Элле

ЭЛЛЕ
(быль)

Ее звали Элле. В свои 18-ть она прекрасно владела тремя языками: русским, эстонским и финским. И отличалась тремя качествами, неизбежно украшающими любую девушку: открытостью, умом и добротой. Помимо того, при довольно высоком росте она была стройна, подвижна и вполне красива.

Насколько мне помнится, Элле мечтала стать врачом, и потому решила для практики поработать нянечкой в Центральной детской больнице Таллина. Именно там мы и встретились. Мне в тот год было 14-ть, и вот-вот должно было исполниться 15-ть. Врачи даже не хотели принимать меня в детское отделение – слишком, мол, здоровый парень для детского курса лечения. Но взяли.

Детское отделение было шумным, веселым, и среди мелюзги я оказался самым старшим и самым рослым. В «свободное от лечения» время нами, детьми, занималась метресса, пожилая эстонка, которую все называли «педагог». Русских и эстонских детишек было у нас вперемежку, язык общения, как и водится в среде детей, устоялся смешанный, русско-эстонский: все мы прекрасно понимали друг друга. Наша метресса-«педагог», внешне суровая, но довольно добрая женщина, спокойно и уверенно управлялась с не в меру шумливыми подопечными, направляя их неуемную энергию в спокойное творческое русло: мы вечно рисовали какие-то картинки, ставили кукольные спектакли, смотрели кино, возились с дырчатым детским конструктором. Суеты, шума и пыли было предостаточно, зато к ночи вся ватага уматывалась и мирно засыпала, забывая и про болячки, и про обиды, и вообще про все личные неурядицы, которыми их, детей, с малых лет начала преследовать жизнь. Дежурные нянечки тихонько убирали следы бурной вечерней деятельности нашей ватаги, чтобы наутро всё началось снова: обход и прием у врачей, уколы, процедуры, лекарства, завтрак, обед, полдник, ужин – и вечная возня; игры, страсти, смех и слезы.

Одной из дежурных нянечек как раз и была Элле. Работала она споро, спокойно, с улыбкой, дети ее не раздражали. Я, великовозрастный «ребенок», конечно, успел заметить, что она чем-то отличалась от остальных дежурных нянечек, сестер и даже врачей. Но чем именно – не особенно задумывался, мешала наша повседневная ребячья суета: мне было не до своих наблюдений, приходилось суетиться вместе со всеми, то бишь рисовать, участвовать в кукольных спектаклях и детских разборках - словом, жить по законам ДЕТСКОГО коллектива.

Но однажды я простудился… Поднялась температура. Врачи уложили меня в постель и в изоляцию, и я, лишенный возможности двигаться вместе со всеми, слегка подскис. И полезли в голову уже недетские мысли: зачем я здесь, среди этой ватаги, в которой попадались и откровенные балбесы? А что будет дальше, когда меня выпишут – я ведь уже пропустил много занятий в школе. Догонять учебу здесь, находясь в больнице, нет никакой возможности: любые учебники не помогут, поскольку здешние друзья не дадут заниматься.

И вот в один из таких скорбных дней у моей постели изолированного «больного ребенка» вдруг появилась Элле – она только что заступила на дежурство.
- Ну, как твои дела? – спросила меня на великолепном русском, хотя и с совершенно очаровательным акцентом.
- Да… скучно. Голова болит, читать не хочется, глаза устают.
Она поправила мое одеяло, и вдруг предложила:
- А давай Я тебе сказку почитаю. Хочешь?
Я внутренне даже слегка оскорбился: «Хм! Ска-азку... Что я, маленький?!», но вслух сказал:
- Не стоит, наверное…
Элле улыбнулась:
- Почему ж не стоит? Сказка очень даже занятная, вот увидишь. Она мне самой нравится. Это скандинавская сказка.
- Н-ну давай, - протянул я нерешительно.

Элле принесла большую и не очень толстую книгу. Это были переводы сказок северных народов на русский язык. И Элле начала читать…

Думаете, я хоть что-нибудь запомнил из той сказки? Ничуть! Кроме имени главного героя, которого звали Рике-Хохолок. Сказка, по-моему, так и называлась. А почему не запомнил? Да потому, что как только Элле начала читать сказку своим изумительным голосом, я забыл про всё на свете и стал любоваться девушкой! Для меня, без пяти минут пятнадцатилетнего оболтуса, ее русские слова с легким неподражаемым акцентом превратились просто в какое-то немыслимо вкусное лакомство! Я слушал поток волшебных звуков, слетавших с ее губ, смотрел на красивое слегка улыбающееся лицо, ощущал запах юной женщины – и для меня всё остальное перестало существовать!

А Элле, увлекшись приключениями сказочного Рике-Хохолка, читала все с бОльшим вдохновением. Потом спросила, нравится ли мне сказка? Наверное, мои восторженные глаза сказали больше, чем могли сказать слова. Поэтому чтение продолжалось, причем не один день. Сказка развивалась, я ни черта не запоминал, чтО там происходит, но каждый раз встречал приход Элле с неподдельным восторгом. Не помню, дочитала ли Элле сказку до конца, зато отлично помню, что мы подружились. Я быстро выздоровел от простуды, а основной мой диагноз (к счастью для меня!) требовал еще врачебного вмешательства. «К счастью» потому, что я мог еще некоторое время оставаться в больнице, и значит – видеться с Элле. Я ведь и не заметил, как влюбился в нее.

Дни ее дежурства для меня, тогда еще обыкновенного пацана, постепенно становились днями счастья. Мы подолгу беседовали, рассказывая друг о друге. Я продолжал любоваться девушкой, не понимая своей все растущей тяги к ней. Видимо, искренность моего юношеского чувства захватила Элле, вызвав в ней ответную симпатию. И я, кажется, понимал, что по-детски влюблен в нее. Но меня уже не устраивало это «по-детски», и я начинал тосковать, когда ее не было.

Она рассказала, что по происхождению – финка, но есть в ней и частичка эстонской крови. Часто наведывается в гости к родне, в Финляндию. Русский выучила потому, что росла в русском окружении. Как бы то ни было, но ее русский, повторяю, был великолепен! И только совершенно очаровательный легкий акцент выдавал ее нерусское происхождение.

Однажды она предупредила меня, что уезжает в Финляндию на неделю. Я приготовился ждать. Прошла неделя. Элле не появлялась. Я засыпал и просыпался с мыслями о ней. Тоска моя усиливалась. Я совершенно четко видел перед собой ее прекрасное (для меня, во всяком случае!) лицо, ощущал рядом ее дыхание и аромат ее тела (нет-нет, в ЛУЧШЕМ смысле этого понятия, просто как запах дорогого мне человека! Никаких крамольных мыслей во мне тогда не рождалось и не могло родиться – я слишком боготворил в свои 14 лет понятие «женщина», а юная, красивая и стройная девушка, вдруг проявившая ко мне ответную симпатию, автоматически стала для меня святыней). В начале второй недели нашей разлуки я уже окончательно извелся от тоски по Элле, и лежа перед сном на больничной кровати, глядел в пустоту ночного неба за окном, повторял имя девушки и просто мечтал хотя бы еще один-единственный разок увидеть ее. Потом я повернулся на левый бок и незаметно уснул.

Проснулся оттого, что кто-то легонько ткнул меня пальцем в бок. Я живо повернулся и успел заметить, как мелькнул белый халат, который под тихий журчащий смех убегал в коридор. И я вскинулся от счастья: она! Эля! (я называл ее именно так, на русский манер). «Халат» вскоре вернулся, присел на край моей кровати – и я, поддавшись охватившей меня радости, неожиданно обнял Элле чисто по-мальчишески, одной левой рукой, оперевшись одновременно на локоть правой и не вставая с постели. Она поняла мой порыв и не отстранилась, моя рука так и оставалась на ее плечах все время, пока она рассказывала, как съездила, чтО видела. Еще сказала, что соскучилась по мне. И еще – что здорово устала в дороге. Я молчал, не находя слов, и только мысленно благодарил Бога за то, что все дети вокруг нас спят, никто не видит таинства нашего ночного свидания, а значит – никто не будет завтра хихикать и показывать на меня (и на нее!) пальцем. Вскоре Элле, сидя на краю моей кровати, задремала, а я, продолжая обнимать ее рукой за плечи, испытал живейшее наслаждение оттого, что охраняю сон любимой (я не сомневался в этом!), впервые по-настоящему любимой мною девушки. Что я мог в те годы? Что понимал? МОГ только одно: любить бескорыстно и бесконечно, испытывая неподдельное счастье уже от одной только мысли, что люблю не безответно. ПОНИМАЛ только то, что безумно счастлив и ничего больше не хочу.

… А несколько дней спустя меня выписали из больницы. Я не чувствовал себя несчастным оттого, что расстаюсь с Элле. Я был уверен, что мы еще увидимся. И тем более не страдал от расставания, что уже испытал высшее наслаждение моей тогдашней мальчишеской любви: я осмелился обнять девушку, она не отстранилась, значит, она испытывала ко мне ответное чувство, а что может быть выше ответного чувства? А целоваться я тогда не умел, и потребности в том не испытывал, потому что был чистым юным существом с почти что ангельским представлением о любви.

Больше Элле с той поры я не встречал. Хотя и надеялся на встречу. Возможно, она уехала в Финляндию, может быть, вышла вскоре замуж здесь же, в Таллине. Лишь где-то спустя лет пятнадцать-двадцать однажды встретил в магазине, за кассовым аппаратом, женщину, которая почему-то показалась мне похожей на Элле. Я потоптался возле кассы – вдруг узнает (если, конечно, ОНА). Но на меня никак не отреагировали, расспрашивать же я не осмелился.

В начале 2002-го я решил написать небольшую «повесть своей жизни» – так, для памяти, интереса ради, и вообще… Месяца за два управился, назвал повесть «На тетиве» и поместил ее в Интернет, на прозу.ру. Там, в повести, есть отдельная глава, специально посвященная женщинам в моей жизни. Она так и называется: «О, женщины!». И лишь совсем недавно, буквально на днях я вдруг вспомнил, что ведь одну из самых чистых историй своей юношеской влюбленности я в той главе не упомянул! То была история моей встречи с Элле. И тогда я решил исправить свою оплошность, и написал вот этот самый рассказ, который назвал именем девушки, впервые в моей жизни ответившей на мои чувства. Написал на одном дыхании, и едва закончив – подумал: Бог ты мой! Да я же счастливый человек, если такие прекрасные девчонки проявляли ко мне неподдельный интерес!

Элле (дай Бог ей здоровья, счастья и долгих лет жизни!) была всего на три с небольшим года старше меня - в точности того же возраста, что и моя нынешняя бесконечно любимая мною жёнушка. Мы прекрасно живем, любя, понимая и уважая друг друга. В ней, супруге моей, как и в Элле, течет определенная доля эстонской крови. И, возможно, повернись Судьба чуть по-иному, именно Элле могла бы стать моей второй половиной – разница в годах тут не помеха. Но – не случилось. А «случилось» по-иному. На то и жизнь.

Но нет предела моей благодарности тем женщинам, которые платили мне чистотой своих помыслов и искренностью отношения ко мне, когда я осмеливался в них влюбляться и к своему великому счастью обнаруживал вдруг, что – небезответно!

И изумительная финская (эстонская?) девушка Элле – один из первых символов моей глубокой благодарности всему женскому роду, который я боготворил всю свою сознательную жизнь.

       Славься в веках, ЖЕНЩИНА!!


15.05.2004
Таллинн