Ленинский стипендиат

ЛЕНИНСКИЙ СТИПЕНДИАТ

Пожалуй тут необходим небольшой экскурс в советскую историю. Исключительно для молодого поколения. Обычная стипендия в гражданских ВУЗах Советского Союза была 40 рублей. Если средний балл за сессию выше 4,5 и нет троек, тогда давалась пошывенная стипендия в размере 56 рублей. На старших курсах Академии стипендий не было, всем платили стандартное денежное содержание в 95 «рябчиков», плюс «замкам» 22 рублика сверху, старшине – полтинник. Именные стипухи были приятной доплатой только для избранных студентов и курсантов-«гениев». В медицине особо популярной была Павловская стипендия. Она составляла 80 советских рублей и выплачивалсь сверху повышенной. Такая стипуха давалась одна на курс по выбору декана (на гражданке) или начальника курса (на военке). Но самой крутой считалсь Ленинская стипендия. Она была 120 рублей и давалась только после половины обучения и только тем, у кого одно «отлично» по всем предметам. В материальном плане, по понятиям СССР, с такими добавками жилось весьма неплохо. Для примера: 0,8 литра приличного грузинского сухого вина шло за 92 копейки, а пачка самых дешевых сигарет 7 копеек, снять комнату в коммуналке Ленинграда было 30 рублей в месяц, отдельную однокомнатную квартиру 50-60, а трехкомнатную в центре максимум за 120. С гражданскими врачами получалась хохма – некоторые из них имели в институтах денег в два раза больше, чем их больничная зарплата по выпуску. Даже наши умники-слушаки с Ленинкой, получив после ВМА лейтенантский эполет, ощущали лишь десятирублевую разницу в денежном довольствии. Но деньги тут были не главное. Главное был престиж! Звание «ленинский стипендиат» было хорошей визитной карточкой в солидном обществе и пропуском в элитные семьи.

Валера Рябуха, по кличке Студент, никаким особенным стипендиатом не был. Учился неплохо, но четвёрочкa проскочила. Как-то в один из понедельников на четвертом курса вбегает он страшно запыхавшийся к нам в комнату с нелепыми словами: «Все! Свершилось! Снимаю крутую четырехкомнатную квартиру в Ленсоветовском доме, с обалденной мебелью, сервизами, японским телевизором и финским холодильником на два года! Обои – бархат, на стенах сарые картины, ковры – по щиколотку, ванна – утонешь!»
Мы: «Поди врёшь! Откуда столько денег?»
Студент: «А я за дешево, всего за 22 рубля в месяц, да и то не хозяйке, а ЖЭКу надо платить. Правда за электричество отдельно. Но все равно больше трояка не набежит. Итого всё удовольствие – четвертной!»
Мы: «Студент, мож ты съел чего? А мож тебе на Кафедру Психиатрии сходить надо, с дежурным врачем по душам поговорить?»
Студент: «Сами в Дурку идите, а я пойду в свои хоромы!»
Мы: «Так не бывает.»
Студент: «Бывает! В субботу приглашаю на новоселье. А сейчас вот что: Лом, у тебя мыло раскисшее? Раскисшее – хорошо, давай сюда! Да и мне нужна твоя печатная машинка и побольше испечатанных листков. Ты не выкинул еще свой брак с конкурсной работы по ВНОСу? Теперь Коля. Мне, Колян, нужны твои старые очки и аллюминиевая расческа с длинной ручкой, та, что с бытовки первого курса осталась. В субботу, мужики, все отдам, кроме расчески.»
Мы: «Ну бери, говна не жалко! Только машинка не работает – лента перебита сто раз и не печатает уже. Да и на клавиатуре половина букв западает. А на что тебе все это? Что макулатуру здать решил и зрение подсело?»
Студент: «Нет, все в порядке. Печатает машинка или нет, мне без разницы. Главное – чтоб звук был. Подробности в субботу – намечается грандиозная пьянка, там все и расскажу.»

Тогда компьютеров-РС не было. Может где какие и были, но не в СССР. Это сейчас – информатика, компьтерная граммотность. Тогда я даже не знал толком, что это такое. Была у меня гордость советской промышленности – портативная механическая печатная машинка «Эврика». Делали ее где-то в Прибалтике, но качества она была вполне туркменского: сплошные поломки, да и когда механизм в порядке, печатала она погано – одни буквы жирные, а других почти не видно. Зато звук издавала громче крупнокалиберного пулемета на БТРе. Отдал я ее Студенту, так как с конкурсной работой на этот год было покончено, и сей хлам до следующего года мне был не нужен. У Коли завалялись старые очки, в которые по ошибке Аптеки Академии засунули слишком сильные линзы. Еще Коля у нас на младших курсах числился бытовиком – внештатным бельевщиком и парикмахером, поэтому у него осталась здоровая аллюминиевая расческа с надписью на острой ручке «МО Военторг ц. 12 коп.». Студент нацепил Колины очки, засунул мелочевку на дно портфеля, сверху набил его «научными трудами», подхватил подмышку машинку и пулей вылетел из комнаты.

В субботу вечером мы пришли по указанному адрессу. Звоним в дубовую (!) лакированную дверь. Кто-то долго и внимательно смотрит через глазок, наконец дверь распахивается. На пороге стоит сияющий Студент, из кухни пахнуло ароматом жаренного мяса. Похоже адрессом не ошиблись, нас тут ждут. Входим. Ну обстановочка – сильная, в общем, обстановочка. Похоже на смесь Юсуповского Дворца (до пожара) с Эрмитажем (в миниатюре). Студент радушно приглашает пройти в залу. Садимся за стол черного дерева. Студент быстро накрывает стол «импровезированной скатертью» – вынесенной из нашей общаги простынью от родной курсантской кровати. На простынь выставляются горячительные напитки, холодные закусочки (консервированная «Солянка с Прянностями» за 22 копейкии и маринованные развесные огурчики за 18 копеек килограмм), картошка в мундирах и здоровая сковородка жаркого из говядины с черносливом – его родной Крымский деликатесс.

Подождав минуты три, пока мы отойдем от увиденного и дерним по первой, Валера начинает рассказ с правил поведения: «Курить только на кухне, обстановки руками не касаться, в шкафы не лазить, предметы с места на место не двигать. Где что стоит у меня все до миллиметра измерено и в эту тетрадку записано. Пожалуйста, уважайте труд товарища и без надобности бардак не устраивайте. А пока вы кушаете, я вам мою квартирос'емную историю расскажу:

Знач так, поехал я на дежурство в Обсервационный Роддом на проспекте Газа. Помните этот гадюшник, где одни зэчки, туберкулезницы и сифилитичные роженницы, а персонал на одну половину из грязно-белых халатов, а на другую из зеленых юбок МВД состоит? Это единственный роддом, где я на правах полноценного дежурного врача, а не сопляка-«крючкодержца», ошиваюсь. Делаю с тетками все, что сам посчитаю необходимым. Среди персонала – полное доверие и уважение, среди роженниц – вообще почет! Они меня больше своих штатных врачей любят, особенно зечки, за то что не хамлю, вежлив, помогаю как могу, да по-максимуму новокаина на их рванные письки не жалею. На дверях и окнах там решетки, а мне плевать – меня не тюрьма, а акушерство-гинекология интересуют. А «заразность» контингента я просто игнорирую, при разумном соблюдении правил, конечно.

Так вот, поступает ко мне в дежуство роженница. Молодая зечка, всего 18 лет, но уже с туберкулезом, заразная – ТБК-положительная, беременность за шесть месяцев, сильно избита сокамерницами. Плод мертв, роды в ходу. Решаю не кесарить, а вытянуть естесственным путем с легкой помощью окситоцина и поляризующей смеси. Чуть родовые пути подколол анестетиком, чтоб ору не много было, и давай-давй, родимая, работаем. Ну баба в сознании, полод мелкий, положение правильное, рожается без осложнений. Ну я с ней парой слов перекинуться успел. Истощение у нее. Говорю ей – я тебе, родная, кровопотерю припишу побольше, чем есть, а там можно и температурный лист слегка подправить. Полежишь у нас дней десять-пятнадцать, а повезет, то и двадцать-тридцать. За это время постарайся отожраться. Есть родственники в Ленинграде? Здесь хоть на тюрьму похоже, но не тюрьма – передач передают столько, сколько принесут. Давай, вспоминай телефон, я позвоню. На родные лица без свиданки из окошка полюбуешься.

Баба родила считай «на сухую», без слезинки, а тут в рев. Есть у нее один родственник, дядя родной, и тлефон его знает, да только уверена, что не придет он к ней. Очень уж большой человек, да и к тому же постоянно по заграницам. Давай номер, мое дело маленькое – позвонить. Монетку-двушку на телефон-автомат не жалко. Я всегда звоню из автомата, звонки по «лично-зечному» на Газа не приветствуются.

Позвонил. Трубку баба берет, судя по-голосу, дама весьма интеллегентная. Об'яснил ей ситуацию в двух словах, мол кто я такой и почему звоню. Реакции никакой. Я уже готов трубку повесить, как дама меня начинает просить провести ее к родильнице на свиданку. Я ей и об'ясняю, что нет на то у меня власти – на обывательском языке я всего лишь практикант. Ну а баба давай все и вся на чем свет стоит хаить – вот даже врача ее племяннице не дали, а обошлись безграмотным практикантом. Меня это задело, я ей грубо и говорю, мол кончай орать, лучше своей племяннице жиров побольше принеси. А насчет моей безграмотности – то вообще заткнись. Я лучший практикант в СССР – Ленинский Стипендиат по акушерству! Повесил трубку и поехал на Факультет спать.

Дня через два опять в «Обсералку» для набора опыта подался. Смотрю Зав. Отделением, хохол Сан-Саныч Адерейко идет. Хвать меня за халат и говорит, пошли быстро ко мне в кабинет. Ну думаю, проштрафился на чем-то. Зашли к нему в кабинет. Достает он две бутылки армянского коньяку «Ахтамар», самого-самого старого и дорогого, и двести рублей двумя сотенными бумажками. Это нам, говорит. Как в песне – тебе половина и мне половина. Короче, шобы гомону не було, расскажу, шо було. Пришла бабенка в лисьей шубенке и заявила, шо ей свиданку с зечкой обещали. За услугу обещает гарно заплатыть. Ну дал я им на все про все минут пятнадцать. Захожу из палаты гнать – бачу, сидят обе в слезах, як ридна мамка с донькой обнимаются. Ну я эту семейную идиллию прервал, все, мол гражданочка, пожалуйте на выход. Доходим до дверей, она мне суе кулек с коньяком, та дви сотенных. На, доктор, половина Ваша, а половина для того практиканта, шо у моей племянницы роды принимал. И просила тебя еще раз ей позвонить, вроде номер ты знаешь. Вот усе, швидко пакуемо цу цикаву горилку, ховаем гроши, та й шоб ни одна душа! Короче, Валера, ты парень военный, це сам разумиешь.

Ну позвонил я ей. В гости позвала. Приехал на эту вот самую хату. Скрывать мне нечего, в форме приперся. Дама, Вероника Игоревна, возраста «бальзаковского», не старенькая, не молодая. Давай за племянницу благодарить да все про меня распрашивать. На то, чтоб богатенькая стерва молодого кобелька снимала – не похоже. А чтоб у такой молодой тещи дочь на выдане засиделась – по возрасту рановато. Вопросы обстоятельные задает, ни в голосе лести нет, ни в глазах похоти не видно. Ну я ее за «магарыч» поблагодарил, сразу сказал, что племяннице ее многим помочь не смогу. Я в этом роддоме на птичьих правах – опыта набираюсь, поэтому максимум, чего смогу сделать – то тормознуть ее редственницу дополнительно дней на десять. Советую ей приносить побольше высококалорийных передач. Сам в душу не лезу, типа я будующий доктор, а кто и за что сидит – не мое дело. Дамочка это оценила.

Ну пробыл у нее минут двадцать, чего время терять, извиняюсь и собираюсь уходить. Тут дамочка и спрашивает, а правда ли я Ленинский Стипендиат? Да в нормальных условиях я бы не врал, а тут уже сбрехано, чего зря извиняться. Ну, говорю, правда, поэтому и засиживаться у Вас не могу – надо идти по завету Дедушки Ленина забираться на чердак и «учиться, учиться и учиться». А она не отпускает – давай опять вопросики подкидывать, мол где я живу, трудно ли в общаге учиться, не мешает ли шум? Ну я и говорю, мне все мешает, но я человек серьезный и целеустремленный, поэтому мне все по барабану. Если меня все достанут, то я или в читальный зал, или в парк всегда смыться могу. А она говорит, что бы я делал, если бы у меня была своя собственная очень маленькая квартирка – только кухня, туалет, ванная с балкончиком и прихожая? Я ей и говорю – то я бы был в раю. Лучших условий для ленинских стипендиатов не бывает. Тогда она вынесла расскладушку и сказала, что с завтрашнего утра я могу жить в этой прихожей.

Ее муженек официально числился Замминистра Горнодобывающей промышленности Монголии. А так как все министры-монголы не знают и таблицы умножения, то ее муженек в одиночку обеспечивает 95% монгольского промышленного валового продукта. И живет он безвылазно в столице Монголии, а ей, его преданной жене, необходимо к нему ехать, как декабристке на каторгу. Одна проблема – не на кого квартиру оставить. Нужен очень надежный сторож сроком на два года. Вот Ленинский Стипендиат Валерий Рябуха – очень подходящий кандидат.

Завтра Вероника Игоревна вызывает плотника, чтобы врезать замок в двери между прихожей и корридором, что ведет в остальные комнаты. После чего оставшаяся территория от двери до кухни, вкючая санузел, в полном распоряжении Валерия Владимировича. Копии ключей от входной двери и почты будут тоже завтра. Все комнатные цветы она вынесет на кухню, и дополнительной обязанностью будет их поливать. Квартира переводится в режим консервации, но платить стандартную коммунальную квартплату плюс за свет все равно надо. Возмещением расходов и оплатой труда сторожа будут его спокойные условия для учебы. Телефон она тоже завтра отключит. Своим присутствием хозяйка не осложнит жизнь надолго – в пятницу у нее самолет рейсом Пулково-Улан-Батор. Если Валерий Владимирович сможет, то пусть ей поможет дотащить чемоданы до сдачи в багаж.»

Согласие было дано сразу. В тотже самый день Студент зашел к нам в общагу за «хламом». По прибытию в хоромы Вероники Игоревны, он нацепил очки, поставил машинку на кухонный стол и начал что-то печатать – точнее громко звучать, как бы печатая до трех ночи. Так продолжалось до пятницы, и у дамочки не осталось никаких сомнений в правильности ее выбора. Сторож – Ленинский Стипендиат! Это надежно. В одну из ночей, Ленинский Стипендиат залез в хозяйкину сумочку и достал оттуда ключик от нового замка, что отделял его монашескую келью от королевского дворца. Ключик был аккуратно оттиснут на куске моего раскисшего мыла. В пятницу Валера смылся с лекции, чтобы помочь Веронике Игоревне погрузиться на самолет. Потом он постоял немного за оградой летного поля и поехал домой, только тогда, когда сам увидел ее международный лайнер в воздухе. По приходу в свой корридор, Студент достал Колину алюминиевую расческу, надфиль и мой обмылок со слепками. Во истину слесарь-гинеколог! Он за 20 минут умудрился выточить из острой ручки расчески какое-то подобие того мудренного ключика. А еще через пять минут Студент валялся на кожанном диване, переключая ногой каналу на японском цветном телевизоре (до пультов дистанционного управления даже передовые японци в те годы еще не додумались).

Потом много чего произошло в этой квартире. Одно время даже вся мебель стаскивалась в одну комнату, а две другие комнаты сдавались в помесячный наем девушкам-студенткам (за 30 рублей комната и без права привода гостей). В серванте были обнаружены хорошие запасы коньяков и вин. Совершенно несознательно эти погреба были очень быстро уничтожены, а потом мы полгода рыскали по Ленинграду восстанавливая хозяйский бар. А вот сами хозяева оказались превосходными людьми. Периодически они присылали Валере открытки ко всем праздникам, на которые Рябуха отвечал коротенькими письмами-докладами, что мол все нормально. Хозяева справлялись, когда у сторожа-квартиранта отпуск. А отпуск у нас всегда был в августе. Тогда хозяева брали свой отпуск на август, чтобы избежать неприятных накладок.

Перед из отпуском Валера всех нас звал на субботник. Кто забыл социалистическую действительность, я напомню – субботником называлась работа на халяву, без денег, исключительно из-за правильных убеждений. Мы, все причасные к этому Студентову дому отдыха, имели правильные убеждения. Всей гурьбой мы целый день все чистили и драили, а затем по сантиметрам выствляли мебель и размещали все вещи согласно записям в Валеркиной специальной тетрадке. Затем пылисосили ковры. Затем вытряхивали мешек с пылью в специально принесенную старую наволочку. И самым ответственным действом было создание «нетронутой запущенности». Надо было тряся наволочкой покрыть все слоем пыли. Квартира приобретала вид девственного годовалого одиночества. В конце, как кульминационным моментом всего, Рябуха гордо доставал алюминиевую расческу и затворял дверь. Щелкал замок и Студент улетал в отпуск, чтобы вернуться в сентябре и опять зажить в приличных условиях, как и подобает Ленинским Стипендиатам.
_________________