Мы так мило общаемся... Doris Doerri пер. с нем

                МЫ ТАК МИЛО ОБЩАЕМСЯ

                Doris Dörrie   

     Она застыла над заливным из карпа несколько минут назад и больше ничего не сказала. О чем она рассказывала? Без понятия. «Что такое?» Она не поднимала глаз. Затем в закуску капнула первая слезинка. Я накрыл ее ладонь своей, но это оказалось ошибкой. Она мотнула головой, с горечью посмотрела на меня, поднялась, опрокинув  бокал вина, и ушла в туалет. Нет, не ушла, а умчалась. Она это сделала так, что все посетители ресторана обернулись на нее. А затем на меня. Я улыбнулся, словно извинялся, опустил голову, страстно мечтая заслонить ее газетой. Я так устал. Так ужасно устал. Подошел официант, безмолвно вытер винную лужицу и убрал осколки стекла. Как идиот сидел я, вычерчивая вилкой узоры на скатерти. Мне хотелось лишь мирно пойти поужинать со своей женой, только и всего. У моего сына сейчас был бы с собой, по крайней мере, Gameboy.
 
В туалете холодно. Ненавижу неотапливаемые сортиры. Я сижу на толчке и вою, как собака. Я была действительно мужественной. Улыбалась, рассказывала про свой  рабочий день в бюро, про детей. А он, разговорчивый, как рыба, уперся в свой морской салат и не проронил ни слова. «С тобой все в порядке?» Не ответил, стал блуждать взглядом по залу, пробормотал только: «Я так устал…» У меня появилось огромное желание запустить ему в морду тарелкой с карпом. Как он полагает, должна я себя чувствовать? Ладно, в такси я клевала носом. Но, несмотря на изнеможение, я напряглась до искр в глазах, и как львица ринулась бороться за цивилизованную беседу. Только пара предложений! Это что, такое большое требование?

 Я не знаю, как она это выносит. Целое утро она разговаривает  в бюро, весь день болтает с детьми, а вечером, оказывается, она тоже хочет поговорить! По-настоящему пообщаться—так она это называет. У меня просто нет ее энергии. Я себя чувствую, как теплая кола. Черт. Вечер должен был быть замечательным. Почему я не могу так, как тип за соседним столиком? Молодой, динамичный, интенсивно треплется с подругой. Я не знаю, но мужчины, которые много говорят, как-то меня настораживают. Раньше, когда я мог целые выходные валяться в кровати и не должен был с какими-то игрушечными машинками ползать по ковру, думаю, что разговаривал я больше. Дама за соседним столиком, однако, слишком молчалива. Теперь она дернула головой, когда мужчина провел по ее волосам, вскочила, уронила салфетку в салат, и, как на штурм, марширует в туалет. Мужчина становится пунцовым, осторожно оглядывает помещение, встречает наши взгляды…

 Заходит плачущая женщина. «О Боже!», -- стонет она в зеркало. «А с Вами что?» Пожимаю плечами: «Должен был быть приятный вечер…». «Какой тушью пользуетесь?». «Абсолютно водостойкой», -- отвечаю я. «Я тоже», -- говорит она, и мы обе вытираем размазанную тушь с лица. «Я так помешана по вечерам», -- произносит она в зеркало, --«что не могу ничего из себя выдавить. А он хочет общаться. Но моя голова вечерами, как пустое яйцо, и ничего с этим не сделаешь.  Ни одной фразы. Это ломает наши отношения!», -- пыхтит она.

 --Вы просто перенапряглись,-- говорит он и сигнализирует официанту, чтобы тот унес приборы со стола.
 --Нет, нет,-- возражаю я,-- моих сил еще должно хватить для вечернего чтение детям, а потом я завалюсь на диван перед телевизором.
 --Я сожалею. Точно, как мой отец.
 --Но телевизор будет как бы медитацией…
 --Ага,-- соглашается он.  Может, позовем их?
 --Стоять как олухи под дверью сортира и скулить: «Выйди, пожалуйста!». –Мы же так мило сейчас общаемся,-- говорю я.
 --Да, Вы правы… --отвечает он.

 --Вытянуть ноги, врубить ящик,-- произносит она. – Не думать, не разговаривать, только пялиться в экран. А он будет сидеть рядом с обиженным лицом и оглядывать меня со всех сторон.
 --Может, стоит выйти,-- предлагаю я.
 --Ой, ну я не знаю… Мы же так мило общаемся!..
 --