Моя весёлая школа

Если чуточку поднапрячься, то вспомнить можно очень и очень многое из того, что казалось забытым и потерянным навсегда.

Училась я в специализированной английской школе номер одиннадцать города Москвы. В Лефортово. Несколько лет тому назад, когда у государства появились кучи лишних денег и масса бесполезных идей, все школы Москвы взяли и зачем-то пронумеровали заново, и приобрела наша школа – одна из старейших в Москве  - новый номер - 1226… Обидно…

Впрочем, да и фиг с ним. Всё равно, от нашей школы ничего уже и не осталось. Ни учителей, ни традиций. Теперь это одно из самых взяткоберущих и мало-знаний-дающих учебных заведений с директором – женой эмвэдэшного генерала, которая общается с учениками, примерно также, как её муж с провинившимися офицерами, не жалея ни голоса, ни хамства.

 Почти все наши замечательные англичанки, дамы великолепно образованные, как на подбор -  умницы и красавицы, либо жившие по несколько лет в аглоязычных странах, либо работавшие переводчиками при больших людях, разлетелись кто куда от этой солдафонши в юбке и вряд ли когда-нибудь, кто-нибудь из новых выпускников бывшей моей школы заговорит с настоящим Оксфордским прононсом, удивляя всех вокруг.
Ну, да ладно…

Хватит, пожалуй, о грустном. Пора перейти к весёлому. С чего, вернее, с кого начать?

Часть первая

Нина Николаевна – учительница русского языка и литературы. 

Была она женщиной очень мало образованной, зато нахрапистой, наверное, поэтому она в настоящее время является завучем школы по учебной части. Наверное, поэтому.

                * * *

- Дети, сегодня мы будем учить новую тему. Сложносочинённые слова. Вот пример – слово «спортсмен». Карпухин, что ты опять поднял руку, я ж тебя не спрашивала!
- Нина Николавна! Слово «спортсмен» - не русское, оно состоит из двух английских слов: sport и man, то есть – спортивный человек.
- Карпухин, ты – хам! Что за глупости! Не слушайте его, дети! Потяева, не лыбись!

                * * *

- Дети, поговорим о Евгении Онегине. Интересно, как он проводит свой день, этот бездельник, как сказал о нём великий Белинский. Подойдём к его кровати. Сядем и заглянем к нему под одеяло. Интересно, что это он поделывает рано утром. Ты чего ржёшь, Потяева?

                * * *

- Что там у нас сегодня? А, вспомнила… Слово о полку Игоревом. И-го-ре-ве… В книге написано – И-го-ре-ве. Ага! Вот, дети представьте себе -  русское древнее войско поехало в поход на врага. Собрались все оседланные воины… Что тебе опять не нравится, Карпухин? Оседланные воины? И чем же они тебе не нравятся?
- Нина Николаевна! Не воины оседланные, а кони.
- При чём тут кони, Карпухин? Сидит военный на лошади, то есть на седле, вот и надо говорить – оседланный воин. И не спорь, пожалуйста! Ты чего опять рожи корчишь, Потяева?

                * * *

Но вспомнилось вдруг ещё одно. На выпускном экзамене в десятом классе я вытащила билет с вопросом: «Белинский о «Евгении Онегине». Я рассказала всё, даже то, чего не было в учебнике. О том, когда, где и как А. С. Пушкин писал сие великое творение, о том, что оно всё написано восьмистрочными сонетами, и ещё многое-многое другое… Я всё говорила, и говорила, и говорила без остановки, и с ужасом ждала, что меня вот-вот остановят и попросят сбацать что-нибудь из Онегина наизусть.

Дело в том, что мои мозги с юношеских лет совершенно не в состоянии учить стихи. Не знаю, как и когда это со мной случилось, но факт остаётся фактом – не могу и всё тут! Цифры, формулы – пожалуйста, а стихи, даже собственного приготовления – ни за что! А потому, шла я на экзамен, истово молясь сразу всем богам о том, чтобы достался мне билет с вопросами только о прозе.

И вот момент настал. Меня остановили и принялись восторженно хвалить. И тут наша биологиня спрашивает: «Настенька, а ты наизусть что-нибудь знаешь? И мечтательно закатывает глаза. А я…, я нагло и чётко отвечаю на чётко заданный вопрос: «Да!» И молчу, как партизан.

 Нина Николаевна пригляделась ко мне, глазки сузила, всё поняла и быстренько, скороговорочкой: «Вот и молодец, что знаешь, вот и умничка, вот и иди!» Я, конечно, спинкой вперёд, то есть – назад -  пошла, пошла, пошла… И получила заслуженную пятёрку. За знания и наглость.
Спасибо, Нина Николаевна!

Часть вторая

Тамара Николаевна – учительница истории.

Я не помню преподанных ею знаний. Историю я предпочитала изучать сама по книгам вне школьной программы. Но забыть эту забавную во многих отношениях женщину я уже не смогу точно. А как забыть её, веселившую своих учеников так, что порой с уроков истории не выходили, а буквально выползали, держась за животы и скулы, страшно болевшие от еле сдерживаемого смеха.

Она делала это, само того не желая, и не догадываясь даже о впечатлении, которое на нас производила. Мы за ней записывали, мы её цитировали, мы до сих пор употребляем фразочки, впервые произнесённые ею.

«Это вам не частный пансион! Я вам эту лавочку прикрою! Что это за что хочу, то и ворочу? Безобразие тут разводить нечего! Не лавочка, я говорю!» - это самое знаменитое из её выражений. Оно говорилось минимум по два-три раза за урок, всегда без пауз, зато с потрясающей сменой и выразительностью интонаций.

Почти каждый урок начинался с маленькой лекции о том, как должна одеваться хорошо воспитанная девушка.

- Вот, посмотрите на меня, - говорила эта очень полная, пожилая женщина с темно-каштанновыми крашенными волосами, - посмотрите – я всегда аккуратно одета и мои тапочки того же цвета, что и платье. Это очень важно! запомните, девочки. Чтобы всё чистенько, опрятненько и одного цвета. Посмотрите, посмотрите на меня! В приличном обществе надо одеваться именно так, - и она поворачивалась кругом, элегантно приподняв вверх пухлые руки.

А однажды она пришла на урок в белых гольфах с понпончиками.
Мы с подругой Наташкой сидели на третьей парте в среднем ряду. У Наташки упала на пол ручка и закатилась куда-то под мой стул. Я этого не видела, только чувствую, что соседка вдруг перегнулась через мои коленки и замерла - лежит и не двигается. Я над ней согнулась и спрашиваю: «Ты чего?» Вижу - глаза у неё выпучены и смотрят куда-то вперёд. Я, конечно, не могла удержаться и не полюбопытствовать. Посмотрела и увидела. Увидела и опешила. Опешила и остолбенела. Остолбенела и попалась.
- Настенька, ты на мои гольфики смотришь? - раздался вдруг ласковый голос Тамары Николаевны.
Меня аж подбросило. Стало так стыдно… И вдруг…
- Правда, хорошенькие какие гольфики. Я, как их увидела, не могла устоять и купила. Они и дочке моей понравились.
Весь класс, как по команде, согнулся и вгляделся, а она, встав бочком, приподняла кокетливо подол зелёного платья и выставила вперёд правую ножку. Пунпончики весело заколыхались, а мы не менее весело и дружно заржали.

Я не помню, чтобы она хоть когда-нибудь на нас обиделась… Или у меня просто склероз?

Часть третья 

Александр Иванович – учитель физики и астрономии.

Н-да… Явился он к нам неизвестно откуда. Я знаю о нём только то, что он рассказывал о себе сам. А рассказывал он, что до нас работал в детской колонии. И всякий раз, когда мы начинали резвиться, он устраивал нам построение и разнос. Физику он знал плохо, а примеры приводил и опыты ставил такие забавные, что и на его уроках мы веселились от души. Никогда не забуду его объяснения того, что в физике называется «стоячей волной».

Он вставал у торца длинного стола, широко расставлял ноги, брал обеими руками за кончик привязанного к столу толстенного провода, опускал руки на уровень…(э-э-э…, как бы поприличнее выразиться?..), вниз, одним словом, опускал руки и начинал создавать ими эту самую стоячую волну. Зрелище получалось столь неприличным, что отвести от него взгляд не представлялось никакой возможности. До сих пор стыдно вспоминать.

А уж бабник был… И мы этим пользовались на всю катушку. Задерёшь, бывало, на контрольной юбочку повыше, погладишь свою же коленочку, а он уж тут как тут. Уставится и стоит рядышком - облизывается. Натурально! При помощи языка. А то ещё рот приоткроет, и глаза для удобства выпучит. Смех, да и только. А пока он, значит, на коленочки чьи-то смотрит, весь класс делает всё, что хочет. В учебник глядит, тетрадками шелестит, у соседа списывает… Хорошо! Ляпота!

У него была престранная привычка говорить некоторые слова. Вернее, два слова. Он говорил: «отсуда-ф» и «сюда-ф». Так и кричал: «А ну, выйди отсюда-ф немедленно вон!» Или: «Ближе подойти, ближе, сюда-ф, я сказал!»

В конце каждой контрольной происходил следующий диалог, в котором участвовал, заранее зная текст, первый, выполнивший все задания.
- Александр Иванович! Куда контрольные класть?
- Сюда-ф лож!
- Сюда?
- Сюда-ф!
- Ложить?
- Лож!
- Вот сюда прямо и лОжить?
- Я ж сказал сто раз – сюда-ф лож, я что, не по-русски сказавши, что-ля?
- Так я сюда вот и ложу, да?
- Да, да, ложь и уйди отсюда-ф уже!
- Поклал и пошёл. До свидания, Александр Иванович!
- Ага! Ага! Пошёл отсюда-ф, не мешай ужо, раз поклал, так и ушёл!

А на выпускном экзамене, достался мне билет с законом Фарадея. В том числе. Кто помнит? Ага! А я с тех пор помню! Вот. Но дело не в этом! Дело в том, что Александр Иванович был единственным в школе физиком и на экзамене, кроме него присутствовала ещё химичка и вездесущая, до неприличия любопытная биологиня. Она-то и решила задать мне напоследок вопрос, что называется, на пятёрку: «А где применяется этот закон?»

Я опешила. Закон Фарадея (надеюсь, вы вспомнили, о чём речь) – один из основополагающих законов электро-физики и сказать, где он применяется… Да везде! Но ответить так Екатерине Михайловне было никак нельзя. Она бы не отстала ни за что! И я громко и внятно сказала, глядя в глаза не ей, а Александру Ивановичу: «В трамвае!» Он опешил на секунду, но тут же спохватился и принялся с умным видом кивать головой.

Так я получила пятёрку и по физике. Но не я одна. Никогда не забуду, как мы всем классом чуть не полезли от смеха под столы, когда отвечала Танька Руканова (имя изменено). Она тщательно списала со шпаргалки ответы на все вопросы билета и вышла отвечать. Она учла всё, кроме одного – в вопросе речь шла об индуктивности, обозначаемой большой английской буквой «L», а Танька, от волнения перепутав всё на свете, упорно называла её длиной проводника, которое, как всем известно, обозначается в формулах буквой «l» маленькой. Мы смеялись, зажимая рты и носы, а Александр Иванович даже ни разу не вздрогнул, даже бровью не повёл. Танька, естественно, тоже получила пятёрку. Вот интересно, он просто ничего не заметил, разглядывая шикарные, длинные и прямые, чуть пухленькие Танькины ножки в мини-юбке, или сам не знал? Интересно…

Часть четвёртая

Тамара Дмитриевна – учительница географии.

Суровая, всегда серьёзная, очень редко улыбающаяся женщина. Бесспорно, очень умная и эрудированная.  И любой сможет отличить её ученика от всякого другого, услышав скороговорку, которую следует быстро проговорить сразу после неожиданного чихания: «Апчхи! Будь-здорова-спасибо-пожалуйста!».
По этому коротенькому диалогу с самим собой-любимым вы всегда сможете узнать моего однокашника и одноклассника. Если узнаете, будьте такие добренькие, привет передайте, пожалуйста.

Часть пятая

Александр Николаевич – учитель математики.

Это особый разговор. Он пришёл к нам в класс на свой первый в жизни самостоятельный урок ещё в четвёртом классе. Высокий, красивый, яркий блондин с голубыми глазами. Именно таким он мне показался тогда и память меня не подводит - я уверена. Он бывал разным. И весёлым, и смешным, и вредным и даже противным, но я не стану вам рассказывать о нём ничего плохого по той простой и всем понятной причине, что была в него влюблена безоглядно и отчаянно. Хотя и  совсем не долго. 

*  *  *

Именно из-за него я стала заниматься математикой, неожиданно для себя влюбившись в неё, и обнаружив талант, который и по сей день не даёт мне покоя. Математика мстит за предательство. 

И вот однажды уже в десятом классе я решила сложнейшую задачку, которую специально придумывала для нас репетитор. Задачка была жутко каверзная и поэтому интересная. Решив её, я возгордилась и понесла показывать Александру Николаевичу - жаждала похвалиться. Чтобы и он насладился. А до него не дошло… Он не смог её решить, и я поняла, что кумир мой… больше не кумир. И разлюбила. Сразу и бесповоротно. Потому что как была дура дурой, так и осталась.

Но потом, побеждая на очередных олимпиадах, я всегда вспоминала его уроки. Он любил говорить: «К математике надо относиться, как к искусно написанному детективу и разгадывать её загадки, помня, что ответ должен быть элегантен и красив».

Вы помните "законы приведения"? Уверена, что нет. Так вот, если встретите кого-то, кто помнит, снова смело передавайте от меня привет – это тоже мой соученик. Потому что Александр Николаевич умудрился объяснить эти законы тригонометрии так, что забыть их стало просто невозможно. Не буду вдаваться в подробности. Здесь и сейчас они совершенно ни к чему, но скажу - то, благодаря чему мы помним это, называлось очень смешно: «Закон лошади». Умел А.Н. из сложного делать простое. А ведь это – тоже талант, не правда ли?

*  *  *

Выпускной вечер. Он ещё не начался и мы – красивые, в костюмах и шикарных платьях - толкёмся в холле. Рядом стоят учителя. Мимо пробегает одна из наших мамаш и вдруг видит паренька в джинсах и белой водолазке. На его груди висит большой, серебреный череп на толстой цепи.
- Мальчик, как же тебе не стыдно, на выпускной бал пришёл с черепом, в джинсах, безобразие, где твоя мама?
- Мама дома. А я не мальчик. Я – их учитель математики.
Мамашка широко открывает рот и под общий хохот быстро улепётывает куда-то за угол.
К слову сказать, был тогда нашему Александру Николаевичу уже тридцать один год.

Часть шестая

Евдокия Матвеевна – учительница труда.

Я только приведу её любимое высказывание, которое она с завидным постоянством повторяла всякий раз, когда кто-то оказывался вдруг у неё за спиной.

«Не стойте у меня в заднем проходе, не копошитесь у меня в заду!» - кричала она гневно и махала руками.
А ещё писала – «завтрок» и «ужен», когда составляла на доске примерное семейное меню на день…

Добрая была и сердобольная женщина… Я иногда встречаю её на улице или в магазине и здороваюсь. Она механически отвечает, но даже не пытается меня вспомнить – я это вижу, и мне каждый раз становится обидно. Детский сад какой-то…

Часть седьмая, последняя, самая главная

Тодорова Зарица Христофоровна – моя первая учительница.
Мы ужасно гордились своей учительницей. Она была не только самой красивой, но ко всему прочему - имя её - загадочное, трудно произносимое... Зарица - зарница... Ну, у кого ещё есть учительница с таким именем?

Её я тоже частенько встречаю, и она всегда узнаёт меня и улыбается, и тянет руки, и говорит тихо: "Галочка, здравствуй, как поживаешь?", и тревожно смотрит в глаза... А я... еле сдерживаю вскипающие слёзы, когда вижу её согнутую спину, густо покрытое глубокими морщинами лицо и подрагивающие руки. Она совсем стала старенькая, моя первая учительница.

Я отправляю раз в год на адрес школы телеграмму, поздравляя её с днём учителя. Я уверена, что ей это приятно. И ещё я уверена в том, что она меня всё ещё любит, как и всех других своих "детей". Каждый раз, заполняя телеграфный бланк, я чувствую, как замирает сердце - я не знаю жива ли она, здорова ли...

Помню, как стою перед ней и мне стыдно. Я - первоклассница с длинными толстенькими косичками. Рядом - моя мама и маме стыдно. За меня, конечно. А Зарица Христофоровна громко ругается: «Как было можно в диктанте написать слово «вместе» раздельно? Вместе пишется «вместе», запомни это! Вместе!»

Я запомнила, честное слово! И рассказала сыну. И он тоже это запомнил. И расскажет своему сыну. Потому что это уже стало семейной легендой о том, как мама была когда-то такой маленькой и глупой, что слово «вместе» писала раздельно.

Возможно, я вспомню потом ещё что-нибудь и запишу. Для себя и своего сына. Пусть прочтёт и улыбнётся.
----

Расскажу о нашей классной руководительнице - учительнице химии - суровой немолодой женщине, крупной, с иссиня-черными волосами... Ох, как я её боялась! И не только я... Вспомню, как она даже зимой распахивала настежь окна. Как она почему-то звала меня "Айсберг" - нравилось ей именно так интерпретировать мою фамилию. И экзамен выпускной вспомню. Как она разложила билеты на столе и... вышла из класса, и мы неожиданно и почти без споров солидаризировались, выбрали каждый себе по билету, сложили их обратно в том же порядке, запомнили какой билет где лежит... В общем, четвёрку на экзамене по химии я получила исключительно благодаря этому.

А ещё вспомню об учительнице биологии, однажды выгнавшей меня из класса за болтовню, которую вели на соседней парте, и там в пустом коридоре ко мне подбежал школьный хулиган по кличке Симон и принялся меня душить - самым натуральным образом, крепко ухватившись обеими руками за мою нежную шейку и я не помню что или кто меня спас.

О Петре Николаевиче вспомню - учителе физкультуры, глубоко презиравшем меня за то, что не умела кувыркаться, прыгать в высоту и лазать по канату и о том, как однажды возвращалась откуда-то в поезде и вдруг недалеко от платформы "Новая" увидела его и группу школьников, которых он учил ездить на лыжах - прямо вдоль железнодорожных путей, и я высунулась в окно и заорала что-то и позвала его по имени, а он услышал, обернулся и принялся махать рукой.

Об историке - чудесном, гениальном, азартном - он преподавал у нас совсем недолго, зато так много успел рассказать интересного о том, о чём не писалось в учебниках - о таинственных находках в пустыне Сахаре и горах Тибета, о скульптурах на Острове Пасха, о тунгусском метеорите и о том вспомню, как он смеялся, когда прочитал в моём реферате о том, что бедных индийцев английские колонизаторы избивали батогами...
Историк создал хор и мы почему-то дружно в него записались и пели. И я пела, и порой так фальшивила, что готова была сквозь землю провалиться, но за спиной стоял большой и высокий Сашка Жуков, успокоительно похлопывал по плечу и уже не было так страшно и стыдно...

Ох, как много всего всплыло вдруг... Стоило только притормозить и дать себе возможность задуматься и вспомнить.