Мясо

Мы договорились встретиться в парке, у "ватрушки" - большой такой округлой клумбы, обставленной со всех сторон скамейками, в теплую погоду на которых отдыхали старички, и назначали свидание молодые. Было около шести, серый день плавно катился в серый же вечер, как вдруг разъяснилось - солнце разогнало тучи, осветив окрестную зелень - и потеплело.
Скамеечки пустовали. Я пришел минут за пятнадцать, снял рубашку и развалился позагорать. Подсчитал мысленно: "мои пятнадцать, плюс ее двадцать... сгореть успеешь, пока суть да дело..."
Было тихо; негромко чирикали птахи неподалеку, от клумбы тянуло цветочными ароматами, ветерок сдувал с кожи лишний зной, и через пару минут я начал проавливаться в сонное блаженство, позволив солнечному свету фильтроваться сквозь тонкие веки и проникать в глаза, в мозг, в голову - во все тело, и там аккумулироваться, имея в виду предстоящую долгую северную зиму...


Меня разбудили голоса. Два "пацана" лет по двадцать пять-тридцать, в изрядном подпитии. Они сидели на соседней скамейке, курили, и между затяжками и всасыванием из полуторалитровой кляги пива, шумно обсуждали проходивших мимо особ женского пола. Я невольно прислушался...

- О! О, бля, смотри - сочная мартышка... Пошла, пошла, пошла!
- Да, бли-и-и-н... Классно булками машет!
- Отпа-ад! Не идет а пишет!
- Ага, одной ногой пишет, а другой зачеркивает. Гы-гы-гы!
- О, о! А эта! Ну ва-аще, мя-асо пошло...
- Да уж (ик)... Телятина, епть!

Процесс видимо сильно их занимал, потому как прерывался лишь прикладыванием к горлышку и оглушительным ржанием. В памяти сами собой всплыли далекие кадры из детства: деревня, хождение "в ночное", костер с печеной на углях картошкой... и жеребцы, жарко переговаривающиеся с кобылами в любовной истоме - так, что уши закладывало...
- Гы-гы-гы!!! - раздался очередной врзыв восхищения.
Что все-таки алкоголь с нами делает. В неумеренных количествах, конечно. Бивис и Батхед, блин.
Я решил посмотреть. Не столько на этих спермотоксикозников, сколько на объект их "восхищения". Из мужской солидарности, что ли? Сверить часы, так сказать - а вдруг там и правда мяс... э-э, нечто из ряда вон? И лениво приоткрыл веки.


Люда шла в вечернем платье черного цвета, с блестками - длинном, в обтяжку, с высоким разрезом по бедру, декольте и без рукавов. Оно местами открывало, а местами тонко подчеркивало ее безупречную фигуру, и тем не менее парадоксально относилось к разряду несомненно-строгих - и по цвету, и по фасону. Потому, наверное, что девушка, облачившись в такой наряд, уже не имела права легкомысленно вести себя, хихикать и болтать разную чепуху, а должна была токмо улыбаться загадочно, да молчать, да книксены разные в нужных местах делать. В руках у нее поблескивал тоже черный, расшитый бисером... ridicule, кажется? На ногах были черные замшевый туфли. "Итальянская вдова" называла когда-то такие наряды моя жена. Ах да, забыл сказать, мы собирались провести тот вечер в гостях - у моих родителей.


Люда шикарно приближалась, парни комментировали каждый ее шаг, постепенно распаляясь и незаметно переходя грань допустимого, и наконец послышалсь довольно оскорбительные полуматерные словечки. Мне  не оставалось ничего, кроме как встать и вмешаться в процесс.
Я натянул рубашку, приветственно махнул ей рукой и улыбнулся в ответ. Но предпочел не реагировать на предостерегающее нахмуривание - не надо, мол, пусть уж их! - подошел к парням.
- Друзья, это не "мясо" на самом деле, а девушка. Зовут ее Людмила, - сказал я безо всякого предисловия. - Понимаю, вам сложно было заметить, поэтому предлагаю извиниться и тем самым исчерпать сей неприятный для всех нас инцидент. Не хотелось бы дальнейших эксцессов...


- Шо-о?! Жора, это шо ж такое он там говорит? Шота я не понимаю... А ну ка, Жора, подержи мой макинтош!
Парень сделал разухабистую попытку ударить меня в лицо. Я даже не воспользовался правой - блокировал руку кистью и тут же резко ткнул его снизу в нос основанием ладони. Он охнул и повалился обратно, прикрывая окровавленный нос руками:
- Ой, сука, больно же!!
Я повернулся ко второму:
- Жёра, вы уже продолжайте держать макинтошь, ладно? - вежливо предложил я.
- Что? А-а... Х-хорошо! - еле нашелся тот, что сказать.


А дальше началась сцена избинеия тупого подонка, никак не желающего понять, что он тупой подонок.
Долго и убедительно, с неподражаемым чувством юмора и собственного интеллектуального превосходства я убеждал этого гопника, это чмо подзаборное, что извиниться и сделать выводы на будущее гораздо умнее и рациональнее, чем упорствовать в хамстве, грубить людям и периодически получать за это по пьяной наглой роже. Я вячески давил ему на психику, подавляя всякую инициативу, я парил над ним, как орел над муфлоном, стоящим на краю пропасти. Он же, словно бы подтверждая правильность моих выводов, упрямо не желал понять очевидных вещей и продолжал хамить, и хамить, и хамить... И соответственно получать - по этой самой, по наглой. Наверное, от того, что продолжал оставаться все таким же тупым, и тупым, и тупым подонком?
Мистер Второй испуганно вжимался в скамейку, словно желая продавить ее насквозь. Еще лучше и ее, и то, что под ней - вообще всю Землю. И оказаться прямо у антиподов, быстренько там отряхнуться и отвалить, как ни в чем не бывало. После того, как тоже что-то такое подленько попытался, но мгновенно схлопотал.
Люда восхищенно ужасалась и ужасно восхищалась. Огромными глазами и красивым ртом...


Понятно, что ничего этого не было. Парни извинились, а главный гопник даже скрестил шутливо на груди ладони и предложил угостить всех пивом. Людка рассмеялась в ответ, я по-американски, двумя пальцами, отдал честь, и мы пошли к припаркованной рядом машине. По дороге надо было кое-куда заехать, купить подарки.


Вот, собственно, и все.
Тут бы можно было бы и закончить.
Но той же ночью...


От родителей мы поехали ко мне (кстати, все в порядке, встреча прошла на высшем уровне - я резался с отцом в шахматы, а Лю переписала у мамы ее любимые рецепты), так вот, мы поиехали ко мне, и тут уж я, что называется, позволил себе немного лишнего. Раньше-то не мог - за рулем, проклятие, знаете ли, любого автомотобилиста. В общем, оторвался,  да-с...


Неожиданно ночью Лю разбудила меня и позвала к тускло посверкивающему хрусталем столу. Неровное пламя свечей блестками отражалось в бокалах и вазах, в ее черном платье и светлых волосах, распущенных по плечам, в ридикюле, оставленном на спинке кресла, в ней самой - торжественной и какой-то другой, чужой, незнакомой. Она выглядела странно...
Я удивленно, как во сне, подошел.
Скосив вниз глаза, Люда стала внимательно выбирать и осторожно, двумя пальчиками отлеплять самые готовые из чуть прожаренных с кровью гуляшей и протягивать их мне - класть на тарелку... Она их отлепляла и протягивала. Снимала с полной, красивой груди, видневшейся в вырезе платья, с голых плеч (эти выглядели самыми непрожаренными), вытаскивала маленькие шипящие ломтики из пульсирующей ямки на шее. Кожа ее в тех местах покраснела и взбугрилась, покрытая маслом и подтеками выделившегося сока. Стала шершавой, на ней образовались какие-то цыпки, то ли прыщи...


Я вынырнул из кошмара и сел, в ужасе отирая пот со лба. Отдышался. Пошел на кухню, хлопнул полстакана водки.
Чуть позже, бледная, с испуганными (пару раз ей становилось плохо), безумно вытаращенными глазами, Люда сказала срывающимся голосом:
- Может, надо было все-таки надавать тем гопникам по морде? Сдержался вот, и снится тебе теперь кровавое мясо...


Плохой был сон, к утру мы с ней расстались.