Автобус

Наша жизнь похожа на автобус. Войдя, не всегда удается выйти на своей остановке.

Скучно ехать в автобусе вечером. В салоне ярко горит свет, и бегущие мимо улицы едва угадываются за темными стеклами. Слабенькие фонари у дороги добавляют в чашку черного вечернего кофе немного молока. Но и в их свете мало что можно увидеть. Мелькнут едва различимые размытые фигуры и тут же исчезнут, как будто их и не было. Только по ярким огням машин: стремительно набегающим – белым, и медленно удаляющимся – красным – можно угадать напряженную жизнь вечернего города. Ехать вечером в автобусе скучно.

Серебряный мальчик под тихое журчание серебряной капли наушника серебряным ботинком уминает серебряный снег. Низко опустив голову, он уткнулся подбородком в воротник серебряной курточки.
Он лжет. Серые глаза внимательно скользят по лицам. Нога не всегда попадает в такт.
Мужик в жирно лоснящейся дубленке слишком пьян, чтобы заметить это. Крепко вцепившись в воротник своего спутника, он нелепо поводит свободной рукой и пытается пуститься в присядку на негнущихся, пружинящих ногах. Мальчик ему очень нравится, и он не обращает внимания на своего друга, беспокойно поглядывающего на часы.
− Может останешься? Поздно уже. Да и набрался ты. Заснешь. Не доедешь.
Дядька сильнее дергает плечом, освобождаясь от назойливой опеки, заявляет громко:
− Я доем! – и, пытаясь уступить дорогу даме с сумками, невольно заваливается на спину. Товарищ едва успевает поддержать его.
Едва ли дама замечает потуги пьяного. Выдвинувшись на пол корпуса вперед, она замирает: устремленный вдаль взгляд и крепко сжатые ручки сумок.
Пораженный какой-то новой мыслью, пьяный уже не пытается пуститься в пляс. Он стоит, покачиваясь, и пристально смотрит себе под ноги. Впрочем, может быть, он просто старается удержать равновесие.
Его товарищ, тоскуя, уже не вскидывает руку с часами. Как и дама, он весь устремлен вперед, к темной дороге. И минут через пять автобус приходит – ярко освещенный изнутри, с окнами, занавешенными изморозью. У обочины он мягко врезается в сугроб, придавливает снег шинами и, кажется, весь скрипит. Так, как скрипит только свежевыпавший снег, да новенькие кожаные ботинки.
Мальчик сразу же проходит вперед по салону и останавливается у выхода. Автобус еще стоит, а мальчик уже смотрит вперед, на мчащуюся в занимающемся снежном вихре дорогу. Он слушает вьюгу и не слышит музыки, льющейся из наушника.
Дама и ее сумки занимают четыре глядящих друг на друга сиденья. Пока пьяный дядька осторожно взбирается по ступенькам, его друг стучится к водителю. Пьяный не замечает этого. Он так сосредоточен на процессе посадки, что не замечает даже спящего на соседнем сидении молодого человека.
Чистое, без намека на храп дыхание и рот с капризно отвисшей нижней губой рождают образ мамы, стоящей на балконе в комнатных тапочках и тоненькой ветровке.
Скопившаяся в уголке рта слюна капает на куртку, прямо на эмблему с надписью «Школа милиции». Курсант крепко спит. Вздыхает – спокойно, глубоко, - сглатывает во сне.
Из открытых дверей пьяного окликает его товарищ. Громко, чтобы быть услышанным:
− Вась! Я заплатил. На международной выйдешь, понял? Водитель скажет по радио – ты выйдешь. Понял?
− Поял… – нехотя отвечает Вася.
− Ну смотри… - напутствует товарищ и внезапно грустнеет, мнется, ищет что-то по карманам и, не найдя, уходит.
Автобус трогается с бодрым взрыкиванием отдохнувшего мотора, бьет снег из-под пробуксовывающих колес. В последнюю секунду на ступеньку легко вспрыгивает девушка и одним движением, продолжающим траекторию полета, пересекая салон, сдергивает с головы синюю шляпку, встряхивает золотистыми локонами, поводит рукой в перчатке, убирая с лица упавшие пряди и, улыбаясь весело и непринужденно, раскрытой ладошкой хлопает курсанта прямо под подбородок…
Автобус замирает. Вася, только теперь обнаруживший на соседнем сидении молодого человека, тупо глядит на надпись «школа милиции». Курсант мычит что-то невнятное, трясет головой и, наконец, просыпается. Его недоуменный взгляд упирается в девушку. А та уже без умолку трещит:
− Домой? Зачем на автобус сел, тяпа? Тебе всего две остановки ехать? Если бы не я – заснул бы и прозевал. Вот бы мама твоя переживала!
Молодой человек оборачивается к заиндевевшему стеклу, долго смотрит на узорную вязь, но, попытавшись очистить хоть маленькое окошко, отдергивает ладонь – холодно.
− Почему две? – беспомощный, обращается он к девушке.
− От рынка – две – уверенно отвечает она и, начиная догадываться, прикрывает ладошкой улыбку.
− От рынка?... – потерянно обернувшись к окну, повторяет за ней парень, и она, не в силах больше сдерживаться, звонко хохочет.
Дама снисходительно улыбается нарисованным ртом. Ухмылка пьяного гуляет по лицу – он смотрит на девушку. Как она смеется. Она нравится ему. Он тихонько трогает синюю ленточку на ее синей шляпке.
− Тя-апа! – протяжно говорит девушка, проводя рукой по колючему «ежику» курсанта. – Смотри, я сейчас выхожу, ты – на следующей. Не проспи. Слышишь?
Курсант не слышит. Он смотрит в окно. Взгляд запутывается в переплетении ломаных линий. Автобус сбавляет ход, подъезжая к остановке и, роясь одной рукой в миниатюрном кошелечке, другой девушка в последний раз теребит курсанта:
− Слышишь? – и спешит к выходу, не дожидаясь ответа.
Открываются двери, девушка кидает мелочь в окошко водителя, спрашивает у мальчика:
− Ты выходишь?
Взгляд мальчика устремлен вперед.
− Пропусти, пожалуйста, – повторяет девушка.
Мальчик слушает вьюгу. Мальчик не слышит девушку.
Она дотрагивается до его плеча и спрашивает раздраженно:
− Ты что? Глухой?
Мальчик оборачивается. Он не смотрит в глаза девушки, он смотрит на ее губы и тонким, срывающимся голосом кричит:
− Да! Глухой я! Глухой!
И по тому, как он произносит слова, становится понятно – он говорит правду. Из наушников слышится шум помех.
Почти толкая, мальчик отбрасывает руку девушки, успевает выскочить в закрывающиеся двери.
Автобус плавно трогается с места.
− Стойте! – девушка стучит кулачком по стеклу, но автобус уже набрал ход. Чуть не плача она хлопает ладонью о поручни.
На следующей остановке, когда за спиной девушки с мягким вздохом закрываются двери, курсант с мягким вздохом упирается головой в холодное стекло. Морозные стрелки бегут воспаленного лба. Очертив темный круг, теснятся, боясь подойти ближе.
Пьяный зачарованно смотрит туда, где совсем недавно тонкая рука в черной замшевой перчатке сжимала синюю шляпку. Он улыбается.
Дама начинает рыться в сумках, перекладывать из одной в другую апельсины, курицу, зелень, бульонные кубики, рис.
Автобус идет своим маршрутом, честно открывая двери на каждой остановке.
Пассажиров нет долго.
Пьяный уже начинает придремывать, когда в автобус заходит мужчина лет тридцати. Остановившись, он оглядывается, безразлично скользит глазами мимо сонного Васи, мимо спящего молодого человека и заинтересованно останавливается на даме и ее сумках.
Маргарин, сыр, подсолнечное масло кочуют из одного баула в другой. Каждым новым продуктом сумка обещает неисчерпаемые глубины. Мужчина, пройдя по салону, садится напротив дамы. Строгий взгляд из-под набрякших, густо усыпанных тенями век не смущает его. Дама поджимает губы и возвращается к прерванной работе. Но руки ее замедляют движение, по мере того, как мужчина расстегивает куртку-пилот, достает из-за пазухи модную дамскую сумочку, и вовсе замирают, когда он извлекает оттуда деньги, паспорт, какие-то потертые пропуска, надорванные чеки, смятые билетики, тюбик губной помады и носовой платок. Медленно, деловито он начинает сортировать добычу. Искоса он поглядывает на даму – из-под набрякших век смотрят темные от ужаса глаза, под нарисованным ртом дрожат тонкие бледные губы. Руки забывают о продуктах. Они неловко шарят по коленям, тыкаются друг в друга как слепые кутята и, наконец, поднимаются к горлу, будто намереваясь задушить бросившую их хозяйку.
А мужчина сует за пазуху документы, рассовывает по карманам деньги, подмигивает женщине и, заплатив за проезд, выходит из автобуса. Еще какое-то время женщина смотрит на выпотрошенную сумочку, на блестящий тюбик губной помады, на билетики, от сквозняка улетающие в проход. И лишь когда в открывшихся дверях автобуса появляется яркая неоновая вывеска «Аптека», действия женщины обретают смысл. Без разбора кидая в сумку продукты, она кричит причитающим бабьим голосом:
− Погодите, водитель! Ой, погодите, выхожу!
Женщина, промчавшаяся к выходу, будит Васю окончательно. Когда на следующей остановке из динамиков под потолком раздается: «Международная!» – Вася сразу встает. Крепко вцепляется в поручни, пробирается к выходу. Осторожно, как человек, впервые надевший коньки, спускается по ступенькам, с трудом разжимает закоченевшие на холодном железе пальцы и, словно фигурист, вышедший на лед под аплодисменты восторженных трибун, запрокидывает голову, раскидывает в стороны руки. Слетает с головы шапка, метель, дергая за полу распахнувшейся дубленки, проскальзывает в салон. Медленно начинают закрываться двери, медленно начинают крутиться колеса, Вася медленно начинает опрокидываться на спину…
В жутком предчувствии я кидаюсь к окну, кричу: «Погодите, водитель!», стучу кулаком по стеклу, чуть не плача бью раскрытой ладонью по поручням, пытаюсь очистить хоть маленькое окошко, но отдергиваю пальцы – холодно.
Когда колесо, наезжая на что-то приподнимает весь автобус, волосы дыбом встают у меня на затылке, и, когда под собственной тяжестью автобус срывается и ухает вниз, во мне тоже что-то срывается и ухает вниз. Медленно. Долго.
Мы с водителем одновременно выскакиваем из остановившегося автобуса. Я стою ближе, но черное расползающееся на белом снегу пятно заставляет меня отступить назад. Эта черная дыра затягивает в себя метель. Снег идет реже. Все меньше снежинок падают на кровь.
− Не ходи к нему, – водитель возникает где-то на периферии зрения. Сознания. – Голова – как арбуз. Хрен ему теперь поможешь. – Дальше невнятно, матерно, тоскливо, – …как арбуз…
В руках у него сонно моргает стоп-сигнал.
− Денег дать? На тачку.
− Нет. Спасибо. – Большие красные руки, фланелевая рубашка под безрукавкой, иней на усах. – Спасибо. Мне одну остановку.
− Ну, иди, – отпускает он. И я иду. 27.01.03.