Вознесение Ивана Клязьмина

Солдат Иван Клязьмин умел превращаться в птицу сойку. Делал он это нечасто. По правде говоря, он даже не знал о своих замечательных способностях первые девятнадцать лет, и, вероятно, никогда не узнал бы, если бы не граната, брошенная Гамлетом Селимхановым.
Клязьмин отчётливо запомнил ужас в голубых глазах веснушчатого парня из Вологды и чьё-то обречённое "Б---ь!". Потом неведомая сила подняла его над холмами. И уже когда удалявшуюся землю заслонила дымка облаков, до него донёсся запоздалый взрыв и крики изувеченных солдат.
- Вот ведь хреновина какая, - подумал Клязьмин и машинально потянулся за сигаретой. Тут только обнаружил он, что сигарет не было, также как не было больше карманов, казённых штанов и пальцев. Всё тело его покрывало сизое оперение, а вместо рук растопырились крылья. Клязьмин взмахнул крыльями, кинул последний взгляд на заполненную дымом долину и полетел в Ростов.

Степанида проснулась, разбуженная лёгким стуком в окно. Она распахнула балконную дверь, и перед ней предстал Иван Клязьмин, растрёпанный и голый. Ни само появление племянника в этот неурочный час, ни его нагота казалось не удивили Степаниду. Она молча впустила Клязьмина в комнату, подала ему халат и пошла на кухню расстилать раскладушку.
Клязьмин мирно спал, убаюканный шумом зарядившего дождя. Глядя на сгибавшиеся под тяжестью воды деревья, Степанида думала о матери Ивана, которая как-то раз, вот в такой же дождливый вечер исчезла из запертой снаружи квартиры на верхнем этаже девятиэтажного дома. Когда квартиру открыли на следующее утро, в ней был только маленький Иван, гукавший в своей кровати. На полу у окна лежали ситцевое платье и пара стоптанных туфель. Ветер прорывался сквозь приоткрытую раму, трепетал занавеску.
Одни болтали потом, что мать Ивана была ведьма. Другие говорили, что на самом деле никакой матери и не было, а иначе куда ей было деться. Третие шептали по углам, что несчастную убил муж, убил-де и труп спрятал. Сам же отец Ивана, который в тот злосчастный вечер избил жену кирзовым сапогом и запер её в квартире, пообещав "поговорить с ней утром как следует", утверждал, что не убивал, но обязательно убьёт, как только узнает, где "хитрая сучка" прячется. Он совсем помешался от чрезмерной выпивки, купил у какого-то умельца арбалет и целыми днями бродил по городу, пугая голубей. Его забрали в психушку после того, как он подстрелил в городском парке лебедя. Лебединый пух разнесло ветром по улицам, а ночью пошёл снег. Это было в июле.
 
Клязьмин остался у Степаниды. Днём он красил крыши, а вечерами летал над слободой. Постепенно такой образ жизни приучил его смотреть на людскую суету сверху вниз. Он даже недоумевал теперь о том, как это он мог прежде смотреть на вещи по-другому.

Капитан Таранов был единственным живым свидетелем чудесного вознесения. Он и многие годы спустя помнил, как солдат Клязьмин поднимался в небеса, роняя винтовку, сапоги и прочее обмундирование. Таранов всё это изложил в подробном рапорте командованию. Командование угрюмо выслушал Таранова и подписало приказ об отправке капитана в бессрочный отпуск для поправки здоровья. Гимнастёрку и сапоги Клязьмина положили в оцинкованный гроб и вместе с соболезнованиями родины послали по адресу последней прописки. С того момента солдат Иван Клязьмин перестал существовать.
И только Таранов точно знал, что Клязьмин не умер. Капитан был оскорблён недоверием начальства и раздосадован медицинским заключением, приколотым навечно к его личному делу. Но что бесило Таранова больше всего, так это сознание того, что рядовой Клязьмин, покинувший поле боя, остался безнаказанным и будет теперь наслаждаться радостями гражданской жизни. Этого капитан допустить не мог, а потому он молча расписался в получении приказа и пошёл в свою комнату паковаться. В числе прочих вещей, упакованных Тарановым, была неучтённая снайперская винтовка.

Клязьмин не любил полутонов. Пролетая над южными полями и северными лугами, он с восхищением отмечал буйство красок. Ростов же походил на унылую старую деву, в её серых и коричневых одеждах. Это угнетало Клязьмина до изнеможения, и когда очередной заказчик на вопрос "В какой цвет красить?" ответил "В какой хочешь", Клязьмин нарисовал на крыше маковое поле.
К его удивлению крыша заказчику понравилась. Вдохновлённый, Клязьмин накупил красок и принялся расцвечивать город. Вскоре крыша многоквартирного дома на главной улице превратилась в лазурно-голубое пастбище с белыми овечками-облаками, городская гимназия украсилась серебряными звёздами на синем бархате, а центральная поликлиника - райскими птицами в золотой листве.

Местом последней прописки Клязьмина было общежитие ПТУ. Наводя по этому адресу справки, Таранов заметил на заднем дворе обшарпанного здания начавший покрываться ржавчиной железный ящик с печатями министерства обороны (Вечно пьяный вахтёр по глупости своей посылку принял, но захоронение бюджетом профтехучилища предусмотрено не было). Прочих следов прибывания Клязьмина в этом богопротивном месте не отмечалось. Но капитан Таранов не отказался от своей затеи. По дороге с фронта он почитал кое-какую литературу о птичьих повадках и выяснил наверняка, что рано или поздно всякая птица возвращается на место своего рождения. Местом рождения Ивана Клязьмина, согласно анкете призывника, значился Ростов Великий.

Таранов рыскал по Ростову третью неделю. И хотя город был, в противоречие своему имени, не велик, найти в нём потерявшегося человека, да ещё оборотня, оказалось нелегко.
Капитан в который уже раз обходил старый город, когда на пути ему попалась кучка мужиков, стоявших посреди площади, задрав бороды к небу. Таранов остановился и тоже, запрокинув голову, посмотрел вверх. Гигантская русалка с неимоверными, округлыми грудями вальяжно растянулась на крыше городского совета.
- Это просто..., - сказала один из мужиков, - просто... из строя вон что такое.
Таранов замер, поражённый внезапной мысль. Фразеологическое выражение, употреблённое мужиком и подразумевавшее артистическое дезертирство, подсказало капитану, что на этот раз он напал на верный след.

В тот день Иван Клязьмин получил новый заказ. Адрес, записанный по телефону глуховатой старухой-соседкой, привёл его на окраину города. Обозначенный в записке дом расселили. Одинокий и печальный, он медленно утопал в красно-жёлтых хлопьях листопада. Клязьмин подумал, что соседка напутала и уже совсем повернул домой, но для очистки совести решил-таки подняться в квартиру, где ему была назначена встреча.
На лестнице было сыро и пыльно. Стены испещряли вымученные изречения доморощенных философов. Иван миновал пролёт между третьим и четвёртым этажами, когда его охватила внезапная тревога. Звериный инстинкт подсказал ему, что нечто страшное и безжалостное таилось среди теней заброшенного дома. Он обернулся. Сквозь пролом в стене на него таращилось бездонное око ружья.
 И также как тогда в долине Клязьмин почувствовал вдруг слабое жжение между лопатками. Одежда и ботинки стали невыносимо тяжелы, а ещё через мгновение они шлёпнулись в кирпичную пыль. Покатились по лестнице банки и ведёрко. Одна из банок раскрылась, и маковый цвет заструился по ступеням густым потоком.
 Гонимый страхом он взвился к потолку, обогнав на пол-секунды оружейный залп. Вверх, вверх уносился он, слыша позади тяжёлую поступь врага. Дверь на крышу была приоткрыта, и Клязьмин вырвался из пропитанной смертью атмосферы дома.
   Раздался звук натянувшегося троса, и прежде, чем Клязьмин успел сообразить, что произошло, он ударился о невидимую преграду и упал на порыжевшую от дождей жесть, роняя перья. Красно-желтые пятна, которые Клязьмин принял за осеннюю листву, оказались маскировкой, окутавшей весь дом словно паучья сеть.
 Распростёртый в холодной лужице, Клязьмин приподнял голову и в затуманенных глазах его отразился капитан Таранов. Капитан остановился в десяти шагах от сойки, щёлкнул затвором и удовлетворённо произнёс:
- Попался?
Клязьмин хотел послать капитана подальше, но изо рта его вырвался лишь жалкий клёкот. Между тем Таранов вскинул винтовку на плечо и поймал в прицел голову птицы. Он выдохнул и потянул указательным пальцем курок, как вдруг что-то острое и холодное вонзилось ему в глаз. Капитан вскрикнул от боли. Выстрел пришёлся в воздух.
Схватившись за истекавший кровью глаз, Таранов закружился на месте в поисках нападавшего. Но тот словно растворился в холодном сентябрьском воздухе. Таранов вновь повернулся к своей жертве и увидел, что Клязьмин, волоча крыло, ковылял к невесть каким образом появившейся в маскировочной сетке прорехе. Подстрекаемый болью и злобой, Таранов сжал дуло винтовки и замахнулся на сойку прикладом. И уже когда приклад почти опустился в сокрушительном ударе, словно игла впилась во второй глаза капитана, и мир вокруг него погрузился в вечную темноту.
Таранов завыл и завертелся, хватая воздух руками. Но каждый раз, когда он, казалось бы, готов был ухватить своего невидимого врага, тот ускользал и тут же наносил ему серию ударов в спину и голову.
Клязьмин подобрался к прорехе и камнем кинулся вниз. Западный ветер подхватил его и понёс прочь.

Он летел домой почти задевая крыльями верхушки колоколен. Снизу раздавались холодящие душу вопли капитана Таранова, блуждавшего в лабиринте улиц, кровавыми как у царя Эдипа глазницами пугая случайных прохожих.

Клязьмин вошёл через балконную дверь, натянул на уставшее тело брюки и свитер и заглянул на кухню. Степанида стояла спиной к двери и смотрела сквозь открытое окно. Клязьмин подошёл поближе проверить, что же такое заинтересовало тётку, но не увидел ничего кроме опускавшегося за горизонт солнца.
В этот момент, заметив присутствие племянника, Степанида сказала:
- Вернулся? Ну, садись за стол.
Она в последний раз взглянула на багровевший горизонт и закрыла окно, смахнув с подоконника орлиное перо.