня кому-нибудь из своих приятелей, и я подцеплю таким образом болезнь.  Поэтому много времени я проводила дома за чтением книг, продолжая начатое мною ранее образование.
Так продолжалось до тех пор, пока мой молодой хозяин не собрался жениться.  Разумеется, его невеста сразу поняла, для чего меня держит хозяин, и выпросила меня у него в подарок.  На всякий случай она тут же переподарила меня своему брату.  У своего очередного хозяина я ухаживала за цветочными клумбами около усадьбы, жила я в маленькой деревянной будке, типа собачьей конуры, работа была, в общем-то, не слишком тяжелая, я работала с увлечением, так, будто это были мои собственные клумбы.  И действительно, получалось очень неплохо, иногда я слышала отзывы гостей о моих клумбах.  Плохо было только то, что здесь я не могла читать- книги были только в хозяйском доме, а туда меня не пускали...
Однажды к хозяину приехал погостить родственник его жены, студент, он учился в Университете Люаниринили - среди южных аристократов считается престижным обучаться на севере, ведь Университеты Люаниринили, Люанола и Горома, в которых сохраняется дух великих северных цивилизаций, покоренных древними императорами-завоевателями,  считаются лучшими университетами мира.  Студент целыми днями занимался, сидя на скамейке в саду, и как-то обратил на меня внимание - я постоянно ходила мимо с лейками, с ведрами, с прополотой травой.  Понятно, что может понадобиться от женщины молодому парню, тем более, если женщина совершенно бесправна... Он отвел меня в беседку в отдаленном углу сада, и в этой беседке я ему отдалась.  Ему понравилось, и он часто стал водить меня в ту беседку.  Это был добрый парень, каждый раз он угощал меня конфеткой, кусочком вкусной колбасы, шоколадкой.  Однажды я, видя его доброту, настолько осмелела, что попросила его вместо угощения принести лучше что-нибудь почитать - я очень соскучилась по книгам. Студент сильно удивился, но книжку принес.  Поняв, что я грамотная, он захотел взять меня с собой на север.  Хозяин не хотел меня отпускать, хозяин был очень доволен тем, как я содержала его цветочные клумбы.  Но он уступил просьбе своей жены, и, таким образом, я опять поменяла хозяина и вскоре отправилась с ним в Люаниринили.
Мой новый хозяин снимал с двумя другими студентами с юга небольшую квартиру в самой лучшей части города, недалеко от площади Кадельмант.  Мы приехали в Люаниринили осенью, я за долгие годы жизни на юге уже и забыла о том, что бывает осень, зима, весна, бывают холода.  Люаниринили был особым городом, непохожим на Ансил, здесь был совершенно другой климат, другие люди, речь их походила на ту, которую я слышала в детстве в своей родной деревне, здесь был другой уклад жизни, и моя жизнь в очередной раз совершенно изменилась.  Трое студентов, с которыми мне предстояло жить, жили между собой очень дружно.  Это были представители богатых семей, и родители постоянно присылали им довольно крупные суммы денег, но эти деньги у них быстро кончались, потому что они привыкли ни в чем себе не отказывать.  Учились они с удовольствием, хотя и не считали учебу своим главным делом, часто они пропускали занятия, но, имея деньги, они могли обеспечить себя помощью других, более бедных студентов.
Постепенно определился круг моих обязанностей.  Я должна была вести все хозяйство в квартире, которую снимали студенты, готовила, убиралась, стирала, обеспечивала всех троих по очереди любовными услугами... Часто мои студенты устраивали вечеринки, на которые приглашалось много гостей, тоже студентов.  Когда денег было много,  подавались роскошные блюда, дорогие вина, приглашались дорогие женщины, а когда деньги кончались, вечеринки все равно устраивались, и гостей было не меньше, но единственным блюдом была жареная картошка, пили дешевую водку, купленную у крестьян на местном базаре, и всех гостей приходилось обслуживать мне. В дальнейшем на меня возложили и помощь студентам в учебе.  Большинство лекций они предпочитали не посещать, и мне поручали переписывать лекции у других студентов, кроме того, я прорабатывала для них учебники и потом им кратко пересказывала содержание, выполняла домашние задания, делала чертежи... Спать мне почти не приходилось - днем я занималась хозяйством, вечером любовью, а ночью читала, писала, чертила.  Студенты относились ко мне неплохо, они считали само собой разумеющимся то, что всю работу делала я.  За все время, что я жила у них, я не слышала от них ни одного грубого слова, никто из них ни разу не ударил меня.
К моим студентам приходил один бедный студент, скромный, воспитанный, застенчивый юноша.  Он тоже помогал им в учебе, получая за это скромную плату.  Часто к назначенному времени моих хозяев не было дома, и бедному студенту приходилось их дожидаться.  Я проводила его на кухню, угощала его, и мы подолгу с ним беседовали обо всем, преимущественно о науке, другие предметы мало его интересовали.  В вечеринках бедный студент никогда не участвовал, хотя его постоянно приглашали.  От моих любовных услуг он также отказывался, хотя мои хозяева много раз предлагали ему мои услуги и в качестве оплаты за его труды, и просто так... Именно поэтому я испытывала к нему особое расположение, и мне казалось, что и он тоже, и отказывался от меня он потому, что жалел меня.
Один раз наш бедный студент пришел к моим хозяевам просить деньги, которые хозяева ему задолжали за занятия, а денег у хозяев, как это часто случалось, не было.  “Возьми  в качестве платы Фиа, - предложил мой хозяин,-  денег у нас сейчас нет, нам и самим есть нечего, а когда мы получим что-нибудь, еще неизвестно...”.  “Вы знаете, что меня женщины не интересуют”, - возразил бедный студент. И тут я услышала такое, что у меня от радости перехватило дыхание: “Да ты меня не понял, - сказал мой хозяин, - я тебе предлагаю ее насовсем, ведь она стоит гораздо дороже, чем мы тебе задолжали.  Я мог бы продать ее сам, и выручить столько денег, что и с тобой бы расплатился, и еще бы осталось... Но мне этим заниматься некогда, а к тому же неужели я, потомок Меончирелли пойду на рынок торговать своими рабынями”. 
“Зачем ты это делаешь?” ,- в ужасе спросил у моего Хозяина его сосед, - “как мы будем без нее обходиться?”.  “Извини”, - ответил мой Хозяин,- “ Но я так больше не могу.  Мне не по себе оттого, что я владею, как домашним животным, этой женщиной, которая знает гораздо больше меня, наверное, намного умнее меня, лучше, чище, добрее...”.
 Я увидела, как радостно заблестели глаза у бедного студента, но на всякий случай он высказал сомнение в том, что ему отдают меня насовсем.  “Ты понимаешь, - убедил его мой хозяин,- что все-таки имеешь дело с потомками Меончирелли, с благородными людьми... И к тому же в любом случае это все будет оформлено официально, мы сейчас пойдем в Управление внутренних дел, подготовим все бумаги, ты поставишь ей свое клеймо...”  Можно было не спрашивать, согласен ли был студент стать моим хозяином - достаточно было взглянуть на его сияющее от счастья лицо.   Мы сразу же пошли оформлять бумаги.  Оказалось, что у студента нет своего клейма, и клеймо ему пришлось заказать тут же, в Управлении.  Он долго договаривался насчет изготовления клейма.  Ему объяснили, что клеймо ни в коем случае не должно быть по размерам больше императорского клейма, к тому же большое клеймо стоит очень дорого. Он возмущался, доказывал, что ему необходимо изготовить обязательно большое клеймо, просил показать ему документ, ограничивающий размеры клейма, но документа такого найти в Управлении не могли - то ли не знали, где его искать, то ли ограничение на размер было лишь негласным правилом.  В конце концов, договорились изготовить клеймо с изображением книги, по размерам на одну двадцатую долю меньшее, чем императорское клеймо. 
Когда все было сделано, новый хозяин повел меня к себе домой, в маленькую комнатку, которую он снимал в старом обшарпанном доме на окраине, на берегу озера Аденали.  По дороге мы зашли в магазин, где хозяин купил плетку, чем меня очень удивил.  Дома он повесил эту плетку на стену, а я приготовила ужин... После ужина мы легли в постель.  По его поведению и по его уклончивым ответам я поняла, что он первый раз в жизни обладает женщиной, а я первый раз в жизни принадлежала мужчине не по принуждению, а потому, что хотела ему принадлежать, потому, что хотела отблагодарить его за свое избавление.  В ту ночь мне казалось, что кончились, наконец, все мои страдания, мое унижение, и что, наконец, я обрела свое счастье.  Я так устала к тому времени от жизни, так была измучена всем тем, что мне пришлось перенести, что я старалась забыть о своих утерянных детях, о родителях, братьях и сестрах, которые продолжали жить, наверное, по-прежнему в нищете, измученные голодом и непосильным трудом, мне хотелось хотя бы самой насладиться обретенными, наконец, счастьем и покоем.
Несколько дней мы провели, не выходя из дома, я, считая отныне эту комнатку и своей тоже, наводила в комнатке порядок, убирала, украшала комнатку, я готовила поесть, стараясь сделать что-нибудь такое, что понравится моему милому, я не называла его в те дни хозяином, это был для меня просто милый, обожаемый, нежно любимый друг.  Но большую часть времени в эти дни мы проводили в постели. 
К сожалению, через несколько дней есть в доме стало нечего, денег тоже не было, и студент стал собираться идти искать заработок - он надеялся договориться об уроках с кем-нибудь из богатых студентов или сделать им какое-нибудь задание.  Как мне не хотелось, чтобы он уходил, в тот момент я считала его самым родным и близким мне человеком, он был мне не хозяином, а просто любимым, поэтому я сказала ему: “Милый, может ты не пойдешь искать уроки? Давай лучше продадим плетку, зачем она тебе, ведь я все равно тебе послушна, ты уже своим отношением ко мне добился гораздо большего...” Он ответил: “Я могу тебе показать, для чего мне нужна плетка.  Не забывай, что я теперь твой хозяин.” .  Он снял со стены плетку и ударил меня, совсем не больно, потому что он еще не умел пользоваться плеткой.  Как мне хотелось, чтобы это оказалось лишь неудачной шуткой, я бы простила ему это, и мы бы навсегда забыли об этом происшествии, но я поняла, что это не шутка.
Вечером он вернулся поздно, прошел в комнату, не снимая грязные ботинки, снял со стены плетку и уселся на кровать, поигрывая плеткой.  “Помой мне ноги, протри пол, сходи в магазин за продуктами, я поем, а потом я хочу женщину...”- сказал он и кинул мне деньги: “Это на продукты.  Если купишь что-нибудь себе - убью”.  А я и не собиралась ничего себе покупать.
Я разула его, помыла ему ноги в тазике с водой, помыла пол, пошла в магазин.  Когда я приготовила ужин, он приказал: “неси мне ужин в постель, я устал...”  После того, как мы позанимались любовью, он приказал мне лечь на коврик перед его кроватью...  Я за долгие годы рабства привыкла к унижениям,  и не такое приходилось терпеть, но именно тогда, после того, как мне показалось, что я стала свободной и равной своему хозяину, мне было особенно тяжело.
А он, почувствовав власть надо мной и полную мою беззащитность, издевался с каждым днем сильнее и сильнее.  Он по нескольку раз в день заставлял меня обслуживать его в постели, и вскоре у него перестал вставать, он был этим смущен, но обвинял в этом меня, он бил меня за это плеткой, и когда, услышав мои стоны, и увидев мою вздрагивающую от ударов спину, он возбуждался, он откладывал плетку, безуспешно пытался вставить мне свой слабевший тут же отросток, и опять принимался меня бить, и бил он меня с каждым днем сильнее и сильнее - у него появлялся в этом опыт... В отчаянии, я уже готова была убить его, а потом будь что будет - все равно бы уже не было хуже.  Но вскоре получилось так, что у него кончились деньги, а было лето, все студенты разъехались, и заработать денег уроками возможности у него не было.  Тогда он и придумал отвести меня на панель.  Я вздохнула с облегчением - он перестал меня бить, а занятие было для меня привычное.  Разумеется, все заработанные мною деньги он тут же отбирал и держал меня впроголодь, но иногда меня брали хорошие добрые люди, жалели меня, кормили, хотя попадались всякие... Один раз, когда я стояла на своем месте, а мой хозяин ждал тут же неподалеку, ко мне подошли двое и стали со мной договариваться, но что-то меня насторожило в их поведении, я им отказала, и они пошли, но тут подбежал мой хозяин, вернул их и стал уговаривать их взять меня, и опять разговор был какой-то странный - будто эти двое не понимали, что им от меня нужно.  И стоило хозяину произнести наконец слово, проясняющее то, что я должна была сделать, как все выснилось - эти двое были из охраны, они потребовали от меня разрешения на то, чем я занималась, но когда выяснили, что я - рабыня, тут же потребовали разрешение у моего хозяина.  Разрешения у него не оказалось, и нас обоих отвели в местное управление внутренних дел, где меня раздели и выжгли мне большое императорское клеймо, это было так неожиданно, что я даже не сразу поняла, в чем дело - а дело было в том, что меня отобрали у моего хозяина как орудие преступления, после чего стали требовать с моего хозяина, теперь уже бывшего, заплатить штраф.  Он отдал все деньги, которые у него были, но этого оказалось мало, и тогда он предложил продать меня, и отдать за счет этого недостающие деньги, на что ему возразили, что меня у него уже отобрали как имущество, использовавшееся в преступных целях.  Он возмутился: “Как это может быть?  Ни в одной нормальной стране человека не могут лишить его имущества без приговора суда...”.  Офицер, раздраженный настойчивостью моего хозяина,  возразил ему: “Ни в одной нормальной стране нет рабства, тем более в такой мерзкой его форме, как у нас.  А вы, вы же студент, вы должны быть вольнодумцем, сторонником свободы... Я могу понять когда студенты из аристократических семей имеют рабов, доставшихся им от родителей.  А откуда у вас эта женщина?  Вы же не аристократ, у вас нет родового имения, ни у вас ни у ваших родителей никогда не было рабов, значит вы эту женщину купили.  Как же это согласуется с идеалами свободы?  И к тому же в каком состоянии вы ее содержите?  Она вам приносила доход, и немалый, а она у вас была в рваном старом платье, худая...”.  На это мой хозяин возразил охранникам, что не их дело, как он обращается со своим имуществом, и он долго доказывал офицерам, что они неправы, что лишив его без суда его имущества, они нарушают закон.  Они долго снисходительно его выслушивали, неторопливо ему возражали, они тянули время...И вдруг, совершенно неожиданно и для меня, и для моего прежнего хозяина, офицер сказал ему: “ Ну что, Тао, раздевайся.”  Хозяин сначала не понял, что обращаются к нему, и офицер повторил “ Ты что, не понял, тебя теперь зовут Тао.  Раздевайся...”  “Что вы имеете в виду?” - недоумевал мой бывший хозяин - “как вы со мной разговариваете?”  “Так как положено в соответствии с твоим состоянием”, и офицер, открыв книгу инструкций, зачитал: “Лицо неаристократического происхождения в случае наложения на него взыскания за нарушение общественного порядка обязано внести взыскиваемую с него сумму наличными либо имуществом  стоимость которого с учетом затрат на его продажу превышает взыскиваемую сумму либо предоставить долговую расписку на взыскиваемую сумму от лица, платежоспособность которого признается органом, накладывающим взыскание.  В случае если взыскиваемая сумма не предоставляется одним из вышеуказанных способов в течение шести часов с момента наложения взыскания, лицо неаристократического происхождения может быть продано в рабство с тем, чтобы внести в государственную казну сумму наложенного на лицо взыскания...”  Сначала мой бывший хозяин угрожал, потом уговаривал, потом умолял, плакал, просил его отпустить, говорил, что у него достаточно друзей, которые могут поручиться за него - все было бесполезно, его раздели, привязали к столбу, и хотя я много от него натерпелась за последнее время, мне стало жаль его, когда я увидела его белое худое тело... Когда ему выжигали имя, он страшно кричал, вырывался, а в это время разогревали большое императорское клеймо - мне показалось, что клеймо грели особенно долго, стараясь раскалить его добела, и когда клеймо было готово, офицер очень долго выжигал моему хозяину императорский герб, он давил со всей силы, стараясь прожечь мясо до кости, мой бывший хозяин визжал, стонал, хрюкал, и только когда он, покрытый холодным потом, без чувств повис на державших его веревках, офицер отнял клеймо.
Нас отвели в большую комнату, где было уже много людей - все были только что проданы в рабство, было много уличных женщин, занимавшихся своим ремеслом без разрешения, были бывшие бродяги, чьи-то должники, не расплатившиеся с долгами, осужденные преступники - свободных людей за самые тяжкие преступления теперь не казнят, а продают в рабство.  Оказывается, это дает большой доход казне.  Если кого-то осуждают за убийство, родственники убитого пытаются выкупить убийцу, чтобы самим расправиться с ним, а родственники убийцы тоже пытаются его выкупить, чтобы спасти от возмездия - и для тех и для тех это - вопрос чести.  Начинается торг, цена, за которую в конце концов покупают обращенного в рабство убийцу, может достичь немыслимых размеров, и эти деньги идут в казну...
Мы провели в этой комнате много дней, и постоянно, почти каждый день, к нам добавляли новых и новых несчастных.
Когда комната была уже набита битком, нас всех связали одной веревкой и повели куда-то.  Было раннее утро, осень, лужи уже по утрам покрывались льдом.  Впереди белела сутулая белая спина моего бывшего хозяина, и наверное, он шел слишком медленно, а может, просто чем-то раздражал надсмотрщика, потому что плетка чаще всего опускалась именно на его спину, и я замечала, как на его спине появлялись новые и новые красные полосы.  Наверное, особенно тяжело было моему бывшему хозяину, когда нас проводили мимо Университета.
Нас довели до вокзала, загрузили там в отдельно стоявший вагон, а вечером нас подцепили к поезду и повезли, везли дня два,  я поняла, что нас везут на север, и привезли нас на строительство железной дороги.  Дорога должна была связать Люаниринили с одним из северных морских портов.  И когда нас выгрузили в лесу, я поняла, что из этого места мне уже никогда не выбраться, так же, как не выбраться никому из привезенных туда.  Сразу же нас погнали на работу, работа была очень тяжелая, отдыхать почти не приходилось.  Руководители хотели успеть протянуть дорогу как можно дальше до того, как наступят холода, и поэтому работа шла днем и ночью, ночью жгли костры - деревьев там хватало, и работа продолжалась при свете костров.  Еды завозили очень мало, и кормили похлебкой, в которой варили погибших от увечий и от болезней рабов.  Больных, обессиленных, сваливали в кучки, откуда потом забирали для  похлебки, а тех, кто оставался, потом закапывали здесь же в ямы и шли дальше.  Умирало очень много людей, но с юга постонно приходили новые поезда с новыми людьми, и работа продолжалась.  Обратно поезда шли груженые лесом, иногда увозили больных- не для лечения, конечно, а просто чтобы вагон не шел порожняком, в надежде, что на юге больные могут выздороветь, и их можно будет продать хотя бы подешевке.
Конечно, меня охватило уныние, и я понимала, что каждый день может оказаться для меня последним, и я уже смирилась с этим.  И однажды, действительно, когда мы несли тяжелое бревно я провалилась под лед, промерзла, вскоре я уже не могла ходить, и меня оттащили в кучу умирающих.  Я лежала в жару, в бреду и когда меня куда-то потащили, я подумала, что меня сейчас зарубят в похлебку, но меня бросили в вагон, и я догадалась, что мне повезло, что меня отправят  на юг и, может быть, я доеду живой, я буду жить!  Хотя с другой стороны  понимала, что вряд ли я выживу, а если и выживу, то ничего хорошего в моей дальнейшей жизни не будет...
Поезд шел на юг быстро.  К моему удивлению, я чувствовала себя с каждым днем все лучше и лучше, я вскоре начала вставать, бродить по вагону.  В этом же вагоне  обнаружила и моего последнего хозяина, но он меня не узнал - он был без сознания, одна нога у него была красная, распухшая, с жуткой раной, в которой копошились черви.  Если бы поезд продолжал идти всю дорогу не останавливаясь, большая часть из находившихся в вагоне могла бы доехать до юга живыми, но мы надолго задержались у переправы через реку Милоро - река в самом узком месте достигает ширины десять километров, моста через реку нет, действует паромная переправа и поезда на обоих берегах выстраиваются в ожидании парома в длинную очередь.  Мы ждали несколько суток, пропуская все пассажирские поезда, была страшная жара, от окрестных болот поднимались душные испарения, и когда, наконец, нас переправили, и поезд, уже не останавливаясь, помчался дальше на юг, к Сьюне, наш вагон был набит горой начинавшего разлагаться мяса.  Когда мы прибыли на место, в живых из всего вагона остались только двое - я и Мар.  Начальник поезда был страшно опечален - вместо хоть какой-то выручки он столкнулся только с дополнительными заботами - ему еле удалось договориться с местными нищими, чтобы они согласились закопать где-нибудь умерших.  А потом случайно проезжал мимо местный хозяин плантации со своей дочкой, и выменял меня с Маром на пол-ящика апельсинов.  Так мы с ним тут и оказались, и с тех пор вместе держимся...
И знаешь, Дис, хотя мне и пришлось столько испытать в своей жизни, и хотя  и вижу, что положение мое безвыходное, и кроме бесконечной работы, побоев я никогда ничего в другого в жизни и не увижу, мне все равно хочется жить.  И хотя я знаю, что мне отсюда уже не выйти,  я все равно готова бороться за лишнюю миску похлебки, за лишний миг отдыха, за хорошее место в яме, за мужчину, который согреет меня и обеспечит меня и похлебкой, и даст перевести дух во время работы на плантации, и не пустит никого постороннего на мое место.  А с другой стороны, когда я попала на завод, а потом на строительство железной дороги,  тоже была уверена, что никогда оттуда не выберусь.  Единственный вопрос - будет ли на новом месте лучше, даже если и удастся попасть на это новое место...
Глава 6
Дис выслушала весь рассказ Фиа, не вставив ни слова, хотя многого и не поняла.  Но особенно поразили Дис последние слова, произнесенные Фиа.  Дис тоже знала, что ей суждено всю жизнь провести на плантации, и, понимая, что это неизбежность, ни к какой другой жизни она и не стремилась, да она толком и не представляла себе, что может быть какая-то другая жизнь. 
Когда-то, в детстве, Дис обладала живым умом, она пыталась что-то понять, осмыслить в жизни, но Син, мать Дис, отбила у Дис всякое стремление мыслить, с тех пор Дис старалась ни о чем не думать, да даже если бы Дис о чем-то думала бы, ей не с кем было бы поделиться своими мыслями, обсудить что-то.  А тут беседа с Фиа, вернее, рассказ Фиа, пробудил в Дис дремавшие в ней способности к наблюдению и осмыслению действительности.  И если прежде Дис просто жила и просто работала, ни о чем не думая и ни к чему не стремясь, то теперь у Дис каждый день появлялась цель: скорее дождаться вечера, который она проведет в своей семье, с Маром и Фиа.  Мар оказался неплохим парнем, добрым, заботливым, но совершенно неразвитым. 
Мар гордился тем, что у него две женщины, с которыми он отлично справляется во всех отношениях, и утром, когда его будили на работу - сам он никогда не просыпался, Мар был счастлив, видя, что обе его женщины отлично между собой ладят, обычно они не спали, лежали обнявшись и  шептались о каких-то своих женских делах.  Мар не понимал, о чем можно так много разговаривать, но видел, что его женщины довольны и был доволен сам.
Фиа была довольна тем, что ей теперь есть с кем поговорить - с Маром говорить было совершенно не о чем, он совершенно не понимал того, что пыталась ему рассказывать Фиа, и часто на нее сердился из-за ее болтливости.
Словом, все трое нашли  маленькое, временное счастье, каждый по- своему.
Так продолжалось долго, и могло бы продолжаться еще дольше, но однажды на плантации Мар сломал руку, у него был страшный открытый перелом, раздробленная кость торчала наружу, рука посинела, Мар был бледный от невыносимой боли, он старался не подавать виду, как ему плохо, но иногда, похоже, он терял сознание.  Фиа и Дис просидели всю ночь с Маром, пытаясь хоть как-то ему помочь, но что они могли сделать?  Фиа пыталась, вспомнив то, что она читала в книгах, поставить кость на место, но только причиняла этим Мару дополнительные мучения - на практике она этого никогда не делала, к тому же в яме не было совершенно никаких условий.  А утром, перед тем как всех должны были гнать на работу, пришел Повар.  Мар, увидев, что Повар направляется к нему, растерянно обратился к Фиа:
- Ты же обещала, что утром мне будет лучше.
- У меня не получилось, я никогда этого не делала.  Он тебя вылечит.
В глазах у Мара появилась надежда:
- Он будет меня лечить?
- Да, - Фиа опустила глаза, - он хорошо умеет лечить.  Он вставит тебе кость, промоет рану, привяжет к руке доску, чтобы рука могла зажить...
Мару очень хотелось верить тому, что говорила Фиа, и он верил ей, хотя и чувствовал, что она его обманывает...
Когда вечером Фиа и Дис вернулись в яму, их прогнали с их прежнего места.  Взяв свои миски и подстилки, на которых они спали, женщины пошли в очередь за похлебкой, рассчитывая потом подыскать себе новое место, менее удобное.  Навстречу им попался мужчина с полной миской, низкорослый, низколобый.  Он остановился и сказал Фиа, схватив ее за руку:
- Пойдешь со мной, я давно тебя хочу, будешь моей женщиной.
- Нас двое.
Мужчина замолчал от неожиданности, не зная, что ответить.  Он долго думал, затем решительно помотал головой:
- Нет, две женщины - много, мне нужна одна женщина.
- Извини, Дис,- Фиа поцеловала подругу в щеку...
- Пошли, пошли, - торопил Фиа ее новый покровитель, - сегодня утром большого парня увели, мяса много на ужин...
Дис встала в очередь за похлебкой... Когда она получила остатки со дна и шла, не решив, где ей найти новое место, ее окликнула худая женщина, пожилая, седая, с обвисшей тощей грудью:
- Иди ко мне, девочка.  Здесь места много, нам с тобой хватит.
Женщина подвинулась, освободив Дис уголок возле себя.
- Садись...
Дис, заметив, что миска у женщины почти пустая, хотела отлить ей похлебки из своей миски, но женщина возразила:
- Ешь сама, девочка, мне, старухе, много не надо, а ты ешь... Ты молодая, на тебя мужчины внимания обращают, а меня уже давно никто не берет... А раньше меня часто брали, у меня много детей было, и самый большой надсмотрщик, Нол - это тоже мой сын.  Он меня жалеет, иногда только рассердится, когда я плохо работаю, ты ведь знаешь его... Раньше я была прачкой в хозяйском доме, там у меня Нол и родился.  Он такой большой родился, такой сильный, что Хозяева его решили оставить, и Нол вырос и стал самым большим и сильным надсмотрщиком.  А потом Хозяева взяли другую прачку, совсем молодую девчонку, Син, и меня с Нолом отправили на плантацию, здесь у меня Нол и вырос и стал самым большим и сильным надсмотрщиком...
Пожилая женщина, ее звали Лям, оказалась очень доброй, болтливой и бестолковой.  Она много говорила, и все ее разговоры всегда сводились к тому, какой большой и сильный ее сын Нол.  В том, что Нол жалеет свою мать, можно было усомниться, потому что спина Лям, так же, как и у всех прочих рабов, была покрыта окровавленными рубцами от ударов плетки.
Лям не могла дать Дис то, что было у Дис в прежней ее семье - она не могла защитить ее и принести лишний кусок мяса, как Мар, Лям не могла развлечь Дис умной беседой, как Фиа, Лям не знала ничего интересного, а с возрастом и вовсе стала тупа.  Лям могла только согреть Дис своей любовью и состраданием, и оказалось, что это - не так уж и мало.
Иногда к Дис забегала поболтать Фиа - ей было скучно со своим новым мужчиной.  Вообще Фиа хотела бы чтобы ее покровитель взял себе и Дис, но тот был против - он считал, что, взяв женщину, должен проявлять о ней заботу, хотя бы на том уровне, какой ему был доступен.  Конечно, он этого не говорил, он и не смог бы выразить такой мысли, это додумала за него Фиа, и она была, очевидно, права.

Глава 7
Когда Дис через какое-то время почувствовала, что с ней происходит что-то не то, Фиа объяснила Дис, что у нее будет ребенок.  Дис решила, что у нее должен быть сын, такой же большой и сильный, как Нол, но, в отличии от Нола, заботливый и жалеющий свою мать.  (Дис заметила, что на плантации Нол совершенно не выделяет свою мать Лям из числа прочих рабов и бьет ее так же безжалостно, как и любого другого, может быть, даже бьет сильнее, чем других, потому что Лям уже стара и часто у нее хватает сил и ловкости).
Дис все время думала о своем будущем сыне, о своем будущем заступнике.  Она знала, что хозяева новорожденных мальчиков убивают, а девочек оставляют почти всех,  девочек убивают только тех, кто рождается совсем слабенькой или с явными увечьями.   Но Дис в своих мыслях старалась забыть о том, что родившегося мальчика должны убить... Она и Фиа не говорила о своих мечтах потому, что боялась, что Фиа ее разочарует, сказав о несбыточности желания иметь сына.  И все же Дис была уверена, что у нее вырастет сын.
Через некоторое время, когда у Дис стал явно виден округлившийся живот, она заметила, что на работе ее реже стали бить и даже иногда стали давать возможность перевести дух, - она решила про себя, что от беременности есть некоторая польза.  А ближе к сроку пришел Повар и запер Дис в сарае около хозяйского дома - там находились еще две беременные женщины.  В сарае и вовсе было хорошо - работы никакой не давали, и впервые за многие годы Дис могла отдохнуть. Дис не повезло - хотя она из обитательниц сарая попала туда последней, родила она первой.  Она родила, к своему сожалению, девочку.  За родами наблюдали болтавшиеся около сарая дети, они тоже были разочарованы, что родилась девочка, - Дис слышала их разговоры.  Дети были разочарованы оттого, что любили наблюдать, как Повар убивает мальчиков, иногда женщины пытались отнять сына у Повара, и тогда начиналась забавная, с точки зрения детей, возня... Дис вспомнила, что и она в детстве бегала смотреть, стараясь ни разу не пропустить зрелище.
Когда через несколько дней Дис немного отдохнула после родов, пришел Повар, забрал девочку и вскоре принес ее, плачущую - Дис поняла, отчего девочка плачет - девочке выжгли маленькое детское клеймо и имя.  “Ее зовут Лэд”, - сказал Повар, возвращая девочку матери и открыл дверь сарая: - “Иди на свое место...”.
Дис брала девочку на работу, там она оставляла ее около надсмотрщиков и прибегала время от времени посмотреть на дочку и покормить ее.  “Может, это и к лучшему, что родилась девочка”, - думала теперь Дис.  “Может, удастся потом оставить сына.”.  Дис знала, что, скорее всего, у нее в самое ближайшее время будут еще дети - когда она подходила к дочке, ею часто пользовался кто-нибудь из надсмотрщиков.  Дис изобрела маленькую хитрость - она старалась подходить к Лэд именно в тот момент, когда поблизости был Нол.  Дис решила, что от Нола должен получиться самый большой и сильный мальчик, настолько большой, что Хозяева могут его оставить как будущего надсмотрщика.
Девочка подрастала, а Дис поняла вскоре, что у нее опять будет ребенок - теперь она это поняла уже без подсказки Фиа.  Но пока внешне ничего еще заметно не было.  Один раз вечером, уже после ужина, Дис кормила дочку грудью.  Дис сидела на своей подстилке и ни о чем не думая просто глядела в пол - она вымоталась за день и ее клонило в сон.  Неожиданно Дис увидела перед собой босые ножки - маленькие, изящные, с аккуратно подстриженными ногтями на пальчиках - она сразу поняла, что к ней подошла не рабыня.  Но неужели... Дис разглядывала внимательно ножки и узнавала их - сколько раз она их ласкала, мыла, нежно вытирала.  Дис боялась поднять глаза, потому что боялась разочароваться, дыхание у нее перехватило от волнения.  И все-таки Дис наконец решилась и подняла голову... Перед ней стояла Энтидинелли и радостно улыбалась.
- Сиди, сиди, моя прекрасная, - сказала Дис маленькая Хозяйка, заметив, что Дис собирается броситься ей в ноги, - какая хорошенькая девочка.  Ты разрешишь мне ее подержать?
- О да, Хозяйка, - Дис отняла девочку от груди и с готовностью протянула ее Энтидинелли.  Девочка заплакала.  Энтидинелли, подержав девочку немного на руках, и убедившись, что девочка не прекращает плакать, вернула ее...
- Дис, я пришла к тебе поговорить.  Я еду учиться в Люаниринили, и мне нужна рабыня.  Я хочу взять тебя.
От радости Дис стало не по себе...
- Что с тобой?
- Я так счастлива.  Оказывается, Вы, Хозяйка, не забыли меня...
- Так поедешь?
- Конечно, зачем Вы спрашиваете?
- Я не знала, что у тебя есть дочка.  Ее придется продать, ребенка брать с собой нельзя, ты понимаешь, что могут про меня подумать.
- Но она такая маленькая, ее никто не купит...
- Ну подари ее кому-нибудь...
- Кому она нужна, она же еще грудная.  Девочек и так хватает.
- Тогда придется ее убить...- заметив, что лицо Дис мгновенно изменилось, Энтидинелли ласково добавила: - ты не расстраивайся.  Я не собираюсь возвращаться в имение, когда я выучусь, я останусь работать в Люаниринили, мы будем жить вместе, и я тебе разрешу родить еще ребенка, даже несколько, сколько тебе захочется... Только сначала мне нужно выучиться.
- Нет, Хозяйка, я не могу поехать.
- Почему?  Ты же только что сказала, что согласна...
- Я не хочу убивать свою дочку...
- Почему?
- Как Вы не понимаете?  Это же мой ребенок, я забочусь о ней, так же, как ваши родители заботятся о Вас и о Лоноделем...
Энтидинелли была в растерянности, она совершенно не ожидала такого поворота разговора, она даже не знала от неожиданности, что ответить.  Она сказала только:
- Ты что, совсем дура? - быстро повернулась, чтобы не расплакаться от обиды и пошла.
По дороге домой Энтидинелли даже заплакала - настолько ей было обидно то, что Дис предпочла ей свою девчонку.  Наверное, Дис уже забыла, как в детстве Энтидинелли спасла ей жизнь...
- Я не поеду в Люаниринили, - объявила Энтидинелли матери и Лоноделем, когда вернулась домой.  По дороге Энтидинелли немного успокоилась.
- Почему?
- Я решила ехать в Гором.  Там тоже Университет, не хуже чем в Люаниринили, и народ там учится попроще, туда я смогу поехать одна...
- Почему ты решила ехать одна?
- Знаете, я подумала, что мы не настолько богаты...
- Что, Дис отказалась с тобой ехать? - догадалась Лоноделем.  Энтидинелли кивнула головой, еле удерживаясь, чтобы опять не заплакать...
- Возьми кого-нибудь другого, - сказала мать, - да и вообще с какой стати ты стала спрашивать Дис?  Если она должна ехать, пускай едет, никого ее согласие не интересует.  Право, Энтидинелли, меня эти твои чудачества просто начинают пугать.
- Не надо, мама, я поеду одна... Ведь это обойдется нам намного дешевле...
- Ну как знаешь, я вижу, что тебя не переубедишь...
Когда Энтидинелли вышла, Хозяйка сказала Лоноделем:
- Прикажу эту Дис зарубить в суп...
- Знаешь, мама, если будешь убивать каждого раба, который косо на тебя посмотрит, работать станет некому.

Глава 8
Один раз утром, когда рабов начали выгонять из ямы, чтобы идти на плантацию, Дис заметила, что из домика надсмотрщиков выпорхнула девушка, стройная, белокурая.  Дис узнала Нэк и окликнула ее,  Нэк остановилась, не видя, кто ее зовет, потом все-таки отыскала Дис в толпе и подошла к ней.  Дис залюбовалась Нэк, какая она ухоженная, какая у нее нежная чистая кожа, на которой не было ни одной царапины, ни одного следа от плетки, только имя и клеймо на ключице.  Как Нэк отличалась от прочих рабов, пыльных, грязных, исцарапанных и исполосованных плеткой надсмотрщика!  Дис представила, что и она тоже выглядит не лучшим образом.
- Извини, Дис, я тебя сразу не увидела.
- Нэк, я так рада тебя видеть, что ты здесь делаешь?
- Ходила к надсмотрщикам, я сюда каждую ночь хожу.  Обычно я раньше ухожу, до того, как вас выводят, а сегодня задержалась, Нол меня никак не мог отпустить.  Это настоящий мужик, не то что Повар или молодой хозяин.  Нол как засадит, не вздохнешь...
В этот момент плетка опустилась на спину Дис:
- Пошевеливайся...
- Побегу я, - сказала Нэк, - а то хозяева могут проснуться.
Но видно было, что Нэк хотелось еще поболтать, и она добавила:
- А я тебя не сразу разглядела, если бы ты меня не окликнула, я бы и не узнала тебя...
- Я вся грязная, пыльная, ободранная...
- Не в этом дело, я совсем слепая стала.  Меня наверное зарубят в суп, я скоро не смогу шить.
- Может, просто отправят работать на плантацию.
- Нет уж, лучше в суп...
Новый удар плетки ожег спину Дис, она почувствовала, что выступила кровь... Нол прикрикнул, обращаясь к Нэк:
- А ну пошла домой, а то сейчас тоже получишь!
- Я побежала, - сказала Нэк.  Дис залюбовалась своей бывшей соседкой, как она легко бежит...
Когда Нэк вернулась домой и оделась, ее уже ждала Хозяйка:
- Гды ты шляешься?  Столько работы, Энтидинелли надо готовиться к отъезду... И у меня пуговица оторвалась, на, пришей поскорее. - Хозяйка кинула Нэк халат.  Нэк взялась пришивать пуговицу, и обнаружила, что в иголке кончилась нитка.  Начав вдевать нитку, Нэк поднесла иголку совсем близко к глазам, но никак не могла разглядеть иголочное ушко.
- Что ты возишься, нитку вдеть не можешь? - раздраженно сказала Хозяйка.
- Я сейчас, Хозяйка...
- Ты что, не видишь иголку?  Долго я буду еще ждать?
- Я сейчас, - Нэк увидела раздражение Хозяйки, у нее затряслись руки, и вдеть нитку стало для нее еще сложнее...
- Да она совсем слепая! - закричала Хозяйка, уже не на шутку рассердившись, - Слепая курица!  Повар!  В суп ее, как курицу!
- Я сейчас, Хозяйка, - бормотала Нэк.
- Мне уже надоело ждать.  Повар!
- Не надо, я сейчас вдену...
Пришел Повар.  Увидев его, Нэк побледнела:
- Прошу Вас, не надо... - увидев, что подошла Энтидинелли, Нэк бросилась перед ней на колени, - Хозяйка, спасите меня!
“Одну я уже спасла, и какая была за это благодарность?”, - подумала Энтидинелли, но все-таки сказала матери:
- Мама, может отправить Нэк на плантацию?
- На плантацию?  Да ты посмотри на эту дохлятину, что она там будет делать? Она и пустой корзины не поднимет.
- Да, да, пожалуйста, отправьте меня, я буду работать...
- От тебя толку нет.  Кстати, почему ты ни разу не рожала?  Повар, ты покрывал Нэк?
- Да, Хозяйка...
- Может, ты уже не способен делать детей?
Повар вздрогнул от испуга:
- Поварихи постоянно рожают.
- Да, верно, я об этом не подумала.  Ладно, руби ее в суп.
Нэк закричала.  Повар сорвал с нее платье и потащил во двор, к корыту.  Нэк кричала, плакала, отбиваясь от Повара бессильными своими ручками, но он втащил ее в корыто, взмахнул топором, и вскоре он уже протягивал отрубленную белокурую головку.  Но поняв, что брила отрубленные головы обычно сама Нэк, Повар с досадой бросил голову в корыто.

Глава 9
Сыновья Дис
Когда Дис должна была рожать второго ребенка, и за ней пришел Повар, чтобы отвести ее в сарай, она отдала свою дочку под присмотр Лям.  В сарае сначала никого не было, потом привели одну из поварих.  Через несколько дней Дис родила мальчика - мечты ее сбылись.  Счастливая, Дис вскоре принялась кормить ребенка - ей показалось, что мальчик родился очень умненький, он быстро сообразил, что от него требуется, и принялся сосать.
- Ты бы не кормила пока, - устало сказала ей сидевшая рядом повариха. - Может, Хозяева ребенка не оставят, а когда хоть раз покормишь, то жалко когда убивают.
Но Дис почему-то была уверена, что такого замечательного малыша должны оставить - ведь хоть немного мужчин на плантации все-таки нужно, нужны надсмотрщики, да и новый повар когда-нибудь да потребуется...
Вскоре пришел Повар, вызванный детьми - дети на этот раз были возбуждены, оживленно обсуждали предстоящее зрелище, но Дис не обращала на это внимание, увлеченная своим ребенком.
Повар подошел к Дис, взял в руки мальчика, который тут же заплакал, быстро осмотрел его, и, схватив за ножки, с размаху ударил головкой о стену сарая - мальчик моментально умолк... Вне себя, Дис бросилась на Повара, но тут же почувствовала, что летит в угол сарая.  Она ударилась головой, в глазах потемнело, но тут же это прошло, у нее было желание вскочить и вцепиться в Повара, выцарапать ему глаза, искусать его, но внезапно что-то ее остановило, возникла или мысль или предвидение.  Она поняла, что ее малыша уже не вернуть, с Поваром она не справится, самое большое - это удастся его искусать или выцарапать ему глаза... Но у нее будет другой сын, великий и могучий, который отомстит за всех - и за этого ее малыша, и за Син, и за Мас, и за Мара, и за ее безрадостную жизнь, всем отомстит, не одному только Повару.  И по сравнению с этой предстоящей местью ее желание броситься на Повара - это такая мелочь...  Эта мысль остановила Дис, и когда Повар выпустил ее из сарая, приказав идти на плантацию, она, обернувшись, со спокойствием и грустью смотрела, как Повар неторопливо шел к усадьбе, размахивая рукой, в которой он держал за ножки трупик ее сына.  Когда Повар отошел далеко, Дис, тяжело вздохнув, пошла работать...
Что-то в Дис после этого изменилось, она стала покорной и безразличной.
 Примерно через год Дис родила еще одного мальчика.  На этот раз она не стала кормить малыша, понимая, что второго ее сына, скорее всего, постигнет та же участь, что и первого.  Родив ребенка, она положила его тут же на пол, безучастно дожидаясь прихода Повара.  И действительно, пришедший Повар убил ребенка, взял его трупик, а Дис отправил работать.  Она уже и не вспоминала о тех мыслях, которые посещали ее после рождения первого сына...
Лэд подрастала, она, как и все дети, ходила со взрослыми на плантацию, играла с другими детьми, иногда подбегала к Дис и помогала ей, подкладывая  ей в корзину апельсины.  Дис потеряла счет времени, она не могла бы сказать, сколько лет ее дочке, и тем более ей самой.  Когда однажды Лэд исчезла с плантации, Дис забеспокоилась, стала ее искать.  Ей сказали, что девочку увел Повар.  Дис не могла понять, в чем дело, думая, что, скорее всего, Лэд хотят зарезать к столу.  Было жалко ребенка, но в то же время Дис подумала, что может это и к лучшему, ведь ее дочь в жизни не увидит ничего хорошего, все то же самое, что видела в жизни Дис - бесконечная работа, побои, редкие перерывы - несколько дней на время родов и полдня на бритье головы.  Но вечером Лэд вернулась в яму, заплаканная.  На ключице у нее появился страшный ожог, который, когда заживет, должен стать хозяйским клеймом.  Лэд не хотела есть, она не могла уснуть, только без конца ныла:
- Дис, мне больно...
- Терпи, дочка, зато ты стала почти взрослой.
- Зачем мне быть взрослой?
- Ты будешь работать.  Все взрослые работают.
- Не хочу работать.
- А если ты когда станешь взрослой не будешь работать, Хозяева зарежут тебя в суп...
- Не хочу, чтобы меня зарезали.  Не хочу работать.  Дис, мне больно...
Лэд успокоилась только через несколько дней...
Глава 10
Возмездие
Унылая и однообразная жизнь в яме и на плантации не предвещала никаких перемен.  Поэтому когда однажды утром рабов не погнали на плантацию, это вызвало у всех удивление.  В это утро надсмотрщики их не будили, уставшие с вечера рабы спали, проснулись только дети.  Уже ближе к дневному времени стали просыпаться и взрослые.  Наконец дверь, ведущая в яму, открылась, и рабы приготовились к тому, что сейчас их погонят на плантацию.  Но в дверях появился не Нол или кто-то другой из надсмотрщиков, а совершенно незнакомый человек.
Незнакомый человек поднял руку, будто пытаясь успокоить толпу, хотя на самом деле никто из рабов не был взволнован.  Затем он прокричал:
- Граждане бывшие рабы! Вы являетесь свидетелями самого важного момента в истории нашего государства!  Я счастлив объявить вам, что власть императоров Меончирелли и жалкой кучки аристократов, власть, угнетавшая трудящихся почти два тысячелетия, свергнута!  Отныне вы свободны, как свободен отныне весь народ, как свободно отныне наше государство!
Усадьба, плантация и все орудия труда теперь будут вашей собственностью.  Вам надлежит вступить во владению вашей соственностью и обеспечить ее сохранность и плодотворное использование для блага всего народа и государства.  Предлагаю вам направить от вас уполномоченных для обеспечения порядка, наблюдения за сохранностью вашей собственности и предотвращения попыток представителей свергнутых аристократов нанести тем или иным способом ущерб интересам народа...
Дис, удивленная, стояла, держа за руку Лэд.  Она пыталась понять, что произошло, но так же как и все остальные, почти ничего из того, что говорил незнакомый человек, не понимала.  Не понимала она прежде всего самого главного - надо ли идти на плантацию, а если не надо, то куда сейчас надо идти и что там делать.
Подошла Фиа:
- Все, Дис, дождались, мы свободны.
- Как?
- Очень просто, свободны и все... Пока свободны.  От тех, кто пришел к власти, ждать хорошего нечего, но сначала они будут разбираться с аристократами, и пока мы свободны.
- И можно не работать?
- Пока можно не работать...
- А потом?
- Потом заставят.
- Кто?  Нол?  А где Нол?
- Убили, наверное, Нола.  Тебе его жалко?
- Не знаю, мне все равно.
Выступавший хотел разделить рабов на две группы: одну группу направить для охраны плантации, а вторую группу - на охрану усадьбы.  Но почему-то на плантацию идти никто не хотел, и как-то повлиять на поведение толпы, которая становилась все менее управляемой, было нельзя.  Все пошли в усадьбу.
Дис шла в хвосте толпы, она не могла идти быстро из-за того, что держала Лэд за руку.  Когда Дис и Лэд дошли до усадьбы, все здание было забито пришедшими раньше рабами.  Дис и Лэд вошли в обеденный зал.  В зале были рабы, Хозяин и несколько незнакомых людей, неизвестно откуда появившиеся.  Дис услышала, как один из незнакомых людей беседовал с Хозяином:
- Вы должны передать ваше имущество новым владельцам - представителям народа...
- Кому именно?  Вы назначили бы хоть уполномоченных...
- Сами разбирайтесь, это ваши люди, Вы их всех знаете, с ними и договаривайтесь.  Вы должны обучить их основным навыкам управления хозяйством, ознакомить их с состоянием того имущества, во владением которым они вступают...
- Как я их ознакомлю?  Они же не в состоянии ничего понять, - растерянно возразил Хозяин, - это совершенно неразвитые люди, они находятся на уровне развития детей...
- Не знаю, к сожалению ничем не могу Вам помочь, у нас слишком много дел, и мы вынуждены Вас покинуть.  А то, что трудящиеся находятся на низком уровне развития, то это Вы их сделали такими, значит, Вам виднее как выходить из этого положения.  Извините, у нас мало времени...
- Вы от нас уезжаете?
- Да.
- Все?
- Останется один дежурный...
- Но как?  Как это возможно?  Я... я не смогу один справиться.  Я не знаю, что тут можно делать.
Человек, не дослушав растерянного бормотания Хозяина, вышел.  Хозяин, оглянувшись и увидев Дис, обратился к ней:
- Дис, давай начнем хотя бы с тебя.  Ты всегда была смышленной девушкой, помоги мне.  Давай вместе подумаем, с чего начать...
Дис, услышав, что Хозяин обращается к ней, застыла от неожиданности, не зная, что отвечать.  Кто-то из толпы сказал:
- Начнем с еды...  Мы есть хотим, вари нам похлебку с мясом.
- Да, да, - Хозяин обрадовался, что хоть стало ясно, что делать, - я сейчас отдам распоряжение Повару.
- Верно, и чтоб мясо было вкусное...  Заруби девчонку помоложе и пожирнее...
- Но я не могу больше отдавать таких распоряжений,  Вы теперь свободные люди и сами хозяева...
- Зарежь одну из поварих, они хорошо отъелись...
- Но поварихи теперь тоже такие же хозяева имения, как и все вы.  Я не могу лишить жизни свободного человека...  Я всегда был против насилия, и из своих людей я бы никогда никого не убивал, если была бы такая возможность.  Я поступал как все мои соседи и родственники, у меня не было другого выхода, хотя я всегда был против чересчур жестокого обращения с людьми.  Да вы и не имеете причин на меня пожаловаться.  Я был, пожалуй, одним из самых добрых хозяев...
- Много говоришь, мы мяса хотим!  Режь девчонку! - закричали из толпы...
- Я не могу...
- А что, мы сами не справимся? - выкрикнул кто-то из толпы, и несколько человек устремились на кухню, откуда вскоре донеслись визги поварих.
- Что вы делаете?  Не надо этого делать! - Хозяин не ожидал такого поворота событий.  На кухню устремилась толпа, одни рабы пытались развести в плите огонь, другие втаскивали на плиту огромный чан, из которого свешивались окровавленные ноги одной из поварих - она была еще жива, и ноги ее дергались в предсмертных конвульсиях.  Оставшиеся три поварихи в ужасе забились за шкаф, ожидая своей участи. 
Хозяин попытался остановить толпу, но безуспешно.  Вдруг из толпы рабов выбежала шустрая невысокая бабенка с перебитым носом и закричала:
- Хочу мяса!
Другие рабы замерли на миг - им всем одновременно пришла в голову удивительная мысль, которые еще вчера, да даже еще сегодня утром не могла прийти им в голову - их руки протянулись к Хозяину, срывая с него одежду.  На миг он растерялся, а потом заорал нечеловеческим голосом, пытаясь отбиться от наседавших на него людей.  На помощь ему бросился Повар, но кто-то стукнул его по голове кочергой, и Повар с коротким стоном повалился на пол.  Повара подхватили на руки и забросили в тот же чан, в котором уже лежала одна из поварих.  Тем временем другие рабы душили Хозяина, Хозяин был уже способен издавать лишь хриплые стоны.  Вскоре он замолк и его тоже закинули в чан.
Прибежала пожилая женщина, постоянно жившая с Поваром.  В доме она была уборщицей и лично прислуживала Хозяйке.  Увидев происходящее, Уборщица завизжала:
- Где Хозяйки?  Там наверху две хозяйки и ребенок!  Тащите их сюда!
Толпа устремилась по лестнице наверх, но дверь наверх, в помещения хозяев была заперта.  Дис, как завороженная, наблюдала за происходящим.  Такого она никогда не видела, и увиденное повергло ее в оцепенение.  Дис вздрогнула, когда кто-то тронул ее за руку.  Она обернулась: сзади стояла Фиа, возбужденно дыша:
- Дис, ты ждала возмездия.  Смотри!  Сейчас они растерзают и хозяек и сына их старшей дочери.  Только они делать этого толком не умеют.  Самое большее, на что они способны - это стукнуть по голове и забросить в чан с похлебкой.  Если бы я за это взялась, я бы так сделала, что они промучались несколько дней, как бы я их пытала, как бы над ними издевалась, они бы мечтали о смерти...
- Мне их жалко, - только ответила Дис.
- Я достаточно прочитала книг о том, как устраивать всякие пытки и казни, - продолжала Фиа, - но я лезть не буду.  Для меня сейчас самое важное - вырваться отсюда...
Дверь наверху была закрыта, но Уборщица, которая успела обрести некоторое влияние на толпу, успокоила рабов, заставила их отступить назад и постучалась в дверь.  Хозяйки ее впустили, и через несколько мгновений Уборщица появилась в дверях с притихшим двухлетним мальчиком на руках - сыном Лоноделем.   
- Держите ребенка! - сказала Уборщица, бросая мальчика в толпу.  Тут же выбежала Лоноделем, закричав в ужасе:
- Отдайте ребенка!  Лучше меня изнасилуйте, убейте, делайте со мной что хотите, только отдайте моего мальчика!
Что-то дернуло Дис, и она неожиданно задумчиво сказала:
- А у меня тоже был мальчик, и его убил Повар...
- Молчи!  Не высовайся! - одернула ее Фиа, и Дис замолчала, но слова Дис были услышаны, и бойкая бабенка с перебитым носом уже выбежала на лестницу, крича:
- И у меня был мальчик, и его убил Повар!  Потом еще был мальчик, которого убил Повар.  Потом была девочка, ее оставили... Потом был мальчик, и его убил Повар.  Потом еще был мальчик, и его убил Повар...
Тем временем толпа опять начала подниматься по лестнице.
- Я сама спущусь, и вы сможете делать со мной, что хотите, только верните ребенка, - тихо сказала побледневшая Лоноделем.  Она сделала шаг по лестнице вниз, - вы видите, я сама к вам иду, только отпустите моего мальчика.
Уборщица, стоявшая у двери, неожиданно захлопнула дверь, взвизгнув:
- Хватайте ее!
Лоноделем тут же схватили и принялись раздевать.  Она не сопротивлялась, даже сама помогала себя раздеть, повторяя при этом только свою просьбу:
- Прошу вас, отпустите моего мальчика...
С кухни к этому времени повалил дым - рабам удалось развести в плите сильный огонь, но никто из присутствовавших там рабов никогда ничего не готовил, поэтому в чан, где варились повариха, Повар и Хозяин, вылили всего одно ведро воды, вода быстро выкипела и мясо варившихся стало тут же подгорать, а снять раскалившийся чан с плиты уже никто не мог.
Лоноделем отвели в обеденный зал, уложили на стол, и к ней начали подходить немногочисленные мужчины-рабы.  Она не сопротивлялась, напротив, она помогала каждому  вставить член и затем подмахивала, повторяя при этом свою просьбу отпустить мальчика.  Стоявшие поблизости женщины были недовольны покорностью Лоноделем и тем, что мужчин было мало и они быстро выдыхались.  Наконец одна из женщин не выдержала, женщина схватила стул, разломала его, грохнув об пол, взяла ножку стула и принялась запихивать ножку стула Лоноделем между ног.
Сначала Лоноделем пыталась терпеть боль, закрыв глаза и стиснув зубы, но в какой-то момент она не выдержала, и пронзительно завизжала.  Тут же одна из женщин, раздраженная этим визгом, ударила Лоноделем чем-то тяжелым по голове, и Лоноделем умолкла.  Ее стащили за ноги со стола и поволокли на кухню.  Близко подойти к раскалившейся плите уже никто не мог, поэтому Лоноделем взяли за руки и за ноги и раскачали, намереваясь забросить ее в чан.  Но промахнулись, и она упала на раскаленную плиту.  Оказалось, что Лоноделем была еще жива, от ожогов она пришла в себя, и ее жуткий вопль разнесся по всей усадьбе.  Обожженная, она соскочила с плиты, но ее еще раз ударили по голове, на этот раз тяжелой кастрюлей, опять попытались забросить издали в чан и опять промахнулись, но в этот раз с плиты она уже не слезла...
Дис отвернулась, испуганная увиденным.  Больше находиться в доме было невозможно, дом был заполнен смрадом сгоревшего мяса, и Дис вместе с Лэд вышла из дома через обеденный зал - выйти через кухню уже было нельзя.  Увиденное на улице удивило Дис - к дому подходили какие-то незнакомые люди.  Они окружали дом...
Вечером рабов загнали обратно в яму, где они всегда жили.  Трое из рабов - бойкая бабенка с перебитым носом, мужчина, с которым жила Фиа и старуха Лям были для острастки расстреляны на глазах притихшей толпы.  Расстрел произвел на рабов очень сильное впечатление.
Два человека бродили вокруг опустевшего хозяйского дома и один говорил другому:
- Вы убедились, коллега, как быстро меняется человеческая природа под воздействием обстоятельств!  Я знал о наличии этого свойства у человека, но не догадывался о том, сколь быстрыми и впечатляющими могут быть изменения человеческой природы.  Обратите внимание, как боялись те трое, которых нам пришлось расстрелять, чтобы усмирить толпу, как они не хотели умирать!  А ведь еще за день до того любой из них покорно лег бы под нож повара даже не за какую-нибудь мелкую провинность, а просто потому, что хозяину захотелось кусочек свежего мяса.  Как быстро эти несчастные люди поняли и приняли данную им свободу!  А теперь представьте, какие великие перемены ждут нас через год, через два, через три, когда повсюду по нашей необъятной великой освобожденной стране будет проходить великий свободный новый человек!
 Глава 11
Свобода
На следующий день утром в яму пришли люди, опять новые и начали выводить всех по одному.  Тех женщин, у которых были маленькие дети, выводили с детьми.  Рабы каким-то образом ощущали, что ничего плохого с ними делать не будут и относились к происходящему спокойно.  Когда подошла очередь Дис, она взяла Лэд за руку и спокойно вышла из ямы.  Ее подвели к столу, за которым сидели две девушки.  Девушки что-то писали, одна из них подняла глаза, оглядела Дис и спросила:
- Твоя мать жива?
- Нет.
- Это твоя дочка?
- Да.
- Теперь ты будешь называться Дис Дис, а твоя дочка будет называться Лэд Дис. У вас будет семья, и ваша фамилия будет Дис.  Поняла?
- Нет.
- На тебе документы и материю, чтобы сшить платье себе и девочке.  Документы терять нельзя.
Девушка протянула Дис ворох каких-то бумажек и сверток ситца.  Дис хотела что-то спросить, но ей приказали отойти от стола.  Растерянная, не понимающая, что делать, Дис заметила Фиа.  Фиа подошла к Дис, взяла у нее из рук бумаги, внимательно их прочитала:
- Тебе и Лэд нужно ехать на север, будешь работать там на заводе.
- А ты?
- Меня вообще-то тоже отправляют на север, только в другой город.  Но я хочу попасть в свою родную деревню, так что буду добиваться, чтобы мне заменили предписание...  Когда я устроюсь, я тебя разыщу и напишу тебе.  А потом как-нибудь приеду в гости...
Вскоре Дис нашла портниху, которая сшила Дис и Лэд простенькие платья.  Расплатиться за работу Дис было нечем, пришлось отдать портнихе две трети отреза материи.  Поэтому платья получились совсем простенькие и короткие.  Но Дис и Лэд рады были и таким платьям.
Одна из тех бумажек, которые получила Дис, была чем-то вроде билета на поезд.  На основании этой бумажки Дис и Лэд отвели до ближайшей железнодорожной станции и посадиди в вагон.  Первые двое суток ехать в поезде было необычайно жарко и душно, но к концу вторых суток пути поезд пересек долину реки Аттл и стал подниматься в горы, все выше и выше.  Духота и зной начали спадать, воздух становился сухим и морозным, за окном поезда проплывали покрытые снегом горные вершины, затем поезд, извиваясь по склонам гор, пошел вниз, на короткий миг в просвете между гор Дис первый и последний раз в жизни увидела голубое море, затем поезд резко свернул влево, в горную долину...
Прошло еще несколько дней, и Дис с Лэд, свободные и растерянные, в своих коротеньких легких платьицах, совсем без вещей, стояли на вокзале того северного городка, где им предстояло жить.  Даже летом здесь было непривычно холодно, небо было покрыто быстро бегущими тучами.  Тучи бежали необычайно низко, настолько низко, что хотелось пригнуться.
Дис направили работать на завод.  Ей выделили маленькую комнатку в бесконечно длинном бараке.  Барак был настолько длинный, что Дис и Лэд не сразу научились находить свою комнатку, только потом они привыкли и те долгие годы, что они прожили в этом бараке в этой комнате ноги сами их приводили в их жилье.
Местные жители относились к выходцам с юга настороженно, а к рабам вообще враждебно - в прежние годы часто привезенные с юга рабы даром выполняли самую тяжелую работу, лишая местных рабочих последнего куска хлеба.  Поэтому вскоре Дис поняла, что лучше лишний раз не говорить о том, что она была рабыней. Первое время мужчины, жившие в том же бараке, обращали на Дис внимание.  Дис не навязывалась, но когда мужчины пытались ею овладеть, она не сопротивлялась - Дис привыкла отдаваться безропотно, она даже и вообразить не могла, что можно вести себя как-то по-другому и оказывать сопротивление, когда кто-то хочет ею попользоваться.  Но вскоре Дис поняла, что здесь, на севере, принято по-другому.  Особенно ясно она убедилась в этом когда одна из женщин, заглянув за какой-то мелочью в комнатку Дис, застала Дис в постели со своим мужем.  Женщина устроила скандал, избила мужа, оттаскала Дис за волосы.  После этого Дис стала всем мужчинам из барака отказывать, все к этому вскоре привыкли.  Знакомые мужчины с завода к Дис заходили часто, Дис быстро сообразила, что если она прежде, когда была бесправной рабыней, отдавалась любому просто так, не смея никому отказать, то теперь, когда она стала свободной, ее благосклонность чего-то стоит.  Денег у знакомых Дис почти никогда не было, но что-нибудь поесть они приносили всегда - одни давали ей что-то из своего продуктового пайка, некоторые держали свое хозяйство и приносили Дис овощи, молоко, сметану, масло, мясо.  Иногда к Дис заходил мастер из того цеха, где Дис работала.  Мастер не только приносил что-нибудь поесть, он часто посылал Дис в местные командировки, командировки заключались в том, чтобы отнести какую-нибудь бумажку в Управление, которое находилось в центре города.  Все поручение занимало час-полтора, после чего весь день Дис была свободна.
Лэд обычно играла одна, дети из барака не принимали ее в свою компанию, даже не обращали на нее внимание.  Но один раз, когда выдался редкий на севере жаркий день, и Дис выпустила дочку побегать на улицу в одних трусиках, дети обратили внимание на клеймо, выжженное у Лэд на ключице.  Клеймо настолько заинтересовало детей, что собрались дети со всего барака, потом про диковинку услышали дети из других бараков и тоже пришли посмотреть.  Лэд, почувствовавшая, что привлекает внимание, к которому она не привыкла, охотно показывала всем свое клеймо, показывала его и детям и взрослым и радовалась при этом тому интересу, который зрители проявляли к ее клейму.  Но через некоторое время рассматривать клеймо всем надоело, и Лэд стали просто прогонять, когда она подходила к кому-нибудь и показывала свое клеймо, потом ее стали дразнить и издеваться над ней.  Лэд замкнулась и больше времени стала проводить около Дис, которую она теперь, как это принято у свободных людей, стала называть “мамой”.  Саму Лэд Дис стала звать Люмаль - имя Лэд звучало грубо и странно.  Лэд большую часть времени стала проводить в комнате.  Когда к Дис приходил кто-нибудь из ее приятелей, Лэд обязательно угощали чем-нибудь вкусным, после чего укладывали спать.  Лэд обычно делала вид, что она быстро заснула и дожидалась, пока Дис задернет ее кроватку занавеской.  Лэд очень нравилось наблюдать, как ее мать занимается любовью со своими прителями...
Дис вполне устраивала такая жизнь, поэтому когда Дис поняла, что беременна, радости это у нее не вызвало.  Впрочем, беременность не вызвала у нее и беспокойства - она подумала, что родившегося ребенка надо будет убить, как убили двух ее последних мальчиков, и после этого все пойдет по-прежнему.  Но когда Дис попросила некоторых из своих приятелей убить ребенка, когда он родится, это вызвало у ее приятелей недоумение. Тогда она поняла, что убить ребенка здесь, на севере, среди свободных людей, невозможно.  Со временем, когда живот у Дис все больше и больше стал округляться, знакомые стали посещать ее все реже и реже, а ближе к тому времени, когда настала пора рожать, посещения и вовсе прекратились.  Продуктов стало не хватать, и Дис и Лэд стали попросту голодать... Лэд не понимала, что произошло, почему перестали приходить гости, которые приносили ей всякие вкусные вещи.  Не меньше огорчало девочку и то, что теперь не было возможности наблюдать за тем, как мать занимается любовью с приходящими к ней гостями.
Дис пришлось завести огород.  Поскольку у Дис был уже большой живот, Лэд приходилось ей помогать - новая жизнь стала унылой и беспросветной.  Но когда, наконец, родился ребенок, мальчик, жить девочке стало еще хуже.  Если раньше трудности жизни как-то скрашивались вниманием матери, то теперь все внимание и забота Дис переключились на малыша.  Лэд с первых дней возненавидела своего брата, понимая, что именно он своим появлением разрушил ту жизнь, которая сложилась у Лэд и Дис, ту жизнь, которая так устраивала их обоих.
Мальчика назвали Мурн.  С детства он чувствовал заботу со стороны матери и неприязнь и зависть со стороны старшей сестры.  Учеба давалась Мурну удивительно легко, он всегда был в классе первым учеником.  Дис, которая так и не выучилась ни читать ни писать, радовалась успехам сына, любила и баловала его, как могла. 
Как-то получилось, что Дис подружился с мальчиком, учившемся в той же школе.  Мальчика звали Тьяининь Микинло.  Это был подвижный, непоседливый, заводной мальчик.  Он умел увлечь прителей.  Мало того, что с ним просто было интересно - Микинло отличался от прочих детей тем, что у него всегда были карманные деньги в то время как ни у кого из детей денег никогда не было.  Мать у него была школьной буфетчицей.  Работа матери Микинло отражалась и на его учебе - Микинло также как и Мурн Дис был отличником, но Микинло был отличником из-за того, что все школьные учителя пользовались услугами матери Микинло - всем она что-нибудь доставала из продуктов.  Конечно, многие хотели бы дружить с Микинло, но Микинло выбрал своим другом Мурна Диса.  С этого времени учиться Мурн стал хуже к великому огорчению своей матери.  Но самое страшное было впереди - однажды Мурн Дис и Тьяининь Микинло ограбили школьный буфет, где работала мать Микинло.  Замять дело, несмотря на общие усилия всех учителей и матери Микинло, не удалось - мальчиков судили, приговорили к незначительному сроку исправительных работ... С тех пор Дис ни разу в жизни не видела сына. 
Дис хотела съездить навестить сына, но у нее не было денег на поездку, да и отпроситься с работы было не так-то просто.  А когда она наконец смогла поехать, кое-как скопив необходимую сумму, на месте выяснилось, что Мурн бежал.  Дис пришлось отдать ту передачу, которую она привезла с собой, Микинло.  Микинло жалкие пожитки, привезенные с собою Дис, не слишком порадовали - мать снабжала его регулярно и самыми лучшими продуктами, так что хватало и ему и лагерному начальству... Через некоторое время Мурн Дис был пойман и направлен в отдаленный северный лагерь за полярным кругом - добраться дотуда у Дис никакой возможности уже не было.  После освобождения Мурн поселился в другом городе, устроился на работу, обещал в письмах в самое ближайшее время навестить мать, но неожиданно пришло известие о том, что Мурн опять сидит.  Потом Мурн опять вышел на свободу, но приехать к матери так и не успел - началась война.  После войны он пожил немного в другом городе, но к матери опять собраться не успел - вскоре выяснилось, что он сидит.  Когда началась следующая война, самая страшная, он опять ушел на фронт, прямо из лагеря, но в конце войны он получил очередной срок, вскоре бежал, и несколько лет о нем не было ничего известно, потом выяснилось, что он вновь пойман и вновь сидит.  Во время Северной войны, когда один из руководителей государства, маршал Тимизинь Бинторо, поднял мятеж, намеревась выделить несколько северных республик из федерации и создать независимое государство, Мурн Дис исчез окончательно.  Рассказывали, что несколько лагерей попали в зону, контролируемую мятежниками Бинторо.  Всех молодых и работоспособных заключенных перевели в новые лагеря, расположенные дальше на север.  Прочих заключенных ликвидировали.  Поскольку Мурну Дису к тому времени было уже пятьдесят лет, сомнений в том, какая участь его постигла, не было.
Дис осталась с дочкой.  Лэд росла замкнутой и нелюдимой.  В школе все знали про ее клеймо - ведь в школе учились дети, жившие в том же бараке, что и Лэд с Дис и в соседних бараках.  Дети дразнили Лэд и издевались над ней.   Девочку почти каждый раз доводили до истерики... Когда Лэд стала постарше, издевательства прекратились, но отчужденность и настороженность между Лэд и другими детьми остались.  Поскольку Лэд со сверстниками почти не общалась, свободное от школы время она проводила дома, занимаясь домашними делами и уроками.  Училась она неплохо потому что уделяла урокам очень много времени.  Но тем не менее ей пришлось рано бросить школу и пойти работать - на этом настояла Дис, Дис одной было тяжело прокормить семью.
Лэд работала на том же заводе, что и Дис - выбор работы в городке был невелик.  Лэд достигла некоторых успехов в работе и общественных делах, но не слишком серьезных успехов - ей мешал сложившийся угрюмый, нелюдимый и озлобленный характер.  Из-за своего клейма она всегда носила только закрытые платья, не ходила с молодежью купаться и загорать, не ходила на танцы - появиться на танцах в закрытом платье было бы странно.
В положенное по возрасту время, или, пожалуй, чуть позже, чем положено, Лэд вышла замуж, родила троих детей.  К мужу она была равнодушна, не испытывая ни любви, ни ненависти, но когда пришло известие о том, что муж погиб на фронте, она рыдала, билась в истерике, крича, что лучше бы погиб ее непутевый братец...
Лэд и Дис жили вместе, еле сводя концы с концами, они воспитывали детей Лэд, а потом и ее внуков, за долгие годы жить стало чуть полегче - то ли сказался упорный труд двух женщин, то ли просто немного наладилась жизнь в стране, оправившейся после революций, двух больших войн и прочих потрясений.  Лэд и Дис получили квартиру, некоторые дети и внуки, когда выросли, тоже получили квартиры, некоторые дети и внуки со временем обзавелись даже небольшими садовыми участками, автомобилями...
Фиа хотя и обещала как-нибудь приехать навестить Дис, так за всю жизнь ни разу и не выбралась.  Но письма она писала постоянно.  Дис писать и читать не выучилась, поэтому читала ей письма и отвечала на них Лэд.  Сначала дела у Фиа шли хорошо.  Она поселилась в своей родной деревне, она нашла всех своих троих детей, и они тоже поселились с ней.  Фиа вышла замуж за своего парня, который гулял с ней еще до того, как она была продана в рабство - парень дождался ее.  В деревне, где жила Фиа, да и в соседних деревнях мало было грамотных людей, а таких, кто обладал бы такими познаниями во всех областях жизни, как Фиа, не было вообще.  И в то же время  было совершенно ясно, что Фиа не принадлежит к аристократии и не имеет никакого отношения к буржуазии.  Эти обстоятельства обеспечили Фиа быструю карьеру, она занимала высокие посты в местных административных и партийных органах.  Дис радовалась успехам своей подруги.  Неожиданно Дис узнала, что Фиа арестована, через некоторое время Фиа отпустили благодаря чьему-то заступничеству, но на этом ее карьера закончилась.  С трудом Фиа удалось избежать высылки из родной деревни, и остаток жизни она прожила в своей деревне, трудясь в поле и по хозяйству и воспитывая детей и внуков.  В войну она потеряла мужа и пятерых сыновей...
Дис постоянно в ответных письмах просила Фиа, чтобы та помогла ей найти Энтидинелли.  Дис надеялась, что Фиа сможет это сделать - ведь Фиа такая умная и так много всего знает.  И Дис обижалась, когда Фиа отвечала, что найти Энтидинелли никак не удается.  Дис была уверена в том, что Энтидинелли жива, ведь маленькой хозяйки не было в усадьбе в тот страшный день возмездия...
Глава 12
Учеба Энтидинелли

Энтидинелли уехала учиться в Гором.  Она поехала одна.
Гором когда-то был столицей большого царства Варкимор, цари, правившие в Гороме, когда-то наравне с императорами Сьюне претендовали на мировое господство.  Со времен императора Тиньяна IV в течение шестисот лет шла борьба между Сьюне и Варкимором.  Первые набеги были осуществлены Тиньяном IV.  За годы его правления несколько раз неисчислимая его конница опустошала царство Варкимор, несколько раз почти до основания был разрушен Гором.  После смерти Тиньяна IV созданная им великая империя, охватывавшая полмира, распалась, покоренные государства вновь обрели независимость, а империя Сьюне сократилась до тех размеров, которые она имела в первые годы правления императора Адега.
На северо-востоке царства Варкимор, в степях, Тиньян IV основал город-крепость Кош, вокруг города расселилась часть пришедших с ним кочевых племен.  После распада великой империи Сьюне кочевники какое-то время существовали независимо, затем они поступили под покровительство царей Варкимора, вожди кочевников заключили союз с царями...  Кочевники занимались разведением скота, охраняли границы царства, участвовали в походах царей Варкимора, даже доходили до столицы Сьюне - Ансила.
Неожиданно для всех император Бинилайо I, правивший через двести лет после Тиньяна IV, сумел восстановить империю Сьюне, хотя в те времена казалось, что великая империя Сьюне, включавшая в себя полмира - это уже древняя история.  При приближении войска Бинилайо I жившие на северо-востоке Варкимора кочевники перешли на сторону императора, и царство Варкимор пало.
Несколько раз предшественники Бинилайо I захватывали полмира, создавали величайшие империи, и эти империи вскоре распадались, так как невозможно было удержать власть над огромным числом разнородных разнообразных покоренных народов.  Бинилайо I вел другую политику, он повторил военные походы своих предшественников, так же, как и предшественники, разгромил многочисленные соседние государства, но не стал включать разгромленные государства в состав империи.  В империю вошли лишь самые близкорасположенные государства.  Варкимор сохранил некоторую независимость, пытась время от времени вернуть себе полную самостоятельность.  Эти попытки сопровождались войнами.  Последняя такая попытка произошла совсем недавно, в ходе этой попытки царство Варкимор было окончательно побеждено императором Бинилайо VI и вошло в империю Сьюне.
Энтидинелли училась в Университете Горома.  Она изучала литературу.  Дома Энтидинелли прочитала очень много книг - и произведения древних авторов, и множество современных произведений, и ей казалось, что она знает почти все.  Но неожиданно Энтидинелли открыла для себя древнюю культуру царства Варкимор.  Жители Горома разговаривали преимущественно на языке Сьюне и вся документация на всех уровнях велась на языке Сьюне, прежний местный язык был запрещен к употреблению.  Нигде нельзя было найти ни одной книги, написанной на местном языке, все книги, написанные на местном языке, были изъяты.  Но оказалось, что в библиотеке Университета имеется грандиозное собрание книг написанных на местном языке.  С Энтидинелли в одной группе учились простые юноши и девушки, местные жители.  Они имели доступ только к литературе на языке Сьюне, к собранию книг написанных на местном языке, местных жителей и близко не подпускали.  Энтидинелли, учитывая ее аристократическое происхождение и отсутствие местных корней, удалось удивительно легко получить разрешение работать с литературой, написанной на местном языке, и она каждый день до позднего вечера просиживала в читальном зале.
Студенты Университета жили весело, но не беззаботно.  Все знавшие Энтидинелли относились к ней очень хорошо, да к такой замечательной девушке и нельзя было относиться плохо.  Но тем не менее Энтидинелли чувствовала себя чужой, она ощущала, что местная молодежь живет своей жизнью, у молодежи какие-то свои заботы, и этими заботами с ней никто делиться не собирается.  Такое отношение еще больше подталкивало Энтидинелли к занятиям в читальном зале в одиночестве.  Один раз кто-то из студентов  присутствии Энтидинелли произнес слово на местном языке, что вообще-то было запрещено - за разговор на местном языке  вполне могли отчислить из Университета.  И Энтидинелли ответила студенту на этом же языке - разумеется, она ответила неправильно, с жутким акцентом, неправильно выговаривая слова, ведь она до сих пор знала язык Варкимор только по книгам, ни одного живого слова на этом языке до сих пор Энтидинелли не слышала.  После этого незначительного происшествия, которому Энтидинелли никакого значения и не придала, она почувствовала, что отношение к ней начинает меняться, что теперь ее считают своей.  Отношение изменилось настолько, что однажды Энтидинелли предложили принять участие в студенческой вечеринке - она и не подозревала, что все студенты, оказывается, постоянно собираются попеть, потанцевать, выпить, а заодно и поговорить об учебе и прочих серьезных делах.
Вот завершилась подготовительная суета и все уселись за общим столом, несколько напряженные, скованные.  Энтидинелли с интересом наблюдала за сидящими - происходщее было для нее столь необычным, столь непохожим на те балы и приемы, в которых ей приходилось принимать участие у себя на юге.  Когда вечеринка началась, вино показалось Энтидинелли слишком крепким, а еда слишком грубой, но было так весело, так интересно. От нескольких рюмок Энтидинелли стало еще веселее, она раскраснелась.  Когда ее пригласили танцевать, она с радостью согласилась.  Кажется, ее пригласил тот самый студент, который первый узнал о том, что Энтидинелли знает местный язык, Энтидинелли так хотелось выяснить, тот ли это студент, она спрашивала его об этом, он уклончиво отвечал, и было так весело, что Энтидинелли как-то сразу не заметила, что танцуют здесь тоже по-другому, не так, как на ее родном юге, здесь как-то слишком уж тесно прижимаются друг к другу.  Энтидинелли, смеясь, сказала об этом партнеру, на что он ответил: “У вас на юге жара, все потеют, а кому приятно жаться к потной девушке?”
Они протанцевали несколько танцев подряд, потом партнер проводил Энтидинелли на ее место за столом и сел рядом с ней.  С удивлением Энтидинелли заметила, что тот, кто сидел прежде около нее за столом, теперь сидит напротив, а на коленях у него сидит девушка.  Энтидинелли никак не могла сообразить, забрал ли с собой ее прежний сосед свою посуду или же он просто пересел на новое место, а тот, с кем она танцевала, сел на его место и принялся есть из его тарелки и пить вино из его бокала, или он принес свою посуду с собой.  Мысли путались, никак не получалось сосредоточиться.  Помимо этого Энтидинелли интересно было понять, почему ее прежний сосед, который сидел теперь напротив, посадил девушку себе на колени.  Проходя по городу, Энтидинелли часто наблюдала сидевшие на скамейках парочки, но она думала, что девушки садятся парням на колени  чтобы не сидеть на грязной и холодной скамейке.  Энтидинелли поделилась своими мыслями со своим новым соседом, в ответ он долго хохотал, и Энтидинелли догадалась, что она пьяная и несет какую-то чушь.  Но было так легко и весело, что вести себя по-другому и не хотелось.  Как-то смущало ее только то, что ноый сосед прижимается коленкой к ее коленке.  Энтидинелли украдкой поглядела: может быть, ее соседу тесно, но нет, с другой стороны было достаточно свободного места.  Впрочем, отвращения Энтидинелли от этого не испытывала...
Когда за окнами было уже темно и Энтидинелли показалось, что уже поздно, она собралась домой.  Хозяева выразили сожаление, что она так рано уходит, но удерживать ее не стали.  Ей и самой не слишком хотелось уходить, но нужно было подготовиться к завтрашнему учебному дню.  Свой плащ она быстро нашла в куче сваленной в прихожей одежды, а вот чтобы взять стоявшие здесь же туфли, пришлось наклониться.  Наклонившись, Энтидинелли поняла, что подняться ей будет непросто - закружилась голова.  Собравшись с силами, Энтидинелли все-таки резко выпрямилась и потеряла равновесие, ее качнуло и тут кто-то ее поддержал, взяв под руку.  Она подняла голову и встретилась взглядом с тем, кто ей помог удержаться.  Высокий плотный молодой человек доброжелательно улыбался ей.  Она поразилась, сколько доброты и заботы было в его умных серых глазах.   Взгляд его был чист, и Энтидинелли поняла, что молодой человек совершенно не пьян.
- Благодарю Вас, - прошептала Энтидинелли.
- Вас проводить до дому?
- Спасибо, я дойду сама, - ответила Энтидинелли просто из приличия.
- Как знаете... - молодой человек отпустил Энтидинелли, и она направилась к двери, держа в руках туфли.
- Вы собрались идти босиком?
- Вообще-то нет, но я не могу наклониться, чтобы одеть туфли - кружится голова.
- Я Вам помогу.
- Буду очень Вам благодарна...
После вечеринки знакомых лиц в Университете стало больше.  Энтидинелли тоже теперь многие узнавали.  Новые знакомые, встречась, сдержанно приветствовали ее.  У студентов был принят очень сухой и деловой способ поведения, иногда - подчеркнуто грубоватый. Просто так, без дела, ни один студент к другому не обращался, даже спросить при встрече “как дела” считалось излишним.  Зато когда у одного студента было к другому дело, он обращался с этим делом запросто, без лишних условностей, даже если был мало знаком или совсем не знаком с тем, к кому обращался.  Энтидинелли жила на юге в аристократической среде, где веками сформировался совершенно другой способ поведения, полный множества условностей.  Поэтому первое время Энтидинелли трудно было приыкнуть к способу поведения студентов, но все-таки она привыкла, освоилась, и даже стала думать, что, наверное, такими же сдержанными, деловыми и немногословными были великие императоры древности и их военначальники...
Энтидинелли часто встречала и того высокого молодого человека, который предлагал проводить ее до дому после вечеринки.  Она поняла, что он не пошел ее провожать только потому, что она отказалась.  А сама она была бы непрочь, чтобы этот молодой человек ее провожал.  Но Энтидинелли уже достаточно сильно прониклась духом студенческой среды, чтобы заговорить просто так, без дела.  Вообще если бы она подошла к молодому человеку и без лишних условностей попросила проводить ее, он наверняка бы согласился и согласился бы с радостью. Но для такого поступка Энтидинелли еще недостаточно сильно прониклась духом студенческой среды.
Однажды Энтидинелли стояла возле окна коридора в Университете и ела апельсин, глядя в окно.  За окном шел дождь, сильный ветер кружил красные и желтые листья, гнал серые тучи, раскачивал набухшие от сырости черные ветки.  Такого у себя на юге Энтидинелли никогда не видела, это была непривычная для нее картина, а апельсин напоминал о доме, и Энтидинелли пыталась понять и совместить эти два таких непохожих мира, каждый из которых так много для нее значил... Энтидинелли заметила, что студенты из местных жителей апельсинов не покупали, предпочитая пирожки с капустой и изредка - с мясом.  Сначала она думала, что они привыкли к такой еде, но потом догадалась, что дело просто в том, что для большинства местных жителей апельсины - немыслимая роскошь.  Правда, и Энтидинелли не слишком была богата, но на апельсины, без которых она не могла обойтись, все-таки денег хватало.
К Энтидинелли подошел один из ее новых знакомых.
- Привет.
- Привет, - Энтидинелли протянула своему знакомому апельсин, он взял апельсин.
- Спасибо.  Сегодня прийдешь на вечеринку?
- Прийду.
- С тебя пять тау.
Энтидинелли протянула бумажку, студент взял ее и пошел...
На вечеринке было то же самое, что и прошлый раз, только Энтидинелли вела себя осмотрительнее и хотя ей было не менее легко и весело, чем прошлый раз, она уже не напилась пьяной - или она выпила меньше или стала понемногу привыкать...  Она постоянно поглядывала по сторонам, надеясь увидеть того молодого человека, который так ее заинтересовал.  Но молодого человека нигде не было.
Как и прошлый раз, Энтидинелли собралась уйти пораньше.  Когда Энтидинелли одевалась в прихожей, поглядывая по сторонам, она решила, что того, кого она искала, на вечеринке просто не было.  Да впрочем, и зачем ей было его искать?  И вдруг, когда взгляд Энтидинелли случайно упал на полуприкрытую дверь, ведущую в одну из комнат, она увидела, что в комнате за письменным столом кто-то сидит.  Не понимая толком, что она делает, Энтидинелли вошла в комнату: за столом сидел именно он, именно тот высокий молодой человек.  Он сидел и что-то писал.  Когда Энтидинелли подошла к молодому человеку, он поднял голову.
- Извините, Вы не проводите меня до дому? - Энтидинелли сама удивилась своей смелости.
- С удовольствием, - совершенно спокойно и серьезно ответил ей молодой человек, поднимась из-за стола.
Они вышли.
- Вы уходите раньше всех.
- Мне нужно готовиться к завтрашним занятиям.  А Вас я почему-то не видела на вечеринке.  Может быть, Вы только что пришли, а я сразу Вас увела.
- Нет, я пришел давно.  В вечеринке я участия не принимал, просто я имею несчастье жить на этой квартире.  Если бы я знал, что это квартира станет местом постоянного проведения вечеринок, я бы поселился в другом месте.
- Почему Вы не были со всеми?  Неужели Вам не хочется, ведь там так весело.
- Конечно, мне тоже хочется повеселиться со всеми, но я не могу себе этого позволить - слишком мало мне отпущено времени жизни...
- Вы больны?
- Нет, я здоров, я настолько здоров, что не каждый может похвалиться таким же здоровьем, как у меня, ведь я врач и слежу за своим здоровьем.  Я имею в виду, что тех шестидести или семидесяти лет, которые мне осталось еще прожить, может не хватить на то, чтобы выполнить все задуманное.
- Что Вы хотите сделать?
- Я хочу служить своему народу.  Я поэтому и решил учиться на врача.  А Вы, если не ошибаюсь, учитесь на литературном отделении.  Зачем?
- Не знаю, просто мне нравится учиться, хочется больше знать...
- Так нельзя поступать, ни в коем случае нельзя.  Слишком мало времени нам отпущено, и мы должны каждую минуту посвятить служению своему народу.  Народ больше нуждается в лечении, а не в чтении.  Если народ и должен читать, то он должен читать ту литературу, которая приносит непосредственную пользу: справочники, учебники,  пособия различные...
- Но разве народу не хочется красивого, прекрасного?  Ведь он тянется к прекрасному.
- Это неправда.  Народ тянется к разумному и справедливому.  А разговоры о прекрасном - они бесполезны, бессмысленны, а в данный момент даже вредны.
- Вредны?  Почему?
- Да потому что они отвлекают народ от насущных проблем...
- В чем же Вы видите насущные проблемы?
- В свержении ненавистного режима кучки угнетателей, в полном освобождении трудящихся.  И рабство, и крепостное право, и частная собственность на средства производства должны быть отменены, народ должен стать собственником средств производства, никто никаким образом не должен наживать богатство чужим трудом.  А эта кучка угнетателей представляет собой настолько мерзкое явление.  Вы знаете, до чего доходит?  У нынешнего императора есть три министра - Министр “после первой рюмки”, Министр “после второй рюмки” и Министр “после третьей рюмки”, и самый могущественный из министров - это министр “после третьей рюмки”, то есть тот, кто подает императору документы на подпись после того, как император примет третью рюмку.  После третьей рюмки император подпишет что угодно, хоть манифест о собственном отречении...
- Неправда, - сказала уязвленная Энтидинелли, - этого не может быть.  Кто Вам мог такое сказать?  Вы же сами этого не могли видеть.
Студент, понявший, что Энтидинелли неприятно слушать такие слова, попытался переменить тему разговору, но все равно его постоянно уводило на одну тему...
- Спасибо, что проводили меня, - сказала Энтидинелли, когда они подходили к дому, где она снимала комнату, - кстати, мне хотелось бы знать, как Вас зовут.
- Гэнни Демичес, - студент протянул ей свою гигантскую ладонь, сильную, мозолистую...
- Энтидинелли Синнектилан, - ответила ему девушка, вкладывая в его ладонь свою маленькую нежную ручку...
- Какое красивое имя.  В наших краях нет ни одной девушки с таким замечательным именем.  И сами Вы мне очень нравитесь.  Мне хотелось бы, чтобы Вы поняли меня и разделили мою точку зрения на то, что происходит в империи...
- Если речь идет об отношении к императору и к его власти, это невозможно...
Теперь каждый раз с вечеринок Гэнни провожал Энтидинелли до дому.  Иногда они случайно встречались в Университете. 
Когда Энтидинелли изучила местный язык, она стала часто ходить по городу, наблюдая за происходящим, прислушиваясь к разговорам местных жителей.  Хотя разговаривать на местном языке официально было запрещено, многие жители знали местный язык и говорили на нем.  Особенно часто можно было услышать местную речь на базаре, куда приезжали крестьяне, плохо знавшие язык Сьюне.  На базаре Энтидинелли встречала и кочевников с Северо-Востока царства Варкимор, потомков воинов, пришедших шестьсот пятьдесят лет назад с императором Тиньяном IV.  Язык кочевников несколько отличался от того языка Сьюне, который знала Энтидинелли, и ей хотелось понять, отчего это происходит - сохранили ли кочевники в неизменном виде древний язык Сьюне или же их язык изменился под влиянием языков соседних народов.  Зачем Энтидинелли хотелось это все изучить и понять, она и сама не знала, просто ей было интересно, и почти все свободное от учебы время она проводила бродя по городу и чаще всего по базару.  К своему удивлению, она несколько раз встречала на базаре Демичеса - он помогал разгружать крестьянам товар.  Когда Энтидинелли спросила Гэнни, почему он этим занимается, он объяснил ей, что зарабатывает таким образом себе на жизнь.  Конечно, он мог бы больше заработать, устроившись помощником какого-нибудь врача.  Но работая на базаре, он ближе к народу и может вести среди народа разъяснительную работу.
- И народ разделяет ваши взгляды?  Люди воспринимают ваши разъснения? - поинтересовалась Энтидинелли.
- К сожалению, народ еще темен и много нужно времени, прежде чем он будет готов к новой, счастливой жизни, - ответил, тяжело вздохнув, Демичес, -  Поэтому и нужно использовать каждую возможность чтобы объяснять народу что происходит, в чем причина его бедственного состояния, какой может быть из этого состояния выход.  Если бы вы знали, Энтидинелли, как мне не хватает в моей работе вашей помощи...
- Как я могу Вам помогать, если я не разделяю ваших взглядов?..
Когда выдавалось несколько свободных от занятий дней, Демичес отправлялся в поход по сельской местности.  Он объяснял Энтидинелли, что готовится таким образом к будущей своей работе сельским врачом - ведь нередко один врач приходится на несколько деревень, расположенных далеко друг от друга, и хороший врач должен быть готов к постоянным дальним переходам.   Демичес брал с собой в поход учебники, чтобы не зря проводить редкие минуты отдыха.  И, конечно же, в пути он заходил в деревни и пытался призывать народ к свержению ненавистного режима и построению нового свободного общества...
Глава 13
Любовь и гибель
Энтидинелли проснулась, увидела, что в комнате стало светло, и поглядела на настенные часы.  Часы показывали ночное время.  Энтидинелли подумала сначала, что часы остановились, но нет, часы спокойно тикали, покачивая маятником.  Энтидинелли удивило, что, несмотря на ночное время, в комнате было светло, но свет был какой-то необычный, не дневной.  Она подошла к окну: на улице лежал снег, все было покрыто белым снегом, и от снега в комнате стало светло.  Энтидинелли в первый раз в жизни увидела столько снега.  Это было так необычно и красиво, но вызывало чувство тревоги.   Ведь Гэнни собирался как раз в очередной поход в сельскую местность.  Энтидинелли вспомнила, что Гэнни собирался выехать вечером, но какие-то дела задержали его и он решил ехать утром.  Энтидинелли облегченно вздохнула - утром Гэнни увидит, что наступила зима и оденется в дорогу потеплее.  Но... тут ей пришла в голову новая мысль, она с ужасом подумала, что у Гэнни может не оказаться подходящей теплой одежды, а он при своем упрямстве в любом случае не откажется от задуманного.  Энтидинелли бросилась к шкафу, перебирая теплые вещи, которые она приготовила себе на зиму.  Но, конечно, ни одна из ее вещей не подойдет Гэнни, ведь у нее все такое маленькое.  Вот только если этот шарфик.  Энтидинелли, радуясь тому, что хоть одна из ее вещей может пригодиться, стала одеваться, чтобы отнести Гэнни теплый шарф и вдруг остановилась... Что она делает?  Ведь Гэнни взрослый человек, который сам о себе позаботится, и наверняка если она сейчас среди ночи прибежит к нему со своим шарфиком, это будет выглядеть очень смешно... Неужели она этого не понимает?  Что происходит?  Энтидинелли села на пол, задумавшись.  Почему она готова бежать среди ночи к Гэнни?  И она поняла, что это- любовь.  К ней пришла любовь...
С трудом справившись с непреодолимым желанием отнести шарфик, Энтидинелли легла в постель, но до самого утра она уже не смогла заснуть...
Встречаясь после этого с Гэнни, Энтидинелли ловила каждый его взгляд, по особому воспринимала каждое его слово и начала понимать, что и она ему небезразлична, и каждое замеченное Энтидинелли проявление того, что и Гэнни пытается в свою очередь понять, как она к нему относится, волновало девушку.  Энтидинелли и Гэнни становились ближе и дороже друг другу с каждой новой встречей...
При расставании Гэнни иногда дотрагивался рукой до руки Энтидинелли, и девушка испытывала при этом непривычное для нее волнение, дыхание у девушки перехватывало, ей становилось жарко.  И вот однажды настал и тот день, когда Энтидинелли поняла, что сегодня непременно что-то произойдет.  Гэнни провожал ее до дому, пересказывая ей содержание очередной прочитанной им книжки.  Она все понимала, но ничего не воспринимала, да и какое значение имели слова в сравнении с тем, что должно произойти в этот день... Энтидинелли бросало в жар, она думала только о том, как себя вести, что она может позволить Гэнни, в какой момент остановиться и понимала, что остановиться не сможет и отдаст ему все, что он захочет взять.
Настал решающий момент - они зашли в подъезд.  Последнее время перед тем как расстаться они всегда заходили в подъезд.  Гэнни, как всегда, прощаясь, дотронулся до руки Энтидинелли, и в этот раз его прикосновение длилось дольше, чем обычно.  Как-то непроизвольно он привлек девушку к себе, и она, чувствуя, что ноги перестают ее держать, слабея, прильнула к нему.  Демичес вздрогнул и отшатнулся.  Энтидинелли, приходя в себя, спросила:
- Гэнни, что случилось?
Демичес молчал.
- Гэнни, Вы меня...  Вы меня совсем...- Энтидинелли от волнения не могла произнести самого главного слова.
- Энтидинелли, - простонал Демичес, - я прошу Вас, не заставляйте меня так страдать...  Если Вы хотите знать, я люблю Вас, люблю, люблю...  Но это в данном случае не имеет никакого значения...
- Но почему? - еле слышно прошептала девушка, - что может быть прекраснее... прекраснее любви к девушке...
- Только любовь.  Прекраснее может быть только любовь к Родине.  А еще прекраснее - священная ненависть к угнетателям Родины, к жалкой омерзительной кучке аристократов во главе с императором... Простите, но нам больше не нужно с Вами встречаться, я этого не могу вынести.
С этими словами Гэнни выбежал из подъезда, оставив девушку одну...  Энтидинелли поплелась к лестнице, ведущей в ее комнатку на второй этаж.  И когда она попыталась подняться на первую ступеньку, она поняла, что не может идти.  До этого Энтидинелли представить не могла себе, как это старичкам и старушкам может быть тяжело подниматься по лестнице, ее молодые ножки поднимали ее в любую горку и она могла легко, одним махом взбежать на любую высоту, совершенно не испытав одышки.  В первый миг, когда Энтидинелли почувствовала, что не может идти, она испугалась, но потом решила, что вовсе не страшно, если сердце ее не выдержит и она сейчас умрет, жизнь для нее все равно утратила всякий смысл.
Но тем не менее потихоньку Энтидинелли добралась до своей комнаты, она легла на кровать не раздеваясь и пролежала так до утра, готовая к тому, что вот-вот сердце ее остановится и она умрет.  Но обычно от неразделенной любви не умирают, если только сами этому не способствуют.  К счастью, Энтидинелли не пришла в голову мысль уйти из жизни по своей воле, и она долежала так до рассвета.  Утром она почувствовала даже, что хочет есть.  Она поела, и это как-то вернуло ее к повседневным заботам.
Энтидинелли после этого дня совершенно перестала улыбаться, она ходила печальная и грустная, опустив глаза.  Веселые студенческие вечеринки перестали ее интересовать, и после того как она пару раз отказалась прийти на вечеринку, ее перестали приглашать.  Возможно, ее друзья и подруги знали или по крайней мере догадывались, что произошло, но никто ни разу с ней не заговорил - среди студентов не было принято лезть к кому-то с заботой и участием.  И Энтидинелли понимала это и считала, что так, пожалуй, лучше...
По-прежнему Энтидинелли много времени уделяла учебе и изучению древней литература, она настолько замкнулась в себе, что ничего вокруг не замечала.  Поэтому для нее полной неожиданностью стало то, что в один из осенних дней занятия в Университете прекратились, Университет был закрыт, вооруженные люди стояли у всех входов и никого не пускали.
Энтидинелли ни у кого не смогла добиться, что же происходит.  Обойдя несколько раз вокруг Университета, она решила пойти заниматься домой.  Дома обстановка была спокойной, привычной, но через некоторое время Энтидинелли захотела поесть.  Обнаружив, что поесть ничего нет, она решила сходить в лавку, куда она обычно ходила за продуктами.  Несмотря на дневное время, дверь в лавку была закрыта.  На стук дверь открыл хозяин.
- Извините за беспокойство, не могла бы я купить у Вас продуктов...
- Конечно, проходите.  Но только мне бы хотелось, чтобы Вы расплатились золотыми деньгами.
У Энтидинелли были и золотые и бумажные деньги, она между ними особой разницы не видела.  Поэтому, набрав продукты, она достала кошелек и стала выбирать оттуда золотые монетки.  В этот момент вошла жена хозяина лавки:
- Ты что, совсем сдурел?  Хочешь, чтобы у тебя обнаружили в доме золото?
- А что с бумагой делать?  Кому она теперь нужна?
- Иди, мы сами разберемся, - ответила хозяйка, - иди, иди, чего стоишь?  Мы по-женски все обсудим и что-нибудь придумаем.  Мы, женщины, все-таки поумнее мужиков, не такие растяпы...
Как только хозяин вышел, жена его сказала:
- Берите продукты просто так... Вы, Энтидинелли, были у нас самым лучшим покупателем, никогда нам не задерживали оплаты.  Мы привыкли уже к Вам.  Так что берите, возьмите еще продуктов, колбаски вот, пирожных, я знаю, Вы такие прирожные очень любите, апельсины у нас еще остались, берите побольше, - хозяйка лавки, взяв сумку у девушки, набивала ее продуктами, - все равно все отнимут, и продукты, и золото, и деньги.  Лучше пусть Вам хоть что-то достанется.
- А что, собственно говоря, произошло?
- Беда, беда.  Лучше и не спрашивайте, - вздохнула хозяйка.
Энтидинелли пошла к себе.  Она решила выяснить, что произошло, у хозяев дома, где она снимала комнату.  Постучавшись к ним, она спросила:
- Извините, не скажите мне, что происходит?  У нас закрыли Университет, и вообще что-то происходит непонятное...
- Революция.  Император свергнут, мы теперь свободны.  Только не знаю, хотелось ли нам этой свободы... Нам и при императоре жилось неплохо.  Но если народу лучше так.
- Что же теперь делать?  Вы не знаете, что будет дальше?  Когда откроют Университет?
- Вот уж чего не знаем, того не знаем.  Каждый, наверное, должен по-своему решать, что делать.  У нас свой дом, мы его с собой все равно не унесем, а оставаться без той собственности, на которую потрачена вся жизнь... А Вам, наверное, лучше уходить из города.  Ведь Вы, Энтидинелли, член императорской семьи...
- Таких членов семьи, как я, тысячи и тысячи.
- Нет, мы бы посоветовали Вам уйти.
- Но я не знаю, куда идти.  Я совершенно не знаю окрестностей Горома.
- Вам надо уходить, и как можно скорее.  Вот что.  Вы идите к себе в комнату, закройтесь и ждите.  Мы знаем людей, которые собираются уходить из города, мы с ними переговорим.  Надеемся, они не откажутся взять Вас с собой...
Энтидинеллли просидела вечер в своей комнате.  А ночью к ней постучала хозяйка:
- Пора идти.  Я обо всем договорилась.  Сейчас собирается группа, они пойдут на запад, через горы, попытаются дойти до Бэнлика.
Хозяйка и Энтидинелли прошли по ночному притихшему городу.  Они шли какими-то задворками, через огороды, мимо темных сараев, несколько раз, завидев вдали каких-то людей, они прятались в грязных подъездах страшных старых домов.  Наконец Энтидинелли попала в сарай, где взволнованно хрюкали свиньи...
- Здесь, - шепнула хозяйка, провожавшая Энтидинелли, - ну, я пошла, счастливого Вам пути, удачи.
Кто-то тихим, но решительным голосом отдал команду:
- Пора выходить.  Выходим по одному, через переднюю дверь.  За дверью поворачиваем направо, за угол сарая, потом еще раз направо и идем по берегу речки.  Идти надо осторожнее, держитесь за изгородь.  Когда доходим до мостика, перебираемся по мостику на ту сторону реки, далее идем через поле по тропинке, там всего одна тропинка, и собираемся под дубом на том краю поля.  Оттуда опять пойдем вместе.
Энтидинелли никак не решалась выйти, уступая всем дорогу, наконец, и она пошла, стараясь четко следовать услышанным перед выходом указаниям.  Под дубом все собрались уже ближе к рассвету.  Энтидинелли с интересом разглядывала своих спутников...
Путь на запад был долгим и утомительным.  Идти приходилось лесом, нередко совсем без дороги.  Останавливаться на ночлег удавалось в деревнях.  Крестьяне пускали посторонних неохотно, после долгих переговоров.  Удавалось договориться только благодаря тому, что у путников были золотые деньги.  Энтидинелли тоже сдала свой запас золотых денег, сумма оказалась даже больше, чем внес каждый из идущих, и девушке предлагали часть денег оставить себе на будущее, но она отказалась.  Сумку с продуктами Энтидинелли тоже взяла с собой.
С каждым днем пути лес становился гуще, деревни стали попадаться реже.  По лесу становилось идти труднее, потому что местность становилась более холмистой.  Впереди на западе над лесом постепенно проступила сине-зеленая горная вершина, и хотя ближе она не становилась, но все-таки было заметно, что постепенно в цвете горы становилось больше зеленого и меньше синего.  Где-то за этой вершиной скрывался волшебный город Бэнлик, город, простоявший не несколько веков, а несколько тысячелетий, город, который чуть ли не в два раза был старше Ансила.
Но дойти до Бэнлика не получилось.  В один из вечеров усталые путники остановились в деревне.  Утром, когда путники собирались выйти, чтобы продолжить двигаться на запад, что-то произошло.  Многочисленная живность, обитавшая в деревне, стала проявлять беспокойство: залаяли собаки, захрюкали свиньи, закудахтали куры.  Старший группы приказал всем остаться в сарае, в котором они провели ночь, а сам пошел выяснить, в чем дело.  Вернувшись вскоре, он шепотом сообщил, что в деревню с проверкой вошел вооруженный отряд, и самое лучшее, что сейчас можно сделать - это выходить по одному или по двое из сарая и стараться незамеченными дойти до леса.
Энтидинелли пошла бы опять самой последней, но за время пути она подружилась с девушкой, которая училась в том же Университете.  Хотя по возрасту девушка была старше Энтидинелли самое большее года на два, она казалась намного взрослее, чем Энтидинелли.  Новая подруга была гораздо самостоятельнее и решительнее, чем Энтидинелли, и Энтидинелли добровольно подчинилась ей во всем.   И сейчас девушки вышли из сарая одними из первых и, оглядываясь, пошли по улице, ведущей к лесу.
Когда вдали показался какой-то человек с ружьем, Энтидинелли чуть не вскрикнула от испуга, но удержалась - ведь с ней рядом была подруга, она крепко схватила подругу за руку, та показала знаком, что нужно притаиться, и девушки присели за пнем.  Когда прошло некоторое время, подруга шепнула:
- Можно идти дальше...
- Я так перепугалась, - ответила Энтидинелли.
- Пойдемте, нам нельзя задерживаться.
Энтидинелли кивнула, поднимаясь.  Но слишком далеко девушки уйти не успели - опять кто-то шел, теперь совсем близко.  Девушки хотели спрятаться, но Энтидинелли успела рассмотреть того, кто шел, и узнала его - это был Гэнни Демичес.
- Гэнни, это Вы? - вскрикнула Энтидинелли.  Подруга схватила ее за руку, но было поздно - Демичес услышал, что к нему обращаются.
- Энтидинелли!  Вот уж не ожидал Вас здесь увидеть.
- Я так рада повстречать Вас.  Здесь так страшно...
- Чего же Вы боитесь?
- Тут ходят какие-то люди с ружьями.
- Ну этих людей Вам бояться нечего.   Это наш вооруженный отряд, мы обходим деревни в поисках врагов народной власти.  А тем, кто является сторонниками нашей власти, бояться совершенно нечего.
- Это замечательно.  Нас здесь несколько человек...
- Повторяю, Вам нечего бояться.  Мы не боремся против сторонников народной власти.  Мы проверим, кто вы такие и если окажется, что Вы и ваши знакомые - сторонники народной власти, мы всех отпустим...
Вскоре тех, кто не успел уйти из сарая в лес и Энтидинелли с ее подругой везли на поезде обратно в Гором.  Путь оказался совсем близким - уже вечером всех разместили в одной из тюрем Горома.  Народу в тюрьме было мало, всех разместили в одиночных камерах.  Демичес объяснил это тем, что в тюрьме долго никто не задерживается, проверка проходит очень быстро...
Утром в камеру Энтидинелли принесли завтрак, очень скудный.  Но даже его Энтидинелли не съела - было не до того, несмотря на все заверения Демичеса, что бояться нечего, тревога не покидала девушку, мысли испуганно неслись вокруг одного - что с ней будет, было так тоскливо, одиноко.  Все вещи отобрали при аресте, и отвлечься чтением книг не было возможности, хотя вряд ли в таком состоянии Энтидинелли смогла бы прочесть хотя бы одну строчку.
Когда за Энтидинелли пришли, она думала, что умрет от страха, все внутри у нее похолодело.  Ей показалось, что ее вели бесконечно долго по коридорам тюрьмы, ее пугала неизвестность, но еще сильнее она перепугалась, когда ее наконец довели до двери какого-то помещения.  Зажмурив глаза, она вошла в помещение и облегченно вздохнула - за столом сидел Гэнни Демичес.
- Садитесь, - Демичес показал на стул, - я вижу, Вы взволнованы.  Зря.  Мы не боремся против тех, кто поддерживает народную власть.  Прежде всего, я хотел бы понять, как Вы оказались в такой дали от Горома.
- Мне было страшно...
- Чего же Вы испугались?  Народной власти?  Кто посоветовал Вам уйти из города?
- Не знаю, я сама так решила
- Но ведь кто-то познакомил Вас с членами той банды, в которой Вы оказались...
- Это не банда, это точно такие же люди, как и я, которые боялись оставаться в городе.
- Если эти люди боялись оставаться, значит, у них были на то причины.  Возможно, они не поддерживают народной власти и готовятся выступить против нее с оружием...
- Что Вы, какое оружие...
- Вы готовы за это поручиться?
- Конечно.
- Следовательно, отвечая за намерения членов той банды, Вы признаете, что являетесь ее участником
- Это не банда
- Хорошо, назовем это группой.  От названия сущность данного объекта никак не зависит.  Вы признаете себя членом этой группы?
- Да
- Это меняет дело.  Вы принимали участие в деятельности группы, Вы нанесли тем самым ущерб молодому государству трудящихся...
- Какой ущерб?
- Да хотя бы тот, что молодые здоровые парни вместо того чтобы восстанавливать народное хозяйство, разрушенное за последние тысяча семьсот лет императорами и их приспешниками, вынуждены были бегать с ружьями по лесам и ловить вас.
- Нас не нужно было ловить...  Мы никому не причиняли вреда.
- Народу виднее, нужно ли вас ловить.  И если народ направил наш отряд на поиски врагов народной власти, значит, так было нужно народу.  И Вы должны искупить свою вину перед народом.
Взгляд Демичеса упал на ноги Энтидинелли, и он неожиданно переменил тему разговора:
- У Вас очень хорошие сапожки.  Снимите их.
- Но зачем?
- Вам они здесь не нужны, а сейчас наступает зима, многие женщины из народа не имеют обуви и вынуждены босыми ходить по снегу.
- Может, мне снять и платье? - от неожиданности Энтидинелли настолько осмелела, что смогла даже пошутить, но Демичес совершенно не понимал шуток.  Он принялся внимательно разглядывать платье Энтидинелли.
- У Вас хорошее платье...
- Его шила наша собственная портниха Нэк
- Хотя для зимы оно не очень годится, но мы можем взять и платье.  У Вас под платьем что-нибудь одето?
- Нет.
- Сходите в камеру, переоденьтесь во что-нибудь полегче и попроще.
- У меня все вещи отобрали при задержании.
- Вы должны были оставить себе ночную рубашку.
- Я не знала.
- В таком случае платье оставьте, народ может это не так понять, снимайте только сапожки.
Взяв сапожки, которые сняла Энтидинелли, Демичес сказал:
- Мы, представители народа, не грабители, и если Вас выпустят из тюрьмы, Вы получите и обувь, и теплую одежду…
От этого “если” у девушки все внутри похолодело:
- Я хотела бы искупить свою вину перед народом, если Вы считаете, что я в чем-то виновата.
- Не я считаю, так считает народ.  Ваше искреннее желание меняет дело.  Но я плохо представляю себе, что Вы можете делать для народа.  Вы изучали литературу, но прежняя литература, созданная по заказам угнетателей, больше не нужна, а новая литература пока еще не написана, и вряд ли народ согласится просто так, ни за что, кормить Вас все то время, пока будет создаваться новая литература.  Нам сейчас больше нужны другие специалисты - врачи, работники сельского хозяйства, инженеры, военные...
- Я готова заниматься любым делом, - ответила перепуганная Энтидинелли.
- Вообще Вы мне по-прежнему небезразличны, и я мог бы на Вас жениться, хотя мне кажется, что девушка  из народа, привыкшая с детства к физическому труду и потому физически более развитая, способна дать более полноценное потомство, чем Вы.  Я подумаю о ваших словах, можете идти.
Энтидинелли почти не спала эту ночь, думая о том, что ее ожидает.  Она готова была выйти замуж за Демичеса, если это поможет ей спастись, она пыталась подобрать слова, которые убедили бы его.  Утром, когда за Энтидинелли пришли в камеру, ей казалось, что она хорошо подготовилась к разговору.  Демичес выглядел уставшим и осунувшимся  - наверное, он тоже плохо спал ночь.  Когда Энтидинелли ввели в его кабинет, Демичес поднял глаза:
- Я много думал о вашей дальнейшей судьбе и пришел к выводу, что с точки зрения общественной справедливости Вас необходимо ликвидировать вместе с прочими представителями угнетателей...
- Как? - прошептала побелевшими губами Энтидинелли.  Она почувствовала, как сжалась в комок кожа на затылке, и внутри у нее что-то оборвалось, со стыдом и ужасом она поняла, что стул, на котором она сидела, вдруг стал мокрым...
- Вы будете повешены, - Демичес поглядел на часы на своей руке, и, несмотря на свое состояние, Энтидинелли обратила внимание, что часы на руке Демичеса были очень дорогие.  - Как раз сейчас готовится группа, и Вы еще успеете в нее попасть...
Энтидинелли немного пришла в себя.  С удивлением она отметила, что несмотря ни на что, она еще не умерла от страха и даже продолжает мыслить...
- Пожалуйста, перенесите это на завтра.  Мне нужно побыть одной, подготовиться...
- Это малодушие.  Если Вы не подготовились к смерти за семнадцать лет, одна лишняя ночь Вам ничего не даст, кроме лишних страданий.  Когда режут петуха или свинью, они пытаются убежать, спрятаться в свое жилище, но ведь Вы человек, Вы должны быть выше этого и принять то, что происходит как историческую необходимость.  Сейчас происходят очень значительные перемены в обществе.  Это как вспашка засохшей, ставшей бесплодной почвы.  Верхние слои опускаются вниз, а нижние, оказавшиеся более жизнеспособными, занимают их место...
Энтидинелли хотела сказать что-то важное, что переменило бы намерение Демичеса, но все, что она придумала за прошедшую ночь казалось ей таким незначительным, она хотела придумать что-то более убедительное и не могла.  Она чувствовала, как ускользают последние мгновения, когда можно еще что-то сделать для своего спасения... И в какой-то миг у нее промелькнула мысль, что она, потомок императора Адега, должна быть достойна своего великого предка, должна умереть спокойно и с достоинством, не выпрашивая пощады у своих врагов...  Но одно дело думать так в спокойной обстановке, и совсем другое - применить это в действительности...
Энтидинелли хотелось броситься в ноги Демичесу, моля его о спасении, но она не сделала этого - то ли от опасности она впала в оцепенение, то ли понимала, что просить о пощаде бесполезно, а может быть все-таки Энтидинелли не хотела уронить свое достоинство потомка великих императоров древности...  Ей казалось, что она будет сидеть так вечность, и что она не сможет встать, но когда за ней пришли, и Демичес дал понять, что она должна идти, она встала и пошла, сама удивляясь тому, что она еще в состоянии идти сама...
Ее вели очень долго по коридорам тюрьмы, и наконец привели к закрытой двери, где уже стояли несколько человек - Энтидинелли узнала тех, с кем она шла из Горома.  Ей показалось, что ее появление было встречено ее бывшими попутчиками со злорадным удовлетворением, и она опустила голову.  Стало жутко и тоскливо оттого, что ее несчастье доставляет кому-то радость, кому-то, пусть столь же несчастному, как и она сама.  И только та девушка, с которой Энтидинелли подружилась в дороге, подошла к ней:
- Какое несчастье, что Вы тоже здесь.  А я уже было обрадовалась, что хоть Вы останетесь живы.  Неужели они и Вас не пожалели...
- Нет... 
- Как жаль.
- Мне кажется, кажется, что...  что те, с кем мы шли...
- Что они радуются вашей беде?
- Да...
- Увы, очевидно, это так.  А я думаю, что то, что произошло - это к лучшему, это, как ни печально, самый лучший выход для всех нас.
- А почему Вы здесь?  Ведь вы - врач...
- Да, действительно, я могла бы сохранить себе жизнь, но я не вижу в этом смысла...
- А я... я хотела попросить... но...
- Энтидинелли, я могу Вам объяснить, в чем дело.  В основании мироздания возникла ошибка, эта ошибка кажется совсем мелкой и незначительной, но она настолько влияет на самые основы построения вселенной, она затрагивает столь глубокие основы, что может стать причиной гибели вселенной.   Вы меня слушаете?
- Да, конечно...
- Может быть, то, что я Вам скажу, поможет перенести предстоящее нам с вами...  Дело в одном необычном числе, значение которого лежит между двумя и тремя, это число - основание натурального логарифма.  Это число не является целым, и когда речь идет о целых числах, приходится округлять основание натурального логарифма до целых.  Оно ближе по значению к трем, чем к двум, и поэтому естественнее при округлении принимать значение этого числа равным трем.  Но, как я говорила, произошла страшная ошибка, и при построении логики, которая также, как и вся вселенная, построена на основании натурального логарифма, за основу была принята не троичная логика, а двоичная.  И, как оказалось, ко всем нам это имеет самое прямое отношение.  Троичная логика подразумевает три ответа на любой вопрос: да, нет и не знаю, двоичная же логика - только два ответа - да или нет.  В мире, построенном на троичной логике, всегда есть возможность ответить на любой вопрос “не знаю” и остаться в стороне, в мире же, построенном на двоичной логике возможности остаться в стороне нет, и Вы всегда вынуждены выступать на стороне одних против других...  Вы обратили внимание, что наши мучители всех делят на сторонников и противников своей власти, которую они называют “народной”.
- Да...
- Но это же неправильно.   А если мне нет никакого дела до власти?  Если я ее и не поддерживаю и не осуждаю?  Я хочу остаться в стороне, а по тем правилам, которые построены на двоичной логике, такой возможности нет.   Несомненно, прежняя власть была жестока и несправедлива, она приносила людям неисчислимые страдания, но ведь уже от первых действий новой власти люди страдают еще сильнее.  А если бы мы добились свержения и этой новой власти, то наверняка та власть, что пришла бы ей на смену оказалась еще страшнее.   И нет этому предела в мире, построенном по законам двоичной логики.  Я не хочу бороться на стороне зла, потому что тем самым я буду причинять зло, но я не хочу бороться и против зла, потому что зло, причиняемое злу, остается злом.  В этом мире нет возможности остаться в стороне от борьбы, и поэтому самое лучшее - это покинуть этот мир.  И я благодарна Вам за то, что произошло - я сама никогда бы не решилась на это...   Я ухожу спокойно, потому что вижу - другого выхода нет...
- Я Вам завидую...
- Не стоит, лучше так же, как и я, смиритесь с происходящим - это наилучший выход...
- Но это так страшно, я боюсь...
- Не бойтесь...  Подумайте, ведь сейчас, в данный момент Вы живы и можете наслаждаться жизнью, ведя, к примеру, беседу об отвлеченных предметах, и в следующий миг Вы будете в том же состоянии, и даже когда Вам на шею накинут петлю, Вы будете живы и не будете еще испытывать никаких страданий.  А когда петля начнет Вас душить, у Вас появится одно желание - чтобы поскорее кончились ваши страдания, и смерть Вы примете тогда как избавление...
- Как хорошо Вы рассказываете...  Мне и на самом деле стало спокойнее.  Еще бы немного, еще бы несколько умных и добрых ваших слов...
В этот момент у дверей возникла суета, и девушки поняли, что сейчас их поведут...
- Вы босиком, - произнесла девушка, глянув на ножки Энтидинелли.
- У меня отобрали сапожки.
- Но ведь на улице снег... Оденьте мои туфли, я не замерзну, я в детстве от снега до снега бегала босиком, да и по снегу иногда...
- Спасибо, не надо, - грустно улыбнулась Энтидинелли, - двадцать минут я потерплю, а висеть будет не холодно.
Несчастных узников выстроили и начали выводить через открывшуюся дверь на улицу.  Вот дошла очередь и до Энтидинелли, она, дрожжа от страха и холода вышла на улицу.  В утренних сумерках она увидела толпу людей, мимо которых ей предстояло пройти - людей, одетых в серое, с серыми невыразительными лицами...  Энтидинелли, подняв глаза, увидела, что глаза стоявших в толпе людей были пусты - в них не было ни сочувствия, ни злорадства, ни ненависти, в их глазах были лишь бесконечные усталость и уныние...
Часть 3
Глава 1
Маршал Ней Кильд входил в высшее политическое руководство страны.  Он отвечал за работу военно-промышленного комплекса страны.  Поскольку военно-промышленный комплекс составлял самую крупную и самую работоспособную отрасль народного хозяйства, ясно, какой вес имел Кильд в руководстве страны.  По своему неофициальному рангу Кильд был третьим человеком после президента О и руководителя партии Ирима.
Кильд работал в Ансиле, там же у него была квартира, кроме того, у Кильда была резиденция в деревушке Хаэнхалари, которая располагалась довольно далеко от Ансила.  Кильду нравилась его резиденция, и когда была возможность, он всегда жил в резиденции.
Когда Кильд болел, он также всегда находился в своей резиденции.  Так было и на этот раз.  Долго болеть деятель такого уровня как Кильд позволить себе не мог, несмотря на недомогание, он все равно работал с документами, которые ему доставляли по несколько раз в день... Два раза в день Кильда посещал врач.
На этот раз врач сообщил Кильду, что через пару дней Кильд может выехать в Ансил, а пока следует побыть в резиденции и по возможности ограничить нагрузку. Ведь в первые дни после того как маршал приступит к активной работе, ему тяжело будет втягиваться.
 - Вам следует отдохнуть перед тем, как Вы вновь приступите к активной работе.  Я советую Вам спокойные прогулки по участку, желательно приступить к таким прогулкам как можно скорее.
Кильд кивнул:
- Да, я выполню все ваши рекомендации...
Врач вышел, вскоре и Кильд вышел на участок, чтобы совершить прогулку, которую рекомендовал врач.  Кильд догнал врача, который шел по тропинке, ведущей к проходной:
- Я Вас слушаю.
- Товарищ Кильд, я хочу сообщить Вам некоторые сведения, которые могут представить для Вас определенный интерес.  Хотелось бы, чтобы эти сведения Вы использовали в собственных интересах, а, следовательно, и для блага Родины...
- Интересное умозаключение, хотелось бы только уточнить, какая здесь существует связь.
- Мы полагаем,  что Вы являетесь наиболее прогрессивным деятелем в составе высшего руководства страны
- Кто это мы?
- Порядочные люди, которым небезразлична судьба Родины, и которые искренне верят в возможность построения общества на принципах социальной справедливости...
- Мы все под руководством партии строим такое общество...
- Дело в том, что существуют различные подходы к построению справедливого общества будущего, и именно ваш подход, ваши методы более всего устраивают нас, мыслящих людей, заботящихся о благе всех...
- Начало разговора у нас интересное, и даже, я бы сказал, лестное для меня, но не кажется ли Вам, что можно приступить и к сути дела.  Впрочем, подумайте еще раз, я ведь не заставляю Вас что-либо мне непременно сообщать, мы можем просто обменяться любезностями...
- Нет, я обязан Вам сообщить данные, которые помогут Вам повлиять на ход истории.  Речь идет о здоровье Ирима...  Дело в том, что Ирим болен, очень серьезно болен, у него больное сердце, которое может остановиться в любой момент...
- У Ирима больное сердце?  Непохоже, ведь этот человек может всю ночь напролет пить, потом до утра работать с документами, а утром, совершенно как ни в чем ни бывало провести многочасовое совещание...
- Очевидно, такие вот непомерные нагрузки и подорвали его здоровье.  Ясно одно - до съезда партии, на котором Ирим должен быть избран президентом, Ирим, скорее всего, не доживет.  В связи с этим мы очень опасаемся прихода к власти Мангуана, ведь он наиболее близок в настоящее время Ириму, и те силы, которые способствуют выдвижению Ирима, в случае смерти Ирима будут способствовать выдвижению Мангуана...
- Я не стремлюсь к тому, чтобы стать президентом.  Если президентом станет Мангуан, меня это вполне устроит, мы с Мангуаном находимся в отличных отношениях.
- Это ни в коем случае не может устроить всех нас, всех мыслящих людей, весь народ.  Нельзя доверять судьбу страны, вообще, дело воплощения в жизнь принципов социальной справедливости, такому человеку, как Мангуан.  Ведь это совершенно беспринципный деятель.  Как можно доверять человеку, который родную дочь возит в качестве аргумента, подкладывая ее под тех людей, которые нужны ему в данный момент для каких-то...
Тут врач смутился и замолчал, и Кильд понял, что врач знает о том, что Мангуан привозил свою дочь  и ему, Кильду.  И то, что врач так опрометчиво сказал о дочери Мангуана и так естественно смутился, говорило или о том, что врач не был профессиональным заговорщиком или о высочайшей квалификации врача как заговорщика...
 - Хорошо, Вы можете спокойно ехать домой - о нашем разговоре никто не узнает, Вы понимаете, что, в отличие от меня Вы можете совершенно не беспокоиться о последствиях нашей беседы...
 - Именно потому наша беседа  и состоялась.  Мы в Вас совершенно уверены, и Вы тоже можете быть уверены в нас.
- Время покажет... Счастливого пути.
Глава 2
Физик Лид, живший в Люаноле, на севере страны, когда-то создал атомную бомбу, и трудился над созданием водородной бомбы.  Именно обладание атомным оружием позволило одержать победу над врагами в последней, самой страшной войне, и поэтому Лид пользовался уважением и доверием высшего руководства партии и правительства, несмотря на то, что взгляды Лида и его жизненные принципы были весьма  далеки от той идеологии, которая была общепринятой.
Несмотря на свою занятость, Лид продолжал преподавать в Университете Люанола и относился к этой своей деятельности очень добросовестно.
Однажды, отдыхая после лекции, Лид сидел на диване в небольшом кабинете.  В кабинет кто-то вошел, чему Лид, вообще-то не слишком удивился, - к нему часто подходили с какими-нибудь просьбами именно после лекции.  Это был единственный момент, когда Лид был доступен.
- Вы ко мне? - спросил Лид, разглядывая подошедшего к нему человека.  Это был человек, пожалуй, средних лет, невысокий, щуплый.  У человека были редкие светлые волосы, маленький остренький носик, серые невыразительные глаза.  Посетитель был одет в старую военную форму.  Лид помнил в лицо всех, кто у него учился за долгие годы, и этого человека он тоже вспомнил, этот человек учился еще до первой войны, ничем особенным не отличился за время учебы, хотя некоторые способности у него и были - чем-то он в свое время удивил Лида, но вот чем именно, Лид вспомнить не мог.
- Да, - ответ последовал с некоторым опозданием, хотя по виду посетителя нельзя было бы сказать, что он взволнован или нерешителен.
- Я Вас слушаю, пожалуйста, расскажите, какая у Вас просьба, не стесняйтесь...
 - Я хотел бы с Вами поговорить, товарищ Лид...
- С удовольствием, товарищ... - Лид не мог вспомнить фамилию своего собеседника
- Ладос, - сказал, чуть помедлив, посетитель.  Вообще он произносил слова очень медленно, с большими перерывами, будто спал на ходу.  - Дело в том, что я - тут Ладос надолго замолчал, то ли заснув, то ли подбирая слова, - сделал открытие.  Вот здесь, в этой тетради, все изложено достаточно подробно.   Как я полагаю, это открытие может существенным образом повысить обороноспособность нашего государства.
Лид с удивлением посмотрел на тетрадь.
- Да, я понимаю ваше недоумение, эта тетрадь неучтенная...
- Простите, в какой лаборатории Вы работали в последнее время?
- Я был на фронте, в пехоте.  Мне, как физику, предлагали остаться в одной из лабораторий,  но я не счел это для себя возможным, на то были основания...
- Все это было написано на фронте?  В действующей армии?
- Да, я писал это в окопах, перед атакой, иногда просто под открытым небом.  Кто-то из моих коллег пил, кто-то развлекался с женщинами, те, кто были в состоянии совместить и то и то, совмещали...  А я писал, мне было не до того.  Я должен был сформулировать свои мысли, ведь открытия, равные тому, которое я сделал, делаются не так и часто, один раз в сотни или даже в тысячи лет...  К Вам я обращаюсь потому, что только Вы можете дать мне возможность реализовать мои идеи.  Это, очевидно, обойдется не так уж дорого, если рассматривать в масштабах государства...
- В чем состоит ваше предложение?
- Я предлагаю начать производство антивещества...
- Но Вы должны понимать, какая для этого нужна энергия.  Допустим, изобрести способ производства можно, способ сохранения произведенного антивещества, который обеспечивал бы длительное и достаточно безопасное его хранение, также можно придумать.  Но представьте себе, какая нужна энергия для производства.  Как Вы обеспечите такую энергию, ведь сейчас мы можем получать антивещество только в микроскопических объемах в лабораторных условиях, и Вы отлично знаете, какие для этого требуются затраты энергии.
- В том-то и дело, что затраты энергии будут самыми незначительными.  Ведь энергия, содержащаяся в антивеществе, равна энергии, содержащейся в веществе, из этого можно сделать вывод, что для того, чтобы вещество превратить в антивещество, не требуется никакой затраты энергии, разве что незначительные потери на рассеяние.  Представьте такую задачу: на совершенно ровной гладкой поверхности находится громадный шар, который нужно переместить через высокий забор.  Можно построить очень сложные механизмы для того, чтобы поднять этот шар, переместить его через забор и опустить, при этом, если учесть то, что забор высокий, шар тяжелый, а поверхность очень гладкая, и, следовательно, скользкая, задача будет очень сложной и потребует колоссальных затрат энергии.  А можно просто найти конец забора и обкатить шар вокруг забора, толкая его пальчиком - ведь он покатится очень легко.  И, как мне кажется, я нашел, где кончается забор...
- Не может быть, - взволнованно сказал Лид.
- В том-то и дело, что я все проверил, все просчитал, недаром я потратил на эту работу несколько лет, и убедился - все сходится.  Впервые эта мысль мне пришла в голову, когда я был еще студентом, это было на вашей лекции...
- Да, да, мне тоже приходило в голову нечто подобное, но  я гнал эти мысли, я старался не думать об этом и уж тем более не высказывать.  Неужели Вы все-таки уловили эти мысли и развили их...
- Да, я признаю, что именно Вы натолкнули меня...
- Но зачем?   Зачем Вы это сделали.
- Я прошу Вас ознакомиться с моими работами
- Нет, нет, не надо.  Пожалуйста, уничтожьте эту тетрадь...
- Вы полагаете, что то, что здесь написано - чушь?  Я Вас прошу, прочитайте то, что я написал, если какие-то вопросы изложены здесь неверно, я доработаю...
- Нет, я не сомневаюсь в том, что здесь все написано правильно, я преклоняюсь перед вашим трудом, но я Вас умоляю, не занимайтесь этой задачей.  Я готов создать для Вас самые лучшие условия, я могу сделать Вас своим заместителем, я смогу создать для Вас лично лабораторию под любую проблему, я готов пробить для Вас любые деньги под любой самый невероятный проект, я даже смогу убедить маршала Кильда начать создание под вашим руководством фотонного звездолета или чего-либо подобного, но только не это.  Вы сделаете еще не одно открытие, которое навсегда Вас прославит, пускай не столь значительное...
- Я опасаюсь, - печально вздохнул Ладос, - что другого такого же открытия мне не сделать.  Не понимаю, почему Вы не хотите заняться этой задачей...
- Да потому что это погубит мир, ведь если решить задачу превращения вещества, то безумный школьный учитель, задерганный учениками, желая отомстить, сможет у себя на кухне создать установку и за вечер накопить заряд антивещества, равный сотне мегатонн...
- Все исследования будут проводиться с соблюдением строжайшей секретности...
- Увы, все тайное рано или поздно становится явным... И это может случиться слишком рано.  Я прошу Вас, умоляю, я готов встать перед Вами на колени, ради бога, никому не рассказывайте о вашем открытии...
- Мне очень жаль, товарищ Лид, что Вы не поддержите меня...
- Увы, я вижу, что Вас не остановить, но я постараюсь это сделать.  За свою личную безопасность Вы можете не беспокоиться, знайте, что даже если с Вами и произойдут какие-либо неприятности, я Вам помогу.  Но в то же время я сделаю все, что в моих силах, чтобы на решение вашей задачи не было выделено ни одного тау...
Глава 3
Ней Кильд, став крупным чиновником, долго и тщательно разрабатывал свою собственную систему работы с письмами, - писем он получал очень много, самому обрабатывать всю почту было немыслимо, и в то же время поручать все работникам своего аппарата было бы неразумно - среди поступающей почты могло оказаться что-то такое, значение чего мог бы оценить только сам маршал.
Именно благодаря разработанной системе одно из самых необычных писем попало Кильду лично в руки.  Кильд прочел письмо, довольно большое, и то, что было изложено на двадцати с лишним страницах, показалось ему сначало полной ерундой, но что-то остановило его от того, чтобы отправить письмо просто в архив.  Перечитывать письмо второй раз Кильд не стал, для этого он не располагал достаточным временем.  Кильд вызвал своего научного консультанта Кильяна, приходившегося ему дальним родственником.
- Прочитай, - Кильд протянул письмо своему помощнику, - вроде бы бред, но что-то в этом есть.
Кильд оставил Кильяна в своем кабинете, а сам ушел по своим делам.  Кильд вернулся не скоро, и он застал Кильяна за чтением письма.
- О... - блаженно закрыв глаза, простонал Кильян, увидев вошедшего Кильда, - благодарю тебя за доставленное удовольствие.
- Все еще читаешь? - Удивился Кильд, - меня не было очень долго...
- Перечитываю... Не знаю уж, какой раз перечитываю.  Откуда это у тебя?
- Это одна из моих обязанностей - получать такие письма.
- Знаешь, это необычное письмо.  Такой ясности, стройности мысли я давно уже ни у кого не видел, и к тому же все так образно изложено...  Оторваться невозможно.
- Меня не это интересует.
- А, я понимаю, о чем ты.  Знаешь, вроде бы все изложено верно, все доказано, доказательства приведены достаточно убедительные, но поверить в возможность изложенного настолько трудно.  Неужели все так просто?
- И что ты предлагаешь?
- Не знаю... Меня удивляет, почему автор письма не обратился к Лиду...
- Он мог не знать о нем, ведь Лид засекречен.
- Не думаю, что автор не знаком с Лидом.  Несомненно, автор письма - физик, а чтобы физик не знал Лида...  Единственное объяснение может быть в том, что автор беседовал с Лидом и получил отрицательный ответ...
- Тогда автор должен был бы об этом сообщить в своем письме, он же понимает, что первым делом, получив письмо, мы обратимся за советом к Лиду.
- Что нам действительно стоит сделать...
На следующий день в кабинет Кильда вошел вызванный из Люанола Лид.  Кильд сразу отметил про себя, что Лид чем-то встревожен.
- Здравствуйте, товарищ Лид, как здоровье у вашей племянницы?
- Большое спасибо за ваше содействие, ей стало лучше...
- Вы понимаете, конечно, что я Вас вызвал по другому вопросу?
- Догадываюсь...
Кильд протянул Лиду письмо:
- Не могли бы Вы как можно скорее дать нам заключение по этим материалам? 
- Можно посмотреть прямо на месте?
Кильд отметил, что волнение Лида усилилось.
- Вы чем-то взволнованны? - спросил Кильд
- Да, и насколько мое беспокойство обоснованно, я пойму из первых строк этого письма, - с этими словами Лид взял первый листок и, прочтя первые же строки, растерянно забормотал: - да, да, произошло именно то, чего я больше всего боялся.
- Чего же Вы боялись?
- Того, что эти материалы могут попасть к Вам...
- Вы знакомы с этими материалами?
- Нет, но ко мне приходил их автор и вкратце рассказал о том, что здесь написано
- И где он сейчас?
- С ним, разумеется, все в порядке, я не могу причинить ему никакого вреда, хотя я должен был как-то остановить его...
- Да, да, я понимаю, что такие уж у Вас принципы - никому не вредить, а всем только помогать... Но, я вижу, Вы этим принципам следуете не во всем, иначе после того, как Вы поговорили с этим человеком, Вы должны были бы сообщить об этом разговоре и нам, ведь мы такая же заинтересованная сторона, как и все прочие, и так же нуждаемся в помощи...
- Извините, это случай особый...
- Но хотя бы прочесть материалы и дать заключение Вы согласитесь?
Лид принялся читать, прочтя довольно быстро первые две страницы, он поднял голову:
- Это писал не человек, это не мог написать человек, это какая-то думающая машина, безжалостная думающая машина, для которой не существует ни добра, ни зла...
- Читайте, читайте, пожалуйста, нас интересует ваше мнение по поводу осуществимости этого проекта...
Когда Лид отложил последнюю страницу письма, Кильд спросил:
- Ну и каково ваше мнение?
- Единственная надежда у меня - это то, что Бог не может быть настолько жесток, чтобы все, что здесь написано, было правдой.  Но самое страшное - то, что я не вижу здесь противоречий, все здесь обоснованно...  Самое страшное, что все это - правда, и эта жуткая затея вполне осуществима, и для ее осуществления потребуется не так и много средств, правда, времени на проведение необходимых опытов потребуется довольно много, но как только на основании первых опытов будут выведены эмпирические зависимости, работы значительно ускорятся...
- Так Вы считаете, что этот проект осуществим?
- К сожалению, да...
- Насколько я понял из ваших слов, Вы отказываетесь руководить этим проектом
- Отказываюсь
- Тогда прийдется поручить руководство проектом самому автору.  А в руководстве страны курировать этот проект буду лично я...
Прошел еще один день, и в кабинете перед Кильдом дремал в кресле Ладос.  Кильда начинала понемногу раздражать манера поведения Ладоса, его медлительность и  особенно то, что по реакции Ладоса невозможно было понять его отношения к словам собеседника.
- Мы провели определенную подготовительную работу, - сказал Кильд, - навели справки, рассмотрели различные кандидатуры руководителей проекта и решили поручить руководство Вам.
Ладос в ответ лишь кивнул.  Кильд продолжил:
- Работы должны будут вестись в обстановке абсолютной секретности, мы примем такие меры по обеспечению секретности, которые не распространяются ни на один из проектов.  Для Вас будет создана лаборатория генетических исследований при соответствующем отделении Университета Люанола, для лаборатории будут выделены помещения, животные - мыши, хомяки, крысы и прочая гадость.  В органах, занимающихся соблюдением государственных секретов, эта лаборатория будет числиться как сверхсекретная лаборатория, изучающая влияние радиоактивнго излучения на наследственность.  Истинное же направление исследований нигде зафиксировано не будет, и Вам разрешено общаться по вопросам, касающимся вашего проекта, только со мной и с Кильяном.  Вы меня поняли?
После продолжительной паузы Ладос кивнул.  Кильд продолжил:
- Вашей лаборатории будут выделяться деньги на проведение исследований, но большую часть средств Вы будете получать от меня лично, - Кильд достал из ящика своего стола три толстые пачки денег и протянул их Ладосу.  Ладос молча взял эти деньги и положил их себе в карман, - за эти деньги расписываться Вам не нужно и никаких отчетов об их использовании я также не требую.  Это до тех пор, пока Вы пользуетесь моим доверием.  Если денег не будет хватать, обращайтесь ко мне и получите еще, единственное, если будете тратить деньги на себя, это не должно быть вызывающим и привлекать внимание - не должно быть покупок слишком дорогих автомобилей, строительства трехэтажных дач, многодневных загулов в ресторанах...
Ладос слушал наставления Кильда с полным безразличием, что все больше и больше раздражало Кильда.  Но потому Кильд и пользовался уважением среди ученых, что умел скрывать подобные чувства...
Глава 4
Исчезновение
Ночью в квартире Кильда в Ансиле раздался телефонный звонок
- Я Вас слушаю...
- Это Ладос из Люанола.  У меня происходит нечто непонятное.  Я беседовал с  одним из ведущих исследователей...
- По телефону ничего не говорите, расскажете все при встрече.  Я отдаю распоряжение, чтобы Вам подготовили из Люанола самолет.
Днем Ладос сидел в кабинете Кильда и невозмутимо и медлительно рассказывал:
- Я пришел к выводу, что для решения моей задачи может оказаться полезным изучение результатов опытов с элементарными частицами.  В связи с этим я переговорил с одним из ученых, занимающихся исследованиями на ускорителе элементарных частиц, мы с ним обсудили некоторые научные вопросы, и он обещал помочь в проведении теоретических изысканий...
- Вы поступили опрометчиво, посвящая в ваши работы посторонних людей.
- Я это расценивал как приглашение специалиста на работу в мою лабораторию, а помимо этого, я не рассказывал о сути моих работ.
- Не считаете ли Вы, что прочие ученые глупее Вас и не смогут ни о чем догадаться?
- Не все, но большая часть...
Кильд переглянулся с Кильяном, находившимся здесь же.
- В беседе исследователь элементарных частиц высказал мне некоторые весьма интересные соображения, и обещал проработать это все подробнее, он собирался ехать в командировку, обещал вернуться через пять-шесть дней с необходимыми мне материалами, но так и не вернулся.  Выяснить где он я не смог.
- Вам не стоит пытаться это делать, все, что нужно, мы выясним сами.  Но это может занять некоторое время.  Мы, в отличие от Вас, готовы расширять круг лиц, знакомых с вашими работами, только в силу крайней необходимости, и нам сначала нужно будет подобрать постоянного сотрудника, который будет заниматься вашими задачами.
Отпустив Ладоса, Кильд обратился к Кильяну:
- Что ты думаешь?
- Это проделки Лида...
- Исключено.  Лид такой чистоплюй.  Он на такие вещи не способен, если бы он был способен на такие вещи, он бы первым делом убрал Ладоса.  Следовательно, кто-то из помощников Лида знает обо всем, и все подстроил.
- Надо его вычислить и с ним разобраться.
- Вычислить надо, но самое большее, что мы сможем сделать - это рассказать о случившемся Лиду, чтобы он выставил этого человека за дверь.  Лид не позволяет трогать своих людей.
- Оставлять безнаказанным...
- А если Лид после того, как мы разберемся с его помощником, откажется делать мне водородную бомбу, кто мне ее сделает?  Ты?
- У меня другие задачи
- Вот и решай быстро и качественно свои задачи, если ты не в состоянии сделать мне водородную бомбу.  Нам нужно привлечь кого-то из ведомства Маллира, кто поддерживал бы работы Ладоса
- Можно привлечь Сона
- Сон загружен другими поручениями, но, очевидно, придется обратиться именно к нему
- В данном случае мы можем обойтись без Сона, все, что нам нужно, сделает Лид.  Если мы ему сообщим об исчезновении, то он сам опросит своих помощников, выяснит, кто сделал эту пакость и сам с ним разберется.
- Ну что ж, так и поступим.  А с Соном сегодня же поговори, и в следующий приезд Ладоса мы их друг другу представим.
Кильян был прав - Лид быстро выяснил, кто виноват и вызвал виновника к себе:
- Зачем Вы это сделали?  Как Вы могли решиться на столь омерзительный поступок?
- Я пытался остановить это безумие...
- Я тоже хочу остановить эти работы, я постоянно только о том и думаю, но не таким же способом...  Вы знаете о том, что тот, кто стал жертвой вашего гнусного доноса, умер в тюремной больнице?
- Мне очень жаль, что так получилось.  Этого я не хотел
- Теперь уже не имеет никакого значения, хотели Вы этого или не хотели, Вы этого добились.  И ведь особенно отвратительно то, что, совершая свой поступок, Вы были абсолютно уверены в своей полной безопасности.  Ведь Вы знали, что как бы ни был я возмущен вашим поступком, я никогда не поступлю с Вами так, как Вы поступили с этим несчастным человеком, более того, Вы знали, что я заступлюсь за Вас перед Маллиром.  Самое большее, что я могу с Вами сделать - это выставить Вас за дверь, что я и сделаю с величайшим удовольствием
- Я знал, что этим все и кончится.  Как видите, я рисковал, может быть, большим, чем моя личная безопасность...
- Не думаю.  Если Вы способны на такие подлые поступки, для Вас ни ваше доброе имя, ни мое расположение к Вам не имеют никакого значения.  Уходите, и чтобы больше я Вас никогда не видел, для меня это будет крайне неприятно.
Глава 5
Неожиданное возникновение
Мурн Дис неожиданно был переведен из лагеря в следственный изолятор одного из небольших восточных городков, что очень его обеспокоило.  Последний раз Дис сел совершенно по-глупому.  Шла война, и то подразделение, в котором воевал Дис, вошло в город, разрушенный в результате атомной бомбардировки.  Когда Дис, улучив свободную минутку, отправился поискать что-нибудь ценное в один из разрушенных домов, его остановил патруль.  От патруля он откупился, подарив найденные в доме роскошные золотые часы, хотя отдавать находку и было жалко до слез.  А этим же вечером Диса взяли - его обвинили в диверсии против командного состава.  Часы оказались радиоактивными.  Дис понял, что он оказался в этой истории крайним.  Одно время разговор шел даже о расстреле, потом обошлось, но срок в итоге Дис получил очень большой.
В изоляторе Дис долгое время находился один, предаваясь невеселым думам - он никак не мог понять, зачем он понадобился.  В один из вечеров в камеру ввели какого-то старикашку со следами беседы на лице.
- Били? - спросил Дис.
- Да, - вздохнул старик, - и что самое страшное, я не могу понять, за что меня арестовали.  Это какая-то ошибка, я ни в чем не виноват...
- У нас ни за что не арестовывают, и если произошла какая-то ошибка, то во всем быстро разберутся и Вас отпустят...
- И что, бывали такие случаи, - с надеждой спросил старик, - и часто?
- Ошибки бывают не часто, те, кому нужно, работают очень хорошо и редко ошибаются, а разбираются и отпускают часто...
- И Вы знаете такие случаи?
- Бывало и такое...
- Спасибо, Вы меня обнадежили.  Но...  Вот Вы совершенно не похожи на  преступника.  Что, с Вами тоже произошла ошибка?
- Нет, со мной, к сожалению, особый случай.  Я работал шофером на дальних трассах.  Однажды мой напарник сбил человека, и я решил взять вину на себя - у напарника семья, трое детей, один из них еще грудной, а у меня детей нет...
- И Вы жили один?
- У меня была невеста.
- И как она отнеслась к вашему поступку?
- Она от меня ушла, сказала, что я дурак...  Конечно, ее можно понять...
В свою очередь старик рассказал Дису, что работал в Университете Люанола, занимался исследованиями элементарных частиц, что-то пытался рассказывать ему про историю создания атомной бомбы, но это было настолько нудно, что Дис даже начал дремать...
Ночью Дис сквозь сон услышал шепот:
- Товарищ...  Вы не выслушаете меня?
- Да пошел ты... - проснулся Дис.
- Вы знаете, это очень важно.  Я догадываюсь, что мне отсюда не выйти...
- Если будешь мешать мне спать, тогда точно отсюда не выйдешь.
- Мне кажется, что  я стал жертвой какого-то заговора...
- Послушай, ты меня в свои дела не впутывай.  Никаких заговоров в органах внутренних дел не бывает, там работают честнейшие порядочные люди, беззаветно преданные делу Родины и Партии...
- Да, да, я тоже разделяю вашу убежденность, но...  Мне хотелось бы рассказать Вам об одной работе, которую я начал выполнять.  Ведь Вас, наверное, скоро выпустят на свободу, и если со мной что-то случится, Вы сможете передать сказанное мною одному человеку, я скажу его имя и адрес.  Я постараюсь Вам объяснить все как можно проще, это замечательно, что я встретил не какого-нибудь безграмотного бандита, а хорошего умного человека, знакомого с техникой и с основными законами физики.  Конечно, Вам, как шоферу более понятны вопросы нефтехимии - горючее, масла, а среди физических проблем - проблемы термодинамики, кинематики, то есть Вам ближе классическая физика, но это только на первый взгляд кажется, что в микромире действуют совершенно другие законы...
Дис был настолько удивлен этими словами, что даже не остановил своего соседа, и тот начал рассказывать Дису удивительные вещи, настолько удивительные, что Дис слишком поздно спохватился и понял, что гораздо лучше было бы для него этих вещей не знать.  И самое удивительное было то, что Дис понял все, а может, это и не так удивительно - когда-то, еще в детстве, Мурн Дис проявлял очень хорошие способности к наукам.
На следующее утро Диса перевели в другую камеру, и с тех пор он только несколько раз мельком видел своего бывшего соседа.  Обдумав произошедшее, Дис решил, что лучший выход для него - бежать.  Он понял, что старик, который был его соседом по камере, ни в коем случае не должен был оказаться с кем-либо в одной камере, и то, что он все-таки оказался в камере не один, произошло по чьему-то недосмотру.  Разумеется, те, кто это допустил, постараются скрыть свою оплошность, но полагаться лишь на это для Диса было бы неразумно.
Через некоторое время Дису удалось бежать.  Пробравшись через дремучие леса, он поселился у приятелей в одном из северных городов.  Дис занимался там квартирными кражами, грабежами. Времени свободного было мало, но иногда Дис вспоминал о том, что он узнал от соседа по камере, обдумывал, пытался представить себе, как взаимодействуют между собой элементарные частицы и как по их траекториям можно оценить параметры пространственно-временного континуума. Но знаний у Диса не хватало - никакими необходимыми познаниями в физике и математике Дис не обладал.  Через некоторое время Дису захотелось как-то зафиксировать результаты своих размышлений, и он завел себе тетрадь, в которую стал записывать отдельные выводы.  Сначала приятели Диса отнеслись к появлению тетради настороженно, но когда они убедились в том, что опасности для них эти записи не представляют, приятели совершенно потеряли интерес к занятиям Диса.
Поняв, что дальше ему самостоятельно не продвинуться - мешает недостаток знаний, Дис решил приобрести некоторые учебники по физике и математике, и это ему помогло - его изыскания пошли намного быстрее.  Хотелось, правда, получить доступ и к результатам опытов по взаимодействию элементарных частиц, но в том городе, где жил Дис, получить такие материалы было совершенно невозможно.
Дис понимал, что жизнь на свободе может в любой момент прекратиться и он снова окажется в лагере, а учитывая то, сколько за ним всего числится, включая и последний побег, он понимал и то, что дожить до освобождения ему не удастся.  Но однажды он понял, что содержимое его тетради может обеспечить ему свободу - он вполне может обменять тетрадь на свою свободу, главное - это вступить в переговоры с кем-то из высшего руководства.  Поразмыслив еще, Дис пришел к выводу, что до высшего руководства страны, например, до президента Кильда, до Маллира, Кильяна или, скажем, Мангуана или Бинторо ему не добраться, а вот вступить в переговоры с Ладосом реальнее, тем более что он запомнил домашний адрес Ладоса.  Дис понимал, что Ладос находится под постоянным наблюдением, но Дис надеялся, что на месте что-нибудь придумает.  Пока же Дис решил привести в порядок свои записи и начать подготовку к поездке в Люанол.  С деньгами на поездку трудностей не было, а вот как добраться до Люанола, учитывая то, что Дис находится в розыске, а путь в Люанол неблизкий и лежит через Каян и Люаниринили... Этого Дис пока не смог придумать.
Однажды, возвращаясь домой, Дис обратил внимание на парочку, стоявшую у соседнего подъезда.  Парень прижал девушку к стене, запустил ей руку в разрез платья и, казалось, они ничего и никого вокруг не видят.  Что-то в них насторожило Диса, он замедлил на мгновение шаг, собираясь тут же резко повернуть назад - если успеть добежать до автобуса, идущего в центр города, есть еще возможность затеряться в толпе, а затем как-нибудь выбраться из города.  Но Дис вспомнил, что его тетрадь осталась на квартире, тетрадь, которая должна была его спасти, но сейчас эта тетрадь представляет для него опасность - что будет, если ее обнаружат при обыске, Дис себе не представлял.  Он понимал, что местные сотрудники, которые будут проводить обыск, не слишком-то сильны ни в математике, ни в физике, тем более в физике элементарных частиц, и вполне могут не обратить внимание на находку, но все может сложиться и по-другому.  А если они, встретив то, чему не могут найти объяснения, обратятся за помощью к специалистам?  Если, не долго думая, решат, что Дис работает на чью-то разведку?  Ведь это было, пожалуй, самым простым объяснением.
Решение Дис принял быстро.  Сообразив, что брать его сразу же скорее всего не будут, он решил пройти к себе и уничтожить тетрадь.  Конечно, было жаль потраченного труда, и хотя Дис помнил почти все содержимое наизусть, он понимал, что восстановить тетрадь по памяти он сможет очень и очень не скоро. 
Проходя мимо стоявшей у подъезда парочки, Дис заметил, как девушка взглянула на него, заметил пистолет, торчавший у парня из кармана - местные сотрудники не отличались слишком высоким профессионализмом.  Дис понял, что пути назад для него уже нет.
Часть 4
Глава 1
Мятеж
Мангуан вошел в спальню своей дочери.
- Нечего валяться, одевайся, и поехали, ты мне можешь понадобиться.
- Куда? - потягивась, спросила дочь.
- Едем к Бинторо...
- Фу...  К этому старикашке?  Да у него же не стоит...  Он в лучшем случае только перемажет меня
- Я у тебя спрашиваю согласия?
Дочь принялась беспрекословно одеваться.
- Слишком много на себя не напяливай, не для того едешь
- А вот это, папочка, уже не твое дело
Бинторо они застали в беседке в его саду.
- Иди в беседку, - приказал Мангуан дочери и продолжил, обращаясь к Бинторо: - дядя Тим, надо поговорить.
Бинторо тяжело поднялся, выходя из беседки.
- У меня все готово, - сказал Мангуан, когда они отошли подальше, - дело за Севером, а это уже можешь только ты, ведь тебя там любят
- Все-таки ты решил выступать?
- А что мне остается делать?  Ждать, пока мой дружок меня пришлепнет?
- У тебя есть основания чего-то опасаться?
- Мы уже говорили об этом, сколько можно про одно и то же?
- Ты меня не убедил...
- Кильд уже один раз обошел меня, так обошел... Он знал, что Ирим помрет, а может, и помог ему...
- Кильд не способен на такие поступки.
- Не суди по себе, это ты не способен, потому и торчишь тут на своей даче не у дел, и трясешься в ожидании отставки...
- Нет, Ней, я считаю, тебе нечего опасаться, ты лучше просто скажи, что хочешь сам стать президентом
- Если уж на то пошло, то да, хочу!
- С этого и надо было начинать.  У нас в стране почти миллиард человек, а президент нужен всего один.  Если каждый захочет стать президентом и начнет всех расталкивать локтями
- Мне нет дела до других...
- Но должны соблюдаться какие-то соглашения
- Я смотрю, тебя в старости потянуло на философию.  Что ж, если ты раскрыл истинную причину моего поведения, я раскрою истинную причину твоего: ты просто стал стар и уже ничего не хочешь - ни власти, ни женщин, совсем ничего
- Ты прав.  Рано или поздно все приходит к концу
- У тебя приходит слишком рано.  Ты сравни, сколько лет Маллиру и сколько тебе, а Маллир, насколько мне известно, собирается еще долго продержаться...
- Я отвечу твоими словами: мне нет дела до других...
- Однако выступить тебе все равно придется.  Ты понимаешь, что после моего выступления дни твои будут сочтены, и тихо уйти в отставку тебе не удастся.  Так что готовься, и имей в виду, что сдать меня Кильду ты все равно уже не успеешь, поэтому немедленно выезжай в Люаниринили, и займись делом, нечего тут сопли жевать...
- Пошли, - сказал Мангуан, обращаясь к дочери, - дядя Тим стал стар и ему не хочется ни женщины, ни власти.
Мангуан не сказал Бинторо, что мятеж уже начался - в эти минуту должен быть нанесен воздушный удар по резиденции президента Кильда в Хаэнхалари, а верные Мангуану войска двигались к Ансилу.  Бронированный автомобиль, в котором сидели Мангуан и его дочь, несся по направлению к командному пункту, расположенному в пригороде Ансила Тэда.  Неожиданно в отдалении шофер увидел фигуру, стоявшую у дороги.
- Товарищ маршал, нам приказывают остановиться
- Ты что, сдурел?  Дави этого козла!
- Их несколько
- Всех дави, сколько попадется
Неожиданно резкий удар сбросил автомобиль с обочины, салон автомобиля наполнился дымом и пылью.  Побледневший Мангуан крикнул:
- Выезжай обратно на дорогу
Автомобиль с трудом выехал на дорогу, но не успел разогнаться - дорога была перегорожена, к автомобилю подбежали вооруженные люди.  Дверь, у которой сидел Мангуан, была измята, ее заклинило, другая дверь, с той стороны, где сидела дочь маршала, открылась, и девушка безуспешно пыталась ее закрыть - дверь бронированного автомобиля была слишком тяжелой.  Подбежавшие к автомобилю люди распахнули дверь, вытащили дочь маршала.  Мангуан, перемазанный кровью, сидел в глубине салона
- Выходите
- Я не могу выйти, меня зажало дверью
- Мы поможем
- Мне нужна срочная медицинская помощь
- Мы Вам окажем всю необходимую помощь
- Я поеду к скоему врачу, а вы еще за все ответите
- У нас приказ Вас задержать
- Такой приказ никто не мог отдать
- Это приказ Кильда
- Врете, Кильд убит
- Президент Кильд только что лично отдал нам приказ по телефону
- В любом случае мне срочно нужно к врачу, если хотите, можете взять ее в заложницы и освободите дорогу
- Мы вынуждены Вас задержать, а ваша дочь может ехать дальше
Мангуана вытащили из машины.  Оказалось, что он серьезно ранен и не может сам передвигаться - его уложили на носилки.
Мангуана поместили в больницу, и вечером того же дня Мангуана навестил Кильд
- Как здоровье, коллега? - спросил, входя, Кильд
- К сожалению, хуже твоего
- Видишь, до чего доводят опрометчивые поступки
- Зачем пришел?
- Хотелось поговорить, принять какие-то решения относительно того, что делать дальше
- И что ты предлагаешь?
- Не знаю, давай подумаем вместе.
- Что ты собираешься делать со мной?
- Это будет зависеть прежде всего от тебя.  Дочь твою мы выпустили, она улетела за границу и если будет там себя достойно вести, с ней ничего не случится.  Ты понимаешь, что я имею в виду...
- Меня это мало волнует.  Что вы собираетесь делать со мной?
- А что бы ты сделал со мной в случае твоей победы?
 
- Это ты брось, до полной победы тебе еще далеко
- Гораздо ближе, чем тебе
- Можешь пистолет, который ты мне принес, забрать с собой - я стреляться не буду...
   - Я не считаю это наилучшим выходом, но все-таки честь и достоинство что-то значат.  Зачем тебе разные там расследования, судебные процессы, выяснения обстоятельств заговора, ведь некоторые из обстоятельств могут оказаться весьма и весьма неприглядными...
- Хочешь выйти из всей этой истории чистеньким?  Ты, наверное, и сам не слишком заинтересован в расследовании?
- Мне-то что, ты понимаешь, что и следствие и суд буду контролировать я.
- Ты считаешь, что обладаешь абсолютной властью?
- А ты в этом сомневаешься?
- В общем, можешь считать, что посетил ты меня зря.  Если решишься - пристрели меня, но имей в виду, что делать это тебе прийдется самому...
- Ты переоцениваешь свою популярность.  Если нашлись люди, которые обстреляли твою машину и задержали тебя, то и для расстрела я найду исполнителей
Мангуан, тем не менее, остался в уверенности, что Кильд не решится его расстрелять.  Мангуана принялись лечить, у него был поврежден позвоночник, и поэтому вставать он не мог.  Сведения о том, что происходило за пределами больницы, в которой он находился, Мангуан мог получать только из газет и из передач по радио, которое было у него в палате.  Мангуан понимал, что все эти источники информации контролируются руководством страны и пытался выснить, какова же обстановка в стране на самом деле.  Мангуану показалось, что одна из медицинских сестер относится к нему с большими сочувствием и заботой, чем полагалось по ее служебным обязанностям, и Мангуан решил этим воспользоваться, хотя и понимал, сколь маловероятно извлечь какую-то пользу из отношений с медсестрой - ведь каждое их действие, каждое слово контролировалось.
Дни шли, каждый раз, когда медсестра подходила к маршалу, он просил ее задержаться, посидеть немного возле него.  Мангуан понял, что имеет дело с доброй, отзывчивой, скромной девушкой, и главное для него сейчас - это убедить свою новую знакомую в том, что рассказы о жестоком коварном проходимце маршале Мангуане не имеют ничего общего с действительностью. 
Мангуан рассказывал сидевшей рядом девушке о своем детстве, когда краем глаза увидел, что около входа в палату стоит толпа людей в черных мундирах.  Повернув голову, он разглядел внимательнее подошедших - это были высшие офицеры органов госбезопасности, одного из них, чернявого верткого очкарика, невысокого роста и довольно плотного, Мангуан узнал - это был генерал Бодорло, его старый враг.  Бодорло когда-то работал в контрразведке армии, которой командовал Мангуан, и Мангуан выгнал Бодорло за его полную бездарность и за попытки компенсировать свои провалы, подсиживая своего командующего.  Мангуан сразу понял, что означает появление его старого врага.  Вмиг все планы Мангуана рухнули, все то, что он начал выстраивать за последние дни, пытаясь войти в доверие к медсестре, оказалось совершенно бесполезным.  Маршал побледнел, поняв, что положение его -  совершенно безвыходное.
Мангуан заметил взгляд сидевшей с ним девушки и прочел в этом взгляде ужас перед происходящим и жалость.  Это привело его в себя - как, его, великого, коварного беспощадного маршала Мангуана кто-то жалеет, и Мангуан, усмехнувшись, произнес:
- Я вспомнил, мой приятель Кильд обещал мне медицинскую помощь...
Испуганная девушка ничего не ответила, Мангуан положил руку девушке на коленку и продолжил:
- Тебе, моя хорошая, бояться нечего - Кильд, в отличие от меня, не убирает случайных свидетелей.
В палату вошли несколько человек, часть из них - в черной форме, часть - в белых халатах.  Мангуана переложили на носилки и привязали к носилкам.
- На кухню, - приказал Бодорло, и Мангуана вынесли из палаты...
На кухне пришедших уже ждали несколько перепуганных уборщиц с ведрами и тряпками.  Носилки с Мангуаном положили на стол, туда же Бодорло бросил портфель.  Открыв портфель, Бодорло достал оттуда пистолет и бумаги.
- Оформляйте, - протянул бумаги врачу Бодорло и дал знак, чтобы носилки с маршалом поставили вертикально. 
Когда носилки с Мангуаном подхватили со стола, он поморщился от боли и произнес:
- Что, сука, лежа не можешь пристрелить?
Когда носилки приставили к столу, Мангуан застонал от боли и потерял сознание.
Растерянный Бодорло взглянул на часы и, подойдя к Мангуану, начал хлестать его по щекам, держа в другой руке пистолет.  И когда веки Мангуана дрогнули, и он приоткрыл мутные от страдания глаза, Бодорло торопливо нажал на курок.  Выстрел снес Мангуану половину черепа, и окровавленные мозги маршала разлетелись по кухне.
- Готовы бумаги? - обратился к врачу Бодорло.  Врач поставил печать, Бодорло взял бумаги, брезгливо стряхнул с рукава нависший кусочек мозга и, сделав уборщицам знак, чтобы они начали мыть помещение, вышел.
Бодорло уже ждали на заседании руководства.  Войдя, Бодорло заметил, что Бинторо на заседании не было
- Я прощаю Вам опоздание только потому, что, входя сюда, Вы еще не являлись членом Совета Наблюдателей, - сказал Кильд.  - Предлагаю членам Совета на освободившееся место Бинторо избрать генерала Бодорло, дав ему те же поручения, которые были даны Бинторо и с которыми Бинторо не справился.
После голосования, которое прошло, конечно же, единогласно, Кильд спросил:
- Где Бинторо?  Мы должны объявить ему о своем решении.
- По нашим сведениям, Бинторо собирался сегодня вылететь в Люаниринили, - ответил маршал Люанкорнил, недавно занявший в Совете освободившееся место Мангуана.
- Мы ему не давали такого поручения...
- В случае необходимости мы можем задержать вылет, а если Бинторо уже взлетел - самолет может быть уничтожен - воздушное пространство под нашим контролем.
- Я такой необходимости не вижу
После того как заседание закончилось и члены Совета стали расходиться, к Кильду подошел Маллир:
- Я тебя не понимаю, Ней.  Или ты расчитываешь...
- Нет, я на вашу помощь не расчитываю
- Тогда ты сильно рискуешь
- Бинторо в военном плане обречен, а мне легче одолеть живого врага, чем бороться с его тенью...
Через два дня бывшие руководители республики Ароком сидели в кабинете Кильда и рассказывали о том, как прибывший в Люаниринили Бинторо собрал внеочередное собрание руководства республики и сместил руководство в полном составе, поставив на ведущие посты себя и своих заместителей.  Кильд слушал молча, потом произнес:
- Ну что ж, поскольку все назначения были сделаны без какого бы то ни было нарушения Устава, я не имею права эти назначения отменять...
Глава 2
Старый друг
Таежный лагерь, в котором находился Дис, располагался западнее Каяна примерно на пятьсот километров.  Иногда для заключенных устраивали занятия, на которых в основном разоблачали преступную деятельность маршалов Мангуана и Бинторо, особенно сильно  доставалось Бинторо, который путем заговора захватил власть в республике Ароком.  Ближе к концу зимы разговоры о Бинторо стали утихать, из чего Дис сделал вывод о том, что лагерь или попал под власть Бинторо или вскоре попадет.
Весной заключенных в том лагере, где находился Дис, перестали выводить на работы, перебои с питанием, которые начались еще с зимы, усилились.  Неожиданно сменилось лагерное начальство, и через несколько дней заключенных опять стали выводить на работы, но теперь не в тайгу, а в окрестности лагеря - рыть ямы.  По поводу того, зачем нужны эти ямы, были разные предположения.  Одни говорили, что точно слышали, что лагерь переводят на дальний север, а на месте прежнего лагеря будут построены дачи для начальников, и эти ямы являются котлованом под фундамент.  Другие говорили, что это - бессмысленная работа, необходимая для того, чтобы хоть чем-то занять народ в ожидании перевода в другой лагерь.  У Диса по поводу ям было другое предположение.  И это предположение повергало его в уныние.
Дис начал размышлять о том, может ли он воспользоваться для своего спасения информацией, которой он владел.  Но, очевидно, Бинторо не до долговременных проектов.  К тому же неясно было, как доказать местному лагерному начальству или тем, кто приедет в лагерь, что Дису нужно связаться с кем-нибудь из приближенных Бинторо. 
К тому времени, когда в лагерь приехала комиссия из Люаниринили, Дис еще не придумал, как ему поступить.  В комнату, где заседала комиссия, запускали по несколько человек, рассаживали их по стульям, и вызывали по одному к столу, за которым сидели три офицера, все - приезжие.  Разговор с каждым заключенным занимал не больше минуты, после чего заключенного выводили из комнаты.  Когда подошла очередь Диса, один из офицеров со скучающим видом прочитал:
- Мурн Дис, пятьдесят лет, специальности нет, образования нет
Другой, совершенно неожиданно, спросил:
- Вы знакомы с Тьяининем Микинло?
Дис по выработавшейся с годами привычке все отрицать и лишнего не говорить хотел было сказать, что с Микинло не знаком, но вдруг какая-то неуловимая мысль мелькнула у него в голове и он ответил:
- Знаком
- Откуда?
- Мы с ним учились в школе...
- Все сходится, - сказал офицер и протянул Дису бумажку: - это Вам билет на поезд до Люаниринили, Вы должны прибыть к генералу Микинло...
- А деньги?
- Какие деньги?
- До Люаниринили ехать двое суток, на что я буду в дороге питаться?
- Деньги Вам не положены, возьмете на кухне продуктов, вот распоряжение.  Берите и идите, пока мы не передумали.
Дис первый и, наверное, единственный из всех заключенных вышел из комнаты, где заседала комиссия, один, без конвоя.  Дис поспешил на кухню.  По дороге он повстречал двух солдат, которые вели пятерых немолодых заключенных в сторону ям.  Один из заключенных узнал Диса, и было заметно, что заключенный удивлен тем, что Дис расхаживает свободным.  Дис прошел мимо, а заключенный долго с тоской и завистью глядел ему вслед...
Продукты, которые Дис раздобыл на кухне, кончились в первый же день, и весь второй день Дис ехал голодный.  И вот ранним утром поезд вошел в Люаниринили.  Дис дошел до указанного ему места пешком, и пока он шел, начался рабочий день, открылись многочисленные учреждения.  Дис с удивлением увидел, что по тому адресу, который был ему указан, располагается республиканское управление внутренних дел.
Дис поднялся по мраморной лестнице, прошел по солидному коридору и остановился у дверей, с удивлением прочитав надпись “Руководитель службы безопасности Северной Республики генерал Микинло”.  Дис замешкался на мгновение, и вдруг дверь открылась: на пороге стоял Микинло.  За долгие годы, что Дис не видел приятеля, Микинло, конечно, изменился, но остался таким же подвижным и неугомонным.
- Привет, дружище, заходи ко мне.
- Привет, - Дис вошел в кабинет.
- Не удивляйся, что здесь нет секретарши, это у меня специальный вход, в этот коридор можно попасть только по особому разрешению.  Секретарша у меня, конечно, есть, и не одна, но они сидят вон за той дверью.
- Не ожидал, что ты здесь.  Как у тебя это получилось?
- Мы живем в удивительное время, когда честный, порядочный, беззаветно преданный делу человек может достичь любых высот.  Присаживайся, сейчас выпьем.
- Я бы что-нибудь поел, я ехал совсем без денег.
- А что, тебе в лагере не выдали?
- Нет.
- Вот суки, я же им даю на текущие расходы.  А ты тоже хорош.  Украсть, что ли, не мог?
- Чтобы снова залететь?
- Куда?  Ко мне, в мое ведомство, и попал бы.  На всем Севере от Каман-Бери до Люанмилоро я хозяин.
- Я не знал.
- Ну, не знал - так не знал. Да, так ты знаешь, зачем я тебя вызвал?  Мне нужны свои люди, везде нужны.  Но, как я понимаю, к оперативной работе ты не склонен, и на фронт, на передовую, не очень рвешься.  Да я бы тебя и не пустил - я же знаю, что при первой же опасности ты всех сдашь - и меня, и маршала Бинторо, и Родину, и наше общее дело...
- У вас есть общее дело?
- Не у “вас” есть общее дело, а у нас, у всех нас есть общее дело - дело освобождения нашей Родины, многострадального нашего Севера от иноземных захватчиков
- Буду знать
- Хорошо, знай, тебе это пригодится.  Работать ты будешь у меня в канцелярии, а жить будешь пока в гостинице, потом, ближе к зиме,  буду раздавать квартиры, и тебе тогда тоже что-нибудь перепадет...
Глава 3
Большая и маленькая Люмаль
Весной занятия в школах Люаниринили были отменены по приказу  маршала Бинторо - маршал готовился к обороне города и собирался переобуродовать все школы в госпитали.  Дети болтались по городу.
Каждый день пятеро школьников - две девочки - большая Люмаль и маленькая Люмаль и трое их приятелей ходили на берег озера Аденали.  Девочки не купались, им казалось, что вода еще не успела прогреться, девочки, прийдя на берег озера, сидели на берегу, загорали, ожидая ребят, пока они искупаются.
Маленькая Люмаль, невысокая блондиночка с очень изящной фигурой, разделась и села на песок, разглядывая дальний берег озера:
- Подруга, ты полезла бы в такую холодную воду?
- Нет, - односложно ответила ей большая Люмаль.  Это была крупная рыжеватая девушка, склонная к полноте.  Но в семнадцать лет склонность к полноте - это еще не недостаток.
Девочки замолчали, большая Люмаль тоже села на песок.
- Знаешь, подруга, - попыталась продолжить разговор маленькая Люмаль, - до чего же надоело мне с сосунками кувыркаться.  Хочется найти настоящего мужика, который так бы засадил, чтобы уши выпрямились... Или чтобы какая-нибудь польза была оттого, что мы даем.  Если бы у нас были учителя - мужчины, мы с тобой ходили бы в самых первых ученицах... Верно, подруга?
Большая Люмаль не отвечала - такие разговоры ей надоели.  Она и сама не заметила, как получилось так, что она превратилась в честную давалочку.  Все началось с того, что ее подруга, маленькая Люмаль, которую она знала с самого раннего детства, с которой они выросли в одном дворе, ходили вместе в один класс и сидели за одной партой, простудилась и попала в больницу.  В больнице подобралась веселая компания из больных, медсестер и молодых врачей, вместе проводили долгие больничные вечера, занимались любовью, и однажды маленькая Люмаль не выдержала и решилась тоже попробовать с одним молодым врачом.  Ей понравилось, потом она попробовала заняться тем же самым с другим парнем, с третьим, и вскоре пошла по рукам.  Уже выписавшись из больницы, она продолжала ходить в больницу навещать своих друзей.  Со временем маленькая Люмаль нашла себе партнеров и в школе.
Маленькой Люмаль хотелось с кем-нибудь поделиться своими впечатлениями, но, похоже, все ее подруги были пока девушками или если не были девушками, то скрывали это.  Маленькая Люмаль вскоре всем надоела со своими разговорами, и только самая близкая ее подруга, большая Люмаль, готова была ее слушать.  Большая Люмаль в то время тоже была еще девушка, и рассказы маленькой Люмаль, хотя и вызывали у нее некоторый интерес и легкую зависть, все-таки были ей противны - слишком уж откровенно подруга рассказывала о своих похождениях.  Маленькая Люмаль посмеивалась над своей подругой., постоянно приглашала сходить с ней как-нибудь в больницу.  Большая Люмаль не решалась...
Но рассказы подруги и ее насмешки все же оказали влияние на большую Люмаль.  На все лето она обычно ездила в деревню, где жили ее бабушка и тетя.  И однажды ночные гуляния с парнями закончились тем, что большая Люмаль тоже стала женщиной.  Ей не понравилось, ей было больно, а, ее партнер, совершенно не замечая этого, взволнованный и вспотевший от страсти, пыхтел, постанывал, похрюкивал от удовольствия, что было особенно мерзко.  Вдобавок с тех пор большая Люмаль боялась забеременеть.  Она решила больше никогда не заниматься ни с кем любовью, по крайней мере, до замужества.  Но все-таки пару раз еще она попробовала там же, в деревне, уже с другим парнем.  И снова она не могла бы назвать испытанное ею удовольствием.
Вернувшись в город, большая Люмаль решила показать своей подруге, что она тоже уже не девушка, и однажды на школьном вечере, когда маленькая Люмаль пошла на чердак заниматься с ребятами любовью, большая Люмаль к ним присоединилась, что вызвало восторг у подруги.  Одного раза оказалось достаточно, чтобы все в школе узнали, что кроме маленькой Люмали дает и большая.  С тех пор в школе подруги отдавались парням только вдвоем - так было веселее.  А страх беременности у большой Люмаль хотя полностью не исчез, но все-таки стал значительно меньше - маленькая Люмаль продолжала помимо школьных друзей поддерживать отношения и с больничными приятелями и приносила оттуда для подруги необходимые ей стредства.  Сама, правда, она ничем не пользовалась.  На вопросы подруги маленькая Люмаль отвечала: “Вот будешь немного повзрослее и поопытнее - я тебе открою секрет...”  На самом деле секрета не было - дело было в том, что один раз маленькая Люмаль делала аборт, очень неудачный, так как делали его молодые врачи-практиканты с медсестрами в суете, тайком,  пробравшись вечером в операционную.  После этого аборта маленькая Люмаль чуть не умерла от внутреннего кровотечения - ее с трудом удалось отходить.  Но большая Люмаль об этом происшествии не знала.
Глава 4
Новая подруга
Маленькой Люмали не сиделось на месте, разговаривать подруга с ней не хотела, и маленькая Люмаль пошла прогуляться по берегу.  Тем временем большая Люмаль задремала.
Большая Люмаль проснулась оттого, что кто-то тыкал ей в лицо босой ногой.  Она открыла глаза: все трое приятелей были уже здесь, и с ними маленькая Люмаль, уже кокетливо расстегнувшая на спине верхнюю часть купальника и приплясывавшая от нетерпения.
- Вставай, Люмаль, пора за работу...
Ей не хотелось, вообще она, в отличие от подруги, большого удовольствия от этого занятия не получала - удовольствие отбивал страх - страх, что узнают родители, страх беременности, и отчасти она не противилась парням тоже от страха - она боялась, что если откажет и возникнет какой-нибудь конфликт, то о том, что она не девушка, могут узнать родители...  Но когда-то этот замкнутый круг может и разорваться и неожиданно и для парней, и прежде всего для самой себя большая Люмаль ответила:
- Я не буду...
- Если тебе сегодня нельзя, зачем потащилась с нами, сидела бы дома.
- Нет, мне сегодня можно, но я не буду.  Я не хочу.
- А кто тебя спрашивает?  Подумаешь, она не хочет...
Люмаль знала, что с ее подругой так никто бы не стал разговаривать, а с ней можно.  Почему?  Когда она так себя поставила?
- А почему это я должна под вас ложиться?  Какое вы имеете право?  Захочу и пойду домой...Отвернитесь, я переоденусь. - последние ее слова вызвали взрыв смеха.
- Походи, походи одна по городу, - насмешливо произнес один из парней. - тут ты двоим дать не захотела, а в городе тебя затащат куда-нибудь и прийдется тебе роту солдат обслужить...
“Двоим!” - это было особенно обидно.  В их компании на двоих девочек приходилось трое парней и каждый раз получалось так, что маленькая Люмаль сама выбирала себе одного, а с оставшимися двумя по очереди занималась любовью большая Люмаль - у нее никогда даже не было возможности выбрать себе партнера.  После напоминания об этом если у Люмаль и оставались сомнения - уходить или нет, все сомнения исчезли - она одела платье, сняла под платьем купальник, и, сунув купальник в карман платья, побежала к дому.
Люмаль быстро пробежала рощицу на берегу озера и оказалась у дороги, за которой начинался город.  В мирное время по дороге было оживленное движение, но сейчас дорога была пуста.  На той стороне дороги начинался бульвар, надо было только пройти по бульвару до конца, и она уже почти дома.  И совсем не страшно...  Но когда Люмаль перебежала дорогу и оказалась на безлюдном бульваре, ей стало не по себе.  В какой-то миг ей даже захотелось вернуться назад, к своим, но, представив, сколько насмешек вызовет ее возвращение, Люмаль все-таки пошла в сторону дома.  Шла она быстро, иногда бежала, но тут же опять переходила на быстрый шаг - она понимала, что если будет бежать, это скорее привлечет чье-нибудь внимание, и неизвестно чем это кончится.
Она прошла бульвар почти до конца, так и не повстречав ни одного человека.  Вот она уже прошла булочную, в которую иногда ходит за хлебом, когда в ближней булочной нет хлеба... Это уже почти свои места, до дому осталось совсем близко, и тут она с ужасом увидела, что на одной из скамеек кто-то сидит.  Она увидела сидящего слишком поздно, он уже успел ее заметить.  Оставалось только пройти мимо него.  Впрочем, очевидно, тот, кто сидел на скамейке, не представлял опасности - это был мужчина невысокого роста, пухленький, краснолицый, скорее пожилой, с растрепанными седеющими волосами.  Надо только быстро пройти мимо, не обращая на сидящего внимания.  Собравшись с духом, Люмаль ускорила шаг, и вдруг услышала голос сидящего:
- Подойди-ка сюда...
Перепуганная, Люмаль остановилась, подумав, что надо было бы бежать.
- Ну что ты стоишь?  Подойди сюда, сядь, передохни... На тебе лица нет.  Куда ты так спешишь?
- Домой...
- Что, у тебя дома пожар?
- Нет…
- Так отдохни, посиди, - мужчина протянул Люмаль сигарету, - покури, это успокаивает...
Люмаль взяла сигарету:
- Я пошла...
- Да куда ты все спешишь?  Время еще не позднее.  Ты одна живешь?
- С родителями...
- Родители на работе?
- На работе...
- И куда тебе тогда спешить?  Другое дело я - меня ждет любимая тетушка, волнуется, а я, как видишь, все равно не спешу...
Люмаль с сомнением поглядела на своего собеседника:
- Ты не похож на человека, которого ждет тетушка.
Человек на скамейке вздохнул:
- Да уж, что верно, то верно.  Признаюсь, что  я тебя обманул, нет у меня тетушки, нет матушки, никого нет...
- Ну а жена и дети есть?
- Увы, нет... Впрочем, опять я тебя обманываю.  Есть у меня невеста - это моя несчастная Родина, мой Север, захваченный незванными пришельцами.  И я все свои силы, всю жизнь потратил на освобождение моей прекрасной невесты.  А обзавестись семьей в обычном понимании я не мог - прежде всего, потому что у нас, борцов за освобождение Севера, нет права рисковать своими близкими.  А раз такого права нет, то и близких нет... Но час освобождения близок.  Скоро рухнет многовековая власть иноземных захватчиков.
- У нас был свой уклад жизни, древняя культура, богатый, разнообразный язык - ведь в нашем алфавите было 44 буквы, а потом пришли захватчики, со своими дикими порядками, с языком, скорее похожим на мычание, а их алфавит - какое убожество - ну что за алфавит из 16 букв?...
- Полностью с тобою согласен, поэтому я еще в юности покинул родительский дом, взял в руки оружие и поклялся не выпускать оружие до тех пор, пока последний иноземец не будет изгнан с Севера.  И для меня так дорого твое понимание, ведь я борюсь и за твою свободу, одно меня беспокоит: достойны ли вы, простые жители Севера, принять из наших рук драгоценный дар свободы.  Вот ты, например, умеешь писать и читать на своем родном языке?
Люмаль, заинтересовавшись разговором, перестала опасаться своего собеседника.  Последний вопрос застал Люмаль врасплох, она растерянно забормотала, оправдываясь:
- Я обычно летом езжу к бабушке в деревню, там иногда разговаривают на нашем языке.  Я сама не умею разговаривать, но все понимаю... И так, в разговоре, много слов используется из нашего языка, городские жители даже не все понимают...
- Ну а хотя бы свое имя ты бы смогла написать на нашем языке?
Люмаль смущенно замолчала...
- Ладно, - добродушно засмеялся собеседник, - все еще впереди, научишься.  Да, кстати, мне пора идти на службу, а с тобой так интересно было разговаривать... Пойдем, проводишь меня, а по дороге зайдем ко мне, это совсем недалеко. 
Видя, что Люмаль колеблется, мужчина сказал:
- Пошли, пошли, ты же сама сказала, что никуда не спешишь.
Они свернули в переулок, на противоположном углу которого стояла булочная, прошли почти до конца, потом свернули на параллельную бульвару улицу и подошли к девятиэтажному зданию - Люмаль узнала это здание - это была гостиница.  Мужчина взял ключ от номера, потом они поднялись по лестнице на второй этаж и прошли в номер.  В номере были задернуты шторы, было темно, Люмаль только успела заметить незаправленную кровать, беспорядок... Неожиданно она почувствовала, что спутник схватил ее за руку и потащил к кровати.  Несмотря на невысокий рост и то, что мужчина был пухлый и с виду не казался слишком сильным, сила у него была, и Люмаль чувствовала, что справиться с ним не сможет.  Она попыталась вырвать руку, но он ее перехватил, когда мужчина понял, что затащить свою партнершу в кровать не удастся, он подтащил ее к подоконнику, расстегнул свои брюки, задрал Люмаль платье, удовлетворенно хмыкнул, заметив, что трусов на ней не было, резким движением раздвинул Люмаль ноги и всадил ей свой член.  Люмаль, привыкшая, что все ее партнеры овладевали ею, не спрашивая согласия, и в этот раз не противилась, она сказала только:
- Я закричу...
- Кричи, пожалуйста, здесь все свои, и все видели, что ты пришла сама, никто тебя не тащил.
- Гад, что ты делаешь...
- Я же тебе говорил, что моя невеста - Родина, а она мне не дает, вот и приходится искать баб на стороне...
Когда он кончил, Люмаль, заплакав, села на кровать... “Я запомнила номер, где он живет, я скажу своим ребятам”, - подумала она, но тут же отказалась от мыслей о мести, представив, сколько веселья вызовет у друзей то, что произошло - они же предупреждали...
Мужчина подсел к ней:
- Что ты хнычешь?  Что я тебе, сломал что ли?  Подумаешь, разом больше, разом меньше...
- Ты говорил о Родине, так интересно, а сам...
- Ты же сама пошла ко мне.  Если ты идешь в дом к незнакомому мужчине, надо понимать, что от тебя хотят.
- Я не хотела, ты сам видел.
- Я думал ты так, для игры.  Да ты и не слишком сильно отбивалась.
Убедившись, что во всем происшедшем виновата она сама, Люмаль заплакала сильнее.
- Кончай хныкать, ничего такого не произошло.  Вот я остался без обеда, я же не хнычу.  Я уже не успею в столовую.  Давай я тебя чаем напою...
- Да пошел ты со своим чаем...
- Зачем же так грубо.  Хочешь, я извинюсь...
- Да зачем мне твои извинения, когда...
- Когда дело уже сделано, да?  Ну, так раз дело сделано, то и нечего переживать.  Вытирай слезы и садись - поедим.
Люмаль немного успокоилась, поняв, что, действительно, все уже кончено.  Она села за стол.
- У меня не очень-то много еды, но нам на двоих должно хватить... Знаешь, я бы все-таки сводил тебя в столовую, ладно, уж опоздал бы раз с обеда.  Но босиком тебя туда не пустят.  Приходи ко мне завтра, только надень туфли, и мы с тобой сходим в нашу столовую.  У нас особая столовая, она относится к Управлению Госбезопасности, туда ходит руководство, и когда туда идешь, надо приличнее одеваться.  Так что завтра в обед жду...  А лучше даже не в обед - заходи ко мне утром, мы с тобой сходим позавтракать в нашу столовую...
- Еще чего не хватало.  Не пойду я к тебе...
- Жду... На вахте тебя пропустят, там сидит наш сотрудник...
Люмаль, наскоро перекусив - она с утра все-таки проголодалась, встала, и не сказав ни слова, пошла из номера с твердым намерением никогда больше сюда не приходить.
- Жду завтра утром,- крикнул ей вдогонку ее новый знакомый.
Оказавшись опять одна на улице, Люмаль сначала растерялась.  “Чего я еще боюсь, если то, чего я  боялась, уже произошло…” - подумала она про себя и пошла к дому...
Глава 5
Утром Люмаль собиралась, как обычно, забежать к маленькой Люмали, чтобы пойти на озеро, но вспомнила о вчерашней обиде.  Идти на озеро не хотелось, тем более после того, что вчера произошло в гостинице.  Почему-то Люмали казалось, что приятели обо всем сразу догадаются.  Оставалось сидеть дома и читать книги, но к этому занятию Люмаль не была приучена - она читала только по большой необходимости, когда заставляли в школе... А что, если...  Люмаль вспомнила о приглашении прийти в гостиницу.  И, поняв, что перед ней стоит выбор или оставаться дома одной или пойти к новому своему знакомому,  она решила пойти.  Люмаль вспомнила, что должна одеть туфли.  Идти в повседневных туфлях, в которых она ходила в школу, ей показалось неудобным, и она достала из шкафа свои выходные туфли, надела их и вышла на улицу.  Большинство парней и девушек ее возраста ходили все лето, а также часть весны и осени босиком, и Люмаль показалось, что ее каблуки слишком громко стучат по тротуару и все на нее обращают внимания.  Наверное, она ошибалась, – как и вчера, улицы были пусты, – жители города старались лишний раз не высовываться из домов.
До гостиницы Люмаль дошла быстро, сидевший у входа невзрачный человек неопределенного возраста узнал Люмаль и спросил только:
- Куда идти, помнишь?
Люмаль кивнула и прошла.  Дверь в номер была приоткрыта, она вошла.  Вчерашний ее знакомый сказал:
- Закрывай дверь и иди ко мне, - оказалось, он еще лежал в кровати.  Разглядев Люмаль, он удовлетворенно произнес: - ну, сегодня тебя можно вести в приличное место.  Туфли можно было и получше найти, но ладно, главное, что не босиком…  Чего ждешь?  Раздевайся!
Люмаль беспрекословно разделась и легла.
- А ты ничего, приятная девочка, - сказал мужчина, гладя ее грудь, - как тебя зовут-то?
- Люмаль.  А тебя как?
- Мурн Дис.  Слушай, Люмаль, а с чего это ты пришла?  Ты же говорила, что не придешь.
- Могу и уйти.
- Да ладно, оставайся, у меня уже стоит.  Сейчас немного покувыркаемся, и пойдешь.
- Ты же обещал сводить меня позавтракать.
- А ты помнишь?  Точно я обещал?
- Обещал.
- Ну, если обещал, то свожу.  А то я и забыл уже – обещал или нет, старый стал, вот из головы все и вылетает.
- Если ты старый, так чего тебе от меня надо?
- А ты не догадываешься?
- А сможешь?
- Хоть я и стал на день старше, но бабу я и вчера смог сделать, и сегодня сделаю, - сказал Дис, забираясь на Люмаль.
В этот раз Люмали показалось, что у ее партнера стоит слабее, чем вчера, но она не подала виду, что обратила на это обстоятельство внимание.  Он кончил нескоро, и в какой-то момент Люмаль даже испугалась, что у Диса не получится.
Когда, наконец, к облегчению Люмали,  дело было все-таки сделано, они пошли в столовую.  Люмаль и Дис вошли в солидное здание с колоннами, прошли мимо охранников, поднялись по мраморной лестнице, прошли к столику, накрытому белой скатертью…
- Как здорово! – прошептала Люмаль, пораженная обстановкой, - и что, сюда ходят все ваши?
- Ходят.
- И сам Бинторо сюда приходит?
- Когда поесть хочет, то приходит.
Посетителей в зале было мало.
- Слушай, давай пересядем за другой столик
- Зачем тебе?
- Я хочу видеть всех, кто сюда приходит.  Здесь ведь всякие большие начальники?
- Всякие…
Они пересели, и как раз вовремя.  Мимо прошла пара – невысокий худощавый человек и стройная смуглая черноволосая девушка.  Девушка была выше своего спутника на целую голову.
- Какие они забавные, кто это такие?
- Генерал Микинло и Алем Стеллис.
- Стеллис?  Не может быть!
- Очень даже может…
Стеллис работала следователем по особо важным делам в Управлении республиканской безопасности, в городе все говорил о ее жестокости, о страшных пытках, которые она применяла, ведя допросы.  Люмаль разочаровало то, что Стеллис оказалась южанкой.
- Она же черная
- Она наша, с севера, просто родилась такой.
- Как?
- Не повезло.
- И что, они вместе обедают?
- Они вместе не только обедают…
Люмаль настолько была увлечена этой новой для нее обстановкой, возможностью увидеть тех, о ком она прежде только слышала, что она даже и не запомнила, что было на завтрак.  Когда Люмаль и Дис, поев, пошли к выходу, им повстречался невысокий человек в кожаной куртке, с утонченными чертами лица, в золотых очках, с высоким лбом.  Человек кивнул Дису, затем взгляд человека остановился на Люмали – Люмаль поняла, что она понравилась…
- Кто это? – шепнула Люмаль.
- Дэн Лэа.
Это имя Люмали ничего не говорило
- Где он работает?
- Он командует одной из армий.
- Целой армией?
- Вначале целой, а после боя – тем, что от нее остается.  Он раньше работал в школе учителем математики, а потом надоело, захотелось повоевать…
- Учитель математики?  То-то я смотрю, что он на вид такой умный.
- Днем пойдешь сюда обедать?
- Ты приглашаешь?
- А с чего бы не пригласить на халяву-то?  Пока погуляй где-нибудь до обеда.
- Где?
- Ну, если тебе негде гулять, подожди меня в гостинице…
- У тебя в номере такой беспорядок.  Кто-нибудь там убирается?
- Убираются, да плохо.
Люмаль сделала уборку в номере Диса, протерла пыль, вымыла полы.  В этот день они сходили в столовую еще два раза.  После ужина неожиданно для Люмали Дис сказал ей, что у него есть еще дела,  в гостиницу он сейчас не пойдет, и Люмаль может идти домой.
- Куда ты пойдешь?
- У меня есть еще одна работа.
- Зачем тебе?  Ты что, мало получаешь?
- Для себя – достаточно, а чтобы содержать любовницу – не хватает, так что до завтра.
- До завтра, - Люмаль принялась снимать туфли.
- Ты что делаешь?
- Родители увидят, что я в туфлях, догадаются, что я куда-то ходила.
- Пойдем, я тебе куплю новые, не такое дерьмо, что у тебя было, будешь держать их у меня в номере.
Они купили новые туфли, Дис старался подобрать что-нибудь не слишком дорогое, но все равно о таких туфлях Люмаль не могла и мечтать.
- Спасибо.
- Отработаешь за несколько раз.
Глава 6
На следующее утро Люмаль снова пришла к Дису.  Когда она вошла в номер, Дис заявил, что она опоздала, и им надо собираться.  Сначала Люмаль хотела возразить, что пришла даже раньше, чем в прошлый раз, но потом догадалась, что сегодня у Диса не стоит.  Это было для нее новым – у прежних ее партнеров таких трудностей не возникало.
Люмаль стала приходить к Дису каждый день.  Ее прежние партнеры отнеслись к тому, что Люмаль перестала ходить с ними, совершенно спокойно, Люмаль это порадовало, оказывается, ей нечего было бояться, и можно было уже давно прекратить давать своим приятелям.
Раз в два или три дня они занимались любовью, чаще у Диса не получалось, – сказывался возраст и тяжелая, полная лишений жизнь.  Люмаль это вполне устраивало – она рада была бы вообще этим не заниматься.  Люмаль и Дис каждый день завтракали, ужинали и обедали в великолепной столовой Управления Республиканской Безопасности.  В перерывах, когда Дис находился на службе, Люмаль благоустраивала гостиничный номер, в котором жил Дис.  Дис часто давал Люмали деньги, и она покупала в магазине новые шторы, безделушки, салфетки, будто бы все эти приобретения делались не для временного жилища, которым был гостиничный номер, а для настоящего полноценного дома.  Для Люмали это было, пожалуй, игрой.
Дома родители Люмали заметили, что с дочкой произошли какие-то перемены и догадались, что у дочки появился парень.  Родители попытались выяснить подробности, но Люмаль давала только уклончивые ответы.  Поскольку Люмаль стала приходить домой даже раньше, родители сделали вывод, что новый парень – человек серьезный и приличный…
Каждый раз после ужина Дис отправлял Люмаль домой, а сам шел в библиотеку.  Дис сделал себе документы на имя ученого из Люанола и вечера проводил, изучая описания опытов с элементарными частицами, пытаясь уточнить теоретические положения, которые поведал ему много лет назад незнакомый старичок-ученый.  Постоянная работа, хорошее жилье, великолепное, и к тому же бесплатное питание, одна и та же женщина, почти жена, ласковая и покладистая, тихие вечера в библиотеке – Дис понял, что ему нравится такая жизнь, совсем не похожая на все предыдущие прожитые им беспокойные и суетливые годы.  Он понял, что если бы не тот нелепый несчастный случай с ограблением школьного буфета, он мог бы так же спокойно, размеренно и безмятежно прожить все прошедшие годы своей жизни.  И, кроме того, Дис понимал, что та жизнь, которой он жил эти дни, продлится недолго, что режим маршала Бинторо скоро рухнет, и Дису, как и многим его коллегам предстоят поспешное бегство и долгие годы скитаний.
Первое время Дису казалось, что он не найдет в описаниях опытов с элементарными частицами ни подтверждения, ни опровержения разрабатываемых им теорий.  Это казалось совершенно невероятным.  Но неожиданно в одном из альбомов с изображениями траекторий элементарных частиц Дис обнаружил еле заметное отклонение, которое никак не могло быть объяснено существующими теориями.  Похолодев от волнения, Дис попытался рассчитать, каково было бы отклонение траектории в том случае, если бы верна была разрабатываемая им теория.  И, к удивлению и радости, Дис обнаружил полное совпадение.  Взяв по второму разу уже изученные ранее материалы, Дис и в этих материалах обнаружил подтверждение своей теории – просто он упустил некоторые незначительные подробности.  И с этого дня Дис почти каждый день обнаруживал новые и новые подтверждения теории.  Через некоторое время количество перешло в качество, и Дис, используя накопленные им данные, смог вывести новые зависимости и начать рассчитывать значения постоянных коэффициентов…
Постепенно Дис стал приходить к выводу, что та теория, которую он пытается разработать, является лишь частным случаем некоторой другой, более общей теории, объясняющей все явления мироздания.  Эту другую, общую теорию,  Дис никак не смог бы выразить словами, он мог ее только ощущать, понимая красоту и стройность законов, по которым построен мир.  Дис плохо стал спать по ночам.  Иногда, проснувшись, в полудреме, он начинал размышлять об устройстве вселенной, и в его воображении начинала возникать простая и понятная картина, которая может быть описана несколькими, двумя-тремя самыми простыми и однозначными зависимостями.  Дис вскакивал, включал свет и пытался изложить на бумаге то, что представало перед ним.  Но это оказывалось непростым делом.  Формулы, бывшие в первом приближении простыми и понятными, требовали уточнения, росли в размерах, и когда одна формула вырастала в размерах до страницы, Дис, поняв, что у него снова не получилось, со вздохом ложился спать дальше.
Люмаль иногда, убираясь в комнате, находила обрывки бумаги с формулами.  Эти находки вызывали у нее недоумение, но не более того.  Всякие формулы надоели ей и в школе, ей это было вовсе неинтересно.
Несколько раз Дис брал Люмаль на вечерние приемы, которые проходили в той же самой столовой Управления республиканской безопасности.  Люмаль уходила с приема пораньше и шла домой, Дис уходил вместе с ней и шел, как обычно, в библиотеку, чтобы хоть немного поработать до того, как библиотека закроется.
Один раз на приеме, когда Дис куда-то отошел ненадолго, к Люмали подошел Микинло.  Люмаль была удивлена и польщена.  Генерала пошатывало…
- Привет, - сказал генерал, присаживаясь около девушки.
- Здравствуйте…
- Сегодня будешь со мной…
- Как? – не поняла Люмаль.
- Поедешь ночевать ко мне…
- Мне надо домой…
- Не волнует, если надо, я с твоими родителями договорюсь
- Я сюда пришла не одна.
- Мы с Дисом старые друзья, неужели ты думаешь, что я способен увести у друга бабу без его согласия?  С Дисом я договорился, у него сегодня все равно не стоит…
Люмаль, возмущенная, встала.  Как?  Опять ею распоряжаются без ее согласия…
- Куда?  Сидеть! – крикнул Микинло, пытаясь подняться, но Люмаль не обратила на это внимания, она побежала искать Диса.  Нашла она его у стойки бара.
- Что это значит?
- Ты о чем?
- Ко мне подходил Микинло…
- А… Да, мы с ним договорились.  Позвони домой, придумай что-нибудь, скажи, что ночуешь у подружки.
- А ты меня спросил?  Мое согласие не требуется?
- Подумаешь, - небрежно сказал Дис, - переспишь один раз с генералом, это у тебя не первый и не последний.
- Я у тебя ни разу не оставалась на ночь.
- А тут останешься.  Ты что, хочешь, чтобы и у меня, и у тебя были большие неприятности?
- Это у тебя будут неприятности,  я тебе устрою…
- Какие же?
 - Если ты не заступишься за меня, я от тебя уйду.
- Ну,  уж эту неприятность я как-нибудь переживу, только сначала сделай то, о чем просит Микинло.
- А вот этого-то вы не дождетесь.  Послушай, может, ты предложил ему меня за деньги?
- Какие могут быть деньги, если это мой старый друг и к тому же мой начальник?  Дашь ему сегодня, чтобы он отвязался от нас, а следующий раз он про тебя и не вспомнит, что, у него баб, что ли, мало?
Люмаль, не ответив ничего, побежала обратно к столику… Пошатываясь, навстречу ей с пьяной целеустремленностью шел Микинло, причем было непонятно, заметил ее генерал или нет.  Обогнув генерала, Люмаль выбежала из зала, пробежала по лестнице и вышла на улицу.  Все!  Она решила, что с Дисом она больше встречаться не будет.  Она не может простить ему предательства!
Люмаль побежала по направлению к дому, на ходу соображая, как ей отомстить Дису.  Самое обидное было то, что она понимала, что Диса на самом деле не слишком расстроит ее уход, гораздо больше Диса беспокоят его отношения с Микинло, но все-таки отомстить хотелось, пускай Дис об этой мести не узнает, хотелось отомстить хотя бы для самой себя.  Люмаль никак не могла решить, что будет лучшей местью – никогда ни с кем больше Этим не заниматься или же наоборот…
Сомнения девушки разрешились неожиданно.  Люмаль вздрогнула от неожиданности, почти столкнувшись с кем-то, одетым в защитную форму.  Это был совсем молодой парень, небритый, устрашающего вида
- Привет, - сказал он, - тебя-то мы и искали…
- Зачем?
- Пойдешь с нами?  Мы не обидим…
- А если не пойду?
- Силой не потащу.
- Ну ладно, пошли, - подумав немного, сказала Люмаль.  Вот и представилась возможность отомстить Дису!  Потом Люмаль сообразила, что надо бы что-то попросить, не заниматься же любовью с незнакомыми людьми просто так, и она спросила: - а сколько заплатите?
- Извини, денег у нас нет, а продуктов дадим столько, сколько сможешь унести, и самых лучших – у нас особый паек, ребята каждый день гибнут, и продуктов много остается…
Они спустились в подвал одного из близлежащих домов, в темном прокуренном помещении было много народу, появление девушки было встречено с радостью, Люмали стало немного не по себе…
- Есть будешь?
- Нет,  только поела
- Тогда принимайся за работу
Один из находившихся в подвале молодых людей подвел Люмаль к дивану.  Заметив ее нерешительность, он сказал:
- Забирайся сюда, можешь не раздеваться, только сними трусы и задери юбку, мы по-простому…
Как только Люмаль, сняв трусы, устроилась на диване, молодой человек, тоже не раздеваясь, подошел к ней, он только расстегнул ширинку, вытащил член и, стоя, всадил свой член Люмали между ног.  Люмаль зажмурилась.  Она не успела расслабиться, было больно.  Когда первый кончил, тут же к ней приступил следующий молодой человек.  Люмаль приоткрыла глаза и с ужасом увидела, что к ней выстроилась очередь, она даже не могла сосчитать, сколько человек к ней стоит, она снова закрыла глаза…Молодые крепкие парни пользовались ею один за другим, ей стало нехорошо…
Как сквозь сон, Люмаль услышала:
- Совсем девчонку замучили, дайте передохнуть. – Кажется, это сказал тот, с кем она пришла.
- Пускай работает, нечего… - ответил ему кто-то
- Ты уже второй раз к ней стоишь
- И еще встану, не твое дело, пока встает, буду стоять
- Хватит с нее
- Если ты такой добрый, снимай штаны и сам вместо нее ложись…
Возникла потасовка, и Люмаль оставили в покое.  Она, довольная передышкой, отключилась.  Люмаль очнулась, когда почувствовала, что кто-то ей помогает подняться с дивана.
- Что, уже все? – пробормотала она
- Тебе хватит, - тот молодой человек, который ее привел в этот подвал, помог ей выйти в соседнюю комнату, - я думал, ты покрепче окажешься.
- Так вас вон сколько – Люмаль, поняв, что все кончено, слабо улыбнулась…
- Ладно, и на том спасибо.  Бери то, что заработала, и скорее сваливай, пока ребята не передумали…
Сумка с продуктами оказалась совершенно неподъемной.  Действительно, продукты были только самые отборные.  Молодой человек помог вытащить сумку по лестнице наверх.
- Дальше сама иди
- Кто вы такие?
- Да так, головорезы
- Воюете?
- Воюем
- За кого?
- А, какая разница, кто больше заплатит, за того и воюем.  Счастливо!  Заходи еще!  Если одна боишься, приходи с подружкой, вдвоем полегче будет, но сумку получите одну на двоих…
Глава 7
Домашний арест
Сумку Люмаль еле дотащила до дому.  Часов у Люмали не было, но она догадалась, что уже ночь, так поздно она еще никогда не возвращалась.  Она вовремя сообразила, что возвращается в туфлях.  Туфли снимать было жалко, но объяснить дома откуда у нее появились такие роскошные туфли, было бы невозможно, и Люмаль оставила туфли под лестницей в подъезде, со слабой надеждой, что туфли никто не заметит, и на следующий день их можно будет куда-нибудь перепрятать.
Дома ее ждали, дверь была открыта.  Входя в дом, Люмаль вспомнила, что на ней нет трусов, это ее перепугало, она хотела было вернуться в подъезд, но ее уже заметили.   Она украдкой нащупала трусы в кармане и немного успокоилась, сообразив, что можно будет потом трусы одеть тайком.
- Где это ты шляешься по ночам? – спросила мать, - мы тут ждем, волнуемся…
- Извини, немного задержалась…
- Немного.  Ты знаешь, сколько сейчас времени?
- Нет, у меня же нет часов
- А это что?
- Это? Продукты
- Вижу, что продукты, откуда это у тебя?
- Знакомый один подарил
- Ты знаешь, сколько стоит эта сумка?
- Неудобно было спрашивать, это же подарок
- Неудобно такие подарки брать.  Не строй из себя дурочку.  Что я должна подумать?  До сих пор ты приходила домой вовремя, а тут являешься под утро и с таким подарком.  Это все-таки не деревня, и к тому же ты знаешь, что сейчас происходит в городе.  Наверное, тебе лучше будет пока поехать в деревню к бабушке
-Что мне там делать?
- Поживешь в деревне, пока не кончится война.  Надеюсь, это недолго
В деревню ехать под осень совсем не хотелось…
- Я там не смогу учиться, там же только начальная школа
- Можно подумать, что тебя волнует учеба
- А если волнует?
- Год или два пропустишь… Я уже написала тете Стиэ письмо, так что готовься.  А продукты завтра же отнеси обратно
- Он не возьмет
- Да?  Все равно отнеси, - неуверенно повторила мать.  Было видно, что ей жалко лишаться такого богатства – того, что зарабатывали родители, еле хватало на самое скромное питание. – Ложись спать, завтра отец с тобой поговорит, не хочу его сейчас будить.
Когда Люмаль разделась и легла спать, к ней подошла мать, села около кровати:
- Люмаль, доченька, ты пойми, что я очень волнуюсь.  Мы догадались, что у тебя кто-то появился, а тут…  Ты же ведь еще совсем молоденькая девушка, у тебя еще нет никакого опыта, и я боюсь, что в какой-то момент ты можешь потерять над собой контроль, и произойдет то, что уже нельзя будет поправить…  Ты понимаешь, о чем я?
- Да, мама
- У вас ведь ничего еще не было, правда?
- Конечно, нет
Этот разговор расстроил Люмаль.  В глубине души она надеялась, что родители догадываются, что она уже не девушка, и смирились с этим.  А, оказывается, самый неприятный разговор может еще ждать ее впереди.
Утром отец объявил, что Люмаль будет теперь сидеть дома.  Уходя утром, родители закрыли дверь квартиры на ключ, который забрали с собой, а чтобы Люмаль не вышла из дома, выбравшись через окно, или как-нибудь все же открыв дверь, у нее забрали всю одежду и закрыли ее в шкаф, ключ от которого тоже унесли с собой.
Потянулись тоскливые однообразные дни.  Только изредка вечерами ненадолго заходила маленькая Люмаль.  Подруги шептались в комнате.
Маленькая Люмаль предлагала поговорить с родителями:
- Хочешь, я договорюсь с твоими родителями, чтобы они тебя отпускали со мной?  Они же мне доверяют.  Поможешь мне, а то я каждый день за нас двоих отдуваюсь, мне уже такую дыру разворотили…
Но большой Люмали совершенно не хотелось возвращаться в прежнюю компанию.
Узнав о том, как произошел разрыв с Дисом, маленькая Люмаль удивилась:
- Ну, подруга, ты учудила!  Отказалась дать самому Микинло.  Скажи спасибо, что ему сейчас не до тебя, того и гляди, в городе начнутся бои.
Днем Люмали делать было нечего, она бродила по квартире, смотрела в окно, слушала по радио музыку.  Изредка Люмаль слушала и последние новости.  С юга и с востока к Люаниринили подступали войска центрального правительства, и неожиданно для себя Люмаль услышала знакомое имя – Дэн Лэа.  Именно он командовал армией, прикрывавшей Люаниринили на южном направлении.  И когда генерал Бодорло попытался взять город, Лэа разбил армию генерала Бодорло…  Бодорло в народе не любили, говорили, что Бодорло – негодяй и проходимец, рвущийся к власти, более того, именно Бодорло является истинным правителем страны, Бодорло тайно руководит добрым, доверчивым и мягкотелым президентом Кильдом.  Поэтому Лэа, одержавший победу над Бодорло, сразу стал народным героем.
Люмаль вспоминала молчаливого скромного учителя математики, вспоминала, как он смотрел на нее, встречая ее с Дисом в столовой днем и на вечерних приемах.  Люмаль вспомнила, что Лэа ни разу с ней не заговорил, хотя, очевидно, она была ему не безразлична.  Ее переполняла гордость – она видела самого Дэна Лэа, и даже могла бы с ним в свое время познакомиться, если бы только захотела.  Но поделиться своими чувствами было не с кем – родителям она не смогла бы объяснить, где видела Лэа, а маленькая Люмаль ей не верила.
Однако через некоторое время на помощь Бодорло прибыли генералы Люнис и Тинилиль, и армия Лэа стала отступать, начались бои в южных пригородах Люаниринили.  Бодорло обошел город с востока и захватил северные районы, подступив к берегам реки.
Сидя дома, Люмаль иногда слышала отдаленные выстрелы, взрывы.  Над городом все чаще стали летать самолеты.
Приближалась осень, часто шли дожди.  В один из дождливых холодных осенних вечеров выяснилось, что в доме кончился хлеб.  Родителям не хотелось выходить из дому, и решили послать за хлебом Люмаль.   Впервые за долгие дни заточения она вышла на улицу.  Первым делом она заглянула под лестницу…  Туфли, конечно же, исчезли.  Опечаленная, Люмаль пошла в булочную.  В ближней булочной хлеба не оказалось, пришлось идти в дальнюю булочную.  Под вечер в булочной собралось много народа, стоять в очереди пришлось очень долго.   Неожиданно где-то совсем близко пролетел самолет, потом раздался грохот, в булочной вылетели стекла, некоторые люди из очереди выбежали на улицу посмотреть, что произошло.  Люмаль осталась стоять, она боялась потерять очередь.  Достоявшись все-таки и получив буханку хлеба – в одни руки давали по одной буханке – Люмаль направилась к дому.  Шла она медленно, глядя пол ноги.  Она старалась в темноте не наступить босыми ногами на битые стекла, которыми после взрыва была усеяна дорога.  Только подойдя совсем близко к своему дому, Люмаль подняла глаза – дома не было, вместо того небольшого трехэтажного домика, где она прожила всю свою жизнь, была гора догоравшего мусора, кирпичей, из которого торчал неестественно белый хвост самолета…
Глава 8
Бездомная девчонка
Люмаль, ошарашенная произошедшим, пошла к подруге. Маленькая Люмаль, сидя дома, слышала взрыв и видела, что на дом ее подруги упал самолет.  Увидев, что большая Люмаль осталась жива, маленькая Люмаль обрадовалась, но когда она догадалась, что подруге жить теперь негде, радость ее заметно уменьшилась.  Тем не менее, она первая предложила подруге пожить пока у нее, и пошла просить разрешения у родителей.  Родителей это тоже не слишком обрадовало, но отказать они не могли – все-таки они знали девушку с детства.
Большая Люмаль, в благодарность за то, что ее взяли к себе жить, старалась делать всю работу по дому, но все равно  чувствовала себя неудобно – родители подруги жили довольно бедно, и появление еще одного неработающего человека в доме было для них обременительно.  Маленькая Люмаль постоянно таскала подругу с собой.  В связи с наступлением осени ребята больше не ходили купаться на озеро Аденали, к тому же, в тех местах Лэа готовился отбивать предстоящий штурм города, там шло строительство укреплений.  Маленькая Люмаль теперь занималась любовью на чердаках соседних домов, кроме того, она ходила каждый день в больницу.  Большая  Люмаль теперь постоянно сопровождала подругу.  Постоянное общение с маленькой Люмалью казалось большой Люмали утомительным – маленькая Люмаль ничем, кроме занятий любовью, не интересовалась, и ни о чем ином разговаривать не хотела и не умела…
Как-то раз большая Люмаль случайно подслушала разговор - мать маленькой Люмали говорила своей дочке на кухне:
- …ты понимаешь,  что мы не в состоянии содержать еще одного взрослого человека, к тому же неработающего.  А потом, ты знаешь, что я на днях я заметила:  твоя подруга стояла в подъезде, и ее тискал какой-то парень!  Не рано ли в вашем-то возрасте?  Ты только подумай!  Чтобы деньги зарабатывать она еще маленькая, а чтобы с парнями по подъездам отираться – это самый раз.  Чему тебя может научить такая подруга?
Большая Люмаль больше не стала слушать, боясь, что ее могут обнаружить.  Вообще-то, услышав про себя такое, она должна была бы сама уйти от подруги, но уходить было некуда – ехать осенью к бабушке в деревню совершенно не хотелось, а оставаться в городе без дома совсем было плохо.  Поэтому Люмаль продолжала жить у подруги, надеясь на то, что ни маленькая Люмаль, ни ее мать не решатся просто так, ни с того, ни с сего, выставить ее за дверь.  Большая Люмаль судила так по себе, – она бы так никогда не поступила.  Но надежды оказались напрасными – однажды подруга просто, не испытывая, видно, при этом неловкости, сказала:
- Люмаль, тебе придется от нас уйти.
- Куда?
- Не знаю, надо подумать.  У тебя ведь есть какое-нибудь место, где ты можешь пожить?
- Да, пожалуй, есть, - соврала большая Люмаль, чтобы не расстраивать подругу.
- Замечательно, - по тому, как обрадовалась маленькая Люмаль, было видно, что все-таки на самом деле ей было неловко выставлять подругу на улицу, - давай мы с тобой договоримся, что ты только ночевать будешь не у нас, а гулять мы все равно будем вместе – и во дворе, и в больнице.  Тебя ведь будут оттуда отпускать на целый день?
- Конечно, будут.
Вечером этого дня Люмаль осталась на улице.  Куда пойти, она совершенно себе не представляла.  Попыталась дойти до вокзала, но оказалось, что это очень далеко, и, когда она, все-таки, до вокзала добралась, то увидела, что вокзал охраняется, просто так туда никого не пропускают.  Пришлось идти назад.  Люмаль вспомнила, как она попала однажды ночью к солдатам и подумала, что неплохо было бы попасть снова – там тепло, и могут покормить.  Поэтому назад она шла медленно, в надежде, что кто-нибудь ее заметит и возьмет на ночь.  Иногда она встречала других девушек, бродивших по улице, которые настороженно и озлобленно на нее смотрели… Люмаль догадалась, что работу ищет не одна она.  Так ничего и не найдя до рассвета, Люмаль добралась до бульвара, на котором когда-то повстречала Диса.  Было сыро и холодно.  Люмаль устала и проголодалась, проходив всю ночь по городу, и села отдохнуть на скамейку, понимая, что от голода и холода заснуть ей не удастся.  Но все-таки она немного подремала.  Проснувшись, Люмаль пошла к подруге, маленькая Люмаль как раз завтракала, но к завтраку подругу не пригласила, попросив подождать ее на улице, возле подъезда.
Подруги утром пошли в соседний двор, посидели с ребятами на скамейке у подъезда, потом пошли на чердак заниматься любовью.  Есть Люмали хотелось все сильнее и сильнее, она ни о чем другом и думать не могла, и когда с ней возились на чердаке, она только и думала о том, как бы напроситься к кому-нибудь из ребят домой, чтобы ее там покормили.  Но, позабавившись с девчонками, ребята пошли по домам обедать, и Люмаль так и не решилась попроситься к кому-нибудь.
Маленькая Люмаль предложила пойти сразу же в больницу.  В больнице удалось поесть, причем довольно сытно, большая Люмаль даже припрятала на ночь кусок пирога…  Она поняла, что хоть раз в день можно будет есть в больнице, и сразу стало спокойнее, она повеселела…
Все последующие дни и ночи проходили точно так же – до рассвета большая Люмаль бродила по городу, в надежде где-нибудь подзаработать, но ни разу никто ей не попался.  Под утро она, усталая, дремала где-нибудь на скамейке или в подъезде, а утро, день и вечер она проводила с подругой, обязательно посещая больницу, где удавалось поесть.
В один из вечеров с юга и севера были слышны взрывы и выстрелы, а на следующий день утром в город вошли войска центрального правительства.  Дэн Лэа, который последние дни обеспечивал оборону Люаниринили, отступил на северо-запад, за озеро и укрепился теперь в пригороде Люаниринили – городе Аденали.  Днем, сидя на скамейке с ребятами, большая и маленькая Люмали наблюдали, как по улице двигались войска ненавистных южан, – грохотали танки, двигались грузовики с солдатами, иногда просто шли колонны солдат.  Казалось, что солдат, вошедших в город, было гораздо больше, чем жителей города.  Удивительно было то, что черных и желтых лиц среди вошедших в город солдат было очень мало, по внешнему виду пришельцы почти не отличались от местных жителей.
По ночам на улицах города стало гораздо оживленнее, но большой Люмали ночью так и не удавалось ничего заработать.  По-прежнему слишком много было девушек, готовых отдаться за сумку с продуктами, за батон хорошей колбасы, а то и просто за сытный ужин.  Становилось по ночам холодно, а Люмаль ходила в том, в чем вышла последний раз из дома – в легком летнем платье, босиком.  Она подумывала о том, что все-таки придется ехать на зиму в деревню, иного выхода не было.
Один раз ночью, когда шел сильный дождь, и Люмаль, как обычно, бродила по улице в поисках заработка, Люмаль обратила внимание на то, что один из стоявших на улице табачных киосков был взломан.  Не подумав особенно о том, что она делает, девушка забралась в киоск.  В киоске было тепло и сухо, Люмаль поискала в темноте, нет ли в киоске чего-нибудь поесть, но поесть там было нечего, на полу валялись только пачки сигарет.  Тогда Люмаль достала из кармана кусок колбасы, который она вечером прихватила в больнице.  Кусок хлеба, который лежал в том же кармане, совсем размок, и Люмаль с сожалением хлеб выбросила.
Поев колбасы, Люмаль забилась в угол киоска, под прилавок, чтобы согреться.  Хотя было еще не поздно, Люмали не хотелось выходить опять под дождь, она сидела, грелась, собираясь вот-вот все-таки выйти на улицу, и сама не заметила, как заснула… Проснулась она от какого-то шума, неожиданно стало светло – в киоске кто-то включил свет.  Люмаль притихла, стараясь не дышать, надеясь, что вошедший ее не заметит.  Но ее заметили:
- Давай, подруга, вылезай
Люмаль, поняв, что прятаться бессмысленно, выбралась из своего укрытия, разглядывая вошедшего.  Это был совсем молодой человек в форме, но не солдат.  В руках он держал автомат.  Люмаль плохо разбиралась в знаках отличия, но она смогла догадаться, что перед ней – офицер.  Молодой человек насмешливо посмотрел на Люмаль:
- Ты, что ли, киоск ограбила?
- Не, не я
- Разберемся, - сказал молодой человек, показывая автоматом, что надо выходить, - не вздумай бежать, сразу пристрелю.
- Куда Вы меня ведете?
- Сдам тебя в управление, а там пускай разбираются
- Может, не надо в управление?
На улице стояли еще два человека
- Охраняйте киоск, - приказал тот, кто вывел Люмаль. – пошли.
Шли они недолго, вскоре они спустились в подвал, где располагалась дежурная часть.  Сидевший за столом дежурный офицер, зевнув, спросил:
- Еще одну привел?
- Как видишь
- Извини, мест больше нет…
Молодой человек тихо, почти про себя, выругался.
- Я бегаю под дождем, ловлю всяких, а ты тут сидишь…
- Ничем не могу помочь.  Что она сделала?
- Я вытащил ее из табачного киоска, она ограбила киоск и заснула там.
- Если бы ограбила, она бы оттуда сразу ушла.  К тому же где инструмент, которым она взламывала?  Он был при ней или в киоске?
- Нет
- Она что, по-твоему, взломала, отнесла на место инструмент, и после этого вернулась обратно в киоск поспать?
- Сообразительный какой.  Ну-ну, что ты еще скажешь?
- Скажу, что мест у меня больше нет, у меня две комнаты битком бабьем набиты.  Куда мне ее девать?
- Мое дело привести, а там сами разбирайтесь
- Ну куда мне ее?  Не к мужикам же ее сажать?
- А почему бы и нет? – засмеялся молодой человек, - ну, я пошел, разбирайся сам.
- Подожди, давай ее допросим и…
- Что дальше?
- А ты, красавица, что молчишь?  Будто не про тебя разговариваем.  Говори, хочешь к мужикам в камеру?
- Не, не хочу
- Если не хочешь, тогда отвечай, грабила киоск?
- Нет
- Точно?
- Честное слово
- Ну, видишь, значит, не грабила.  Свободна…
Люмаль не поняла
- Пошли, - вздохнул тот, кто привел Люмаль,   - что с тобой делать.
Они вышли.
- Куда Вы меня ведете?
- Говори, где живешь, придется отвести тебя домой
- Нигде, у меня дом сгорел, - сказала Люмаль.  Потом, сообразив, что, если выяснится, что она бездомная, ее так просто не отпустят, добавила: - я ночую у подруги, а теперь уже поздно, родители ее могут не открыть дверь
- Где подруга живет?
Люмаль назвала улицу
- Где это?
- Это в двух километрах восточнее озера Аденали
- Да уж…Пойдем ко мне, у меня дежурство кончается, а утром доберешься до подруги сама.
Люмаль не могла понять, просто так ее берут ночевать, или…  Впрочем, какая разница, она была готова и так, и так.  Они подошли к солидному дому, поднялись на третий этаж, Люмаль заметила, что массивная входная дверь квартиры тоже сделана очень солидно.  Квартира оказалась однокомнатной, но эта однокомнатная квартира была гораздо больше и просторнее, чем та двухкомнатная квартира, в которой раньше Люмаль жила с родителями.
- Пойдем, поедим
Они прошли на кухню, молодой человек открыл холодильник, достал из холодильника две большие кастрюли – одну с супом, вторую с картошкой с тушеным мясом, большой кусок масла, большой батон свежайшей колбасы, приятный запах которой разнесся сразу по кухне, достал из хлебницы хлеб, пирог…
- Что стоишь смотришь?  Ставь кастрюли на плиту, ставь чайник…
Молодой человек  ел хотя и много, но неторопливо, поглядывая насмешливо на то, как быстро и жадно глотает еду Люмаль:
- Видно, подруга плохо тебя кормит
- У них у самих плохо с продуктами
- Так ты поэтому и болтаешься вечером по городу?
- Да, - Люмаль сообразила, что ей подсказали объяснение того, почему она по ночам ходит одна по городу, - я хотела вернуться после того, как хозяева поужинают, чтобы их не стеснять
- А дальше ты что собираешься делать?
- Поеду жить к бабушке в деревню, не могу же я все время жить у подруги
- И когда ты поедешь?
- В самые ближайшие дни.
Люмаль испугалась, что собеседник начнет у нее выспрашивать, есть ли у нее деньги на билет, а если нет, где она возьмет, и где живет ее бабушка.  Но он ничего не стал спрашивать, он только сказал, вставая из-за стола:
- Поела, – теперь вымой посуду, а я пойду тебе расстелю.  Будешь спать на раскладушке.  В ванной я тебе повешу свежее полотенце, желтое с розовыми цветами.
Люмаль поняла, наконец, что ее накормили и пустили ночевать просто так, отрабатывать не нужно.  Она вымыла посуду, заглянула в комнату, – молодой человек уже лежал в постели, он надел очки и читал книгу, Люмали он действительно постелил отдельно, на раскладушке.
Люмаль обрадовалась, что в ванной была самая настоящая горячая вода, она давно не имела доступа к горячей воде, с тех пор, как вынуждена была уйти от подруги.  Первым делом Люмаль постирала трусы и платье, надеясь, что за ночь на горячей батарее все высохнет.  Больше на ней ничего не было.  Потом Люмаль помылась сама, причем плескалась она очень долго.  Она разогрелась от горячей воды, растерлась махровым полотенцем, теперь оставалось добраться до свежей постели и лечь спать.  Поскольку Люмаль была голая, она хотела быстро проскочить в комнату в темноте и сразу же забраться под одеяло.  Она приоткрыла дверь ванной и увидела, что в комнате еще горит свет.
Люмаль решила немного подождать, пока хозяин квартиры погасит свет и ляжет спать, немного подождала, выглянула опять: свет по-прежнему горел.  Подождав еще немного, Люмаль решила, что дальше ждать не имеет смысла, надо что-то на себя одеть и идти.  Платье было совсем еще мокрое, одеть его было совершенно невозможно, Люмаль решила одеть хотя бы трусы и проскочить в постель как можно быстрее.  Она еще несколько раз со всей силы выкрутила трусы, трусы после этого показались ей только чуть влажными, их можно было уже и одеть.
Люмаль подошла к двери комнаты, и, убедившись, что хозяин углублен в книгу и по сторонам не смотрит, кинулась к кровати.  Но, оказывается, хозяин все видел.  Он спросил насмешливо:
- Ты что, пытаешься меня соблазнить?
- Нет
- Тогда оденься.  Ты думаешь, что я могу это спокойно наблюдать, и у меня ничего при этом не шевельнется?
- Мне нечего одеть, платье я постирала
- Как, без спроса?
- Извините…
- Ладно,  я шучу.  Подойди ко мне поближе
Люмаль подошла
- Девчонка ты, конечно, аппетитная, я бы с тобой не против побаловаться, но имей в виду, что у меня есть жена и две очаровательные дочурки. Я человек военный,  здесь я в командировке, сколько здесь пробуду, не знаю.  Но как только мне прикажут возвращаться, то все, расходимся, и никакого продолжения не будет.  И о том, как предохраняться, тоже думай сама.  Хочешь, – рожай, но потом со своим ребенком ко мне не лезь, это бесполезно, от меня ты ничего не добьешься…Согласна с моими условиями?
Люмаль кивнула в ответ
- Тогда снимай трусики и за работу, - молодой человек дотронулся до трусов Люмали: - ты что это?
- Что?
- Трусы у тебя мокрые, ты, что, от радости, что тебя сняли, в штанишки наделала?
- Я постирала трусы, а надеть больше нечего
- И босиком ты ходишь потому, что у тебя туфлей нет?
- Да.
- И платье у тебя только одно, которое на тебе было?
- Одно.
- Так это получается, что я за твои услуги должен буду и прокормить тебя, а ешь ты очень даже неплохо, и одеть, и обуть, а когда все закончится, еще и к бабушке в деревню тебя доставить.  Во сколько же ты мне обойдешься?  Не проще ли было тебя на месте пристрелить?  Впрочем, еще не поздно…
Но Люмаль по тону поняла, что убивать ее не собираются.  Она, сняв, трусы, забралась в кровать к молодому человеку и легла на спину, широко раздвинув ноги.  Ее партнер рассмеялся:
- Ты что, по-другому не умеешь?
- А как?
- Ну ладно, первый раз можно и так…
Молодой человек лег на Люмаль, она помогла ему вставить член.  Сделав несколько движений, он остановился:
- Ты так и будешь лежать, как бревно?  Кто тебя учил заниматься любовью?
- Никто… Я сама…
- То-то оно и видно, что никто тебя не учил…
В этот вечер Люмаль впервые поняла, что близость с мужчиной может доставлять радость.  Вскоре она стонала, визжала, извиваясь под своим партнером, а когда он стал кончать, она, в изнеможении, шептала:
- Еще… еще, пожалуйста.
Глазки ее восторженно горели.
- Нет, на сегодня хватит, а то на завтра сил не останется
Люмаль поняла, что теперь она будет ждать каждого нового вечера…
Глава 9
Неожиданное предложение
Новый приятель предупредил Люмаль, что все свое жалованье и командировочные он отправляет домой, жене и дочкам, а на себя и на Люмаль будет тратить только то, что ему случайно удается заработать на месте.
  Впрочем, случайных заработков вполне хватало и на очень хорошее питание, и на то, чтобы снимать большую однокомнатную квартиру в районе площади Кадельмант, и на одежду и обувь для Люмаль – вскоре она приобрела себе брюки, несколько кожаных курток, дубленку на зиму, туфли, осенние сапоги, зимние сапоги. Новый приятель подарил ей к тому же золотые сережки, три колечка…
Начались занятия в школе.  Теперь Люмаль была одета лучше всех девочек.  По школе большинство девочек ходили босиком, Люмаль же теперь приносила сменные туфли.  Она по-прежнему дружила с маленькой Люмаль.  На переменах подруги бродили вместе по коридорам, маленькая Люмаль с завистью разглядывала новые кофточки, брюки, юбки, в которых то и дело приходила большая Люмаль.  При этом маленькая Люмаль ни разу не просила что-либо померить, понимая, что будет выглядеть смешно, одев вещи, которые велики для нее на несколько размеров.
На уроках подруги продолжали шептаться о своих похождениях, большая Люмаль на листочке пыталась изображать позы, в которых она занималась любовью со своим новым другом, и маленькая Люмаль с восторгом и интересом разглядывала рисунки.  Маленькой Люмали очень хотелось познакомиться с этим молодым человеком, она просила:
- Подруга, пожалуйста, разреши мне прийти к вам хотя бы один раз.  Я ведь все равно на ночь не смогу остаться, и вся ночь будет твоя.  Ну что тебе стоит?
Но подруга, не смея прямо отказать, тянула, уклончиво отвечала.  Маленькая Люмаль обижалась на подругу.
Как-то раз, вечером в постели, Люмаль спросила у своего друга:
- Ты меня не бросишь?
- С какой стати?  Со своими обязанностями ты справляешься неплохо, так что пока живи…Если не будешь нудной и навязчивой, и не будешь задавать лишних вопросов, то можешь жить у меня пока мне не надо будет уезжать…
Эти слова лишний раз напомнили Люмали о том, на каких правах она живет со своим новым другом.  Что будет с ней после его отъезда, Люмаль не могла себе и представить – единственный выход – уехать в деревню, хотя в деревню ехать очень уж не хотелось…
Вернувшись после школы в дом своего друга, Люмаль обычно обедала, после чего отправлялась по магазинам – покупать продукты, а когда денег было много, то, купив продукты и занеся их в дом, Люмаль шла купить себе какую-нибудь тряпку. 
В один из дней Люмаль стояла в очереди за молоком, очередь была большая, и в магазине народу набралось много.  Стояние в очереди утомляло Люмаль, хотя она с детства привыкла к очередям, поэтому Люмаль, стоя в очереди, обычно отключалась – думать о каких-то отвлеченных предметах она не привыкла, текущих забот, которые ей нужно было для себя обдумывать и решать, у нее не было, школьные уроки ее очень мало беспокоили…
Из отключенного состояния Люмаль неожиданно вывел звук разбитого стекла.  Вздрогнув от неожиданности, она осмотрелась: окно в магазине было разбито, в магазин вбегали какие-то грязные, оборванные люди в военной форме.
- Всем оставаться на местах, - прокричал кто-то…
Очередь заволновалась
- На сегодня торговля отменяется, всех, кто в магазине, берем в заложники…
В магазин вбегали новые и новые люди, они вставали у дверей, у окон, в углах…С улицы донесся звук подъехавшего автомобиля, и вскоре через магазин быстрым шагом прошел невысокий аккуратный подтянутый офицер, поблескивая золочеными очками.  Люмали показалось, что она где-то видела этого человека…Лэа, конечно, это был Дэн Лэа.
Через некоторое время Лэа вернулся в торговый зал магазина.  Он прошелся медленно по залу, потом остановился:
- Попрошу минуту вашего внимания, - начал Лэа негромким спокойным голосом, - я вынужден принести всем вам свои извинения за причиненные неудобства, но другого выхода у меня нет.  Всех, кто присутствует в магазине, или, по меньшей мере треть из присутствующих, мы возьмем в заложники, которых мы отпустим в том случае, если нам разрешат беспрепятственно добраться до Люанденайте.  Мы сообщили свои пожелания генералу Тинилилю и в настоящее время ждем от него ответа.  Если ответ генерала будет отрицательным, мне придется начать понемногу вас расстреливать – по одному или по два…Благодарю за внимание.
С этими словами Лэа повернулся и так же медленно, как вошел в торговый зал, вышел из него, направившись вглубь магазина.  Очередь притихла.  Хотя у Люмали теперь были часы на руке, она не привыкла ими пользоваться, и поэтому она не смогла бы сказать, долго ли она простояла в очереди, ожидая своей участи.
Когда в зал вошел один из вооруженных людей, люди, стоявшие в очереди, заволновались.  Человек медленно пошел вдоль очереди, и те, мимо кого он прошел, облегченно вздыхали.  Подойдя к тому месту, где стояла Люмаль, он еще больше замедлил шаг, внимательно вглядываясь в стоявших.  Люмаль притихла, почувствовав, что человек направляется к ней, захотелось сжаться, спрятаться, стать невидимой.  Какой-то миг она еще надеялась, что человек пройдет мимо, но он подошел именно к ней, показывая, что ей нужно идти за ним.  Соседи по очереди с ужасом и облегчением следили за происходящим.  Побледневшая Люмаль, не в силах сопротивляться, молча и покорно пошла туда, куда ее вели.  Люмаль вспомнила про Лэа, про то, что он ее должен помнить, и он не даст сделать с ней ничего плохого, но Люмаль понимала, что она не решится ни о чем попросить того, кто ее ведет. Ей показалось, что ее вели бесконечно долго по коридорам магазина, ее пугала неизвестность, но еще сильнее она перепугалась, когда ее наконец довели до двери какого-то помещения.  Ей стало нехорошо, она догадывалась, что сейчас может произойти…  Дверь открыли, ее втолкнули в небольшую комнатку, она от страха не сразу заметила, что в комнатке за столом сидел всего один человек, человек, увидев ее, поднялся из-за стола, и теперь Люмаль обратила на него внимание и узнала его – это был Дэн Лэа.  Лэа тоже ее узнал:
- Люмаль, это действительно Вы
- Да, - Люмаль никак не могла прийти в себя.  К тому же ее поразило то, что к ней обращаются на Вы, впервые в ее жизни.
- Я не был до конца уверен, что это Вы, поэтому попросил, чтобы Вас пригласили зайти ко мне
- Я… Я так перепугалась
- Простите, я об этом не подумал.  Простите меня за это, я никак не мог предположить, что Вы подумаете о страшном, ведь расстреливать заложников еще рано
- Я
- Давайте забудем об этом.  Пока я здесь хозяин, с Вами ничего не может случиться, совершенно ничего, я постою за Вас
- Я не знала, не думала… - Люмаль понемногу приходила в себя.
- Люмаль, почему Вы перестали появляться в столовой?
- Так получилось
- Что произошло?  Я привык Вас там видеть, это было для меня так важно…Почему Вы перестали там появляться?  Вы поссорились с Дисом?
- Да
- Не удивительно, Дис никогда не вызывал у меня доверия, все-таки человек с таким прошлым, вор…  Что у вас могло быть общего.  Он Вас обидел?
- Нет, но он не заступился за меня
- Мерзавец… Какой мерзавец!   Как это произошло?
- Ко мне приставал Микинло
- И этот тоже хорош, - Лэа был отчего-то взволнован.  Он продолжил: -  Это тоже такой подонок, представить не могу себе, где  Бинторо набрал такую мразь.   Если бы я знал раньше о том , что Микинло обидел Вас, он не ушел бы от меня так просто, ведь он был в моих руках…Если бы я знал…Да и потом, когда они ушли к Люанденайте, ведь я мог его еще достать, у меня были ракеты, и ракеты со спецзарядами.  Конечно, мне никто никогда не простил бы применения спецзаряда, но я, по крайней мере, отомстил бы за то оскорбление, которое нанес Вам этот подонок.
Люмаль плохо понимала, что такое спецзаряд, она такого слова никогда раньше не слышала, но все-таки догадалась, что спецзараряд – это атомная бомба. В изумлении она посмотрела на Лэа, пытаясь понять, в своем ли он уме.  И вдруг она поняла: ведь это из-за нее, из-за нее Лэа готов был нажать на ядерную кнопку.  Из-за нее, из-за простой девчонки, которую приятели таскали по подвалам и чердакам, не очень интересуясь ее согласием, которую прежний ее пользователь готов был уступить своему начальнику на ночь, лишь бы не портить с начальником отношения, а тот, кто пользуется ею сейчас, готов в любой момент вышвырнуть на улицу…
- Люмаль, Вы можете уйти, я отпускаю Вас, и в то же время… - Лэа замялся, - я хотел бы попросить Вас остаться со мной.  Вы можете не беспокоиться, я от Вас ничего не потребую, для меня достаточно просто видеть Вас, каждый день, каждый час просто иметь возможность Вас видеть.  Я знаю, что Тинилиль выпустит нашу группу из города, мы должны уйти за границу, меня уже там ждут, для меня готово место, есть работа, я даже знаю свою будущую должность и будущий оклад, я смогу и Вас там устроить.
Люмаль поняла, что не сможет отказать, что поедет.  Она плохо представляла себе, какой неблизкий путь им предстоит, и что может ожидать их на этом пути.  В тот миг для Люмали важно было только одно – есть человек, который уважает ее, ценит ее, готов за нее заступиться, и готов ради нее на любое безумство.
- Да, я поеду с Вами, - просто ответила Люмаль.
Глава 10
Дальняя дорога
Через некоторое время Тинилиль прислал автобусы для заложников, началась погрузка.  Лэа собирался ехать в головной машине колонны, в замыкающей машине должен был ехать начальник разведки Хенкелайо.  Лэа предложил Люмали ехать в более безопасной машине, но Люмаль решила быть теперь всегда около своего нового друга – она тем самым хотела выразить благодарность за его отношение к себе.
Дорога для колонны была расчищена, и колонна отправилась в путь.  Проехав по проспекту, машины повернули направо, после нескольких поворотов выехали на бульвар, на котором Люмаль когда-то познакомилась с Дисом, бульвар проехали очень быстро, оказалось, что бульвар, если ехать по нему на машине, совсем коротенький.  Доехав до конца бульвара, колонна свернула налево, на дорогу, ведущую вдоль озера Аденали.  Листва с деревьев уже полностью осыпалась, и сквозь рощу было видно озеро.  В этот момент Люмаль вдруг поняла, что покидает свои родные края навсегда, и как бы ни было ей здесь жить – хорошо или плохо, она сюда никогда больше не вернется, и прежняя жизнь никогда не вернется.  Слезы выступили у нее на глазах.
Дальше колонна свернула направо, на дорогу, ведущую к Аденали, а затем к Люанденайте, здесь Люмаль никогда прежде не бывала, эти места уже не вызывали у нее никаких воспоминаний, и грусть прошла, остались только скука и безразличие дороги.
Люанденайте оказался небольшим городком, скорее, это был поселок строителей огромного аэропорта.  Из-за войны строительство было приостановлено, и поселок был окружен бесконечными полями, усеянными замерзшей техникой и горами вскрытого мерзлого грунта.   Возле Люанденайте Лэа отпустил заложников, и группа вооруженных людей, то есть то, что осталось от его армии, двинулась дальше, по лесным проселочным дорогам.
Люмаль по-прежнему ехала с Лэа в головной машине.  Вечером остановились в одной из небольших деревень, заняли для ночлега здание школы.  Лэа выделил Люмали отдельную комнату – кабинет директора, Люмаль  легла там на диване, сам Лэа разместился в другом кабинете, по соседству, еще в одном кабинете разместился Хенкелайо, все прочие люди расположились по коридорам и классным комнатам.  Оказалось, что помимо солдат в группе есть еще пять женщин, назначение которых сразу можно было понять – это были  спившиеся опустившиеся создания неопределенного возраста.  Только одна из женщин, по имени Чэан, совсем еще девчонка, которая, наверное, была даже моложе, чем Люмаль, сохранила еще очарование свежести.  Все женщины, кроме Чэан, встретили появление Люмали озлобленно.
Вечером Люмаль легла, прислушиваясь к доносившимся из коридора звукам.  Солдаты, очевидно, спать не собирались, из коридора доносились крики, ругань, иногда раздавался женский визг.  Люмаль хотела немного подождать, пока народ успокоится, и пойти к Лэа.  Она понимала, что Лэа, хотя и не настаивал, чтобы она провела с ним ночь, все-таки ее ждет, и для нее самый лучший выход – пойти.  Обожание обожанием, но если это обожание ничем не подкрепить, оно может и пройти…
Дождавшись, когда стало чуть потише, Люмаль вышла из комнаты.  Из кабинета, где разместился Хенкелайо, шатаясь, вышла Чэан, в одних трусах.  Она удивленно поглядела на Люмаль:
- Привет, подруга, как тебя зовут?
- Люмаль
- А меня – Чэан
- Мы с тобой уже знакомились
- Да? Правда?  Ну, замечательно.  Пошли к мужикам, а то этот Хенкелайо налил всего один стакан, надо бы добавить
- Нет, я не пойду
- А, ты к этому пойдешь, к Лэа
- Пойду
- А я к нему  не пойду, этот вовсе никогда не нальет.  Терпеть не могу учителей, они и могут только учить и воспитывать… Учат и воспитывают, а как выпадет случай девчонку в постель затащить, так не откажутся.  Ты думаешь, я всегда такая была, да?  Да если бы не учителя, никогда бы я такой не стала…Ладно, подруга, извини, забыла, как тебя зовут, когда покувыркаешься со своим учителем, приходи…
Люмаль прошла к Лэа, который ее ждал.
- Люмаль, - взволнованно произнес Дэн, - Вы все-таки пришли ко мне.  Я ждал Вас, но не смел надеяться…
Он долго еще взволнованно и растерянно бормотал что-то, и Люмаль поняла, что должна сделать все сама, что Лэа никогда не осмелится сам до нее дотронуться.  Люмаль принялась расстегивать верхнюю пуговицу его рубашки.  Лэа замолчал и сидел теперь послушный и притихший, как маленький мальчик, которого мама раздевает перед тем, как уложить спать.
Люмаль поняла, что Лэа настолько взволнован, что сам не справится, поэтому она усадила его на подушки, он послушно делал все, что от него требовалось.  Люмаль, сев лицом к Лэа, обняла его и принялась осторожно на него насаживаться, Лэа только взволнованно глубоко дышал...
- Люмаль, Вы останетесь со мной до утра? – спросил Лэа, когда все было сделано.
- Да, и можете следующий раз не стелить мне в другой комнате, я буду с Вами.
Люмаль никак не могла понять, откуда у нее появилась такая власть над этим человеком.  Впрочем, Люмаль не привыкла ни о чем слишком долго размышлять, она принимала все происходящее таким, каким оно было.
Теперь каждую ночь они проводили вместе.  В постели Лэа очень сильно уступал своему предшественнику, но Люмаль ценила в Лэа его нежность.  Днем они ехали вместе, Лэа говорил о жизни за границей, говорил о том, как будет устроен их дом.  Он хотел, чтобы Люмаль за границей продолжила учиться, хотел, чтобы она поступила в Университет, он даже знал, в какой, и собирался помочь ей поступить.  Люмаль слушала и соглашалась, хотя желания учиться у нее не было.  Она понимала, а скорее – чувствовала, что сама она ничего особенного из себя не представляет – она не красавица, не слишком умна, фигура у нее самая обычная, она не имеет никаких особых способностей, словом, кроме молодости и свежести у нее ничего нет.  Пройдет совсем немного времени, и у нее не останется даже этого…  Поэтому надо пользоваться тем, что у нее пока есть, надо успеть взять хоть что-то, пока она еще может нравиться мужчинам...
Через несколько дней пути пришлось бросить несколько машин – дорога стала слишком узкой и неровной, к тому же возникли трудности с горючим – в тех глухих местах, где двигалась теперь группа Лэа, достать хорошее горючее было невозможно.  Вскоре осталась всего одна машина, маленький неприхотливый вездеходик, на котором ехали Люмаль и Лэа, вся же оставшаяся группа шла теперь пешком.
Остановившись в одной из деревень, Лэа решил разместиться, как обычно, в школе, но школа в этой деревне оказалась слишком маленькой.  Лэа решил переночевать в одном из соседних с школой домов, взяв с собой троих человек в качестве охраны.  В доме жила небольшая семья – муж с женой, их дочь, лет пятнадцати и сын, которому было лет десять.  Появление гостей хозяева восприняли без особой радости.  Солдаты из охраны Лэа вели себя развязно и вызывающе, и дочь хозяев, почуяв неладное, засобиралась, объяснив, что ей нужно к подружке. 
- Вас проводить? - спросил один из охранников Лэа
- Спасибо, не надо
- Нет, ну что Вы, здесь лес кругом, звери всякие, - охранник вышел вслед за девушкой…
Через некоторое время к Лэа зашел Хенкелайо.  Люмаль терпеть не могла Хенкелайо, по ее мнению, трудно было представить более омерзительное существо, поэтому, когда Лэа понадобилась послать кого-нибудь из охранников в школу, Люмаль вызвалась сходить сама.  Когда Люмаль собиралась уже выйти из школы и идти обратно, она услышала доносившийся из одной из комнат тихий стон.  То, что Люмаль увидела, заглянув в комнату, повергло ее в ужас: на деревянном столе, прибитая к столу гвоздями, вся в крови, лежала девушка, в которой Люмаль узнала дочь тех хозяев, у которых остановились Люмаль и Лэа.  Когда Люмаль вошла в комнату, девушка с трудом повернула голову.  Вместо одного глаза у девушки было большое кровавое пятно, другой глаз, наверное, еще видел.
- Добей меня, - прохрипела девушка, и увидев, что Люмаль, в ужасе, попятилась назад, продолжила, - я все равно удавлюсь, если выберусь отсюда…
Люмаль вышла в коридор, ее трясло.  Когда Люмаль вышла из школы, она заметила, что у одного из окон кто-то притаился, совсем маленький.  Только Люмаль отвернулась, послышался скрип снега, и тот, кто был у окна, исчез…
Когда Люмаль вернулась к Лэа, Хенкелайо по-прежнему сидел у него.  Здесь же возле стенки стояли хозяева
- … и где он? – спрашивал Хенкелайо
- Да кто ж его знает, - с деланной беспечностью отвечал хозяин, - бегает где-то
- Ночью, в мороз…
- Его разве удержишь
- Что-то у тебя не сходится.  То ты такой строгий, что… - заметив, что вошла Люмаль, Хенкелайо сказал: - пойдем-ка, поговорим в ту комнату.
Поднимаясь из-за стола, Хенкелайо многозначительно поглядел на Лэа, Лэа с обреченностью кивнул в ответ.  Хенкелайо с хозяином и хозяйкой вышли в соседнюю комнату. 
- Вот ублюдки, - сказал Лэа, - я же специально взял им пятерых женщин, да каких…
- Ты о чем?
- Да так, - Лэа был, видно, не в себе
Из соседней комнаты, куда ушел Хенкелайо с хозяевами дома, доносились голоса: тягучий и язвительный голос Хенкелайо и голос хозяина – быстрый, сбивчивый, становящийся все быстрее и быстрее.  Внезапно раздался выстрел и пронзительный визг хозяйки.  Люмаль, в испуге, схватила Лэа за руку, после второго выстрела женский визг умолк.
Через некоторое время из соседней комнаты вышел Хенкелайо и направился к двери
- До завтра, - на ходу бросил Хенкелайо
- До завтра
В соседнюю комнату прошли охранники и выволокли оттуда за ноги хозяина и хозяйку.  Люмаль отвернулась, стараясь не смотреть на это, она прижалась к Дэну…Лэа рассеянно гладил ее по голове.
Из коридора раздался грохот: что-то упало.  Люмаль выглянула: на полу на мертвой хозяйке лежал охранник и сосредоточенно пыхтел.  Это было выше сил Люмали, она подбежала к Лэа:
- Дэн, пожалуйста, убери его, я прошу тебя
Лэа вздрогнул, будто очнувшись ото сна
- Да, моя дорогая, что ты хотела?
- Убери его
- А…Ты об этом? Не стоит, ей уже все равно
- Убери его, я прошу тебя
- Ей уже не больно, не стыдно и не противно, - Лэа медленно поднялся из-за стола, повторяя: - не стыдно и не противно
Когда Лэа вернулся, Люмаль попросила:
- Дэн, давай уйдем отсюда
- Куда?  В школу?  Ты думаешь, там лучше?
Люмаль догадалась, что Лэа знает о том, что произошло в школе.  Они вышли, на улице похолодало, небо было чистое, черное и звездное, и ясно было, что к утру станет еще холоднее.  Снег скрипел под ногами.
- Люмаль, завтра мы попытаемся выйти утром, как можно раньше.  Если в пути возникнут какие-либо неожиданности, и ты останешься одна, постарайся добраться до бабушки и там отсидеться.  О том, что ты была с нами в отряде, никому не говори – зачем тебе лишние трудности…
- Ты думаешь, что…
- Я надеюсь, что все кончится благополучно, но ты должна быть готова к любому повороту событий.  Мало ли что может произойти, меня могут убить, и у тебя не останется никого, кто тебя поддержит, даст тебе совет…
В эту ночь Люмаль первый раз испытала к Дэну нежность, и он понял это.
- Люмаль, - шептал счастливый, измученный Лэа, - я, наконец, дождался от тебя ответа…Ты думаешь, я ничего не понимал, ничего не чувствовал…
Они заснули…Утром Люмаль проснулась.  Лэа рядом не было.  С улицы доносился звук работающего трактора.  «Откуда ночью в лесу трактора?», -  не могла понять Люмаль, которая еще не до конца проснулась.  Непонятный звук беспокоил, к тому же он становился все громче и громче, что тоже было непонятно… «Разве трактора могут так быстро ездить?».  Проснувшись окончательно, Люмаль вышла в коридор, чтобы найти Лэа.  Лэа сидел у окна, держа в руках автомат.  Заметив Люмаль, Лэа сказал:
- Одевайся, бери теплые вещи, будем уходить
Звук работающего трактора нарастал, теперь к нему добавились свист и шум ветра – на школьный двор опускался вертолет.
  Из одной из комнат вышла Чэан, как обычно, в одних трусах, и, шатаясь, пошла, придерживаясь за стенку, по коридору.  Люмаль пошла за ней, Чэан прошла в ту же комнату, в которую шла Люмаль, и неожиданно оттуда раздался громкий визг Чэан.  Люмаль, ускорив шаг, вошла и увидела: Чэан, окровавленная, забилась в угол, сжавшись в комок, и пыталась закрыться подушкой, а один из солдат бил ее длинным ножом, наконец, он попал ножом в горло, Чэан захрипела, закашляла.  Тут Люмаль заметила, что четыре другие женщины уже лежат на полу, неподвижные, в крови.  Люмаль выскочила из комнаты обратно в коридор.  Теперь с улицы раздавались какие-то крики, слышались щелчки.  Люмаль подбежала к Лэа, тот поднялся ей навстречу
- Там…там, - Люмаль не могла ничего выговорить
- Не бойся, Люмаль
Тут Люмаль заметила кровь на рукаве Лэа, и, наконец, опомнившись, спросила:
- Что с тобой?
- Так, царапина, немного задело…-Лэа говорил быстро и сбивчиво: -  Так ты об этих женщинах… Не бойся, Люмаль, тебя никто не тронет.  Это я приказал, это последнее, что я мог для тебя сделать...  Мужикам отсюда не уйти, да мужики бы тебя и не выдали, а эти бабы…Иди, одевайся, и уходи в лес, уходи одна, нас окружают, иди…
Лэа, видя, что Люмаль не решается идти, подтолкнул ее…Люмаль, зажмурившись, вошла в комнату, и принялась рыться в висевших на вешалке теплых вещах, пытаясь отыскать свое…Раздался звон разбитого стекла, кто-то с улицы вскочил в комнату, Люмаль, быстро схватив полушубок и валенки, выскочила обратно в коридор, пробежала мимо Лэа – тот уже, подергиваясь, лежал на полу, розовые пузырящиеся кишки выпали из его живота.  Лэа смотрел на Люмаль, но, наверное, ничего уже не видел…Люмаль выбежала через дверь на улицу, оказалось, было уже почти светло.  Люмаль остановилась на миг на крыльце, собираясь одеться, но услышала за спиной, в доме, шаги, и сбежала с крыльца…Сначала ей показалось, что вовсе и не было холодно…
- Стой, дура!  Стой!, - услышала сзади Люмаль и побежала быстрее. 
Что-то щелкало, Люмаль догадалась, что это - выстрелы, и вдруг с ужасом поняла, что стреляют в нее.  Она побежала с такой скоростью, с какой только могла, морозный воздух, который она глубоко вдыхала, обжигал легкие.  Ноги окоченели, она ног уже почти не чувствовала.  Остановившись, когда звуков выстрелов уже не было слышно, Люмаль попыталась надеть валенки на негнущиеся уже ноги, но валенки оказались слишком малы, и тут Люмаль поняла, что это валенки не ее, а какой-то из только что убитых женщин, и в ужасе отшвырнула валенки в сторону, и полушубок тоже был не ее, она и полушубок выбросила, и побежала опять, но сил бежать уже не было, она поняла, что замерзает.  Люмаль готова была вернуться и надеть хотя бы эти валенки, ей уже было все равно, она пошла назад, чтобы подобрать выброшенные ею валенки и полушубок, но найти это место уже не могла.  Вокруг был только снег, белый чистый сыпучий холодный снег, ничего, кроме снега, и сверху тоже падал легкий снег…
Глава 11
Возвращение
Весенним ясным днем, когда небо было удивительно чистым и голубым, и снег уже начал подтаивать, Люмаль вернулась на поезде в Люаниринили.  Люмаль, пошатываясь от слабости, подошла к окну вагона.  Поезд шел мимо озера Аденали, покрытого льдом, на котором точками чернели отдельные рыбаки.  Люмаль всю зиму пролежала больная у крестьян, подобравших ее в лесу, окоченевшую, без чувств.  Она не совсем еще выздоровела, и лучше бы ей было полежать еще, но приближалась весна, вот-вот должен был начать таять снег, и путь из деревни, где ее приютили, надолго оказался бы закрыт.
Люмаль догадывалась, что в городе ее ждут те же трудности, которые уже у нее были, жить ей по-прежнему негде, но думать о трудностях не хотелось.  Надо только продержаться как-то до весны, кончить школу, а там можно будет устроиться на какой-нибудь завод и поселиться в общежитии.
С вокзала Люмаль отправилась сразу в школу.  В школе она объяснила, что пыталась добраться к бабушке в деревню, но заблудилась по дороге, и все время провела в глухой лесной деревушке на крайнем Западе.  Потом пришлось это все изложить письменно, на что у Люмали ушло полдня, после чего ей объявили, что ей выделена новая однокомнатная квартира взамен разрушенной во время войны, но жить одна в этой квартире она не может, с ней должен поселиться обязательно кто-то из взрослых родственников.  Оставшиеся полдня Люмаль провела, выпрашивая в учреждениях ключи от своей квартиры, объясняя, что с ней будет жить ее тетя, которая должна приехать из деревни, путь из деревни неблизкий, к тому же весна, дорога может растаять.  А Люмали жить больше совершенно негде.  Все, к кому она обращалась, ее жалели, все ее понимали, но выдать ключи от квартиры никто не решался, отсылая ее каждый раз в новые и новые кабинеты.  Наконец, уже под вечер, один из самых больших начальников все-таки распорядился выдать ключи от квартиры в виде особого исключения.  Вечером Люмаль попала, наконец, в свой новый дом.  Квартира оказалась совсем маленькая, и совершенно пустая – ничего, кроме газовой плиты, в квартире не было, Люмали пришлось лечь спать просто на полу, подложив под голову телогрейку, в которой она приехала.
Утром, когда Люмаль проснулась, ей захотелось поесть, поела она из того запаса, что ей дали в дорогу приютившие ее хозяева.  Люмаль решила, что этих продуктов может хватить еще дня на три, если их разумно использовать.
Когда Люмаль осмотрела свою квартирку еще раз, уже при дневном свете, она решила, что тетю Стиэ в эту квартиру приглашать ни в коем случае нельзя – если тетя Стиэ здесь поселится, выпроводить ее обратно уже не удастся.  Люмаль отлично помнила, как тетя Стиэ мечтала переселиться в город.  Мелькнула было мысль пригласить в гости маленькую Люмаль с приятелями, но от этой мысли Люмаль тоже отказалась.  У нее появилось чувство собственника, эта квартира была первой ее настоящей собственностью в жизни.  Маленькой Люмали большая Люмаль сказала, что поселилась опять у тех знакомых, у которых жила осенью…
Продукты быстро кончились, даже не за три дня, а за день.  Люмаль опять стала ходить с подругой в больницу, и опять Люмали приходилось питаться тем, что удавалось перехватить в больнице.  Дома не было возможности даже вскипятить чаю, – чайника не было, посуды никакой не было, были только голые стены.  Попросить что-нибудь для дома в больнице или у кого-нибудь из приятелей Люмаль не решалась.
Время от времени Люмаль вызывали в управление, где ей выдали ключи от квартиры, и спрашивали, когда будет тетя.  Приходилось врать, что тетя приезжала, но только что уехала по делам, и вот-вот должна вернуться.
Однажды, проходя мимо той гостиницы, где жил когда-то Дис, Люмаль обратила внимание на то, что у входа сидит все тот же невзрачный человек неопределенного возраста, который сидел и раньше.  Будто ничего не изменилось с тех пор.  «Может, зайти к Дису, попросить денег», - подумала Люмаль, но тут же сообразила, что, поскольку режим маршала Бинторо пал, то все его сотрудники, тем более сотрудники органов безопасности, находятся далеко отсюда.  И тут Люмаль вспомнила, как Дис говорил, что у входа сидит их сотрудник, то есть… сотрудник службы безопасности режима Бинторо!  Обычно Люмаль не слишком любила о чем-либо долго размышлять, но ей очень хотелось есть, - того, что удавалось перехватить в больнице, ей не хватало.  Поэтому Люмаль сообразила, что можно зайти в гостиницу, и, напомнив тому, кто там сидел, о том, что он совсем еще недавно служил режиму Бинторо, попросить у него немного денег.
В эту ночь Люмаль не могла заснуть, готовясь к разговору, решая, сколько денег ей попросить, и на что эти деньги потратить.  Люмаль хотела зайти в гостиницу после школы, но поняла, что не в силах столько ждать, и пошла с самого утра.
- Здравствуйте, - сказала Люмаль, заходя в гостиницу.
- Здравствуйте, - человек, сидевший у входа, поднялся ей навстречу, - что Вам угодно?
- Вы меня узнаете?
- Я никогда никого не забываю.  Честно говоря, я ждал Вас вчера вечером.  Вы проходили мимо и, как я понял, собирались зайти…
Люмаль, почувствовав, что инициатива от нее уходит, сказала:
- Мне хотелось бы с Вами поговорить
Человек пожал плечами
- Вообще-то здесь мы с Вами одни, но, если Вы хотите, пожалуйста, давайте пройдем в комнату, я только закрою входную дверь.
Они прошли в комнату дежурного
- Я Вас слушаю
- Я вспомнила… - то, что Люмаль приготовилась сказать, вылетело у нее из головы, и она смущенно замолчала
- Вы не волнуйтесь, вспоминайте, что Вы хотели сказать.  Я пока могу чайник вскипятить…Да, кстати, - человек подошел к столу, взял в руки ворох бумаг, что-то перебирая, - да, вот, нашел…Не могли бы Вы помочь в поиске вот этого человека?
Человек протянул Люмали какую-то бумажку, она взяла.  На бумажке была фотография Мурна Диса и подпись: «Разыскивается…».  Человек продолжил:
- Тот, кто изображен на этой фотографии, был одним из руководителей службы госбезопасности преступного режима Бинторо, а Вы, насколько я припоминаю, являлись его сотрудником
- Нет, - пролепетала Люмаль, - ведь я приходила к нему сюда…
- Если Вы знакомы с практикой работы спецслужб, ведь Вы сами там работали, или хотя бы читали, то должны знать, что встреча с агентом  на явочной квартире, а иногда и в постели – это обычный порядок работы…
- Вы сами, насколько я помню то, что мне говорил Дис, работали… - решилась сказать, наконец, Люмаль.
- Все!  Все!  Можете не продолжать!  Теперь я понял, по какому вопросу Вы ко мне пришли.  Вам хотелось попросить у меня немного денег за ваше молчание.  Верно?
Люмаль кивнула
- Увы, должен тебя разочаровать, - ничего не получится.  Я здесь сидел до Бинторо, сидел при Бинторо, сижу сейчас, после Бинторо, и, как видишь, ничего не боюсь и ни от кого не таюсь.  Если тебе нужны деньги, приходи вечером.  У меня работает всего одна девочка, и бывает так, что она не справляется со всеми заявками.  Я давно хотел взять ей помощницу…
- А если…
- А если не нужны деньги, – все равно придешь.  Мое молчание, в отличие от твоего, чего-то стоит.  Ладно, иди, а то не успеешь к первому уроку, тебе до школы отсюда идти минут пятнадцать…
Вечером Люмаль пришла в гостиницу, человек, сидевший у входа, провел ее в одну из комнат на первом этаже, они вошли вместе, – это была жилая комната, на кровати кто-то спал, накрытый ворохом одеял.  От шума открывающейся двери тот, кто спал, проснулся, и спросил сонным голосом:
- Что, уже пора?
- Нет, я привел тебе помощницу
Под ворохом одеял что-то зашевелилось, и оттуда вылезла женщина в халате, высокая, с черными растрепанными волосами, с опухшим лицом
- А, Люмаль пришла.  Это хорошо, что не чужая
Люмаль удивилась, потом, вглядевшись в женщину, узнала ее: это была Алем Стеллис.  От этого удивление Люмали, однако, не прошло: прежде Люмаль и Стеллис не были знакомы, и ни разу друг с другом не разговаривали…
Стеллис поднялась с кровати, подошла к столу, села
- Ты что, будешь у меня жить?
- Нет, дома
- А, ну тогда ладно…Работаем так: если снимают одну девочку, иду я, - Стеллис обернулась к дежурному: - ты понял, это я прежде всего тебе говорю.
- Сами договаривайтесь, главное – половину заработка мне.  Ну, я пошел на свое место.
- Иди, иди, ты свою половину получишь, и свое еще получишь…Эх, жаль, ты мне раньше не попался, когда я работала следователем, - сказала Стеллис и продолжила, обращаясь к Люмали, - знаешь, какие здесь расценки?  Если на одну дыру приходится один или два мужика, они платят десятку, три или больше – пятнашку, и половину, естественно, надо отдавать.
Люмаль не знала, сколько обычно за Это платят.  Она прикинула: если она хотя бы через день будет получать по пять тау, этого ей с избытком хватит на жизнь, а если бы каждый день по семь с половиной…
Люмали удавалось что-то заработать почти каждый день, иногда она успевала выполнить две или даже три заявки.  Но работа оказалась очень уж отвратительной.  В гостинице жили самые разные посетители.  Самые богатые снимали девочек подороже, где-нибудь в ресторане или на площади Кадельмант, самые молодые и красивые могли найти женщину и просто так.  В гостинице же дешевых девочек снимали обычно немолодые уже рабочие, приехавшие в командировку на местные заводы.  Рабочие были, как правило, семейные и пьющие, поэтому деньги у них были на пределе, они скидывались на девочек по несколько человек, кормили редко, иногда для приличия наливали стакан мерзкой дешевой водки.  Кроме того, мужики, привыкшие дома к какому-то уходу, вдали от семьи опускались, ходили пьяные, неухоженные, были постоянно вспотевшие от физической работы и непрерывного пьянства.  А уж трусы и носки они, видно, ни разу не меняли и не стирали за все время командировки.
Маленькая Люмаль обратила внимание на то, что у подруги опять появились деньги, и поинтересовалась их происхождением.  Когда большая Люмаль рассказала о своих вечерних и ночных занятиях и о том, сколько она там зарабатывает за вечер и ночь, маленькой Люмали тоже захотелось:
- Можно, я тоже схожу как-нибудь вечером с тобой?  Так хочется купить себе что-нибудь сладенькое, пирожных каких-нибудь, а то дома только жареная картошка да каша на воде…
Большая Люмаль не очень хотела брать подругу в гостиницу, но все-таки уступила ее просьбам, и однажды они пошли вместе.
Маленькой Люмали не понравилось.  Когда они возвращались поздно вечером по домам, она жаловалась:
- Ты представляешь, подруга, заставили меня сосать, а как первый из них снял штаны, от него так понесло, и трусы все в пятнах, наверное, он полгода их не стирал и не менял, и ни разу в жизни, видно,  не подмывался.  Меня чуть не вырвало.  Как ты такое терпишь?  И напарница твоя, ведь она такая женщина интересная, что она в этой гостинице делает? Да выйди она на площадь Кадельмант, она же там нарасхват будет…
Большая Люмаль не стала объяснять своей подруге, почему Алем Стеллис не может выйти на площадь Кадельмант.  Больше маленькая Люмаль ни разу не просилась в гостиницу.
Двоих девочек сразу заказывали редко, и обычно это означало, что заказчики не очень прижимистые, и можно было рассчитывать хотя бы на то, что удастся поесть.  Поэтому когда позвали сразу и Люмаль и Алем, они пошли в номер веселые и довольные.  Первой в номер вошла Стеллис, Люмаль стояла еще в дверях.  Жильцы номера, их было трое, сидели за столом, Люмаль успела заметить, что на столе стоит какая-то еда, вполне даже приличная.  Один из жильцов, увидев входящих в номер девочек, встал из-за стола, и вдруг…Раньше Люмаль, когда слышала, что у кого-то отвисает челюсть, думала, что это просто так говорят, как это бывает на самом деле, она представить себе не могла.  А у этого человека на самом деле при взгляде на Стеллис отвисла челюсть, он побледнел и зашатался, он ухватился за стул, чтобы не свалиться на пол…
Жилец номера хотел что-то сказать, но не мог, он только захлебывался, бледнея все сильнее и сильнее…Наконец, он собрался с силами, рванулся с места:
- Спасите!  Спасите!  Там Алем Стеллис! – завизжал он неожиданно тонким пронзительным голосом и, сбив обеих девочек с ног, выскочил из номера.
- Что делать? – в недоумении спросила Люмаль, поднимаясь с пола
- Что делать?  Ноги делать, - Стеллис, схватив Люмаль за руку, вытащила ее из номера, - какая жалость, что я не всех приканчивала, кто ко мне попадался. Пошли по запасной лестнице!
Люмаль и Стеллис побежали к запасному выходу, начали спускаться вниз, но снизу уже раздавался топот ног.  Навстречу им бегом поднимался дежурный с первого этажа.
- Ну что, влипла? – бросил он на ходу Стеллис, и продолжил, обращаясь к Люмали, - быстро за мной!
- А я? – растерянно и испуганно спросила Стеллис.
- Оставайся здесь, - дежурный толкнул ее вниз по лестнице
- Но ведь там… - жалобно начала Стеллис, но дальше дежурный и Люмаль ничего уже не расслышали, дежурный бежал по коридору и тащил Люмаль за руку.
Они пробежали по коридору, спустились по лестнице на два этажа ниже, добежали опять до запасной лестнице, так они бегали, петляя по коридорам гостиницы, пока не попали на кухню.
- Мой посуду, - приказал дежурный Люмали, подталкивая ее к раковине, наполненной до верху жирной грязной посудой, - и тут же скрылся.
Через несколько минут дежурный вернулся с какими-то людьми в форме
- А это кто?
- Это девочка, которая подрабатывает у меня посудомойкой.
- Она оформлена?
- Она подала документы на оформление, сейчас документы у директора гостиницы.
- Без оформления нельзя
- Понимаете, у нас безвыходное положение, прежняя посудомойка болеет, а оформить новую меньше, чем за три дня никак не получается, вот и приходится идти на мелкие нарушения…
Люди вышли.  Через некоторое время, когда Люмаль вымыла всю посуду, дежурный вернулся.
- Можешь идти, больше сюда не показывайся, и даже мимо не ходи.  Надо будет, я сам тебя найду.
Разумеется, никаких запасов денег у Люмали не было, все, что она зарабатывала, она на следующий день тратила.  Поэтому, когда она лишилась единственного источника дохода, ей пришлось туго.  Правда, она успела обзавестись некоторыми мелочами: чайником, посудой, полотенцами, так что в доме стало немного уютнее.
Однажды, вернувшись из школы домой, Люмаль открыла дверь и вскрикнула от неожиданности: дома у нее кто-то был.  Когда испуг прошел, она узнала нежданного посетителя: это был дежурный из гостиницы.
- Тихо ты, не вякай
- Здравствуйте
- Привет, тебе уже двадцать минут назад надо было вернуться, у меня из-за тебя все планы нарушились
- Я… Я не знала
- В общем так, слушай меня внимательно: если тебя вызовут к следователю и будут допрашивать, никакой Стеллис ты никогда не знала и никогда не видела, если будут устраивать очную ставку, то …Ты хоть знаешь, что такое очная ставка?
- Нет
- Ну, тебе устроят встречу со Стеллис в присутствии следователя.  Так вот, ты ее не узнаешь…Никакого Диса ты тоже никогда не знала.  В гостинице ты была всего два раза.  Просто шла мимо, зашла спросить, нет ли какой-нибудь работы.  Я взял тебя мыть вечерами посуду.  При этом ты была не оформлена, с тобой я расплачивался наличными, по одному тау за вечер.  После двух раз я тебе запретил приходить, и с тех пор ты меня ни разу не видела.  Повтори.
Люмаль повторила несколько раз
- Хорошо, вроде бы все складно рассказываешь.  Если так и будешь говорить, останешься жить, и, может быть, даже на свободе.  До свиданья, я побежал.
- До свиданья.
Через несколько дней Люмаль случайно услышала от кого-то из знакомых, что Алем Стеллис казнена.
Глава 12
Бесконечный ужас
Люмаль проснулась утром оттого, что на нее залез полусонный муж.  «Вечером он не мог этого сделать», - подумала она с раздражением.  Сделав свое дело, он слез с нее, немного повертелся и засопел, заснув.  Совсем как грудной ребенок, насытившись молоком.  Только муж, в отличие от грудного ребенка, был большой, с животом, наполовину лысый, и вызывал не нежность, а отвращение.  Люмаль прикинула, какой сейчас день и поняла, что придется вставать и принимать таблетки.  Со вздохом она вылезла из кровати, зашла в соседнюю комнату, где спали два ее сына, – одному было восемь лет, другому – семь.  Сыновья спали, Люмаль накрыла их получше одеялами и прошла на кухню…
Целый день Люмаль обычно проводила в суете и заботах, надо было ехать на работу, бегать по магазинам, заниматься детьми, заниматься домашними делами, некогда было ни о чем думать, к вечеру от усталости глаза слипались.  Но по утрам, когда Люмаль оставалась наедине с собой, она начинала вспоминать…
В это утро ей пришла в голову неожиданная мысль: прошло почти десять лет, следующей весной будет десять лет, как она вернулась в Люаниринили.  Если бы ее посадили еще тогда, она бы уже вышла на свободу, или готовилась бы выйти.  Конечно, если бы ее не расстреляли, но ведь расстреливать ее не за что, она сама не убивала тех женщин, это распорядился Дэн Лэа.  Он это сделал ради нее, но это нужно еще доказать.  А то, что она была связана с Дисом, и будто бы была его агентом, - ведь здесь за ней тоже ничего нет, никаких заданий Диса она не выполняла, она и не знала, что Дис занимал у Бинторо какой-то важный пост.  А теперь десять лет прошли, а страх остался, и страх, очевидно, обоснованный.  До сих пор время от времени появлялись сообщения о том, что разыскан и осужден кто-то, сотрудничавший прежде с преступным режимом Бинторо. 
Люмаль понимала, что если ее посадят сейчас, это будет совсем не вовремя, это будет для нее катастрофа.  Правда, точно также она думала и девять лет назад.  Тогда, девять лет назад, она решила, что лучшим выходом для нее будет срочно выйти замуж и начать рожать детей, ей казалось, что, пока будет она беременна, а затем - кормить грудью, ее не тронут, а там можно будет завести еще одного ребенка, и еще одного, и так до бесконечности.  Мужа себе Люмаль нашла быстро.  Она устроилась после школы работать на завод.  На этом же заводе в общежитии жил и ее муж.  Он приехал в Люаниринили из Теннамары, это было очень далеко, где-то на самом дальнем востоке республики Малл, на берегу океана.  Он приехал с невестой, они собирались пожениться и им обещали сразу после свадьбы дать квартиру, но невеста, уехав в командировку на космодром Дэнлюани, с кем-то загуляла, потом вышла замуж за кого-то из местных.
Будущий муж Люмали остался один в общежитии, без невесты и без надежды когда-нибудь получить в Люаниринили нормальное жилье – квартиры давали только местным жителям или семейным.  От безысходности он стал пить.
Люмаль  в то время, как и сейчас, работала в цехе покраски автомобилей, будущий ее муж работал в соседнем здании, в конструкторском бюро.  После работы он часто заходил в цех, где работала Люмаль, выпить спирта.  Однажды те, с кем он пил, забыли его, и он уснул прямо в цехе.  Люмаль пожалела мужика, помогла ему выйти через проходную завода.  В общежитие она его не повела, потому что он никак не мог вспомнить номер комнаты, в которой жил, Люмаль забрала его ночевать к себе домой.  Присмотревшись к своему новому знакомому, Люмаль решила, что он подойдет ей в качестве мужа, и оставила его у себя жить. 
Вскоре родился   старший сын, тут же Люмаль, несмотря на возражения мужа, завела следующего ребенка, но, когда родился второй сын, Люмаль поняла, что еще одного ребенка она уже не осилит.  В действительности, планы без конца рожать и тем самым защитить себя, оказались невыполнимыми.  Когда второй сын подрос, вернулся страх, что ее могут посадить.  Люмаль, к тому же, боялась, что, если ее посадят, то из деревни приедет тетя Стиэ, будто бы для того, чтобы присматривать за ее детьми, а потом выселить тетю обратно уже не удастся…
Так проходили дни, заполненные суетой и страхом, и дни складывались в годы.  Постепенно Люмаль обзаводилась кое-какой собственностью, – им дали новую квартиру на северо-востоке города, они купили мебель, телевизор, стиральную машину, холодильник, несколько ковров.  К прежним страхам добавился еще страх, что, в том случае, если ее посадят, имущество или часть имущества у нее могут конфисковать.  За что конфискуют имущество, и какой порядок конфискации, Люмаль не знала, а спрашивать у кого-нибудь боялась, не зная, как будет воспринят ее интерес к такому вопросу.
Как-то незаметно сыновья выросли, и Люмаль стала бояться больше – она считала, что, чем старше ее дети, тем больше вероятность того, что за нее возьмутся.  Люмаль подумывала о том, чтобы родить третьего ребенка, обеспечив себе этим два-три спокойного житья, можно было надеяться, что, пока она будет беременна, пока будет кормить малыша, и первый год, пока ребенок будет совсем маленький, ее не тронут, если уж ее не трогали последние девять лет.
Люмаль, погруженная в свои заботы и страхи, не очень-то следила за тем, что происходит в стране и мире.  Правда, на работе постоянно проводились политзанятия, но Люмаль брала с собой на эти занятия вязание и настолько увлекалась вязанием, что совершенно не слышала того, что говорили те, кто вели занятия.  Поэтому Люмаль даже и не знала о событиях, происходящих на юге страны, о конфликте, возникшем из-за военных баз, размещенных на южных тропических островах, в пятистах километрах к юго-западу от Ансила.  Конфликт между тем нарастал, вот-вот готовый перерасти в локальную войну, а далее, быть может, и в мировую катастрофу.  Президент Кильд  распорядился о частичной мобилизации, ядерные ударные силы страны были приведены в полную боевую готовность, на западе и северо-востоке от Ансила формировались армии, готовые высадиться на острова. Часть боевых кораблей, плававших обычно у северных берегов, на западе, в районе базы Люанмилоро, у западного и восточного океанских берегов республики Малл, у острова Барк, срочно перебрасывалась в район Ансила, на морские базы Техаэнх, Терансил и Нюме.
На политзанятиях только об этом и говорили, в газетах и на радио это была основная тема, но Люмаль об этом ничего не знала.  Единственное, один раз на политзанятиях она услышала знакомое имя: генерал Тинилиль. Именно Тинилилю было поручено руководить операцией по захвату южных островов.  Но когда Люмаль, услышав знакомое имя, оторвалась от своего вязания и принялась вслушиваться в то, о чем говорилось на занятии, она ничего не поняла, и снова углубилась в вязание.
Неожиданно Люмаль узнала, что несколько ее знакомых из цеха отправились на южную войну добровольцами.  Тогда она, наконец, проявила интерес к происходящему.  Прежде всего, ее удивил странный поступок ее сослуживцев.  Неужели им не хватает забот здесь, дома, чтобы лезть еще в какие-то непонятные конфликты, в такой дали от дома.  Ведь до этих островов от Люаниринили никак не меньше пяти тысяч километров.  Но потом Люмаль узнала о тех льготах, которые могут получить участники конфликта.  Вроде бы этот странный поступок сослуживцев получил какое-то разумное объяснение, и Люмаль успокоилась.
И вдруг Люмаль поняла, что, если она тоже отправится на войну, она сможет не бояться больше, что ее посадят – участника войны, тем более, добровольца, не тронут.  Это показалось ей проще и надежнее, чем родить третьего ребенка.
Люмаль подала заявление, заявление приняли к рассмотрению, назначили прийти через десять дней.  Всех тех, кто подавал заявление вместе с ней, приняли, только Люмали отказали, предложив зайти через пять дней.  Через пять дней ответа снова не было…Люмаль забеспокоилась, она места себе не находила.  Она плохо разбиралась во всяких официальных делах, но догадалась: что-то неладно, она находится на каком-то особом учете.
Страх опять нарастал с каждым днем…
Люмаль подумала: может, не надо принимать таблетку, может, придется рожать.  Но рожать ребенка не хотелось, она вспомнила, сколько забот было с первыми двумя.  К тому же, может быть, уже поздно что-то делать, вдруг ее со дня на день посадят…
Подошло время собираться на работу.  Люмаль работала на юго-западе, приходилось ехать на метро через весь город, с одной пересадкой, и поэтому она выходила из дома очень рано, когда муж и дети еще спали.
Люмаль работала все эти годы на одном и том же месте, в цехе покраски автомобилей, зарабатывая раза в два или три больше, чем муж, который стал теперь небольшим начальником в одном из цехов на новой территории завода.
Когда Люмаль во время работы позвали к телефону, ноги ее подкосились от страха.  Звонили на работу ей редко, и звонок ничего хорошего не предвещал.  Трясущейся рукой она взяла трубку, хрипло и взволнованно произнесла:
- Я слушаю
- Люмаль? – спросил кто-то знакомым голосом, но Люмаль не могла вспомнить, кто.  Она немного успокоилась.  Раз ее назвали по имени, и она знала этого человека, значит, звонил не следователь.
- Кто это?
- Не узнаешь?  Мы с тобой встречались давно, когда ты еще в школе училась…
У Люмали мелькнула надежда: вдруг это тот ее приятель, который жил с ней на площади Кадельмант.  Кажется, он служил в органах госбезопасности, может, он даже чем-то ей и поможет…Но тут Люмаль поняла, что нет, это не он.  Она вспомнила этот голос: это был Мурн Дис. 
Люмаль почувствовала, что ноги перестали ее держать, потолок в какой-то момент завалился набок, и она, нащупав стул, опустилась на стул
- Узнала.  Теперь узнала.
- Нам надо встретиться.
- Зачем?
- У меня есть к тебе маленькая просьба.  Надеюсь, ты не откажешь мне, как другу
- Зачем нам встречаться?
- Я понимаю, ты теперь замужем, но я ведь только на минуту, где-нибудь в центре города
- Зачем это нужно?
- Я же тебе объясняю, у меня к тебе маленькая просьба.  Тебе ничего не будет стоить ее выполнить, а для меня это очень много значит
Люмаль почувствовала, что ее загоняют в угол.  Встречаться с Дисом, а тем более -  выполнять какие-то его задания совсем не хотелось.  Люмаль никому никогда не любила отказывать, но в этот раз она собралась с духом
- Извини, но я не могу с тобой встретиться
- Я могу подъехать к проходной завода, и тогда это все отнимет у тебя несколько секунд
Люмаль поняла, что так просто от Диса отделаться не удастся.  Мелькнула спасительная мысль: «Может быть, Дис работает и на тех, и на тех, и потому свободно расхаживает по городу.  Их ведь там не разберешь…».  Эта мысль немного успокоила Люмаль.
- Ладно, давай встретимся на пересадке на площади Кадельмант.  В черной трубе.
- Где это?
- Едешь по юго-западной линии, в сторону вокзала.  Выходишь из последнего вагона, идешь направо, потом еще раз направо на лестницу, поднимаешься по лестнице, проходишь зеленый зал, и спускаешься вниз по эскалатору, именно по эскалатору, там есть еще спуск  вниз просто по лестнице.  И вот когда спустишься, попадаешь в такой черный коридор, и по бокам углубления, белые, и в них разные писатели и поэты.  И по правой стороне между четвертым и пятым углублением я буду тебя ждать.
- Во сколько ты там будешь?
Люмаль сказала время.
Вечером, после работы, Люмаль подошла к назначенному месту.  Дис уже был там.  Дис постарел, и, казалось, стал меньше ростом, лицо стало морщинистым и дряблым.  «И с этим мерзким старикашкой я когда-то ложилась в постель…», - подумала с отвращением Люмаль.  Она не испытывала к нему никаких чувств, даже ненависти к нему в этот момент она не испытывала…
- Ну, говори свое поручение, - сразу после того, как они поздоровались, сказала Люмаль.
- Оно совсем для тебя будет необременительно.  Мне нужно оставить на несколько дней тетрадь, дня через три я вернусь и заберу ее.
- Только и всего?  Чтобы меня тут же с твоей тетрадью повязали.
- Там ничего особенного, только формулы и расчеты.
- Так я и поверила.
- Посмотри сама, - Дис сунул ей в сумку небольшую невзрачную тетрадку, - если все пойдет так, как я задумал, я смогу устроиться неподалеку отсюда на хорошую работу, и могу взять тебя к себе.
- Ты сначала устройся, а потом предлагай…
Когда Люмаль доехала до своей станции метро, вышла из метро и пошла к дому, мимо нее пронесся автомобиль.  Движение на окраине было не слишком оживленное, поэтому Люмаль успела заметить, что, когда она выходила из метро, этот автомобиль стоял.  Конечно, это, скорее всего, было случайным совпадением, но Люмали стало не по себе: за ней следят…
Люмаль спрятала тетрадку дома в центрифугу стиральной машины.  Перед тем, как спрятать, она открыла тетрадку: действительно, половина тетрадки была исписана формулами, вторая половина состояла из таблиц, в одном столбце каждой из таблиц тоже были формулы, прочие столбцы были заполнены цифрами.  Это было непонятно, но и не так страшно…И вдруг Люмаль догадалась: Дис – разведчик!  Он выведывает какие-то военные секреты, что-нибудь типа способа изготовления атомной бомбы или формулы ракетного топлива, и продает их иностранной разведке!  Вот уж влипла так влипла!  Теперь понятно, почему за ней начали следить!
Люмаль почти не спала эту ночь, думая о том, что ее ожидает.  Несколько раз она уже собиралась немедленно, среди ночи, поехать в Управление госбезопасности и отдать туда эту непонятную и пугающую вещь.  Но каждый раз что-то ее останавливало.  Наконец, уже под утро, Люмаль приняла самое, на ее взгляд, разумное решение: она попробует еще один раз выяснить, не получено ли разрешение на отправку ее на южные острова.  Если получено, самое лучшее – срочно уехать подальше от этих трудностей.  Вдруг Люмали пришла в голову спасительная мысль: ведь она могла не знать о том, что Дис работал у Бинторо в его службе госбезопасности.  И в этом случае содержимое тетрадки могло и не вызвать у нее никаких подозрений!   После этого Люмаль вспомнила: ведь дежурный из гостиницы говорил ей, что она должна делать вид, будто не знает никакого Диса.  Может, так и надо говорить, но как тогда объяснить появление этой злополучной тетрадки?  Значит, надо все-таки признать то, что она знакома с Дисом.  Но в этом случае она нарушит указания дежурного, а тот обещал ее убить.  Правда, за последние десять лет она этого дежурного не видела, а гостиницу она теперь обходила стороной…Люмаль запуталась окончательно.
После обеда Люмаль отпросилась с работы сходить узнать, не получено ли разрешение ехать на юг.  Она заранее знала, что разрешение не получено, и никогда не будет получено, и просто пошла, чтобы в этом убедиться.  Разрешение было получено.  Радость охватила Люмаль, легче сразу стало на душе, ведь если ее отпускают, значит, за ней ничего не числится, за ней нет на самом деле никакой слежки.  Но радовалась она лишь несколько мгновений, пока не осознала, в какое дело она ввязалась.  Ведь там война, и она, как она слышала, должна будет выполнить какое-то задание: пробраться к противнику, что-то там высмотреть или выследить, может быть, что-то там украсть или взорвать… Только теперь она осознала, что ей предстоит, и она поняла, что отказаться возможности нет.  Может быть, это все еще будет нескоро, но нет, выяснилось, что отправка завтра рано утром, собираться надо на юго-восточной окраине Люаниринили, и поэтому лучше прибыть туда с вечера.
Люмаль поехала домой собраться, в суете она все-таки выбрала время заглянуть в стиральную машину: тетрадки там не было…
Глава 13
Ужасный конец
На следующий вечер Люмаль была уже на южных островах.  Пожалуй, впервые за всю свою жизнь Люмаль ощутила свой возраст.  С ней в одной группе прилетели молодые ребята и девчонки, пожалуй, все были моложе двадцати, и их длительный перелет и смена климата нисколько не утомили, и, прибыв на место, они сразу же отправились купаться в теплом южном море.  Люмаль же почувствовала, что ей необходимо отдохнуть, и она прилегла отдохнуть.
Впрочем, к вечеру Люмаль вполне пришла в себя, и вечером же группа приступила к подготовке.   Проводились и политические занятия.  Впервые за все время Люмаль с интересом вслушивалась в то, что рассказывали, в надежде, что операция по захвату островов  может кончиться в самое ближайшее время, и всех отпустят по домам.
Надежды Люмали не оправдались, и через пару дней, после того, как она прошла подготовку, она получила задание, правда, задание, на первый взгляд, казалось не слишком сложным – Люмаль должны доставить на лодке на один из ближайших островов, дальше она должна подложить мину под небольшой мост и выйти на берег к тому месту, где ее будет ждать лодка.
Мост оказался очень длинным, он уходил через болота, пересекая несколько маленьких речек, и заканчивался где-то в лесу.  Мост, хотя и был длинным, но был слишком узким, к тому же он был деревянным.  По мосту не то что танк, даже мотоцикл не прошел бы.  Впрочем, Люмаль не слишком задумывалась об этом, она и в обычной, спокойной обстановке не привыкла долго о чем-либо размышлять, а здесь и вовсе было не до раздумий.  Когда Люмаль высадили на болотистом берегу, она, оглядевшись кругом, и, убедившись, что вокруг никого нет, стала пробираться к мосту.
Добравшись до моста, Люмаль привязала к опоре моста мину, вроде бы получилось это у нее довольно быстро и ловко, теперь дело сделано, и можно уходить.  Люмаль еще раз огляделась кругом, местность была открытая, никого вокруг не было, и Люмаль осторожно пошла к берегу, где ее должна ждать лодка.  Люмаль ощущала  тревогу, несмотря на то, что вокруг никого не было, только когда она подошла к берегу, и увидела лодку, она успокоилась.  На лодке ее тоже заметили…И вдруг кто-то навалился ей на плечи. От неожиданности Люмаль не успела даже испугаться, сначала хотелось надеяться, что это какая-то случайность, но кто-то сбил Люмаль с ног и прижал ее к траве.  Люмаль подняла голову: лодка удалялась, она закричала в ужасе: «Подождите!  Вернитесь!», но, видно, на лодке ее крика не слышали.  Тогда она крикнула еще, она пыталась освободиться от того, кто ее держал, но не могла.  И тут она догадалась, что на лодке все видели, и раз они не вмешались, то такие, значит, у них были указания.  Но верить в это не хотелось, и Люмаль продолжала звать на помощь до тех пор, пока лодка не скрылась вдали.
Люмали помогли подняться, она с унынием оглянулась: ее окружили четверо человек, в неизвестной ей военной форме.  Она поняла, что это - не местные жители.  Окружившие Люмаль люди о чем-то говорили между собой, кажется, даже, на том языке, который Люмаль когда-то изучала в школе.  Но в школе Люмаль усердием не отличалась, поэтому ни одного слова она не поняла.  Ей дали понять, что нужно куда-то идти.
Побледневшая Люмаль, не в силах сопротивляться, молча и покорно пошла туда, куда ее вели. Люмаль понимала, что она не решится ни о чем попросить того, кто ее ведет. Ей показалось, что ее вели бесконечно долго по лесной тропинке, ее пугала неизвестность, но еще сильнее она перепугалась, когда ее наконец довели до двери какого-то небольшого домика.  Ей стало нехорошо, она догадывалась, что сейчас может произойти…  Дверь открыли, ее втолкнули в небольшую комнатку, она от страха не сразу заметила, что в комнатке за столом сидел всего один человек, человек, увидев ее, поднялся из-за стола, и теперь Люмаль обратила на него внимание.  Это был совсем молодой парень, намного моложе ее.
- Здравствуйте, - сказал он на северном языке, - поскольку мы Вас задержали при известных Вам обстоятельствах, нам очень хотелось бы задать Вам несколько вопросов.
Люмаль с трудом понимала то, что ей говорили.  Ее собеседник, очевидно, это заметил, и продолжил:
- Я вижу, что Вы – северянка.  Я знаю все ваши северные языки: Ароком, Варкимор, Кенталь, но, если Вам понятнее ваш общепринятый язык, я буду говорить на Сьюне. 
Люмаль кивнула.  Ей было все равно, она думала сейчас о том, что помощи ей ждать неоткуда, своим она больше не нужна.  Если они не помогли ей в тот момент, когда находились в лодке, в нескольких десятках метрах от нее, то теперь уже ждать помощи точно не стоило.  Значит, придется как-то выкручиваться самой, но для этого ни сил, ни умения у Люмали не было.  Она совершенно не представляла себе, что она может сделать в создавшемся положении…
- Я понимаю ваше состояние.  Мы еще не успели навести о Вас справки, а возможности получения достаточно достоверных данных у нас есть. Но уже сейчас я могу сделать некоторые выводы.  Как мне кажется, Вы – не профессионал…
- Да.
- В таком случае Вы хоть понимаете, во что Вы ввязались, или Вас ввязали?  Вам-то для чего нужен этот несчастный мост?  Допустим, Вам могли наговорить неизвестно чего о военном значении этого моста, но неужели, прибыв на место, Вы не поняли, что это – никакой не военный объект.
- Я… я не разбираюсь, мне сказали…
- То есть Вы стали жертвой обмана вашего командования.  Но отвечать-то за ваши поступки будете Вы, а не ваше командование.  Это Вы понимаете?
Люмаль молча кивнула.  Она была в растерянности, она догадывалась, что следователь к чему-то хочет подвести свой разговор, но она была не в состоянии следить за разговором, и только односложно могла отвечать.
- Дело в том, что мы давно поняли, что к этому мосту со стороны вашей службы будет повышенное внимание.  Этим мостом местные жители пользуются для того, чтобы попасть в город на рынок.  В той деревушке, в которой мы с Вами сейчас находимся, большинство местных жителей занимаются надомной работой, потому что почва здесь для сельского хозяйства мало пригодна, рыбы в местном море стало мало.  Жители носят по этому несчастному жалкому мосту свои изделия в ближайший городок, получают там за свой труд весьма скромную плату, покупают дешевые продукты на рынке и несут их домой.  Разрушив этот мост, Вы обрекаете местное население на голодную смерть.  Ясно, что ваше командование хотело представить дело так, что это мы, уходя из этих мест, хотим причинить как можно больше неприятностей мирному населению…
Люмаль слушала эти рассуждения, но не очень в них вникала, она от испуга не могла сосредоточиться.  Ее собеседник, очевидно, это понял:
- Судя по всему, Вы не представляете в глазах вашего руководства никакой ценности, и обменять Вас ни на кого не удастся.  Разумеется, мы попробуем договориться, и для нас, и для Вас это был бы наилучший вариант, но особенно на это не рассчитывайте.
- Что мне делать?
- У Вас есть сейчас два выхода.  Вы можете начать работать на нас.  Я понимаю, что пользы от Вас будет мало, но я готов поговорить со своим руководством, Вы первое время поработаете со мной, поможете сберечь этот проклятый мост до тех пор, пока мы не покинем острова, потом можно будет направить Вас на обучение.  После обучения Вы сможете выполнять мелкие задания на территории вашего государства…
- А второй…
- Второй выход – ждать, пока мы переговорим с вашим руководством.  Если они согласятся на обмен, Вас обменяют, если нет – ничего хорошего Вас не ждет, в лучшем случае два-три года тюрьмы…Так что решайте.
- Я…я не знаю
- Другого ответа я от Вас и не ожидал.  Вы рискуете.  Я сказал, что два-три года – это в лучшем случае
- Я не знаю
- Ждите.  Я сегодня же начну заниматься вашим делом.
Люмаль увели.  Ее поместили в маленькой комнатке с небольшим зарешеченным окном под самым потолком.  Она попыталась представить себе, что ее ждет дальше.  Соглашаться на сотрудничество совсем не хотелось, Люмаль понимала, что обучение и дальнейшая работа мелким агентом – это совсем не для нее, надежды на обмен мало, а что будет после того, как ее выпустят через несколько лет из тюрьмы, Люмаль не могла себе представить, для этого надо было понять, должна ли она будет вернуться после этого к себе на Родину, или придется остаться за границей.  Что лучше, Люмаль тоже никак не могла решить.  А потом.  Ведь у нее дети.  Даже если она согласится сотрудничать, если узнают, что у нее есть дети, от такого агента могут отказаться, а тогда остаются или обмен или тюрьма…И это в лучшем случае.  А в худшем?  Может быть, сразу согласиться на сотрудничество, пока еще не выяснили про то, что у нее есть дети.  Но если она даст согласие, а ее обменяют, то придется тогда всю жизнь работать на новых хозяев, так просто от нее после этого не отстанут.  Так Люмаль и не могла решить, что же ей делать, мысли ее постоянно неслись по замкнутому кругу, она перебирала все эти варианты, и ни один ее не устраивал, оставалось только ждать и надеяться, что ее обменяют, и все для нее кончится с наименьшими потерями.
По два-три раза в день в комнатку, где держали Люмаль, заходил следователь и предлагал ей согласиться на сотрудничество, но она каждый раз отвечала, что пока еще не решила…
В один из дней следователь не пришел к Люмали, и она начала беспокоиться.  Хотелось надеяться на лучшее, но ее посещали все чаще тревожные мысли и предчувствие, что это – неспроста.  Люмаль пыталась что-то выяснить у тех, кто ее охранял, но они ни слова не знали на ее языке.  И в то же время Люмали показалось, что что-то в их поведении и в отношении к ней изменилось.
Люмаль почти не спала эту ночь, думая о том, что ее ожидает.  Она готова была согласиться сотрудничать, если это поможет ей спастись.  Утром, когда за Люмалью пришли в ее комнатку, ей казалось, что она хорошо подготовилась к разговору.  Следователь выглядел уставшим и осунувшимся  - наверное, он тоже плохо спал ночь.  Когда Люмаль ввели в его кабинет, следователь поднял глаза:
- Должен Вас разочаровать: ваши коллеги все-таки взорвали мост, и поэтому наше с Вами сотрудничество становится невозможным.
- Но я согласна.  Я, наконец, решила.
- Если бы ваше решение было сделано хотя бы пару дней назад…А сейчас я никак не смогу объяснить ваше согласие моему руководству.  Это выглядело бы так, будто мы с вами водим мое руководство за нос.
- И что теперь будет?
- Согласия на обмен от вашего руководства не пришло, скорее, наоборот, взрыв моста следует расценивать как вызов.  Я понимаю, что я поступаю жестоко, - следователь при этих словах опустил глаза, и Люмаль похолодела, - я знаю, что меня накажут за это решение, но я вынужден Вас расстрелять.
- Как? - прошептала побелевшими губами Люмаль.  Она почувствовала, как сжалась в комок кожа на затылке, и внутри у нее что-то оборвалось, она поняла, что стул, на котором она сидела, вдруг стал мокрым...В следующий миг, когда Люмаль стала приходить в себя, ей показалось, что не все еще потеряно, она готова была кинуться в ноги следователю и просить о пощаде.  Предвидя, наверное, это, следователь встал и подошел к окну.  Он заговорил, отвернувшись к окну:
- Я ведь в нашем деле такой же непрофессионал, как и Вы.  У нас, для того, чтобы попасть в спецслужбы, нужно быть потомственным агентом, или же иметь приличное состояние. Людей со стороны берут очень редко, а я именно и был такой человек со стороны.  Я из бедной семьи, я учился на юриста, и меня ждала участь мелкого служащего в государственной конторе.  Здесь же была для меня редкая возможность попасть в сотрудники спецслужб.  Эта возможность появилась только благодаря войне.  Если бы я смог сохранить этот мост или хотя бы завербовать нового сотрудника, у меня появились бы шансы на карьеру.  А теперь…Теперь у меня заботы только о том, как бы отделаться от всех тех подозрений, которые на меня теперь пали…
- Прошу Вас, не надо этого делать
- Я не могу этого отменить.  Я должен бы присутствовать при расстреле, но я этого не вынесу, я боюсь, что в последний момент отменю свое решение…Я много размышлял об этом и понял, что лучше понести один раз наказание за излишнюю жестокость, чем всю жизнь затем быть подозреваемым в измене.
Следователь вышел, оставив Люмаль одну в своем кабинете. Ей казалось, что она будет сидеть здесь вечность, и что она не сможет встать, но когда за ней пришли, и дали понять, что она должна идти, она встала и пошла, сама удивляясь тому, что она еще в состоянии идти сама...
Люмаль вывели к берегу моря, оказалось, что море совсем близко от того места, где ее держали.  Ее повели вдоль пустынного берега, мимо спокойного моря, и вели ее так долго, что, казалось, этот путь будет бесконечным.  Но, когда они подошли к тому месту, Люмаль почувствовала, что Это – здесь.  Она замедлила шаг, увидев небольшой столб, врытый в песок.
- Держаться!  Крепко!, - крикнули ей сзади, и она, подойдя к столбу, крепко вцепилась в него обеими руками, с ужасом ожидая того, что сейчас должно произойти.  Если бы ее тонкое легкое платьице могло задержать пули, которые сейчас войдут в ее тело и оборвут ее жизнь! 
Она ловила последние мгновения жизни…Раздался щелчок, что-то ударило ее в плечо, и одна рука ослабла, немея.  Люмаль поняла, что она еще жива, ей даны еще несколько мгновений, и она висела, цепляясь за столб другой рукой, понимая, что сейчас жизнь ее оборвется.  Она ощутила резкий толчок, острая боль взорвалась у нее в боку, в глазах потемнело от боли, и она разжала пальцы руки.  В следующий миг она очнулась, лежа уже на песке, уткнувшись лицом в песок, бок невыносимо болел.  Она поняла, что все еще жива, она слышала голоса тех, кто ее расстрелял.  Люмаль знала, что сейчас ее будут насиловать, и не представляла, как она это перенесет, Люмаль понимала, что в ближайшую минуту она еще не умрет.  А, может быть, ее будут достреливать.  Она сжалась в ужасе перед предстоящим.  Но, к ее удивлению, никто к ней не подошел, она услышала удаляющиеся шаги…
Полежав немного, и поняв, что она жива, Люмаль попыталась перевернуться, но не смогла.  Она полежала еще, собираясь с силами, но, когда она попробовала сделать  резкое движение, потеряла сознание от боли.  Больше она не пыталась двигаться, она лежала неподвижно, слабеющая, страдающая и беспомощная.  Иногда она теряла сознание, иногда приходила в себя и лежала, не в силах ни о чем думать, кроме невыносимой боли в боку.  Наверное, она пролежала долго, иногда она приходила в себя от невыносимого зноя, иногда было темно и холодно…Наконец, она почувствовала, что кто-то сильный и нежный бережно поднял ее.  Но, несмотря на то, что ее подняли очень осторожно, ей причинили боль, и она вновь потеряла сознание.  Через некоторое время, когда Люмаль очнулась, она почувствовала, что лежит теперь в другом положении, на спине, на чем-то твердом.  Она открыла глаза, с трудом разглядела над головой деревянные доски и поняла: она умерла и лежит в гробу.  Но если она умерла, то не должна испытывать прежней нестерпимой боли.  Значит, ее положили в гроб живую, но в этом случае она должна была бы задыхаться.  Не в состоянии ничего понять, Люмаль, обессиленная, вновь впала в беспамятство…