Надя Деннис. В доме

Только сию секунду стало понятно, отчего так труден дом, в котором, как мне представлялось, я живу. В собственном, собственном, совершенно моем доме, полностью моем и лишь мною занятом, с тем минимальным уходом, который я максимально могу обеспечить ему без обслуги, – без армии тех, кто о нем, о доме, может квалифицированно и постоянно заботиться.

Вот что: обходя помещения, я то и дело вижу, что отвалилась и разлетелась плитка-майолика со стен, пересохли и потрескались мраморные полы, мозаики и фрески,  почернели умывальники, забиты стоки, содраны старинные аррасы в большом зале, дует из разбитых витражей, капает со сводов... Что-то пряное готовится на незнакомых мне кухнях, кто-то купается в одной из треснувших ванн с позолоченным кранами и cloisonne, кто-то тянет книги с темнодеревянных полок... Спят или закусывают, кроша едой, в креслах, снуют и скользят по проникнутым мраком коридорам с ношею, пробираются сквозь высокопотолочные анфилады под хрустальными незажженными люстрами, иные впотьмах, иные со свечой или даже с факелом, что меня беспокоит, ибо, несмотря на неотопленную сырость, все же мебель стара и суха, и книг много...

В обширном, ярко освещенном фойе сидит давний преданный друг у прилавка и  споро торгует, – я не могу определить-запомнить ни товара  его, ни покупателей. Друг весело-лучезарно улыбается: все хорошо, все путем. Я желаю ему удачи и продолжаю свой путь, ничего не понимая. Хочется покоя и одиночества, но ничего этого уже нет.

Выхожу во двор: ворота снесены, ограда проломана, тысячи людей спешат и топчут цветы, виноградники и камни, поднимаясь по лестнице, ломая кусты, с виду озабоченые – как бы успеть. Никто не отвечает на мои вопросы, почему они толпятся и куда торопятся, и вдруг обнаруживаю тысячи накрытых столов меж валунов на склоне холма, где сад спускается к морю, а под садом и под скалой – Grotto Azzurro, Лазурный Грот, тайная купальня Тиберия. Все рассаживаюся и едят. Вино, нектар и амброзию,поднесут тем, кто потребует их. Всем им нужно это, но я все никак не уразумею, почему, и зачем, и что же нужно мне, а они вторглись в мое убежище, в мой драгоценный Sans Souci…

Что ж!... Я  заблуждаюсь: о нет, это не собственный мой дом. Каждый, кто находится  здесь, считает его своим и ведет себя так, как находит нужным и считает возможным. Я сама нелепая гостья, я сама забредший чужак.

Понимаю это тогда, когда с неписуемой радостью вижу своего дорогого отца,  старенького папу с вечной палочкой для ходьбы; он зовет меня, он тянет меня вверх по лестнице. Походя замечаем мы на стене описание сегодняшнего обеда, решаем, что заказать, и  вдруг то падает на нас со сводов золотого купола дождь из жареных соловьиных язычков, то опускаются, кружа, лепестки флер-д-оранжа, роз и фиалок – только тогда задаюсь я вопросом, на каком же языке мы говорим, и ответа на то не нахожу. Только тогда становится понятно. Тогда доходит до меня.