Господин Эроген

От автора: Откровенные сцены есть. Детям до 18: при прочтении убедитесь в отсутствии родителей.

Здравствуйте! В этом рассказе я хочу описать случай, произошедший прошлым летом, потому что скоро опять лето, птички уже поют, солнышко светит – ну и вся такая фигня, как говорил Владимир Владимирович Набоков. Шутка, конечно: Набоков так не говорил, он очень красиво писал.
Правда, отношение у нас к нему дуалистичное: с одной стороны, мы осуждаем его педофилию, но с другой – нам его имя-отчество очень импонирует (как и Маяковского).
Наверное, это американская фрейдистская извращенность Набокова испортила, это он на потребу тамошней девиантной публики написал свою «Лолиту». Но вообще-то читать его можно, а «Приглашение на казнь» мне даже анекдот напомнило:

«У лучшего палача королевства бенефис, он надел самый шикарный красный костюм с капюшоном, наточил топорик до блеска, выходит на эшафот под звуки туша – делает взмах – и…
Осужденный: И все? Не верю!
Палач (с ухмылкой): А ты кивни!»

Это ничего, что я тут анекдот рассказал? Вы не подумайте, будто я маньяк какой-нибудь и что мне палачи нравятся. Все как раз наоборот: мы хотим, чтобы все вокруг было хорошо и люди жили долго и счастливо, особенно молодежь. И мы не понимаем, почему нас ругают за такую естественную и благую концепцию. Как нас только не обзывают: и «Путинюгенд», и «Комсомол номер два», и гораздо хуже… В общем, если вы еще не догадались, я – из молодежного движения «Идущие вместе», и горжусь этим.
Понимаю, как вы все скривились, предвижу ваше ехидство.  Знаю, что вы о нас говорите: «Дебилы, бывшие поклонники Децла, которых заманили халявными пейджерами». А по-вашему что, пусть лучше пацаны и девчонки так и слушают своего тупого Децла? Чтоб окончательными кретинами стать? В чем вы нас обвиняете: в том, что мы им Гоголя и Салтыкова-Куприна открываем?
А если о нашей группе говорить, так мы Децла никогда и не слушали, мы – особый случай. Мы все (и я, и Катька, и Наташка, и Пашка, и Сережка) учимся  в хорошем лицее для одаренных ребят, получаем качественное образование, постигаем два языка, чтобы спорить об искусстве и политике на равных и развенчивать всякие модные мифы вроде Сорокина-Пелевина. Да, платит за нас, конечно, организация – ну и правильно делает! Поэтому вы не удивляйтесь, что в свои шестнадцать лет я пишу так красиво и грамотно.
А тогда, летом, мы решили всей группой выбраться «на природу», что-то вроде пикника с ночевкой у костра. Точнее, это Игорь, наш координатор, нас на это дело подбил: он у нас самый старший. Пашка его в шутку «группенфюрером» называет, но мне такая кличка не нравится, даже когда в шутку. О нас ведь и так черт знает что рассказывают! А на самом-то деле у нас полная демократия: все решения принимаются общим голосованием, единогласно. И Игорь на нас «не давит». Он вообще очень интеллигентный парень, по-настоящему интеллигентный, а не как этот козел Сорокин, который по-французски кроме минета ничего не знает! Игорю двадцать три, он недавно закончил журфак, сейчас пишет для центральных газет и уже получил премию «За самую нравственную статью о наркотиках». И с юмором у него все в порядке: иногда такую шутку завернет, что даже мы не понимаем!

Расположились мы тогда у озера: там лес к самой воде подступал, поэтому с дровами проблем не было.  Но только живые деревья мы, конечно, не рубили: и горят хуже, и вообще – экология! Зачем, когда сухостоя вокруг полно?
Сидели, беседовали, пили «Байкал» и «Ессентуки». Тут, кстати, так забавно получилось: Пашка-то чуть «Кока-колу» и «Боржоми» не купил, ну Игорь ему и выдал! И про Сербию, и про Панкийское ущелье, где грузины наших чеченских террористов прячут! Три обструкции по морде и двадцать розог по филейным частям! (Шучу – мне-то смешно, потому что вы, небось, за чистую монету все принимаете, будто у нас на самом деле такое мракобесие! Нет, отругал просто!) Но это, впрочем, отвлечение.
Говорили, как обычно, о литературе. Игорь Сорокина с Пелевиным, как обычно, критиковал – а критикует он всегда умело.
- У Ленина есть хорошее изречение об интеллигенции, - сказал Игорь. – «Они думают, будто мозг нации, а на самом деле они просто говно!» - тут Игорь голос понизил, потому что ведь и девчонки у костра сидели. - Ленин, конечно, преступник был – но не дурак. У Гитлера ведь тоже в «Майн Кампф» имеются недурные мысли об усилении государства и целесообразности как главном мериле в политике. Так что и Ленин прав был: дерьмо и быдло все эти эстеты декадентствующие! Какими тогда были – такие и сейчас. Как тогда всякой дрянью восторгались, так и сейчас Сорокиных своих с Пелевинами боготворят. И снова все проср… снова в прострацию впадут! Извращенцы! Сорокин им откровенно в харю мочится – а они восхищаются: «Ах, какая мощная и свежая струя!» А он лыбится и мочится! Даже не просто мочится, - Игорь снова доверительно понизил голос: - на самом деле, он, ребята, просто ССЫТ!
Мы все посмеялись – потому что когда Игорь говорит такие слова, это очень смешно. Игорь продолжал:
- А Пелевин – это вообще гонево наркоманское на таких же наркоманов и рассчитанное! Нормальный человек там ни черта не поймет!
И ведь сто раз он уже это все нам говорил – а все равно заслушались, не заметили, как стемнело. Я вот этого Сорокина дальше первой страницы не читал – противно! И никто из наших не читал. Знаю, что вы сейчас скажите: «Пастернака не читали, но осуждаем!» А что удивительного-то? Дерьмо обязательно жевать надо, чтоб сказать, что это дерьмо? Вот так же и Сорокин: не будем мы его жевать, именно потому, что осуждаем! И хватит об этом Сорокине!
Потому что как раз на этом месте вернулись Пашка с Сережкой (они за хворостом ходили) и притащили аэрозольный баллончик. Черный такой, с розовой полоской. И надпись по-английски, но с тайваньским кривым «акцентом»: R-agent.  Keep away from children and old people. Infammable!
- Давайте его сожжем! – предложил Сережка. – А то что он тут в лесу лежит и загрязняет пейзаж своей коррозией?
- А не е… а не експлоузнет? – насторожился за нашу безопасность Игорь, взбалтывая баллончик в руке: газ там был. – Давайте так: все отойдут сейчас метров на двадцать, залягут, а ты, Сережа, как самый худенький, встанешь за березу и оттуда его в костер кинешь!
Так мы и сделали. А баллончик-то просто хлопнул слегка, как тугая майонезная крышка, - и все… Даже разочаровались немножко. Вернулись к костру и продолжили беседу разумных и современных людей.
И такая благоприятная для дискуссий атмосфера установилась с наступлением ночи: вроде и тепло очень было, а вроде и свежо. Словно озоном даже пахнуло, как после грозы бывает. Хотя сушь уж две недели стояла: торфяники тогда как раз и заполыхали. Над всем Подмосковьем смог, а у нас – свежесть и бодрость.
Сережка даже предположил, что это от баллончика, который мы взорвали. Он так пошутил:
- Раньше аэрозоли фреоном накачивали – и нарушили озоновый слой. А теперь вину осознали и наоборот озон туда пихают!
Мы посмеялись.
Наташка сказала, что ночь напоминает ей стихи Цветаевой, потому что в воздухе есть что-то такое от цветов. Вроде аромата.
А мне показалось, что даже вкус тархуна как-то преобразился. Я точно не уверен, но по-моему, у пива такой же. Я не уверен, потому что пиво пробовал только в детстве, в семь лет, по ошибке. И мне тогда не понравилось – горькое. А тут – душистое: не то «Хайнекен», не то «Корона». Только не «Сибирская корона», которой мы не пьем, а настоящая «Корона», мексиканская. Но я могу и ошибиться: «Корону» я всего… Но это неважно!
И девчонки наши расчувствовались: как-то разговорились мы об «этом», потому что мы часто об «этом» говорим. Мы же не какие-нибудь ханжи, мы люди вполне цивилизованные.
Игорь объяснил, что девочкам это даже полезно, а мальчикам нужно беречь силы и не тратить их на то, что подрывает как членов общества. Потому что до восемнадцати лет организм растущий и если его расточать, потом можно стать импотентом.
- Вообще же, - говорил Игорь, - следует различать «добросекс» и «злосекс»!
Он улыбнулся: мы тоже засмеялись, потому что читали эту книжку. Она про то, к чему может привести «двоемыслие». Поэтому мы все за единомыслие, и не надо усложнять!

- Что-то жарко! – пожаловалась Наташка и скинула куртку.
- Наверно, скоро будет гроза, - спрогнозировал Игорь.
- А может, искупаемся? – предложил Пашка.
Девчонки посетовали на неукомплектованность купальниками. Пашка сказал, что у нас тоже нет плавок, но все равно же темно? Мы его поддержали, а Сережка заверил, что мы отвернемся. И вообще человеческое тело прекрасно, о чем свидетельствует Давид Микеланджело.  Мы видели эту статую, и я, кажется, понял, в чем секрет мастерства великого итальянского гения: у его Давида такой скромный фаллический символ, что люди смотрят на него и гордятся. Это очень тонкий ход: значит, во времена Возрождения уже был пиар.
Действительно, уже в сорока метрах от костра было совсем темно, к тому же мы отвернулись, поэтому почти ничего не видели. Я только удивился тому, что у Катьки «нижеталье» откровенно и вызывающе белое, а формы бюста сливаются с  прочим телом и с ночью. Это значит, что она где-то загорала без лифчика – а ведь мы все считали ее такой скромницей… Меня это позабавило.
Поскольку сам я очень стеснительный, я опрометью сбежал с берега и «натянул воду по пояс».
Пашка принялся брызгаться  в девчонок, которые замешкались и щупали озеро мысками. Девчонки заверещали по-французски, и Игорь отчитал Пашку за хулиганство и волюнтаризм, но по-доброму. Сам Игорь купаться не стал – он вообще ушел к костру, чтобы девчонок не смущать.
А я стою в воде, и чувствую: что-то, наверное, все-таки видно в темноте. Наверное, у наших девчонок слишком белые, контрастные ж… женственности… Ночь-то темная, но звезды будто от воды отражаются, подсвечивают невидимым таким софитом. Или это за день вода свет набирает, а потом отдает… В общем, у озера всегда светлее, чем в лесу – а может, глаза к темноте привыкли, после костра.
И вода, главное, парная… не остужает… Даже неловко… Я и поплыл – а на уме глупая такая мысль: «Если самый быстрый клипер бушпритом вниз окунуть – далеко ли он уплывет?» И вот думаю о «клипере» - а в голову всякая пошлятина лезет. Мохнатая, теплая такая пошлятина, как сваленный тополиный пух под щекой…
Побарахтались немного… Я Катьку напугал здорово: поднырнул незаметно – и пальцем в живот! Завизжала, конечно,  «дураком» обозвала… А мне-то, пожалуй, пострашнее было: знаете, как жутко ночью в темноту нырять? Или, может, это я такой мнительный…
Вылезли из воды, обсыхаем – не мокрыми же в одежду лезть. Девчонки стоят себе как ни в чем не бывало (ха! – почти каламбур!), волосы оправляют. А ребята что-то совсем застеснялись: отвернулись, на девчонок через плечо посматривают. Я и сам отвернулся: неудобно…  И у них – тоже…
А Пашка вдруг хрипловато так, будто от воды замерз, говорит Катьке: «У тебя там листик!»
Она: «Какой еще листик?»
Он (ржет, скомканно очень): «ФигОвый!» (Так и сказал, на втором слоге ударение)
А пока Катька недоумевала,  руку протянул, листик стряхнуть – и словно прилипла ладонь к сакральному черному треугольничку. Я очень возмутился его детской выходке и дурацкому предлогу к нахальству: будто он  и впрямь какой-то листик углядеть мог в такой-то темноте. Это у него от прежней школы такая развязность – он к нам недавно перевелся.
И от возмущения, чтоб показать Пашке, как глупо он себя ведет, сам стал дурачиться. Воскликнув «Ой, а здесь у тебя тоже листик! И здесь!», я сам коснулся пальцами прохладной Катькиной кожи, объял ладонями упругие персиковые перси, чтоб согреть нахлынувшим на меня жаром.
Я так думаю, что это не порнография: порнографические сайты нам приходилось посещать, чтоб учиться борьбе с этим развратным злом. Там у всех девчонок выбрито, для большего обзора и растления. А наши – прикрыты естественным покровом стыдливости. Вот такой покров обнаглевший Пашка и теребил своими разнузданными пальцами, будя в Катьке животный стон, а во мне – звериную злобу. И почему я первым не догадался про листик сказать, или вообще ничего не говорить – а просто протянуть руку. Теперь вот мне какие-то приличности достались, которые и по каналу «Культура» показывают. И которые у Катьки даже не белые вовсе. А Пашка, мерзавец, уже погрузил свой извращенный крючком палец в вязкую теплую истому, которой исходила Катька от его грубых ласк.
От негодования и злости я тоже сделался бесцеремонным и привлек Катьку к себе. Рот ее был открыт и дышал так, словно она хотела вместить в себя всю свежесть этой душной до одури ночи: я же противопоставил этому желанию трепетный жар моих губ и языка.
Пашка сердито запыхтел, а я от злорадства прижался к Катьке ближе, нарочно и бесстыдно уткнувшись в ее бархатистое бедро. Впервые и как-то очень резко я перестал стесняться: наверное, я понял, что у меня не какая-то там «эрекция», а просто «стоит». И почему в русском языке для обозначения хороших и приятных вещей используются какие-то дикие, пугающие марсианские нагромождения нестыкуемых звуков, а нормальные слова «стоит» и «кончить» считаются неприличными?
Впрочем, тогда я об этом не думал: мои мысли сосредоточились в эрогенных точках, правда, оказалось, что точки эти появляются в любом месте, прикосновенном к Катькиной коже, теплой и приятно прохладной одновременно, как нижняя сторона листа мать-и-мачехи.
Пашка был явно недоволен и попытался оттеснить меня с гнусным намерением… перевести свое похабное лапание в решающую фазу. Я деликатно защитил свою позицию локтем – Пашка ойкнул и напрягся. Катька открыла глаза и прошептала: «Мальчики, не ссорьтесь!»
И мы сорганизовались,  как в классическом варианте threesome MMF: Пашке пришлось довольствоваться пассивной стойкой, и он целиком зависел от благорасположенности Катькиных губ. Я же доминировал сзади, как настоящий мужчина…
Может, я слишком несовременен, но я тогда впервые испытывал своим зондом эту влажную, жаркую, податливую глубину. Да, она была довольно податлива – и меня это удивило, ведь Катька слыла скромницей. От удивления я успел сделать не больше десятка бережных, скользящих толчков – и кончил. Заметьте, не как-нибудь эякулировал, а именно кончил. Быстро, конечно, - но что поделать: возраст! И это притом, что в последний момент, когда я понял, что сейчас «разражусь», у меня было такое же неловкое ощущение, как когда я в восемь лет лежал в больнице, с тяжелой пневмонией, прикованный к кровати, и когда приходилось пользоваться… Нет, мне не хотелось думать о Катькином лоне такими пошлыми аллегориями – поэтому я все же кончил без проблем.
Поняв, что я готов, Катька переключилась на Пашку: раньше, думаю, она вообще ему внимания не уделяла! Поэтому Пашка сдался секунд через пять и по-девчоночьи застонал. И чего мы его "крутым" считали? Слабак!
Сережка с Наташкой все еще барахтались на мелководье: Наташка лежала наполовину (на верхнюю половину) на берегу, а Сережка медленно и ритмично колыхал озерную гладь едва слышными волнами.
Мы еще искупались и вернулись к костру. Игоря не было – должно быть, он отправился за хворостом.
Мы решили не одеваться и обсохнуть, тем более, что мы все трое (я имею в виду мужскую часть) снова стали… воодушевляться.
А тут и Игорь вернулся: девчонки его, похоже, совсем не стеснялись, а, напротив, дразнили. Но Игорь был слишком интеллигентен и серьезен. Мне даже стало неуютно от того, что, пока мы занимались на берегу всяческими безобразиями, он один добывал корм для костра. Даже пострадал: у него на джинсах, на левой коленке, появилась какая-то мутно-белесая клякса, видимо, сосновая смола.
Игорь обвел нас осуждающим (как мне показалось) взглядом и кивнул в мою сторону:
- Саша, пошли – поможешь мне сосну приволочь. Я там здоровую такую завалил – один не справлюсь.

- Далеко еще? – спросил я, когда мы отошли от костра метров на сто.
- Да нет… - пробормотал Игорь и отвел взгляд. – Видишь ли, Саша, я не стану говорить, что то, чем вы сейчас занимались – плохо, скверно, мерзко… - Игорь положил мне руку на плечо. – Я не ханжа, как раз наоборот… И все же это не любовь… Это, согласись, просто разврат. Это даже не секс… Ты еще очень молодой, Саша… Но поверь мне, как старшему товарищу: в любви главное не это. Любовь – это не совокупление самца и самки. Более того, даже с точки зрения чувственного наслаждения есть вещи, многократно превосходящие это пошлое тыкание в склизкие и обширные, как новоафонская пещера, вагины… Видишь ли, Саша, дело в том, что слово «секс» означает именно «пол», а не «полы». Иначе бы оно звучало «сексез». В общем, это биологическая функция, это необходимо для продолжения рода… Но это не дает и десятой доли того подлинного эстетического и физиологического удовольствия, какое могут дать отношения действительно разумных существ, созданных природой одинаковыми…
Я попробовал возразить и чуть отпрянул, но Игорь заговорил очень быстро, страстно и будто извиняясь:
- Только пойми меня правильно: я ни к чему не хочу тебя принуждать – это не наш метод! (он хихикнул) Просто вспомни, что во всех самых развитых культурах высшим и изысканнейшим, так сказать, сексуальным кайфом была любовь… монополярная… нет, мы, конечно, за многополярный мир (снова хихикнул), но и у греков, и у римлян, и у персов… Как говорится, «лучше нет влагалища, чем очко товарища»… Нет, ты пойми меня правильно… Ну да (он резко, самооправдательно раскинул руки) – мне это нравится! И что такого? Это же медицински обоснованно: там есть эрогенная зона, это, если угодно, массаж простаты… Чертовски приятная штучка… Пойми правильно: не я претендую… Просто, если уж ты показал себя, как взрослый… Если ты опробовал свой меч в бою, так сказать… то почему бы не найти ему более достойные ножны…
Он сбивался все больше – а я все больше недоумевал по мере того, как до меня доходил смысл его предложения. Да какое там «недоумевал»!? Нет, в этом случае, друзья мои, я все-таки не недоумевал, а пожалуй, если вам угодно, ОХУЕВАЛ!!! Я бы, наверное, совсем охуел, если б не появился Пашка. Оказалось, что он слушал наш разговор, точнее, патетический монолог Игоря. И счел нужным отрецензировать…
Пашка был более убедителен, чем мог бы быть я. Ваш покорный слуга все же слишком мягок – я бы послал в других выражениях. А Пашка – его ж к нам недавно перевели, до этого-то он в обычной «пролетарской» школе учился. Да и зеленый пояс по шитокану тоже иногда помогает… В общем, Игорь ушел…

Потом у костра мы обсудили этот факт, и все были возмущены двуличностью Игоря. И все смеялись над Пашкиной риторикой в финальном диспуте с нашим бывшим координатором. «Путин выебет!» - то и дело пофыркивал Сережка, повторяя коронную фразу.

Мы еще несколько раз искупались и вытворяли такое (и на берегу, и у костра), что Тинто Брассо камеру уронит! Поэтому нам было очень смешно от того, что девчонки по привычке отвернулись, когда мы тушили костер: ох уж эти стереотипы!
Веселый, в общем, пикничок получился!

В лицее мы остались – нашлись спонсоры. «Плейбою» особое спасибо. А с этими козлами, которые в каком-то месте, с тех пор не водимся – пусть без нас идут, куда шли! Так что простите мне начало рассказа – это чтобы вас заинтриговать. :)

P-s: Впоследствии мы пытались анализировать, и попарно, и снова вместе, что же тогда стало первопричиной нашей… э… раскрепощенности. Сережка выдвинул теорию, что вещество в том черном баллончике на самом деле называется не R-agent, а «Эроген», вроде экстази, только газ. Буржуйская диверсия, направленная на развращение молодежи, не иначе.  Впрочем, и за то thanks!
Сережка назвал этот газ «господин Эроген», по мотивам опуса писателя Проханова, который, правда, в наших теперь уже просвещенных кругах тоже считается изрядным му… мухлевщиком.