Плохое влияние

           Мы  работали с Алексеем Ивановичем в одном учреждении, и друзей у него, кроме меня, не было.
Росту был Алексей Иванович просто неприличного. Плюс полтора центнера живого весу. Но это, так сказать, внешние атрибуты, фасад.
Главное, был он невозможный грубиян и сукин сын. И если с мужиками он кое-как еще ладил, то женщин он не выносил просто катастрофически.
 «Я, - говорил Алексей Иванович, - в бабе ну просто человека в упор не вижу. Ни водки с ними выпить, ни на стадионе поорать, ни морду кому-нибудь набить. Все у них на уме одни сопли полюбовные да платьица с рюшками. И не подойти к ним – орут как ненормальные, и меня  ругают, что я им на ноги наступаю. Дуры! Нет, - говорил Алексей Иванович, - я положительно не понимаю, зачем на белом свете бабы нужны!»
Ну я-то, например, догадывался, зачем женщины нужны, и зачастую был даже весьма рад этому явлению природы. Но с Алексеем Ивановичем обычно не спорил. Он, знаете ли, очень обижался, когда с ним спорили. И мог  запросто по шее накостылять за любовь к дискуссиям.    
Но тут в нашем учреждении случается одно незначительное событие. А именно: директор берет на работу девушку Аню. Переводчиком вроде.   «Я, - говорит директор, - желаю свой неимоверный бизнес распространить на дальние зарубежья. А поскольку вы, - говорит нам директор, - ни черта в заграничных тонкостях не смыслите, то вот, мол, вам девушка Аня, она, - говорит, - одних языков знает чуть ли не пять штук. Одним словом, знакомьтесь и не обижайте».
Подивились мы тогда сильно этому обстоятельству. Нет, то, что мы ни черта в языках не смыслим – это директор, как ни крути, прав был. Тот же Алексей Иванович и со своим родным был, прямо скажем, не очень знаком. Но больше всего нас удивило, как в этой пигалице, переводчице новой то есть, эти пять языков уместилися. Росту она была – аккурат Алексею Ивановичу по копчик, чтобы не сказать хуже.  Голова с кулачок, зубки меленькие, личико скуластенькое. Смотреть, одним словом, не на что.
Но нахальная, нету сил. Со всеми, значит, познакомилась, всем свои зубки показала. И Алексею Ивановичу свою лапку тянет, и скалиться радостно. Здравствуйте, говорит, Алексей Иванович, очень приятно с вами познакомиться. Пробурчал он что-то ей в ответ нечленораздельное, но, в общем, не нагрубил, и даже ручку свою пудовую протянул для приветствия. Ну думаю, раздавит сейчас девку, и начнет она, как обычно бывало в этих случаях, визжать. Вот, мол, медведь, чуть насмерть руку не отдавил. Ан нет, не тут-то было. Поморщилась Аня только немного и говорит Алексею Ивановичу, вроде как с восхищением: «В первый раз, - говорит, - в своей жизни такого большого и сильного мужчину встречаю. Очень, - говорит, - приятно. Лапку вынула, зубки напоследок показала, и пошла к себе.  На новом месте, значит, осваиваться.
А в два часа мы пошли в столовую обедать. У нас, знаете ли, директор, душа – человек, столовую для своих работников построил. Очень уютная, но чертовски маленькая. Помещается там всего три стола. И человек десять народу. Это если без Алексея Ивановича. А если с ним, то раза в два меньше. Так он еще, сукин сын, на один стул сядет, на другой портфель бросит, а на третий – ножищу свою закинет. Чтобы, значит, пищу принимать ему не мешали. А на четвертом стуле я теснюсь. Мне позволено. На правах, так сказать, дружбы.
И вот, Алексей Иванович еще и к третьей порции не приступил, подходит к нам Наташка из патентного и давай ругаться. «Ты, - говорит Алексею Ивановичу, -  боров десятипудовый, убери, - говорит, - свой окорок со стула, и дай мне сейчас же сесть.  На предмет пообедать». Алексей Иванович даже дожевывать не стал. И послал Наташку обедать в совершенно другое место. А тут Ленка – секретарша подскочила.   «Ты, говорит, обезьяна красно…, в общем, …мордая, подвинься, говорит, немедленно, или я за себя не ручаюсь». Пошла туда же.
А тут Анечка нарисовывается. В смысле, переводчица наша новая. И тоже, значит, судя по всему, пожрать не против. И к Алексею Ивановичу. Ну, думаю, пропала девка ни за грош. Подходит и говорит: «А не могли бы вы, Алексей Иванович, немного подвинуться? Нет, - говорит, - я, в принципе, и подождать могу. Но если бы вы чуть-чуть, - говорит, - самую малость подвинулись, то мне было бы приятно, одним словом, с таким мужчиной вместе пообедать».
И что вы думаете? Вдруг эта двухметровая дылда срывается с места, переворачивает стулья, и заплетающимся языком выдает: «Садитеся, - говорит, - об чем речь»! И на стульчик свободный ее, значит, усаживает. Я подумал даже, что Алексею Ивановичу седьмая котлета явно впрок не пошла.
Дальше – больше. На следующий день сидим мы по своим рабочим местам. Часа три уже. Пополудни. И вдруг врывается к нам Ксюша – бухгалтерша и кричит: «Достань, немедленно, - это она Алексею Ивановичу, - мне папку с полки! Мне она, - говорит, -  сильно нужна сейчас!»
А полка это, надо здесь объясниться, висела над рабочим столом Алексея Ивановича. И чтоб ему каждый раз об нее башкой не биться, он ее немного выше прибыл. Чуть-чуть. Аккурат под потолочком. И никто, кроме него, теперь до этой полки дотянуться не мог. И сам Алексей Иванович туда неохотно лез.  «Берите табуретку, - говорил он, - и залазьте. А меня это абсолютно не колышит. А башкой я биться каждый раз не могу!» Брали и лезли через подлеца. А  перевесить полку все время как-то руки не доходили.
И тут эта цаца подходит.  Аня, то есть. И говорит: «Вы, - говорит, - Алексей Иванович такой высокий, статный мужчина. А я, мол, сами видите, недомерок по превратности судьбы. Не будете, - говорит, - вы столь любезны, чтобы ту синюю папочку с этой чертовой полки, одним словом, достать».
Думаете, послал ее? А ничего подобного! Вскочил, как укушенный, достал все папки.  А к вечеру взял и присобачил эту полку так, чтобы все могли дотягиваться. И даже когда себе молотком по пальцу попал, никого матом не обложил. Дела!
А через неделю мы всем коллективом какой-то праздник отмечали. Не помню уж, какой. Думал, все как обычно. Надеремся ву смерть и будем песни орать. Как же! Мы еще по первой не успели разлить, а эта лилипутка уже тут как тут: «Можно мне, - говорит, - вас, Алексей Иванович, на танец пригласить? Почту, мол, за честь!»
Но тут я уже не выдержал и вступился за друга: «Ты, - говорю этой пигалице, - соображаешь, что ты несешь? Посмотри на этот шкаф! Если он на тебя, - говорю, - наступит, то ты не только все иностранные буквы, - ты свои забудешь!»
А этот идиот и говорит: «Ничего, - говорит, - я аккуратно постараюсь. Не боитесь, - говорит!» И пошел выплясывать! Это вместо благодарности мне!
А потом засел с этой Аней в уголке и целый вечер о чем-то с ней шушукался. Я все думал, как она его терпит?  Ведь он до сих пор слова в человеческую речь плохо складывал. По крайней мере, без мата.
Одним словом, вечер они мне перепаскудили, но это были еще цветочки. Когда я уже одевал пальто на предмет отправляться домой, ко мне вдруг подходит Алексей Иванович и выдает: «Ты, - говорит, - себе не представляешь! У Ани, оказывается, есть котенок, и у него голубые глаза! Представь, у всех этих сволочей зеленые, а у этого - голубые! В общем, - говорит, - я зело интересуюсь этим природным катаклизмом, и завтра, - говорит, -  иду к Ане в гости смотреть на этого сукина сына. В смысле, кота. И на стадион завтра не получается никак. Так что извини!»
 Я вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха, и быстро выбежал на улицу.

Что??? Правильно, угадали! Свадьба была через месяц. Цирк, а не свадьба. Особенно, когда Алексей Иванович жену свою молодую из ЗАГСа выволакивал. Одной ручищей держит ее, значит, а второй родственников распихивает. Чтобы не повредили, вроде как, невзначай, малорослую супружницу его. А эта змея свернулась калачиком у него на груди, и что- то заливает ему. Противно смотреть, тьфу!
Посадил Алексей Иванович жену свою в автомобиль и ко мне подходит. Ну, думаю, сейчас извиняться будет за дружбу нашу погубленную. И точно: «Извини, - говорит, - брат, что обращаюсь к тебе, но шибко меня этот вопрос волнует. Как ты, - говорит, - думаешь, подходят к Аниному платьицу туфельки эти или нет? А то, - говорит, - я прямо изнервничался по этому поводу!»
Ничего я ему не сказал. Развернулся и ушел. И даже праздновать не явился. Куда ж праздновать, когда сегодня я потерял друга!