Первая часть

                Момо

                или
Удивительная история про Похитителей Времени и про          ребенка, который  вернул похищенное время людям


                Роман-сказка



                Первая часть:
                Момо и ее друзья


Первая глава
Большой город и маленькая девочка

В старые, старые времена, когда люди еще разговаривали на совершенно иных языках, уже возникли в теплых странах большие и величественные города. Там возвышались дворцы королей и императоров, там были проложены широкие улицы, узкие улочки и укромные переулки, там стояли прекрасные храмы с золотыми и мраморными статуями богов, там были пестрые базары, где предлагались товары из самых разных уголков земли, были и широкие, всем открытые площади, где люди собирались, чтобы обсудить новости или выступить с речью или просто послушать других. И, кроме всего прочего, там были большие театры.
Эти древние театры были похожи на цирки, на наши современные цирки, вот только сложены они были целиком и полностью из каменных блоков. Сидячие ряды для зрителей ступенчато разходились вверх, как в мощном раструбе. Сверху некоторые из этих строений выглядили круглыми, другие - овальными, остальные образовывали скорее широкий полукруг. Их называли амфитеатрами.
Были среди них сооружения большие как футбольный стадион, были и маленькие, которые вмещали всего лишь пару сотен зрителей. Были роскошные, украшенные колоннами и статуями, были и скромные, без всяких изысков. Крыш у этих амфитеатров не было, все происходило под открытым небом. Поэтому в богатых театрах над рядами зрителей были натянуты шитые золотом ковры, чтобы защитить публику от солнечного жара или от внезапного дождя. В более простых театрах той же цели служили тростниковые или соломенные циновки. Одним словом, театры были такими, какие могли себе позволить строившие их люди. Важно то, что эти люди страстно хотели иметь свой театр, поскольку все они были страстными зрителями и слушателями. И когда они всматривались и вслушивались в захватывающие или же комические события, происходящие на сцене,  эта сыгранная для них жизнь таинственным образом становилась более реальной, чем их собственная, повседневная. И они любили проникаться этой иной реальностью.

С тех пор минули тысячелетия. Великие города той поры разрушились, храмы и дворцы обвалились. Дождь и ветер, жара и холод обтачили и изъязвили камни, да и от великих театров той поры остались только руины. В древних каменных стенах только цикады поют нынче свою однотонную песню, звучащую так, словно это сама земля дышит во сне.
И все-таки некоторые из этих великих городов древности остались великими и до сегодняшнего дня. Конечно же, жизнь в них стала совсем другой. Люди теперь ездят на машинах и трамваях, пользуются телефоном и электрическим светом. Но то там, то тут между новыми зданиями все еще стоят то парочка колонн, то ворота, то кусок древней стены, или, например, амфитеатр из тех давних-давних времен.
В одном таком вот городе и случилась история с Момо.

За южной окраиной этого города, там, где уже начинаются первые поля, а хижины и домишки становятся все беднее, стояли руины одного маленького амфитеатра, спрятанные в пиниевой рощице. Даже в прежние времена этот амфитеатр нельзя было назвать роскошным, это был, так сказать, театр для бедных людей. В наши же дни (а именно так зовется то время, где берет свое начало история Момо) эти руины были практически забыты. Только парочка профессоров, специализирующихся на Древней Истории, знала об их существовании, однако и они ничуть не заботились о руинах, поскольку там больше нечего было исследовать. Эти руины не были и какой-то особенной местной достопримечательностью, способной конкурировать с другими интересными объектами большого города. Лишь время от времени сюда забредала парочка-другая потерявшихся туристов, они карабкались по поросшим травой зрительным рядам вверх, щелкали на память несколько фото и уходили прочь. Тогда обратно в каменный круг возвращалась тишина, и лишь цикады затягивали очередную строфу своей бесконечной песни, ничем, кстати говоря, не отличающуюся от предыдущих.
В сущности, только жители ближайшей округи знали о существовании странного круглого сооружения. Они пускали там пастись своих коз, их дети использовали круглую площадку в центре для своих игр в мяч, и иногда вечерами там назначали друг другу свидания влюбленные.
Но однажды прошел между людьми слух, что недавно кто-то поселился в руинах. Как будто бы это был ребенок, предположительно - девочка. Точнее сказать никто не мог, поскольку ребенок был одет несколько странным образом. Его звали Момо или что-то в этом роде.
Облик Момо и в самом деле был весьма странным и мог произвести на людей, придающих большое значение чистоте и порядку, пугающее впечатление. Она была маленькая и худенькая, так что с первого взгляда невозможно было определить, только ли восемь или уже полных двенадцать лет ей исполнилось. У нее была лохматая, покрытая смоляно-черными локонами головка, выглядевшая так, словно она еще никогда не соприкасалась ни с расческой, ни с ножницами. Еще у нее были очень большие, удивительно красивые и, разумеется, смоляно-черные глаза... да, и ступни ног того же цвета, поскольку она практически всегда ходила босиком. Только изредка, зимой носила она ботинки, но это были ботинки от разных пар, которые совершенно не подходили друг к другу, к тому же они были Момо слишком велики. Все это было связано с тем, что всё имущество Момо было ей когда-то кем-то подарено, либо она сама это где-то нашла. Ее юбка была сшита из самых различных лоскутков и доходила ей почти до лодыжек. Поверх юбки она носила старую, чересчур широкую для нее мужскую куртку, рукава которой были подвернуты до локтей. Отрезать их Момо не хотела, поскольку она предусмотрительно думала о том, что будет еще расти. И кто мог знать, найдет ли она еще когда-нибудь такую красивую и практичную куртку с таким множеством карманов!
Под заросшей травой сценой театральных развалин находилось несколько наполовину обрушившихся каморок, в которые можно было проникнуть через дыру во внешней стене. Здесь и обустроила Момо свое жилище.
Однажды днем к ней пришли несколько мужчин и женщин из округи и попытались ее расспросить. Момо стояла напротив них и смотрела на людей крайне боязливо, опасаясь, что они хотят прогнать ее вон. Но довольно скоро девочка заметила, что все это были весьма дружелюбные люди. Дело в том, что они были бедны, так же, как и она, и хорошо знали жизнь.
- Так, - сказал один из мужчин, - выходит, тебе здесь нравится?
- Да, - ответила Момо.
- И ты хочешь тут остаться?
- Да, конечно.
- Но разве тебя нигде не ждут?
- Нет.
- Я имею в виду, разве ты не должна вернуться домой?
- Мой дом здесь, - торопливо уверила Момо.
- Откуда ты пришла, дитя?
Момо сделала рукой неопределенное движение, которое указывало куда-то вдаль.
- Кто твои родители? - продолжал выяснять мужчина.
Малышка беспомощно посмотрела на него и на других людей и слегка пожала плечами. Люди обменялись взглядами и вздохнули.
- Ты не должна бояться, - продолжал мужчина, - мы вовсе не хотим тебя прогнать. Мы хотим тебе помочь.
Момо молча кивнула, однако она все еще не была в этом полностью убеждена.
- Ты говоришь, тебя зовут Момо, не так ли?
- Да.
- Это милое имя, вот только я его никогда прежде не слыхал. Кто же дал тебе такое имя?
- Я, - сказала Момо.
- Ты сама так назвала себя?
- Да.
- Когда же ты родилась?
Момо поразмышляла немного и в конце концов сказала:
- Сколько я себя помню, я всегда уже была.
- Но неужели у тебя нет ни тети, ни дяди, ни бабушки, ни хоть какой-то семьи, ведь ты откуда-то пришла?
Момо только смотрела на мужчину и молчала какое-то время. Потом она прошептала:
- Мой дом здесь.
- Ну, хорошо, - заметил мужчина, - как бы то ни было, ты все-таки ребенок. Сколько тебе, собственно, лет?
- Сто, - сказала Момо, поколебавшись.
Люди засмеялись, решив, что это шутка.
- Ладно, а теперь серьезно: сколько тебе лет?
- Сто два, - ответила Момо все еще несколько неуверенно.
Прошло некоторое время, прежде чем люди наконец догадались, что ребенок знал всего лишь парочку чисел, но и понятия не имел о том, что они означают, потому что никто не научил его счету.
- Послушай, - сказал мужчина после того, как посоветовался с другими людьми, -  ты не против, если мы сообщим о тебе в полицию? Тогда ты попадешь в приют, где получишь стол и кров, и где ты сможешь научиться считать, и читать, и писать, и еще много чему. Что ты об этом думаешь?
Момо смотрела на него испуганно.
- Нет, - пробормотала она, - Туда я не хочу. Там я уже один раз была. И другие дети тоже были там. На окнах там стояли решетки. И каждый день была порка -  ни за что, просто так. Несправедливо! Тогда я перебралась ночью через стену и убежала. Я не хочу туда снова...
- Это я могу понять, - сказал один старик и кивнул. И другие люди тоже могли это понять и кивнули.
- Ну, хорошо, - сказала одна женщина, - но ты все-таки еще очень мала. Кто-нибудь должен о тебе заботиться.
- Я сама, - с облегчением ответила Момо.
- Разве ты можешь? - спросила женщина.
Момо помолчала немного и потом вымолвила очень тихо:
- Мне ведь нужно совсем немного.
И снова обменялись люди взглядами и вздохнули.
- Знаешь что, Момо, - снова взял слово тот мужчина, что говорил первым, - мы полагаем, что ты могла бы приютиться у кого-то из нас. По правде говоря, у всех у нас не так уж много места, и у большинства - куча детей, и всех нужно кормить, но мы все-таки думаем, что одним ребенком больше не играет уже особой роли. Как ты считаешь, а?
- Спасибо, - сказала Момо и в первый раз улыбнулась, - большое спасибо! Но не могли бы вы все-таки оставить меня жить здесь?
Люди пообсуждали это и так, и эдак, и наконец согласились. Ведь здесь, рассуждали они, ребенок мог в конце концов жить столь же хорошо, как и у любого их них, а заботиться о Момо они в любом случае собирались все вместе, поскольку для всех сообща это было несравнимо легче, чем для кого-то одного.
И, порешив так, люди сразу взялись за дело, причем для начала они вычистили и привели в порядок, насколько это было возможно, полуразвалившуюся каменную каморку, в которой поселилась Момо. Один из мужчин, каменщик по профессии, выложил для девочки маленькую каменную печурку. И даже настоящая проржавевшая печная труба была водружена на свое место. Старый плотник сколотил из пары досок столик и два стула. И, наконец, женщины принесли выслужившую свой срок, украшенную завитушками железную кровать, матрас, лишь слегка порванный, и два одеяла. И вот каменная дыра под сценой развалившегося амфитеатра превратилась в уютную маленькую комнатку. Каменщик, у которого имелись творческие способности, нарисовал напоследок на стене миленькую картинку с цветами. И даже раму и гвоздь, на котором висела картина, нарисовал он вдобавок.
А потом пришли дети этих людей и принесли все, что смогли они выделить из своих скромных запасов; один принес кусок сыра, другой хлеба, третий немного фруктов, и так далее. И поскольку собралось вместе так много детей, пришедших в этот вечер к амфитеатру, то сообща смогли они устроить самый настоящий маленький праздник в честь прибытия Момо. Это был один из тех веселых праздников, толк в которых понимают только бедные люди.
Так началась дружба между Момо и местными жителями.


Вторая глава
Необычное свойство и совершенно обычная ссора

С этих пор у Момо все было хорошо, во всяком случае, по ее собственному мнению. Что-нибудь поесть у нее теперь всегда водилось, иногда больше, иногда меньше, - как уж складывалось, как получалось у ее друзей. У Момо была крыша над головой, у нее была кровать, она могла, когда становилось холодно, разжечь себе огонь. И -  самое главное - у нее появилось много хороших друзей.
Конечно, можно считать, что Момо просто чрезвычайно повезло - она оказалась среди таких необыкновенно дружелюбных людей, кстати, и сама Момо придерживалась этого мнения. Но и всем вокруг очень скоро стало ясно, что и они сами удостоились ничуть не меньшего счастья. Люди нуждались в Момо, и даже удивлялись, как они вообще могли прежде без нее обходиться. И чем дольше маленькая девочка оставалась с ними, тем незаменимей становилась она для них, незаменимой настолько, что люди уже откровенно опасались, что однажды она могла бы куда-то уйти.
Так уж повелось, что у Момо всегда было много посетителей. Практически всегда можно было застать у нее кого-то за оживленной беседой. И если кто-то нуждался в ней и не мог прийти сам, то за ней посылали с просьбой, чтобы она пришла. А если кто-то сам до сих пор не заметил, что нуждается в ней, то другие говорили ему: " Сходи-ка к Момо!"
Эти слова становились постепенно своеобразной присказкой для местных жителей. Примерно так, как говорят в других местах "Удачи!" или "Бог в помощь!" - точно так говорили теперь здесь при любых затруднениях : "Сходи-ка к Момо!" 
Но почему? Неужели Момо была так необыкновенно умна, что она могла каждому человеку дать добрый совет? Или она всегда находила нужные слова, чтобы кого-то утешить? Или же она оказалась способной выносить мудрые и справедливые суждения?
Нет-нет, все это Момо могла не более, чем любой другой ребенок.
Тогда, возможно, она умела нечто, что приводило людей в хорошее настроение? Например, она исключительно красиво пела или играла на каком-нибудь инструменте? Или же, наконец, - поскольку она жила в своего рода цирке - она могла танцевать или выделывать акробатические номера?
Нет, все это тоже не то.
Она колдовала? Знала какое-то таинственное заклятие, благодаря которому исчезали все тревоги и заботы? Читала по руке или еще как-нибудь предсказывала будущее?
Ничего подобного.
Что Момо действительно умела, как никто другой, так это -  Слушать.
Ха, но в этом нет ничего особенного, могут сказать некоторые читатели, слушать умеет каждый.
Но это как раз заблуждение. По-настоящему слушать умеют только очень немногие люди. И то, как это умела Момо, было единственным в своем роде искусством.
Момо могла так слушать, что даже к глупым людям приходили неожиданно дельные мысли. И не то чтобы она что-то говорила или спрашивала, что могло бы навести другого на подобные мысли, нет, она просто сидела и слушала, со всей возможной внимательностью и участием. При этом она смотрела на собеседника своими большими, темными глазами, и вот тут-то вышеупомянутый чувствовал, как в нем неожиданно выныривают такие мысли, о существовании которых он и понятия не имел.
Она могла так слушать, что беспомощные или нерешительные люди вдруг совершенно точно понимали, чего они хотят. Или так, что застенчивые неожиданно ощущали себя свободными и смелыми. Или так, что несчастные и угнетенные ободрялись и радовались. И если кто-то полагал, что его жизнь бессмысленна и вообще не удалась, а он сам всего лишь один среди миллионов, песчинка, от которой все равно ничего не зависит, и кто так же легко может быть заменен, как и разбитый горшок, - тогда он шел к ней и рассказывал все это маленькой Момо, и по мере того, как он рассказывал, ему таинственным образом становилось ясно, что он ошибался, и что он - такой, какой он есть - единственный в своем роде среди всех людей, и потому-то он своей неповторимостью очень важен для всего мира.
Вот как могла Момо слушать!

Однажды пришли двое мужчин к ней в амфитеатр, рассорившиеся между собой до смерти и не желающие больше даже разговаривать друг с другом, хотя они и были соседями. Другие люди им посоветовали все-таки сходить к Момо, поскольку не годится соседям жить во вражде. Оба мужчины сначала отказывались, а потом против воли согласились.
И сейчас они оба сидели в амфитеатре, молча и враждебно, в противоположных концах каменного ряда, и мрачно смотрели перед собой.
Один из них был тот самый каменщик, который сделал печку и нарисовал картину с цветами в "гостиной" Момо. Его звали Николя и он был крепким парнем с черными подкрученными усами. Другого звали Нино. Он был худ и выглядел всегда немного усталым. Нино арендовал маленький ресторанчик на краю города, в котором чаще всего сидели лишь несколько стариков, распивающие целый день один-единственный стакан вина и делящиеся бесконечными воспоминаниями. Нино и его полная жена тоже принадлежали к числу друзей Момо и частенько приносили ей поесть что-нибудь вкусненькое.
Когда Момо увидала, что оба мужчины очень сердиты друг на друга, она никак поначалу не могла решить, к кому же первому ей следует подойти. И, чтобы никого из них не обидеть, она наконец уселась на равном удалении от обоих на краешек каменной сцены и поочередно на них посматривала. Теперь она просто ожидала, что произойдет дальше. Ведь некоторые дела требуют времени для своего решения - и как раз время было тем единственным богатством, которым Момо обладала в избытке.
После того, как мужчины довольно долго так сидели, Николя неожиданно поднялся и заявил:
- Я пошел. Я уже вполне продемонстрировал свою добрую волю тем, что вообще пришел сюда. И посмотри сама, Момо: а он словно застыл. Чего мне еще ждать?
И он действительно собрался уходить.
- Да-да, давай, убирайся! - крикнул Нино ему вслед. - Да тебе вообще не нужно было приходить! Чтобы я мирился с преступником?!.
- А ну-ка, повтори, что ты сказал!
Николя развернулся, - и его лицо стало багровым от гнева.
- Сколько тебе угодно! - прокричал Нино. - Ты всерьез думаешь, что если ты сильный и жестокий, никто не осмелится сказать тебе правду в лицо? И все-таки я, я скажу ее тебе, тебе и всем, кто хочет знать правду! Ага, а теперь можешь подойти и убить меня, как ты это уже разок собирался сделать!
- И почему я этого не сделал!...- прорычал Николя и сжал кулаки. - Но ты только посмотри, Момо, как он лжет и клевещет! Ведь я всего лишь схватил его разок за воротник и швырнул в мыльную лужу за его притоном, в которой могла захлебнуться разве что крыса.
И, снова развернувшись к Нино, он заорал:
- К сожалению, ты все еще жив, как мы видим!
Некоторое время продолжался обмен страшными ругательствами и Момо просто не могла сообразить, о чем идет речь и почему оба ее друга так ожесточились друг против друга. Однако постепенно прояснялось, что Николя только потому пошел на эту подлость с лужей, что Нино еще прежде отвесил ему прилюдно пару затрещин. Этому, правда, предшествовало то обстоятельство, что Николя попытался  расколотить у Нино всю посуду.
- Да ничего подобного! - защищался Нино. - Одну-единственую кружку я и швырнул в стену,  да и та уже была надтреснута.
- Да, но это была моя кружка, понятно? - возражал Нино. - И у тебя нет никакого права вытворять что-то подобное!
Но Николя был уверен в своем праве на подобные выходки, так как Нино до этого ущемил его честь каменщика.
- Знаешь ли ты, что он обо мне сказал? - обратился он к Момо. - Он сказал. что я не в состоянии сложить ровную стену, ибо я, видите ли, день и ночь пьян! И что еще мой прадед был таким же, и именно он-де участвовал в постройке Пизанской башни!
- Эй, Николя, - позвал Нино, - Ну уж это была просто шутка!
- Отличная шутка! - загремел Николя. - Над подобными вещами не смеются!
Постепенно выяснилось, что таким образом Нино хотел отплатить Николя за другой розыгрыш: однажды утром он обнаружил на своей двери надпись, выведенную ярко-красными буквами: " Кто был ничем, - то стал трактирщиком." И эту шутку Нино в свою очередь посчитал несмешной.
Теперь они убийственно серьезно спорили, которая из обоих шуток была лучше, и заново возмущались друг другом.  Но неожиданно все прекратилось.
Момо по-взрослому смотрела на обоих и никто из них не мог расшифровать ее взгляда. Может быть, в глубине души она посмеивалась над ними? Или она расстраивалась? Ее лицо не выдавало никаких чувств. Но оба мужчины почувствовали себя так, словно они вдруг оказались перед зеркалом... и они устыдились.
- Хорошо, - сказал Николя. - Наверное, я не должен был писать эти слова на твоей двери, Нино. И я бы этого не сделал, если бы ты только не отказался налить мне один единственный стаканчик вина! Это было как-то против заведенного порядка, понимаешь? Я же всегда тебе платил, и у тебя не было никакой причины так обращаться со мной!
- Ах, не было? - тут же ответил на удар Нино. - А не забыл ли ты историю со святым Антонием?  Ты ж мне вдоль и поперек втирал очки, и уж этого я точно не мог себе позволить.
- Я - тебе?!.- воскликнул Николя и сердито постучал себе по лбу. - Да ты все поставил с ног на голову! Это ты собирался провести меня, да только тебе это не удалось.
Дело было вот в чем:  в маленьком ресторанчике Нино на стене висела картина с изображением святого Антония. Это была цветная литография с гравюры, вырезанная им когда-то из какого-то иллюстрированного журнала и вставленная в рамку.
Однажды Николя захотелось выторговать эту картинку у Нино - якобы потому, что он находил картину весьма привлекательной. И Нино посредством ловкой торговли вынудил Николя поставить против картинки свой радиоприемник.  Нино смеялся себе при этом в кулак, так как Николя, разумеется, ничего не выигрывал при таком обмене. Торг состоялся.
И тут выяснилось, что между самой картинкой и ее бумажной рамкой была спрятана бумажная купюра, о которой Нино прежде, естественно, ничего не знал. Теперь уже он неожиданно оказывался в убытке, и это ужасно злило его. Коротко и ясно он потребовал от Николя вернуть ему деньги обратно, ведь о деньгах при обмене не было и речи. Николя отказался, и из-за этого Нино не хотел его больше обслуживать в своем трактире. Здесь-то и было начало их ссоры.
Как только оба спорщика докопались до корней всей истории, они замолчали и молчали довольно долго.
Наконец Нино спросил:
- Ответь мне теперь как на духу, Николя: знал ты перед обменом о деньгах или нет?
- Конечно, знал, иначе зачем бы я ввязался в это дело?
- Значит, ты должен признать, что ты-таки меня обманул!
- С чего бы это? А разве ты о деньгах не знал?
- Нет, и вот тебе мое честное слово!
- Ага! Значит, это ты собирался меня надуть, иначе как я должен расценивать попытку обменять старый, никому не нужный кусок бумаги на радио?
- А каким образом ты вообще узнал об этих деньгах?
- Ха, да я случайно заметил за два дня до того, как один из твоих посетителей засунул туда приношение святому Антонию.
Нино прикусил губу.
- И много там было?
- Не больше-не меньше, чем цена моего радио, - ответил Николя.
- Таким образом получается, - задумчиво промолвил Нино, - что вся наша ссора вышла из-за святого Антония, которого я вырезал из газеты.
Николя почесал голову.
- Действительно, так, - пробормотал он. - Я охотно отдам его тебе обратно.
- Ну, уж нет! - представительно возразил Нино. - Сторговались, так сторговались. Ударили по рукам,  как это принято среди честных людей.
И неожиданно оба одновременно начали смеяться. После чего они спустились по каменным ступеням вниз, встретились в середине поросшей травой площадки, обнялись и похлопали друг друга по спине. Потом они оба обняли Момо и сказали ей от всего сердца: "Большое спасибо!"
Когда спустя какое-то время они удалились, Момо еще долго махала им вслед. Она была очень рада, что оба ее друга наконец-то снова нашли между собой общий язык.

В другой раз один маленький мальчик принес ей канарейку, которая никак не хотела петь. Вот это было действительно трудное задание для Момо. Она должна была целую неделю внимательно слушать, прежде чем канарейка начала выводить трели и радоваться жизни.
Момо слушала всех: собак и кошек, кузнечиков и жаб, да, а еще - дождь и ветер, шумящий в деревьях. И все говорили с ней - каждый по-своему.
Иногда вечерами, когда все ее друзья расходились по домам, она еще некоторе время сидела одна в большом каменном круге старого театра, над которым возвышался свод сверкающего звездами неба, и прислушивалась просто к тишине.
И порой ей казалось, что она сидит внутри огромной ушной раковины, которая вслушивается в звездный мир. И казалось ей еще, что она слышит тихую и в то же время величественную музыку, совершенно чудесным образом проникающую ей в самое сердце.
В такие ночи ей всегда снились особенно прекрасные сны.
И если кто-то до сих пор полагает, что умение слушать не представляет из себя ничего выдающегося, тот может сам разок попробовать, хорошо ли у него это получится.