Государство и интеллигенция в автобиографической прозе Григория

http://www.proza.ru:8004/2003/09/09-22

В сегодняшней России человек интеллигент опять начинает чего-то стоить, поэтому и появилось на книжном рынке столько автобиографической прозы - писатели, журналисты, деятели культуры и искусства делятся с нами своими воспоминаниями, по большей части курьезными. В них прослеживается незамысловатая идея - пройдя через все испытания, герой достиг золотого века - дней нынешних, когда он славен, и знаменит, и счастлив, и с государством у него полное взаимопонимание. В этой установке на счастливый конец  прослеживается  беллетризованность подобного рода литературы, ее установка на обывателя, свято верящего в то, что подлинный интеллектуал непременно достигает в своей жизни богатства и славы. 

Редко можно встретить автобиографическое прозу, пронизанную столь острым ощущением тотального трагизма нашей истории, как интернет-книга Григория Залевского «Парадоксы жизни». Пройдя через максимум соблазнов, автор остался верен идее нравственности и справедливости, и, отказавшись стать интеллигентом-государственником, стал миссионером от интеллигенции.

Залевский определяет жанр своего произведения как книгу мемуарно-публицистических очерков;   состоящая из фрагментов - лоскутков повествования, она написана в соответствии с автобиографической традицией, в то же время автор ни на минуту не забывает об основной идее, ради которой затевался этот текст - идее необходимости объединения и спасения интеллигенции (всех умных людей планеты) от тотальной глупости и косности, которая их подстерегает со стороны государства. Автор, человек с врожденной порядочностью и врожденным стремлением к справедливости, могущей по его мнению, явиться не где-то там на небесах, а и здесь непосредственно, на земле грешной, -  не скрывает, что главным делом своей жизни считает «создание неформальных междисциплинарных объединений интеллигенции - "КЛУБОВ СОДРУЖЕСТВА НАУК".

Автор  книги - борец за разум  в чистом виде. Он рассказывает о деструктивных тенденциях в обществе и противопоставляет им идею единства, солидарности, что и является главенствующей моралистической установкой повествования.
Кроме всего прочего эта книга - беспристрастный рассказ о собственной жизни, о своих родителях, близких людях и России, которую мы потеряли. Автор показывает историю своих разочарований - и, тем не менее, нас не покидает ощущение: он свято верит в истину и справедливость. Что бы не происходило в его жизни - все комментарии к этим событиям даются в предельно оптимистической манере. И даже несмотря на то, что идея порядка и солидарности была в мире за последние 20 лет скомпрометирована, автобиография Григория Залевского не вызывает ощущения очередной политической пропаганды с целью извлечь из экзистенциальной идеи политические дивиденды.

Автор вызывает  восхищение уже тем, что в юности проштудировал все сорок шесть томов Полного собрания сочинений Ленина. Такая жажда знаний - и такая невостребованность взыскующих истины людей - основная антитеза повествования. Есть и другая сторона антитезы - стремление познать истину - и стремление сделать вид, что ее познаешь. Распознать человека, работающего по созданию видимости, очень непросто, герой сам часто ошибался в людях, один из примеров он берет из своей юности: «Узнав, что я поступил в вечерний Университет марксизма-ленинизма, он стал регулярно ходить вместе со мной на все шесть циклов. Позже, будучи призванным в армию, Сергей сразу вступил в партию, стал комсоргом части,  членом партийного комитета соединения, благодаря документу об окончании Университета марксизма-ленинизма. После демобилизации он, как член партии, без труда поступил в  Инженерно-строительный институт и с первых дней сделался парторгом курса, членом парткома, а по окончании института парторгом крупного строительного треста, инструктором райкома, а затем и секретарем райкома КПСС. Где и кто он сейчас, я не знаю. Но партийная карьера Сергея, сделанная  благодаря начетническому, поверхностному усвоению коммунистической фразеологии, и сегодня, возможно, помогает ему строить капитализм в отдельно взятой стране и, может быть, носить значок народного депутата».

Жажда познаний героя противопоставляется жажде карьеры и власти, как любознательность - поверхностному любопытству, интеллектуальная щедрость - корыстолюбию, как ощущение непознаваемости мира бахвальству собственным невежеством того же Никиты Сергеевича Хрущева: «Никита Сергеевич не только не стыдился, но с гордостью подчеркивал свое пятиклассное образование». Во многом жажду познания удовлетворяли путешествия. Герой знакомится со Швецией - и понимает «что вся коммунистическая пропаганда – ложь и      дезинформация, и проводится она для того, чтобы одурачить простых людей,   помешать росту их осведомленности, изолировать от цивилизованного Запада, возвести «железный занавес»…».

Одним из первых интеллектуалов-собеседников (положительных героев) в романе выступает замполит эскадры Балтийского флота Валерий Михайлович Саблин, устроивший во время военного парада демонстративный демарш в сторону Швеции. «Был отдан приказ генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева догнать, задержать и уничтожить корабль вместе со всем экипажем». Автор называет этот поступок ударом по советскому строю: «Он сознавал, что пробить брешь в этой носорожьей шкуре можно только ударом такой силы, какой был нанесен. Иначе не докричаться».

Этот сугубо художественный выпад интеллигента против власти не может не очаровать: спорить с государством должны не интеллигенты, а представители государства же, равно как и спорить с интеллигентами должны интеллигенты, а не государственные структуры. Но Россия - действительно страна парадоксов, поэтому коли власть вторгалась в дела интеллигенции, навязывая определенный образ мыслей, то и сама интеллигенция не оставалась в долгу, навязывая способы правления. От этого вторжения пострадали обе стороны - как Государство (распалось), так  и Интеллигенция (выродилась). Тем не менее поступок Саблина - это действительно подвиг, только подвиг такой, о котором до сих пор стараются особо не распространяться: «В ходе перестройки многие из диссидентов были оправданы, получили всенародное признание. Но вот что-то я не вижу, - пишет Залевский, - чтобы ореол славы распространился на Валерия Саблина. К сожалению, большая часть населения ничего не знает о Саблине». Еще бы, ведь этот поступок -  вызов интеллигенции государству - не такой, как в сатирических передачах, а настоящий, «взаправдашний», - и не наступит, пожалуй, никогда такое время, чтобы власть подобного не убоялась, будь она хоть трижды демократической.

Большое место в автобиографии уделено беседам с Василием       Леонидовичем Серебряковым, встречу с которым он делает центральным событием в становлении собственного мировоззрения: «Василий Леонидович - подлинный российский интеллигент с прекрасными манерами, сдержанный и приветливый. Несмотря на возраст, сохранил юношескую живость ума, помнил массу событий и показался мне ходячей энциклопедией. Временами он цитировал Струве, Бунина, Ходасевича, Цветаеву и других, рассказывал интересные эпизоды, касающиеся Ленинградского университета. Естественно, в первую очередь меня интересовало его личное знакомство с Лениным, которого Серебряков знал по совместной партийной работе, а также некоторые малоизвестные исторические события».

Из бесед с Серебряковым Залевский узнал, что на самом деле первым распространителем марксизма в России был не Ленин, а его оппонент и контрреволюционер Струве,  и что Ленин «был творцом и контролером тотального террора, терактов против  оппонентов, надзора и слежки за согражданами и иностранцами, высылки инакомыслящих за границу, доносительства, заложничества, загрядотрядов, разрушения церкви и многого другого. Террор он считал главным средством  достижения личных и политических целей. Основанная им партия пришла к власти в результате вооруженного переворота, предопределив однопартийную систему, ставшую основой государственного терроризма». Многое Серебряков объяснял с точки зрения религиозности - все это веяния философии Ильина, Соловьева, Флоренского, на образах и пророчествах Достоевского. К слову сказать в российской действительности  того времени интеллигенту представлялась лишь одна возможность приобщиться к кругу философов - перейти в теософию, что и сделал Серебряков.

Убеждения, с которыми Залевский остался после бесед с Серебряковым, сделали невозможным его вступление в коммунистическую партию. Свое патетическое, идейное невступление автор противопоставляет анекдотическому вступлению в партию иных недалеких карьеристов: «Как-то принимали в кандидаты КПСС одного матроса. Ему задали вопрос:
      - Почему вы вступаете в КПСС?
      Прямодушный, не хватающий звезд с неба матрос ответил:
      - У нас в колхозе всё начальство – и председатель, и агроном, и бригадиры – коммунисты. А я хочу заведовать свинофермой!
      Под дружный хохот коммунисты единогласно проголосовали за прием этого деревенского парня в кандидаты КПСС».

Здесь прослеживается та же дилемма «интеллигенция-государство» - неинтеллигенту проще стать государственником, интеллигент и государство - вещи несовместные. Интеллигент склонен к отказничеству, что и отражается на дальнейшей судьбе Залевского. Перестройка, как отказничество от застоя, была востпринята как освобождение, не без влияния «Клуба содружества наук» Залевского, где были мобилизованы «усилия ученых и общественности в поддержку перестройки», клуб по оценке сотрудников западноевропейских посольств стал «первой ласточкой просвещенной демократии в России". Но его деятельность в конце концов вошла в противоречие с деятельностью вновь возникшего государственного аппарата, и Залевский был выдворен из страны.   
 

 Он последовательно отказывается от всего, что связано с государством и в конце концов государство отказывается от такого гражданина, прямо-таки по-платоновски исторгает его из себя. «Рассуждая о России, эмигранты нередко разделяют принцип: «Пусть моя страна не права, но это – моя страна!» - Для Залевского это не тот принцип, которому он как интеллигент может следовать. Он отказался до конца, до основания, без всякого «моя». «Мое» для него - это  круг умных людей, обладающих культурой интеллектуального общения, с которыми  обыденную беседу «можно превратить в творческий процесс, в праздник, рождающий       новые мысли и оригинальные идеи». «Чужое» - это, к примеру, соотечественники, которые могут духовное отказничество приравнять к государственному преступлению: «Вот ты в своей санэпидемстанции, при нашем бардаке, мог тысячи хапать – и никто бы не заметил. А ты не взял ни копейки, а всю жизнь потратил на  создание клубов для интеллигенции или, как их там, - диссидентов. А когда началась перестройка, как и я, отвалил на Запад. Чем же ты отличаешься от меня? Я воровал, как все, а ты поступил как предатель. Тебя надо судить, как изменника. А все твои диссиденты – или идиоты, или уголовники, - получили по заслугам!»
Дилемма между государством и интеллигенцией в конце романа только обостряется, поэтому книга Григория Залевского вряд ли когда-либо сможет быть издана в России большими тиражами - по части непримиримости государство всегда отвечало интеллигенции полной взаимностью.

Страницы Григория Залевского с иллюстрациями:
www.pitt.edu/~lem17/gregzalevsky