Elenium

                Валентин Терлецкий


                ELENIUM

Это была моя самая черная полоса.

* * *

Но жизнь, не смотря ни на что, продолжается. Я также хожу по улицам вечно сонного города, также кормлю из рук голубей, также пью горячий кофе в открытых, не смотря на позднюю осень кофейнях. Иногда, проходя по старым дворикам, я останавливаюсь у одного приоткрытого окна на четвертом этаже, и долго слушаю звуки пианино. Очевидно, играет ребенок. Грустная мелодия выплескивается из окна под моросящий дождь, на тихую улицу, аккомпанируя осенней сонате. Я забываюсь, слушая эти звуки, и стою так некоторое время, пока какой-нибудь прохожий не вспугнет осеннюю музыку. Иду по лужам дальше, с трудом глотая нахлынувшие воспоминания.
Одно из последних еще не закрытых кафе на пустом осеннем бульваре. Сижу за столиком, пью обжигающий кофе, затягиваюсь сигаретой. Почему-то никого не хочется видеть сегодня. Мне много звонят, назначают какие-то встречи, спрашивают о моих планах на завтра, на следующую неделю, на предстоящий Новый Год. Мне не хочется отвечать. Я занят. Я сижу в кафе на бульваре под свинцово набрякшим небом, и слушаю мокрые городские звуки. Шуршание автомобильных колес, далекие разговоры детворы, покрикивания грачей над головой. Кутаюсь в свой длинный шарф, поднимаю ворот куртки. Холодно. Город впал в особое дремотное состояние, которое развеется теперь не скоро. Сумерки в этом месте начинаются с самого утра. Промозглый ветер с реки поднимает пожелтевшие листья с тротуара, и они кружатся, кружатся…
Я иду дальше. Уснувший парк. Мокрая дорога, одинокие фары на горизонте. Извечная сонливость осенних деревьев. Мне хорошо одному, но плохо наедине с собой. Странное ощущение отсутствия жизни, какой-то заторможенности, вялости, нежелания. В такие дни я много хожу по улицам, что-то ищу, всматриваюсь в дождь. Иногда долго иду вслед за полу размытым силуэтом какой-то девушки с зонтом. В голове пусто, душа дрожит, съежившись. Холодно.

* * *

Мы тогда сидели в кафе. Был конец лета, и ветер уже давал знать о приближающейся осени. Мы смеялись, что-то пили, вспоминали недавнее путешествие к морю. И тогда я впервые сказал: "Знаешь, мне кажется, я люблю тебя". Она ответила: "Это же замечательно! Радуйся мне! Валюша, дружочек, мы вместе, и это чудесно!" И еще добавила: "Отвал башки".

                * * *

Каждую ночь она засыпала, лежа на моем плече. И это было счастье. Я втягивался в нее постепенно, но бесповоротно. Вначале я сопротивлялся себе, потом понял, что это уже невозможно. Она завладела мной без остатка.

                * * *

Была осень. И был грех. Мы долго плакали, обнявшись, говорили друг другу теперь уже ненужные слова, просили друг у друга прощения. Я знал уже тогда, что запомню этот день на всю жизнь. Нам было больно, но ничего нельзя было вернуть назад. Мы говорили много теплых слов, но в каждом из них слышался грех.
"Почему я не запретил тебе? Зачем ты пошла на это? У нас все получилось бы… Зачем?"
"А разве была альтернатива? Почему ты промолчал тогда, когда я говорила тебе, что собираюсь сделать это? У нас был только один выход".
Я любил ее еще больше. Но осень расставляла все по местам. Я чувствовал приближение больших перемен. Мне становилось страшно.
Надлом произошел в декабре. Однажды я увидел ее глаза и все понял. "Отпусти меня". "Не уходи".
Она растаяла в темноте. Я остался стоять посреди снега и горя. Один. Один.

                * * *

Это была моя самая белая полоса. С Ней.