Пощечина

Он изо всех сил колотил в дверь и орал: "Открой! Слышишь! Открой!" А я опрокинула стул, прислонилась к креслу и закрыла лицо подушкой, чтобы он не слышал, как все больше и больше нарастают рыдания. Казалось, я никогда не остановлюсь, хотелось провалиться куда-нибудь, залезть в большой темный платяной шкаф и плакать, только тише, тише. Мишка устал стучать и сел на пол у двери: " Пожалуста, открой. Я же слышу, ты плачешь. Ну прости меня. Открой, хватит уже". Я подползла к окну и, губоко вздохнув, поднялась. " Ты только успокойся, хватит. Все. Все хорошо. Хватит плакать. Рева-корова. Все. Все,"- уговаривала я себя. " Все. Неужели все?"- вдруг запнулась. " Да, в прошлый раз я тоже сказала себе "неужели все?" заныла щека, я посмотрела в окно: вдалеке горели фонари, слезы размыли тусклые звезды, догорала вывеска бистро и из осколков на меня смотрели мокрые стеклянные глаза. Щека горела, а я снова и снова чувствовала горячую руку, ее след на щеке, а в ушах звенел этот звук, звук удара, и казалось, что все этоне со мной, я только вижу это из-за стекла, и плачу не я, а та, в окне, чужая мне и моей жизни. Но слезы текли и жгли кожу на левой щеке. " Мой Мишка... Мой Мишка не мог, не мог меня ударить. Нет, это не он, и она не я." НО боль опять поднялась откуда-то из глубин отражения и все встало на свои места.
Я больше не могла смотреть на стекло, опустилась на колени и прислонилась спиной к холодной батарее. Слезы текли не в первый раз, и щека горела не в первый. Закрыла глаза, хотела забыть - не получилось. Вспомнила нашу первую ссору, первую пощечину, ор, ругань, битую пасуду, истерику в ванной, вспомнила, как в первый раз у меня на глазах разбился в осколки весь мой мир, вспомнила, как собрала чемодан, уехала к маме, как плакала сутками на кухне, порывалась вернуться, как он пришел, и все забыла и так была счастлива. А потом был второй раз, третий, четвертый... И я клялась уйти, запиралась в комнате, плакала, но не было сил уходить и не было сил жить без него. Как без него вообще можно жить?
Мой Мишка. Что с ним? Я делала вид, что ничего не вижу, не понимаю. Сколько раз я возвращалась и претворялась, что все в порядке? Сначала все и правда было нормально, но потом он опять срывался, и мой Мишка превращался в чужого, озлобленного и страшно одинокого. Почему? Ну разве я не люблю его? Сколько мы уже вместе? Я не лгала ему, не предавала." Слезы текли, болела спина, и было просто плохо. Из ниоткуда выплыла дурацкая, нелепая мысль: "Это он... это он не любит. Это он лжет. И главное, я это давным-давно знаю. Еще до пощечин. Ему просто плохо. Он не любит меня, но без меня ему еще хуже. Потому что, кроме как мне Мишка, мой Мишка, больше никому не нужен. и он это знает. И от этого бесится, мучает меня, кричит и хлопает дверьми и каждый раз сравнивает... сравнивает с той, которую любил и которой больше не нужен... Она бросила, а я подобрала... И вроде бы он должен быть мне благодарен... но не может, он сходит с ума, видит, сколько боли причиняет мне, и причиняет еще больше, чтобы заглушить свою". От этих мыслей стало тошно, горько, ведь казалось бы, какая дура! "Зачем я, понимая это, все еще с ним? Где, черт побери, вся моя былая гордость? Что со мной? Такой любви не бывает!" Остановилась, закрыла глаза, провалилась в темноту и подумала: " Наверное, бывает. Но толку-то? Зачем я ему? Я не смогу помочь. Я только временная мера. Он живет в пустоте, и я для него тоже пустота или, если хотите, пустое место."
Те осколки, в которые, когда-то превратился мой мир, с каждой пощечиной становились пылью.И теперь не осталось ни одного целого стеклышка.
" Неужели это все?"