Вместе целую жизнь

В общем-то, не для престижа, а для того, чтобы иметь возможность дарить тепло своей души, она обрела его. Этот маленький черный комочек щенячьего меха появился дома в конце января. Он кряхтел и неуклюже тыкался в незнакомые предметы. Иногда поднимал мордочку и смотрел мутными подслеповатыми глазами на нее – такую большую, зачем-то скалящую зубы и совсем не злую. А она улыбалась: «Вот он!..» Все. Слов больше не хватало, руки сами тянулись вниз, чтоб взять под грудку это маленькое теплое существо и прижаться к нему, прижать его к своей щеке, почувствовать легкое прикосновение мокрого носика к шее.
Так он, черный щенок немецкой овчарки, попал к Ольге.

Годы шли, а девушка и собака все больше прикипали душами друг к другу. Везде вместе: дома, в дороге, в гостях. Нам, соседям, было непривычно видеть ее, идущую куда-то по делам, одну. Кто-то улыбался, видя, какая у них сложилась дружба. Кто-то осуждал, мол: «Неизвестно еще, для чего она этого здорового кабеля держит. Ей с мужиками в пору ходить, она со псом таскается». Разные доводы были, но никто ей самой об этом ничего не говорил. Так прожили они вместе лет семь, пока не случилось непоправимое: Оли не стало. Случайная авария, почти мгновенная смерть. Говорили потом, что Оля перед тем, как умереть, еле слышно звала своего пса по имени. А он не слышал. Он тихо спал дома, и только когда в привычное время хозяйка не вернулась, он беспокойно заметался от двери к окну. Пришли ее родители, и пес замер перед ними, внимательно глядя в глаза. Те не могли выдержать этого взгляда: смотрели друг на друга, по сторонам, но не на собаку.
Вот так вот… Вот так вот. – Отец гладил его по голове, и непонятно было, пса он успокаивал или себя, а тот не вилял привычно хвостом, смотрел на людей и пытался понять: «Почему они здесь? Где Оля?» Потом ушел на свое место и, казалось, уснул. Только чуткие уши, поворачивающиеся в сторону шума, говорили о том, что пес не спал. Он просто лежал с закрытыми глазами.

Наступил день, когда в дом привезли Олю. Грэйд встал, подошел к ней и даже не стал принюхиваться, просто сел у изголовья гроба и смотрел на хозяйку. Он тихо лежала, не звала его по имени. Оля не спала, пес знал это. Иначе ткнулся бы носом ей в руку или же просто поскулил чуть-чуть, чтоб она проснулась. Он же сидел. Тихо, глядя ей в лицо, и только крупные капли стекали из его глаз по морде и, падая, разбивались об пол. Он понял все.

В течение двух дней Грэйд не отходил от гроба, был рядом, совсем не замечал входящих и тихо разговаривающих людей, которые приходили попрощаться с Ольгой. В день похорон, когда стали выносить гроб, пес тихо поднялся и пошел вслед за ним. Легко запрыгнув на бортовую машину, на тот самый барьер, который ненавидел всей своей собачьей душой, и улегся у ног хозяйки. На кладбище он тихо стоял в сторонке, только двигал головой из стороны в сторону, когда чьи-то ноги загораживали от него происходящее. Олю похоронили, поплакали и пошли к машинам. Грэйд поплелся вслед за всеми. Дома он ушел на свое место и уснул.

Прошло еще два дня. Казалось, пес пришел в себя, только плохо ел и постоянно находился в какой-то несвойственной собаке задумчивости. Он не метался по квартире, не искал Олю, лишь иногда подходил к ее кровати, садился рядом и клал морду на покрывало, будто ждал, что сейчас из неоткуда протянется рука хозяйки и будет гладить его и передирать нежными пальцами шерсть. Но этого не происходило, и, посидев так несколько минут, Грэйд уходил на место. На третьи сутки он пропал.

Дорога была темной, но он точно знал куда идти. Какая-то неведомая сила вела его в нужном направлении. Вот и ворота. Тихо. Несколько шагов влево. Вот, около этой березы. Здесь.
Грэйд завилял хвостом и радостно прижал уши. Потом подошел к свежей могиле и улегся рядышком. Лег так, как любила хозяйка, чтобы и ему было удобно, и ей тепло. Немного зябли лапы, и можно было бы свернуться калачиком, но Оля замерзнет. Поэтому Грэйд вытянулся вдоль холма, как можно плотнее прижавшись к нему. Холодно. Зато хозяйка рядом, и так сладко знать это. От мыслей этих хвост сам завилял, затем его маятниковый бег стал тише и вот замер совсем. Пес спал. Спал тем же вечным сном, что и человек, подаривший ему его недолгую собачью жизнь.
И только белые снежинки тихо ложились на черную шерсть…