Люди и кошки

       В один из дней поздней питерской осени я, с рюкзаком на плече, спускался по лестнице нашего дома, направляясь за город. Было самое начало 90-х, время смутное, но небезнадежное. Старые мехи готовились принять молодое вино, еще не зная, что из этого получится. Страна жила глазами в телевизор, ушами - на площадь, не забывая при этом привычно вязать, строгать, пилить, наливать и закусывать.
       На одном из этажей, между рамами пыльного окна с наполовину выбитыми стеклами сидел котенок и, не обращая внимания на эпоху, пытался поймать лапой разбуженную последним солнцем муху. Котенок был увлечен своим занятием и вместе с тем было очевидно, что он здесь не случайно: подчиняясь дворово-подвально-помоечным инстинктам уличных кошек, он пришел сюда в надежде приглянуться человеку и, если повезет, стать домашним. Он был настолько мил, что я не удержался и потрепал его за ухом. Он вопросительно потянулся ко мне, словно оценивая серьезность моих намерений и, не найдя им подтверждения, снова вернулся к мухе. Смущенный тем, что не оправдал кошачьих надежд, я пошел дальше, от всей души желая ему попасть в хорошие руки.
       Возвращался я через два дня вечером. Похолодало. Подходя к дому, я вспомнил о котенке. Почему-то представил его сидящим в одиночестве на холодной лестничной площадке и поежился. Конечно, он давно убежал.
       Знакомая полутемная лестница. Сквозь разбитые окна тянет сквозняк. Сыро и неуютно. Я не сразу заметил его. Котенок, подобрав лапы и носом почти касаясь пола, дремал на животе на грязном коврике перед одной из квартир. Я присел и погладил его по спине: он вяло шевельнулся, приподнял голову и попытался открыть глаза - они были наполовину подернуты беловатой пленкой. За дверью послышались шаги, дверь открылась, на пороге показалась соседка. Увидев меня, она заговорила торопливо и возбужденно. Оказалось, что какие-то мальчишки ножом порезали котенку живот! Не веря своим ушам, я взял его на руки: на животе котенка виднелся разрез в 2-3 см длиной. Края раны разошлись, и оттуда торчал белый червячок внутренностей. Время было позднее, и все, что я мог сделать - это подняться с ним к себе в квартиру, промыть и перевязать рану. Котенку было месяца три отроду, масти он был что ни на есть тигровой, с грязной шерстью и неприличным количеством блох. Закончив процедуру, я уложил его на подстилку и осторожно погладил, чтобы успокоить. Когда я уходил, котенок с трудом подняв голову, посмотрел мне вслед. Измученные кошачьи глаза были не по возрасту мудры.
       Наутро мы отправились на ветеринарную станцию. Там милая девушка с решительным голосом и проворными руками быстро заштопала нашу рану и пообещала, что жить будем. Ободренные, мы вернулись домой и заняли место на подстилке, где и продолжили выздоровление.
       Через неделю котенок уже мог ходить. При этом он качался из стороны в сторону - от слабости ли, от повязки, стягивающей его тельце наполовину. После путешествия по квартире он возвращался ко мне, как кораблик к тихой гавани. Садился рядом, заглядывал мне в глаза, словно спрашивал: может ли он рассчитывать на дальнейшее проживание. Сомнения его были не лишены оснований. Дело в том, что у нас уже жила кошка. Честно говоря, две кошки - это слишком, и мы принялись подыскивать ему место среди наших знакомых.
       Прошло еще какое-то время, рана зажила, повязку сняли. Поскольку все знакомые уже были «окошачены», вопрос с переселением оставался открытым. При ближайшем рассмотрении котенок оказался кошкой, и мы назвали ее Тигруша, или, попросту, Груся. Кошка демонстрировала разбойный нрав и крайнее любопытство. Стоило мне начать что-то делать, как ее нос тут же просовывался из-под моей руки. Она вихрем носилась по квартире, раскачивалась на занавесках, обижала взрослую кошку и чувствовала себя полной хозяйкой в доме. За короткое время мы к ней привязались, ибо трудно не привязаться к существу по имени "кошка", когда ей дается возможность показать все, на что она способна.
       И тут нас настигла новая неприятность.
       Однажды я заметил, что вокруг того места, где была рана, образовалось небольшое пятно, в котором шерсть выглядела аккуратно подстриженной. Не имея опыта в таких делах, я посчитал, что это новая шерсть взамен той, что выстригли перед операцией. Однако пятно со временем увеличивалось, пока не заняло половину кошачьего бока. Я забеспокоился, стал интересоваться у знакомых, и один из них поставил диагноз: стригущий лишай, дело - дрянь. Завернув Грусю в тряпку, я сунул ее за пазуху куртки и направился по уже знакомому адресу. На этот раз там была очередь, мы сели с другими кошками и собаками и стали ждать. Я заглянул под куртку и встретил испуганный кошачий взгляд.
       - Ничего, - сказал я ей, - тетя доктор тебя вылечит.
       Груся приободрилась и осторожно высунула голову наружу. Сидящая рядом с нами собака гавкнула и Груся моментально втянула голову обратно. Наконец подошла наша очередь, и мы зашли в кабинет. Молодая врач, в меру безразличная, поинтересовалась, с чем мы пришли. Я протянул ей кошачий бок, она взглянула, и лицо ее напряглось:
       - У вас стригущий лишай. Будем усыплять. Такая у нас инструкция - услышали мы.
       Женщина уставилась на нас, словно удивляясь, почему мы еще здесь. До меня не сразу дошел роковой смысл ее слов. Я посмотрел на Грусю, она, вывернув голову, на меня. В растерянности я стал бормотать, нельзя ли что-нибудь сделать, как-то лечить, я стал рассказывать историю про рану, про то, что нас здесь уже знают и прочую ерунду. Женщина вяло и односложно отбивалась. Терять было нечего, и я протянул ей 10 рублей в знак моих гуманных намерений. Времена были непростые, и она их взяла. Лицо ее смягчилось, она сказала:
       - Давайте посмотрим еще раз.
       Я протянул Грусю, и нас осмотрели уже внимательнее. Во время осмотра из-под грусиного глаза выскочила блоха, перебежала через нос и скрылась в районе усов.
       - Да у нее блохи! - брезгливо покачала головой врач. - Зачем она вам?
       - Уже значительно меньше, доктор - ответил я, не распространяясь о том, что добрая половина блох на этот момент перебежала от Груси к старой изнеженной кошке и превратила ее старость в сущий ад. Врач скользнула по мне взглядом, каким врачи сумасшедшего дома смотрят на своих пациентов. Однако делать было нечего - за блох тоже было уплачено.
       Грусю поместили под прибор с голубыми лучами, под действием которых ободок пятна зловеще засветился зеленоватым светом. Сомнений не было.
       Вернулись в кабинет. Женщина выписала рецепт и объяснила, что нужно делать. Выходило, что нужно бросать работу и дни напролет пихать в кошку таблетки и жечь ее йодом. Я озадаченно спросил, есть ли что-нибудь попроще. Она ответила, что есть, но это импорт и дорого. Я протянул ей 25 рублей. Она благожелательно посмотрела на меня, взяла деньги и достала откуда-то баллончик, без сомнения импортный.
       - Подставляйте бок, - сказала она.
       Мы послушно подставили бок, на который с шипением выползла желтая пена и исчезла в грусиной шерсти.
       - Придете через день, - сказала врач.
       На том и расстались. На обратном пути Груся лежала на заднем сидении автомобиля. Когда я оборачивался, то видел устремленные на меня умнющие глаза, ждущие ответа на тысячу вопросов.
       А потом мы посетили нашего Айболита еще четыре раза и за отдельную плату вырвали божью тварь из рук авторов коварной инструкции. Под голубыми лучами прибора грусин бок победно светился голубым светом!
       С тех пор прошло много лет. Больше ничего серьезного с Грусей не случалось, если не считать несостоявшегося полета с пятого этажа во двор, куда она ринулась вслед за пролетавшим мимо окна голубем, но была поймана мною в последний момент буквально за хвост.
       Груся превратилась в небольшую симпатичную кошку с умной мордочкой и замашками барыни. Она ходит за мной по квартире, как собачонка, норовя при каждой возможности влезть на колени. Ее шерсть вместе с моей одеждой побывала за это время во многих странах. Она садится перед дверью за полчаса до моего прихода с работы и ждет. Когда мне случается не ночевать дома, она ходит по квартире из комнаты в комнату, плачет и мешает спать домашним. Если бывает, что дневные заботы заставляют меня ворочаться по ночам сбоку набок - Груся просыпается и приходит ко мне со своего любимого кресла, осторожно забирается на грудь и тихо мурлычет о том, что утром все будет хорошо. Она научила меня кошачьему языку и сама выучилась русскому. Трехразовое питание и обеспеченная старость ей гарантированы.

       Я сижу за письменным столом и заканчиваю эту нехитрую кошачью историю. Передо мной на столе сидит Груся. Она сидит так же, как сидели ее далекие предки в древнем Египте, когда они еще были вровень с богами: передние ноги прямые, хвост подобран, глаза полуприкрыты. Она тихо мурлычет, слегка покачиваясь взад-вперед в такт мурлыканью. Можно подумать - дремлет стареющая кошка. Но присмотритесь внимательно - вы заметите, что кошка вглядывается в вас сквозь узкие щелочки глаз. Из всех животных только кошке дозволено сидеть на письменном столе человека и наблюдать, как тот творит, замышляет - хорошее ли, плохое. Ее глазами вглядывается в нас все, что живет в воде, в небесах и на суше. Посмотрите в собачьи глаза - вы увидите там бутерброд с колбасой; от кошачьих становится не по себе. Именно за этот взгляд им поклонялись в древности и истребляли во времена фанатизма.
       Так смотрит Сфинкс - насквозь и вдаль.
       Кто же смотрит на нас сквозь прищуренные изумрудные зрачки? Что он хочет нам сказать? Чего он ждет от нас?