Вечныйт лях. патриотический рассказ

Вечный лях.
патриотический рассказ.
I.
Не так давно, молодой человек с еврейской фамилией застрелил их револьвера системы «наган» председателя Петроградской ВЧК Урицкого. Через несколько лет будет расстрелян поет Гумилёв. Он жадно выкурит папироску, подмигнёт серым шальным взглядом пустым зрачкам стволов. И умрёт.
     Примерно между двумя этими условными рубежами времени, уже ближе к осени, Сигизмунд Адамович Сикорский лежал, вжавшись всем телом, в выжженную солнцем среднерусскую равнину. Сухой ковыль колол подбородок. Трава более походила на щетину, пробившую кожу щёк покойника. В щель между козырьком фуражки и иссушённой землёй, виделись суетящееся рыжие муравьи, волокущие в свои закрома дохлую жужелицу. Патроны кончились. Вся рота «дроздов» залегла под шквальным пулемётным огнём красных.
     Фьють-фьют-фьють. Под самым носом брызнули фонтанчики пыли. Очевидно кто-то из добровольцев дернулся и, движение это было замечено. Невдалеке лежал полковник Пущин. Сигизмунд наблюдал, как по его широко открытому глазу по-хозяйски бегала муха. Большая и зелёная.
     «Какие же сволочи эти большевики … Господи! Спаси и сохрани. Покарай их.»
      Но Бог-Сааоф был очевидно занят чем-то другим. Может быть разбирался с делами на Колчаковских фронтах. А может быть, с занимательностью разглядывал, словно в лупу, Адольфа Алоиза Шекельгрубера, который воровато озираясь, занимался маструбацией над клозетной чашей госпитального туалета. Сааоф знал наверняка, во что превратится эта букашечка, с пока ещё обвислыми усами-подковой. Но даже ему не очень то хотелось верить в возможность подобной метаморфозы. Впрочем, за все времена своего наблюдения за историей двуногих, Бог видел и не такое. И удивляться чему-либо перестал.
    Сигизмунд родился в Лодзи, за несколько лет до конца очередного века, прошедшего со времён первого пришествия Христа. Его дед, Казимир, был казнён вместе с Торрогоутом.* Его прадед, Зденек, служил при штабе Понятовского, и имел редкое для поляка удовольствие, созерцать пожар ненавистной Москвы. Он утонул вместе с маршалом, после разгрома Бонапарта под Лейпцигом. Отец проклял Сигизмунда. Сигизмунд любил Россию. И не просто Россию, а именно Империю Российскую. Империю! Наверно подобные чувства, испытали когда-то испанец Траян и вандал Стилихон к Великому Риму. Он искренне счёл, что в перспективе исторической, но обозримой, ещё при жизни его детей и внуков – судьбы Империи и Польши неразделимы. И будущему этому, шляхтич Сикорский решил посвятить суть своего существования. Он пришёл к парадоксальному выводу – стать истинно верно поданным Великой Империи для гордого шляхетского самолюбия, есть вызов более достойный и труднодостижимый в осуществлении цели, чем естественный патриотизм угнетаемого меньшинства. История, которую Сигизмунд знал неплохо (по крайности считал, что это именно так)  подтверждала Великий закон всех империй, не менее незыблемый, чем второй закон Ньютона. Империя воздаёт своим поданным не за религиозный пыл, разрез глаз или цвет кожи, богатство или показной патриотизм – а исключительно за благородство души и верность принципам, не доведенным до тупого фанатизма. Только Империя умеет испепеляюще карать строптивых. И только Империя, умеет милостиво прощать раскаявшихся. Если конечно это есть настоящая Империя. Под этот стандарт частично подходила империя Британская, совсем не подходила империя Германская, пыталась вписаться в его рамки империя Австро-Венгерская. И только Империя Российская имела шанс превратится в подобие «Pacin Roma», в своё время растерзанного варварскими рексами, но продолжающего будоражить умы, именно тем что включил в себя суть понятия «цивилизация», к достижению которого стремились наперегонки, как Америка так и Европа.
    Сигизмунд принял православие. Он вполне искренне верил в существование как Иисуса, так и Отца Его. И не менее искренне, счёл что для Христа не будет большой разницы из каких стен к нему обращаться с молитвой. Из стен костёла, или из православного храма. И не смотря на нескрываемую неприязнь к себе, именно как к поляку, некоторых «пещерных» чиновников, он сладостью ощутил  себя «верноподанным» Великой Державы. И готов был служить ей верой и правдой. В его отвердевшим имперском сознании, сосуществовали и дополняли друг друга; Пушкин и Мицкевич, Толстой и Сенкевич, Костюшко и Суворов, король Ян Собеский и император Александр Благословенный. Он набрался трезвости рассудка и представил себе, как бы повела себя ясновельможная шляхта, окажись она на месте «царских сатрапов», окажись Русь под властью Речи Посполиты, а не наоборот. Впрочем, шаловливая муза Клио ставила подобный опыт. Что? Сейм дал бы русинам конституцию? Были бы разрешены русские суды, школы, издательства? Русская армия в составе Войска Польского? Свободу православным исповедовать свою веру по византийскому обряду? Ага! Держи карман шире! Сигизмунд знал историю Речи Посполиты не только по романтическим хроникам Сенкевича или по шовинистическим опусам Московской типографии Снигерёвой.
    Но из песни слов не выкинешь. В имперском реестре неблагонадёжности, поляки числились в одной графе с инородцами, типа кавказских горцев, армянских дашнаков и евреев из черты оседлости. Но ведь, формально, любой жид-выкрест имел потенциальную (и вполне реальную) возможность поступить хоть в университет, хоть в кадетский корпус и, получив личное дворянство, жить и служить своей мачехе-родине. Да кстати, и личный эскорт государя императора состоял ведь,  во из тех же горцев, во многом не утративших природную дикость нравов, но приобретших преданность престолу могучего «Белого царя», а следовательно поднявшихся ещё на одну ступень к цивилизации. Их черкески, поверх серебренных газырей, украшали георгиевские звёзды «за храбрость». И ведь факт есть общеизвестный, что большая часть смутьянов являла собой выходцев из тех же кавказцев, поляков, евреев. Что ни говори, а соотечественники Сигизмунда Сикорского, не без оснований, считались подданными неблагонадёжными. И среди банд абреков Шамиля, и среди террористов «Народной воли», не говоря уже о польских легионах Бонапарта, выходцев из Царства Польского было, ох, немало. А два кровавых и подлых восстания в прошлом веке!?
 И трезвый ум Сигизмунда, не без усилия, всё же постиг истину, что если и есть у поляков некоторые причины не любить русских завоевателей – то для ненависти лютой подобные основания отсутствуют. Ведь немцы, шведы и турки, именно они подрубили корни, некогда могучего дуба Речи Посполиты. Русские только подобрали, упавший и перспевший плод, который бы был несомненно просто растоптан хищными тевтонами и австрияками. А если уж совсем быть честным перед совестью патриота, то Посполита погибла не под напором русских полков, трижды бравших Варшаву, а исключительно из-за глупости, чванства, подлости, жадности и лени её правящей элиты – ясновельможной шляхты. Паны разодрали страну в клочья, проводя время в пустословных сеймах и кровавых «конфедерациях». Понятно, и без промысла Господнего здесь не обошлось. Паны с тупым упорством (которое с избытком было возвращено завоевателями) пытались окатоличить православных, причём даже тех, кто согласны были служить варшавскому «крулю», если только папские легаты не будут учить их попов, что по «латыни» святое писание доходит до душ верующих, лучше, чем на «старославянском». Итог известен.  Итог печален. Иной раз, ставя себя на место русских, Сигизмунд, с горечью осознавал, если уж не правоту, то обоснованность действий Великой Империи. И если Костюшко, не скрывавший своей неприязни, но и на верность не присягнувший, был отпущен императором Павлом I на все четыре стороны под честное слово, которое сдержал, отказавшись стать под золотые штандарты непобедимого Наполеона, то тот же Таррогоут, офицер русской армии, присягнувший на верность двум русским императорам, был повешен не как «борец за свободу и поляк», а как изменник и бунтовщик. И что бы там кто не говорил о жестокостях Муравьёва и кровожадности Берга, их деяния были лишь ответом на террор развязанный польскими инсургентами во времена восстания 1863-64 годов.
 Сигизмунд решил доказать и себе и Родине (а Родиной он считал пространство от Вислы до Амура), что поляк с гордостью не меньшей, чем немец к примеру, может с гордостью носить высокое звание верноподданного патриота. В семье и среди друзей детства (поголовно состоящих в организации Пилсудского) он подвергся остакизму. Но это придало его интеллекту лишь осознание собственной избранности и сладостного состояния «не члена стада». Как уже говорилось, он крестился по православному обряду и с блеском сдал экзамены в Санкт-Петербургский университет Путей Сообщения, многие профессора которого ещё помнили своего великого коллегу Дмитрия Менделеева. У обладателя диплома выпускника этого заведения,  при найме на службу подданство не спрашивали. Ни в Северо-Американских Соединённых Штатах, ни в Британской Индии, ни в самой Британии. Торговая марка «русский инженер-путеец» являлись такой же гарантией качества и эксклюзива как и «сибирские соболя», водка «Смирнов», папиросы Асмолова, русские; икра, масло, пшеница и тому подобное. В 14 году кайзер напал на Россию. В 16 Сигизмунд подался со второго курса в «вольноопределяющиеся». Получил погоны прапорщика и оказался на Румынском фронте. Крушение императора он воспринял как личную трагедию, подлый большевистский переворот, как личное оскорбление. В составе полка генерала Дроздова пробился на Дон, на соединение с Добрармией Деникина. «Дрозды» сметали на своём пути германские сторожевые заслоны, петлюровские опереточные куреня и крысоподобные стаи, распропагандированных большевиками дезертиров. Этот бесстрашный марш горстки храбрецов, вполне сравним с «ледяным походом» генерала Корнилова на Екатеринадар.
     Сейчас вот, вжимаясь в пыльную, выжженную солнцем почву, невдалеке от предместий Орла, он вдруг до безысходности осознал, колющую под ребром, пекущую сердце, жаль к утерянным временам, всю иллюзорность человечьих расчётов и хрупкую паутинь, муравьиность  жизни конкретной личности. Безысходность. Если сейчас приподнятся, если шевельнуться в сторону бугорка, изрытого пулями – всё. Конец. И войны. И мира. Мира создания божьего, мир этот в сознание своём отразившим … Пущин напоролся на пулю, именно тогда, когда попытался поднять залегшую роту. Говорили, в Галиции, он вышагивал впереди батальона, с папироской в зубах и стеком в руке – прямо на австрийские пулемёты. И хоть бы что … А сейчас, раз – и всё  … В десяти футах левее, распластался ротмистр Шорин. Шорин был человеком нетрусливым, но окопного опыта не имел. Он, при попытке отползти, задрал «корму». Красный пулемётчик своё дело знал. И вот уже Шорин, хоть и  живой но, нежилец. Шинель на спине вспахана, словно весенняя целина плугом. Ротмистр похоже в сознании. Скребёт пыль растопыренными пальцами. Изо рта кровавые пузыри. И тоже Бога на помощь зовёт. Да-а, Шорину, похоже красные должок вернули. Он им кредит щедрый за год выдал. Ни одной команды «охотников» не пропустил. Слова «интернационала» наверное лучше Троцкого знал. Сколько ведь наслушался этого «сатанинского псалма», который комиссары «матёрые», к стенке поставленные, вместо «помилуй мя Господи» хрипели. Многие чистоплюи, особенно «кадетишки», Германского фронта не нюхавшие, губки свои кривили брезгливо, и ручкаться избегали. А Сигизмунд с понятием относился. Жену ротмистра угораздило в начале ноября 17-го, в Петрограде пьяным матросикам попасться, во время какой-то экспроприации. Надругалась над ней всем скопом «гордость революции» и штыками приколола. То ли балтийцам серёжки в ушах женщины понравились, то ли сама женщина, то ли Керенского искали в женское бельё переодевшегося. А как вражину революции обнаружить, подол не задрав? То-то. Информация об этом, каким-то шустрым тараканом доползла до Штейнберга, первого комиссара юстиции. Этот трефной жид, по наивности талмудской, потребовал у Урицкого наказания для шаловливых пролетариев. На что последний, печально улыбнувшись, ответствовал: « По вашей же инициативе совнарком отменил смертную казнь, а другой разновидности наказаний в арсенале революции не имеется». Однако трибунал всё же состоялся. Первые надели после своего воцарения бесы пытались соблюсти видимость законности, параграфы которой они очевидно черпали из книги «Премудрости Соломона». Тем более, что «смертная казнь» вскоре была разрешена в виде «исключительной» меры, Насильники и убийцы и не помышляли скрываться, и забыв об этой и многих других своих шалостей, окунулись в кипучую муть революционной деятельности, а именно приняли самое живое участие в разграблении винных складов, что комиссары запретили самым строгим образом. На суде четырём бравым балтийцам припомнили, между делом и октябрьский эпизод. Суровый предревтрибунала приговорил бандитов к высшей мере защиты социалистической законности … однако с учётом пролетарского происхождения, заслуг перед рабоче-крестьянской властью и тем, что поступки эти вызваны исключительно пережитками проклятого царского режима, наказание было решено считать условным, и осуждённым была предоставлена гуманная возможность искупить свою вину на фронтах борьбы с мировой буржуазией.
  Отец ротмистра, полковник в отставке, был расстрелян несколько месяцев спустя, безо всякого суда и следствия. За то что дворянин. По указу Зиновьева. Среди тысяч заложников.
… Желудок Сигизмунда вдруг сжал спазм животного голода. Захотелось грызть землю. Колкие стебли травы исцарапали кожу губ. Во рту почувствовалась солоноватая горечь. В памяти, поплавком всплыло, навязчивое воспоминание о кондитерской «Норд» на «Невском». Там можно было купить набор удивительных пирожных. По размерам игрушечных. Каждое было раз в пять меньше обычного и съедалось за один кус. В коробку, с выдавленными на картоне чайными розами, вмещалось ровно сорок штук. Восемь рядов. В каждом по пять; трубочек с крем-брюле, эклеров, заварных, бизэ, бисквитов, розеточек, заварных, ореховых. От них исходил ванильный аромат сказок Андерсена. Сигизмунд теранул козырьком фуражки о землю, что бы расширить кругозор. «Фьють».Прямо над ухом свистнула пуля. Линия зрения стала на пол пяди шире. И глаза Сигизмунда Сикорского узрели прямо перед носом своим полевую мышу. Зверёк стоял на задних лапах, опершись на хвост. Человечьесть позе придавали и лапки, скрещенные на груди. Черные бисеринки глаз смотрели в упор. В них искрились неживотное лукавство и наглость. Грызун шевелил усами и совсем не боялся человека.
«Господи! Неужели в этой стране, даже мыши сходят с ума. Проклятые большевики …» Сладкого резко перехотелось. В голову Сигизмунда ударила волна звериной ярости. Захотелось  встать во весь рост. И на пулемёты. Со штыком наперевес. И колоть. Колоть! Колоть!!! Штык-винтовка. Штык-винтовка. Штык-винтовка. Как учили. Раз-два. Раз. Два. Воткнул-вытащил. Как это приходилось делать не раз. Во времена недавних штурмов Харькова и Йоловайской, когда отборные офицерские роты в штыки гнали, целые полки, обезумевшей от животного ужаса, красной сволочи. Но волна этих эмоций, как и волна морская – схлынула, а на береге сознания осталась только твёрдая галька реальных мыслей … Воткнул. Вытащил … воткнул … Не получиться воткнуть то … Умница пуля опередит молодца штыка. Шаг … может два. И навсегда Сигизмунд обнимет эту пыль. Как чужую жену, стервозную и тёплую, пустившую к себе в кровать исключительно для того что бы досадить ревнивому мужу-ловеласу. Это не выход.
«Абсолютно верно», - чужой писклявый голос, словно скользкий червяк, медленно так, заполз в уши.
«Господи! Говорящая мышь. Я схожу с ума. Впрочем, после того, что сделано на этой земле, тут и камни должны возопить, не то что звери заговорить». Рука инстинктивно дернулась для свершения крестного знамения. Но импульс этот, тут же сгас. Красный пулемётчик наверняка заметит это шевеление. Сигизмунд аж заскрипел зубами, от лютого желания посмотреть какого цвета у него кишки. Человечьи потроха он видывал не раз. Это почти всегда провоцировало рвотный спазм. Однако сейчас, Сигизмунду мерещилось, что наблюдал бы он, кроваво-слизкую перламуть комиссарского нутра не с меньшим интересом, чем яхонты и лалы на витрине ювелирной лавки.
«И это единственное чего ты хочешь увидеть? Э-э. Не то это.»
  Похоже, что мыша продолжала свой диалог, черпая вопросы для ответов, прямо из мозгов подпоручика.
«Сгинь, нечистый …» – одними губами прошептал Сигизмунд.
«Да я то сгину … Если уж тебе так хочется. Вон в норку нырну. Видишь, норка? А ты? Сгинешь ведь тоже. И скоро. Но есть шанс и целым остаться. Его ты можешь использовать. Можешь и не использовать».
Мыша пастки своей, действительно не раскрывала. Только усы шевелились в такт звукам, возникающим в сознании человека.
« … деться тебе некуда, подпоручик. Мышеловка. Я знаю что говорю. И сырком перед смертушкой не позабавишься. Но варианты есть. И как приманку схрумкать и шкурку при этом сберечь. Вопрос – правильно угадать, как? На удачу можно понадеяться. Можно. И на Бога. Но Бог далеко. Ближе конечно, чем кажется – но путь сей во мраке. В тумане чёрном точнее. А я вот он. Рядом. Под рукой почти. Я помогу. Не задаром, конечно. Кто я есть – ты понял?»
Сигизмунд водки перед атакой не пил. И не потому, что трезвенник – не было водки. А кокаин не шмыргал, как тот же ротмистр Шорин. С психикой проблем не испытывал. В церковь ходил. Свечи ставил. И причащался. И исповедовался. Религиозной горячкой, правда, его разум никогда не воспламенялся. А как человек образованный, «Фауста» Гете, конечно же читал. Не до конца правда. Но с содержанием был знаком. И что тогда получается? Сейчас перед ним сам дьявол-сатана, что ли?
Пришёл по душу? На поле брани – как на оптовую распродажу?
« Ты животное полевое, что ли и есть – царь ада Люцифер?»
Мышь надулась. Подбоченилась. Вид важный приняла. Метаморфоза сия заставила подпоручика Сикорского уткнуться лицом в рукав и, с минуту, сотрясаться от беззвучного хохота. Когда он вновь обратил взгляд на пространство перед собой, то надеялся, что ведение исчезнет. Ошибся. Мыша никуда не делась. По прежнему стояла на задних лапах. Только сгорбилась. Шёрстка на загривке дыбком стала. Фыркает злобно так. Фальцетом надменным глаголит,
- О сути противоположенной, вы наивные двуногие существа, имеете представления столь же поверхностные, сколь и невежественные, как и о том, кого вы справедливо именуете создателем сущего. Моё имя не Люцифер. Называть меня Сатаной, пока тоже не время. Я тем более, не царь ада. Так как нельзя быть царём того, чего нет. Но ты верно уловил смысл. Я часть. Частичка Великой Сути Тёмных сил. Ноготь на мизинце Властелина Тьмы. И мне предстоит, у меня есть такая возможность, сначала стать перстом Повелителя, потом его дланью, а потом … Ибо, плох тот мелкий бес, который не мечтает стать крупным. Мы есть корпускулы нематериального тела Сатаны. Имя нам, как говаривал маразматик Иоанн – легион. И каждая частичка стремиться превратиться в целое. Ты ведь, почти инженер, не тёмный хлебопашец из Тьмутаракани. Должен разуметь о чём речь идёт. С законами сохранения энергии и термодинамики, знаком ведь? Энергия нужна для любого развития. Душа человечья, с точки зрения прикладной науки есть определённый вид энергии сравнимой, скажем, с энергией гравитационного поля. Впрочем это для тебя есть санскрит … Чуть не сказал «латынь». Латынь то тебе знакома. А я за слова отвечаю. У нас с этим строго. Энергия души человечьей необходима для развития и роста. Она ведь никуда не девается. Впрочем, как всё остальное. А существа моего уровня способны её аккомулировать и использовать для роста и развития. Это наподобии того, как вы двуногие, используйте энергию ветра, оснащая мельницы крыльями.
- А почему ты пристал именно ко мне? Неужели я такой плохой солдат, что способен, скажем, сменять жизнь на совесть … или душу … Если получу от вас предложение стать членом РСДРП(б) – то глубоко заблуждаетесь, ваша тусклость, князь Тьмы.
- Да не суетись ты, Сигизмунд. Сейчас всё объясню. Почему именно ты? Вся суть проблемы в этом и заключается. Поверь уж мне на слово. Если бы кто из моих коллег по ремеслу, открыл бы пункт по приёму и обмену душ – то очередь выстроилась бы до Луны. В наш век (впрочем, как и во все прочие), среди популяции двуногих, процент желающих, что бы за их бессмертную душу, дали хоть что-нибудь – весьма велик. И верь мне, подпоручик, наша канцелярия с величайшей охотой удовлетворила бы все предложения. Спрос то огромен. Практически неограничен. Но к величайшему сожалению, свойство «продать душу», присутствует далеко не у всех желающих свершить подобный акт. Это чисто биологическая характеристика разумного организма. Это сравни таланту. Если человек с рождения начисто лишён способности к музицированию, то купи ему хоть скрипку Гварнери – Паганини ему не стать. Даже чижика-пыжика не сыграет, если слух напрочь отсутствует то. Человек, или художник – или нет. Или поет – или нет. Да, конечно же, шустрый репетитор способен натаскать отморозка рифмовать строки, или рисовать акварелькой открыточные пейзажи. Всё можно. Гений иногда может не реализовать свой потенциал из-за природной лени, или в силу стечения роковых обстоятельств. Хотя там ( мыша кивнула–мордочкой вверх), за этим тщательно следят, и кредит выданный индивиду в виде таланта, требуют возвратить в виде творений, как материальных, так и духовных. Но! Никогда посредственность, какими бы амбициями она не обладала, не создаст ничего достойного. Даже случайно. Индивиды, из этого подавляющего большинства (о, как оно давит это большинство) не обделённые природным умом – приходят к трезвому осознанию подобного факта – и спокойно живут наслаждаясь кормом изысканным и половыми сношениями. Наиболее достойные и благородные из этой части «посредственностей» – в силу возможности помогают талантам и, тем самым становятся с ними на один уровень. Так как способность понимать искусство и получать от этого понимания удовлетворение, вполне сравнимо с самим процессом творчества и его результатом. А глупцы из «посредственностей», опусаются в пучины зависти и злобы, пропитывая свои сердца и души дёготной подлостью.
Способность продать душу – это есть умение придать внутренней аурной энергии сознательный импульс в нужном направлении. Эту способность, заметить у себя самостоятельно, разумное существо обычно не способно. У тебя этот дар имеется. Я тебе о нём известил. Если ты, Сигизмунд примёшь моё предложение сознательно и серьёзно, то в замен получишь … то что захочешь. А захочешь ты именно то, чего заслуживаешь. И никаких там росписей кровью на пергаментах из человеческой кожи. Просто итог игр двух интеллектов разумных существ, стоящих правда на разных уровнях развития, но нашедших точку соприкосновения общих интересов. Впрочем, прошу учесть, тот фактор, что чудес в «библейском» понимании этого смысла – не будет. Как уже говорилось, мы находимся на различных уровнях, а раз так то течение временного потока на каждом уровне, так же различно. Сутки для бронтозавра – для жужелицы целая вечность. Событие в моём восприятии осуществится единомоментно – а для тебя оно может растянуться на месяцы и годы. Возможно, кстати, и вариант противоположенный. Что поделаешь! Диалектика. Закон природы. Твои желания будут выполнятся хоть и неукоснительно, но вписываться в ход событий и, причинно-следственной связи не изменяя. Видимой по крайности. Когда безобразное становится естественным – оно перестаёт быть безобразным. Желание должно быть искренним, а следовательно человеческим и потаённым. А значить возможным. Осуществимым. Тебе повезло вот ещё в чём. Я матерелизовался и получил собственное осознание не так давно. Ты мой первый клиент. И поэтому, небольшой, но приятный сюрприз от фирмы. Из сегодняшней заварухи ты выберешься живой, и … Эх! Дарить, так дарить – невредимый.
- И к комиссарам в полон не попаду?
- Наглеть то не надо … Я почём знаю? Я тебе что, пророк Иеримия? Я пока ещё только мышь серая. Всё просто. Как только я юркну в норку, досчитаешь до 665-ти. В этот момент, как раз пулемётчик на «максиме» ленту менять будет. В твоём распоряжении целых 12 секунд. Вполне достаточно, что бы куда-нибудь добежать. Как видишь никаких чудес. Просто знать нужно что будет. А что бы знать – думать нужно.
- Спасибо … И всё же … Почему я? Неужели из моего нутра так и проглядывает христопродавец?
-  Хватит чушь молоть. Времени осталось мало. Просто человек способен осуществить импульс своей души, её так сказать «продажу», что бы носитель энергии являлся личностью незаурядной, нестандартно-амбициозной. Незаурядность подобная определяется по целому комплексу признаков, которые я обучен определять со времён строения мира. Ну вот к примеру. Ты поляк, шляхтич, а русским служишь. Сознательно. Без пригнобления. Ты католик. А схизматиком православным стал. В Христа веришь вполне искренне, а кровушку пускаешь без содрогания, считая что дело святое творишь … Продолжать далее? 
- А ты и в правду можешь всё?
- Смотря что понимать под словом «всё».
- Ну а если я, к примеру, пожелаю стать кайзером германским или кощеем бессмертным?
- Так ведь ты подобного не пожелаешь. Одним из перечисленных мной признаков личности и является отсутствие у клиента амбиций идиотских. К кайзерству ты равнодушен. Это твоё желание не искренне, а следовательно не выполнимо. А насчёт бессмертия … Так это брат, не дар, а наказание скорее … При здравом размышлении, ты сам придёшь к подобному выводу и, условие подобное в сделку не включишь. Торопись то. Или я удаляюсь. У красных, не смотря на то, что они считают себя атеистами, гораздо проще работать.
Закусив губу до боли, стал Сигизмунд торопливо соображать: «А что, собственно говоря, я теряю? Если всё это есть не бред … если верить Лукавому … то … ада то – нету. Я четверть часа тому был готов умереть за Великую Россию – так неужто же душу за неё не отдам? И если даже насчёт ада Нечистый и сжулил? Ах! Господа комиссары! Похоже вы попались. Ох, попались …»
- Одну секунду, подпоручик. Хочу предупредить. Не трать свою мысленную энергию для формулировки условий. Никаких там благ для всего человечества. Только для себя лично. Строго индивидуально. Итак?
- Ну хорошо, сатана полевая, слушай. Я хочу вот чего. Я хочу дожить до того момента, пока не сдохнет последний из иуд ввергнувших Россию, мою Россию, в эту смуту. Пока власть этой мерзости не кончится. И что бы смерть их была, своя не своя, но лютая. И что б планы их вельзевуловы в итоге провалились. Я желаю умереть на рассвете, увидев новое солнце империи. Тогда и ад не страшен.
- В принципе приемлемо. Но требуется уточнение. Конкретно. Кто?
- Фамилия, имена, пароли – конечно я не знаю. Всех. Имя им, как и тебе – легион. Паскуды эти, ведь в большинстве своём, по вашей канцелярии проходить должны. Тебе виднее. Вожди иуд. Их апостолы ближайшие, последыши, подражатели, приемники – ежели таковые появятся, что примерам наглядным не вняли. И те из дворян особо, кто на пайку каинову позарился. Конкретно излагаю?
Сигизмунд впервые наблюдал, как мышь щурится. Хитро. По крысиному. Мордочка задралась к безоблачному, выцветшему небу, натянутому как голубой ситец над страной и миром. А после их взгляды встретились. Только глазёнки зверька походили не на блестящие бисеренки, а на шляпки воронёных гвоздков.
- Хорошо. Договорились. Значит так, когда сдохнет последний красный вождь – я приду по твою душу. Быть по сему.
- И когда бежать?
- Скоро. Только сосчитать не забудь.
Мыша нырнула в норку. На том месте, где она стояла, очередная пуля вырвала клок дёрна.
« … что ж … даже если это галлюцинация … 127 … то … 216 … а …помирать один раз … 615 …С Богом … насчёт бога я пожалуй погорячился … 644 … А! Была не была».
Сигизмунд вскочил, сжимая трёхленейку.
- За Родину! Рооота! За мной! Раааа…
Нестройное ура разнеслось над степью. Через минуту, поредевшая рота «дроздов» ворвалась на позиции красных. Большевистский пулемётчик был повешен на собственных кишках.
II.
Спустя несколько лет, события произошедшие жарким летом незабываемого 1919-го, стали историей. Впрочем, был он уже не Сигизмундом – а Семёном, не Адамовичем, а Александровичем, и фамилия, согласно документам на «-ов» оканчивалась. Российская Империя, тоже, ежели по паспорту – то именовалась иначе, а именно РСФСР. А для подрастющего, словно сорняк, молодняка Республики Советов, времена эти, хоть и недавние – мифом форменным стали. Жизнь переломилась и затвердела на рубеже «до» и «после» 17-го.
Подпоручик избёг многих перепитий смутного времени. После достопамятного боя под Орлом, сам себе удивляясь он, тихонечко дезертировал из Добрармии, полковую казну при этом прихватив. А в ней, кроме пол пуда керенских и деникинских ассигнаций, имелось так же пару дюжин николаевских полуимпериалов.
 Он, не без оснований, полагал, что продав душу, о совести заботиться нечего, а жизнью рисковать не стоит. К его великому разочарованию в гражданской войне победили красные. Сикорский затаился в тихом уездном городке во Владимирской губернии. Документы он сварганил себе исправные. Свидетелей и свидетельств о его службе в Добрармии не было. Родичи все остались за границей. В панской Польше. Он устроился на нищенское жалование регистратора ЗАГСа. Кого другого, жизнь притаившегося насекомого, может быть и свела бы с ума, или в животноподобное совдеповское быдло превратило. Но не Сигизмунда. Он то знал, что будет впереди. И ждал этого. Терпеливо и сладостно.
 … Ещё в том же, 1919, околел Свердлов. На вершине власти. Не смотря на сытный корм в пухнущей от голода стране. Не смотря на, азартный душевный комфорт, обусловленный тем, что он, зачуханный аид, полностью удовлетворил свои амбиции «ангела смерти» для миллионов ненавистных гоев. О, какая злоба и досада душила его глотку в горячечном бреду «испанки», от осознания, что властью своей так и не попользовался.
    А в самом начале 24-го года, в лютую стужу подох Ленин. Сигизмунд разменял полуимпериал и напился вдрызг сивухи, принципиально предпочтя ей, хвалёную казенную совдеповскую «рыковку». Ковыряясь вилкой в тарелке из лошадиных маслов, он, то ли в алкогольном бреду, то ли наяву видел, как парализованный маразматик в венском кресле, по волчиному подвывал на щербатую Луну. Как, по его затвердевшим щекам, текли мутные слёзы жали к себе и, бессильной злобы на мир, которые не смогла утереть окостеневшая рука. Как в его сморщенном склерозом, до размеров грецкого ореха мозгу, лопались сосудики, от бессильной ярости и досады на великую несправедливость. Это ж ведь, всё одно, что сорвать банк в рулетку, и тут же, в казино, околеть от приступа бытового сифилиса. Обидно, да? Вот же оно! Всех обжулил. Как ящер, хвост в зубах у судьбы оставил. Как змей, кожу сменил. Самого императора Всероссийского, с чадами и домочадцами, в падаль превратил, одним росчерком пера. На его место вскарабкался. В Кремле древнем, где цари русские судьбы Европы решали, нору свою паучью обустроил. И вот теперь, немой, парализованный, гадящий под себя, видеть слезящимися глазами, как при нём, ещё живом, соратники азартно делят      
 им добытое, награбленное. Его власть, великую. К ней, вона, руку только протяни грабастую … Но в полудюйме от искомого, сладостного плода, намертво перехвачена рука эта, когтистой дланью, безносой бабы в чёрном балахоне.
   В 26 исдох палач Дзержинский. Со сладостью наблюдал Сигизмунд, как в чекистском вольере, псы пожирали друг друга и собственную блевотину. Менжинского отравил Йагуда. Йагуду расстрелял Ежов. Ежова расстрелял Берия. В том, что Берию, с компанией постигнет подобная участь, сомнений у Сигизмунда не имелось.
 В 37 в душе Сикорского наступили именины духа. Как визжащая свинья, был освежёван на Лубянке Питерский кат Зиновьев. Его приемник Киров, застрелен как собака, ещё в 34-ом. Неудачливый бонапартик Тухачевский, сменивший золотые погоны прапорщика, на сатанинские петлицы и миску чечевичной похлёбки – был превращён в животное и, как скотина, забит на большевистской бойне. Сколько их, тех кого не достали штыки и клинки «добровольцев», кончили свои дни, куда хуже своего гуру из жидовского местечка Кариоты. Имя им – легион. Но совдеповская популяция, оказалась намного живучей и продуктивней, чем крысиная. А душа Сигизмунда, как губка мыльной пеной, напитывалась блаженством от предсмертных мыслей, метавшихся в черепных коробках, уничтожаемых совдеповских бонз. И даже то, что кровавая гадина Троцкий, до сей поры разводил пока кроликов на своём ранчо под Мехико, не колебало уверенности Сигизмунда в том, что и эта кранопузая нечисть изведётся, отнюдь не по закону сосуществования скорпионов в банке – а по его человечьей воле, согласно контракту, заключённому и подписанному между ним, человеком разумным, патриотом своей страны, и полевым грызуном. И не менее прекрасно, осознавал товарищ Сикорский, что василиск, с мордой побитой оспой, обосновавшийся в чертоге из красного кирпича, перед сатанинским погостом, в центре которого стояла уродливая копия пирамиды египетского фараона Джосера, в которой лежал выпотрошенный и завяленный труп немецкого шпиона – действует не по своей воле, а согласно условиям всё того же договора.
Не мог подпоручик понять только одного – тупой психологии сограждан, которые толпами посещали мавзолей на Кроваво-Красной площади и, продолжали; лгать, делать совдеповскую карьеру, писать доносы, обманывать нагло и беспардонно подрастающий молодняк. Ведь если достигнешь этими способами вершин преступной власти – то вот же оно! Возмеэдие. Тебя вот так вот – могут выпотрошить, завялить и выставить на всеобщие обозрение и потеху! Что может быть ужасней!? В мавзолее Сикорский был несколько раз. Посещал бы усыпальницу и ещё. Однако, боялся что не сможет сдержать приступ дикого, сатанинского хохота, при виде мумии, не преданной земле. Господи! Ведь даже фарисеи не догадались выставить труп, удавившегося Иуды на всеобщее обозрение – как честного гражданина выполнившего свой долг и, сообщившего властям о местонахождении опасного политического афериста … его тихонечко прикопали. Впрочем, большинство членов большевистской шайки кончили жизнь именно так. Тихо и незаметно. Дымом из труб московских крематориев. Сигизмунд ощутил подобие интелектуального оргазма, когда вдруг кожей почуял, как Меркадес вгоняет ледоруб в затылок Льву Бронштейну. Видение было чёткое. Словно бы он сам находился за спиной убийцы Троцкого.
    Во время войны Сигизмунд был призван в армию и попал на фронт. В 42 году ему было чуть больше сорока. Под Харьковом сдался в плен. Военное лихолетье скоротал следователем в районном отделении полиции, где вдоволь нагужевался над мясом коммунистов и жидов. С самого утра 22 июня, Сикорский, ни на миг не сомневался в победе России. Но не за красных же воевать?! Мясо тянет к мясу, даже если оно пушечное. По причинам вышеупомянутым, ещё во времена головокружительных побед Гитлера, заблаговременно запася комплектом надёжных документов. В 44-ом году без труда растворился в людском водовороте, во время летнего наступления Красной Армии. В свой ЗАГС он вернулся скромным фронтовиком и, продолжил как ни в чём не бывало регистрировать браки и смерти. И ждать дальше.
   В 53-ем подох Сталин, пустив тягучую слюну бессильной злобы, по поводу того, что не удалось прихватить с собой в могилу миллиард другой человеков за компанию, развязав задуманную атомную войну с Америкой. Америка продолжала процветать. Большевистские выползни продолжали подыхать. А Сигизмунд всё жил и жил.
  В конце XX века от рождения Христа ему исполнилось сто лет. Флагом, обгрызанной крысами, России опять стал триколор. Однако за его душой никто на являлся. Поразмыслив, Сикорский понял, почему так. Если совдеповский ублюдок с кругозором колхозного скотника и замашками сержанта ГАИ, вдруг стал во главе страны, объявил себя демократом, позволил уркам воровать безнаказанно – то этого большевистским быдлом быть не перестал. Да и вся коммунистическая свора, ведь не на Марс улетела? А на Багамы да Кипры, и то лишь на зиму.
… Когда к власти пришёл Вэ Путин, Сикорский понял – ещё несколько лет минимум душа в его теле останется. Что бы не говорил этот рыбный гоблин о свободе и демократии, но выпускник палаческого вольера Дзержинского, вполне вписался в когорту продолжателей иудского дела вяленого антихриста на Красной площади. Он был молод, и прожить мог ещё довольно долго.
… Нищенской пенсии, и надбавки к ней, как ветерану ВОВ, вполне хватало на биологическую поддержку организма. Раз в неделю он позволял себе даже бутылку водки «Смирнофф» и баночку бурых испанских маслин. Сигизмунд Адамович выглядел намного моложе своих ста с лишним лет. Иногда он заказывал недорогую проститутку для орального секса. Тело подпоручика сохранило жилистость и живость. Кожа была гладкая. Шевелюра не вылиняла.
… Ещё в 1985 году, к 40-летию победы над Германией, исполком выделил «фронтовику» ордер на изолированную жилплощадь. Обстановка комнаты была более, чем скромная. Панцирная кровать. Стол. Стул. Обшарпанный сервант, на верхних полках которого хранилась нехитрая посуда, а в тумбочке подшивки старых газет, с передовицами в траурных рамках. Вот к ним прибавился номер «Российских ведомостей» с сообщением о смерти первого президента свободной России Б.Н. Ельцина, после долгой и продолжительной болезни. Но Сикорский  почему то был уверен, знал точнее, что Ельцин повесился в туалете, в Барвихе, во время очередного приступа белой горячки. В это время Путин, был практически не у дел. Он постоянно проживал в Карлсбаде, под охраной бундесвера, прячась от мести, неистребимых как навозные мухи ичкерийских душманов.
… А по старенькому, ещё черно-белому телевизору «Рекорд» шумели страсти очередной предвыборной гонки, больше походящей на тараканьи бега. Кирпичеподобную морду Зюганова, изрыгающую цитаты из Энгельса, Геббельса и Сталина, сменяла лоснящаяся харя Чубайса, всё это перемежалось лаем Жириновского, рекламой собачьего корма «Ингус»* и презервативов «КГБ»**
… Чубайс был последней надеждой демократов. Не смотря на тотальную ненависть охлоса, этот грандклептоман имел все шансы выиграть. Голоса ему бы отдали, из чисто садо-мазохистских соображений. Его личное состояние превышало годовой бюджет страны, и вплотную приближалось к профициту штата Монтана. При желании он бы смог выполнить своё давнишнее обещание. А именно купить каждому взрослому гражданину по подержанной машине «ГАЗ-24», без заметного ущерба для фамильных капиталов. И даже автогражданку оплатить. С экрана он откровенно хамил, цинично заявляя, что он есть единый из кандидатов, которому удалось добиться того, что теперь крадёт не он – а крадут у него. И было бы чертовски интересно поставить эксперемент, как поведёт себя подопытный электорат, если его хотя бы пару месяцев покормить вволю мясом и маслом. Нужно отдать должное. В своих предвыборных речах, олигарх не называл других членов предвыборного прайда политиков ни «педерастами», ни «уродами», ни даже «ворами», не говоря уже о таких милых эпитетах как «бешенные псы» и «навозные черви». Соперники грешили подобным довольно часто.
«Если победит Чубайс – тогда всё это кончится», - размышлял Сигизмунд, гранёный стакан водочкой до краёв наливая. «Власть бесовская кончится. Это не большевик однозначно. Конечно, у коммунизма не может быть «человеческого лица». Но ведь и вороватая гиена не может иметь морду коммуниста. Зверь есть зверь. А большевики, хоть и подонки, но всё же люди. Им ничего человеческое ни чуждо. А этому рыжему животному чуждо всё человеческое». Сикорский заглотнул водочку. Хрумкнул колечком репчатого лука с килечкой балтийской, и … хотел было перекреститься. Но воздержался. Как и тогда, в бою под Орлом, когда впервые узрел мелкого беса.
«Через две недели второй тур … возможно, что и придётся мне косточки погреть в баке с кипящей смолой».
    Однако сему прогнозу было не судьба сбыться.
 Через некоторое время по всем теле- и радио- каналам передали скараментальное сообщение из Сибирска-на-Оби. О гибели Чубайса. Глава РАО ЭС, министр финансов и общественный председатель ОБЭП при МВД РФ, кандидат в президенты РФ, был растерзан отмороженными женщинами, прямо во время предвыборного митинга. Растерзан, конечно же был, не сам Анатолий Борисович, а его толстолобая охрана. Подвывая, простуженными в холодных квартирах голосами, бабы, как стая волчиц, разорвала секюрити на куски, а их хозяин был забит ржавыми чугунными сковородами, покрытыми кусками кристаллического льда.
III.
… Они встретились с бесом через неделю. В воскресение. Вечером. Тот пришёл сам. Поставил на стол литровую бутылку волки «Абсолют», флягу «Фанты», коробку «салями», крабы, и ещё какие-то цветастые пакеты с непонятным кормом.
  Сигизмунд узнал его сразу. Как только открыл дверь, после настойчивого звонка. Посидели несколько минут. Рассмотрели друг друга внимательно. Гость разлил водку по немытым, залапанным стаканам. Выпили без тоста.
- Моё имя Ласло. Ты меня узнал?
Визитёр действительно, чем-то напоминал пожилого мадьяра. Высокий, с залысинами лоб. Волосы; чёрные, блестящие, прямые. Не европейский разрез глаз. А зрачки те же, блестящие мышиные бисеренки. Именно по ним, Сигизмунд окончательно убедился в своих предположениях. Перед ним сидел на табуретке грузный человек в дорогом твидовом пиджаке. Когда-то он был полевой мышью. Почти за сто лет прошёл процесс эволюции от грызуна до примата. От мелкого беса до существа, способного на провинциальной сцене сыграть Мефистофеля, без грима.
- Ты готов? – спросил Ласло.
- Да. Готов. Куда поёдём? Когда пойдём?
- Пока никуда. И, возможно, никогда. Лоханулся я тогда. По неопытности. Предлагаю сделку расторгнуть. Тебе умирать пора. А мне на Марс лететь. Там дела! Лет через 40 людей больше, чем в Париже будет. Меня здесь только твоё дело держит. Его зачистить и свободен. Ну так как? Согласен?
- А что, Зюганов правителем станет?
- Нет … что бы добраться до вершин власти в этой стране, быть подонком условие необходимое, но не достаточное. Этот доктор марксовой философии, не тянет даже на доктора Геббельса … не говоря уже о фюрере. Я ошибся. Я поторопился.По своей тогдашней серости счёл, что между политикой и преступлением существует всё же грань, именуемая человеческой сущностью. Её нет. Если водку и одеколон слить в один стакан, то его стенки станут для жидостей границей внешней, а не разделительной. «Это» – ни кончится никогда. Они не издохнут как динозавры. Они «драконы». Они заразны. Пример их - заразительный.
Твоя душа останется при тебе. А жизнь возвратится в прежнее русло. И память тоже сохранится. Понимаешь, ведь в том бою, ты должен был быть убит. Или по глупости. Или по воле рока. Или за Россию твою. Считай как хочешь. Но ты остался жить. Причинно-следственная связь всё же нарушилась. Если бы не так, то … то возможно Добрармия взяла бы Москву, или бы Савинков взорвал Кремль вместе с совнаркомом, или бы Ельцина придушили в колыбели … случайно. Повторю, у тебя останется память о прожитых годах. У тебя появится надежда. Поверь мне, это хорошая неустойка за расторгнутый контракт. Ты умрёшь за Россию. Это проще и вернее, чем отдать за неё душу.
- А если нет? А если я не соглашусь?
- Тогда … тогда, ещё минимум сотню лет будешь наблюдать вот это …
Ласло увеличил громкость радиотранслятора. Новоизбранный правитель России, рычащим баритоном, клялся светлым именем Христовым, что теперя, когда мудрый народ великорусский, в натуре, облёк его своим высоким доверием, перед страной, совершенно конкретно, открываются новые, лучезарные перспективы … Ласло криво усмехнулся и приглушил звук.
- Ты действительно любишь Россию. Но не эту Россию. За эту не стоит умирать. Но и жить в ней не стоит. Ну так как?
- Эх, мерзость серая … ничего то у тебя не вышло. Впрочем и у меня тоже. Давай на посошок, что ли?
Они выпили водку. Помолчали.
Ласло ткнул Сигизмунда кулаком в плечо.
- Пора …
IV.
Подпоручик оторвал лицо от рукава гимнастёрки. Пуля вырвала клок дёрна прямо перед носом. «Надо же. Привидится такое. Что умирать не охота, ваше благородие. Однако пора. Может и повезёт. Под лежачий камень шампанское не течёт. Эх! Была не была. С Богом».
Сигизмунд истово и быстро перекрестился. И вот он уже на ногах. Во весь рост. Бежит вперёд. В руках винтовка со штыком наперевес.
- Господа офицеры! За Отечество! За …
Пулемётная очередь разломала его почти на двое. Нестройное «ура» разнеслось над степью. Через несколько минут, сильно поредевшая рота «дроздов» ворвалась на позиции красных …

Февраль 2003 г. от р. Х.