Две песни
Две песни
Летом у неё было такое подсознательное правило: после ночи и сна солнце, обед и магнитофон, а после…. Как получится. Лето уже подходило к концу, а она жила только по такому принципу, ведь гулять было не с кем, а одной было скучно – все разъехались. Все дни для неё были одинаковы и проходили как-то очень быстро – сегодня один листок календаря и заглавная строка в телепрограммке, а завтра – уже другой. И следующий день тоже обещал быть похожим на все остальные, если бы не….
Солнце глянуло в её окно и резко ударило по глазам. Она ещё спала, но этот удар она ощутила очень явственно, хотя и не спешила просыпаться. Был чёрный сон с разноцветными бегущими зигзагами, было что-то ещё, а что? Она знала, что когда она откроет глаза, то увидит белый-белый потолок над собой, багрово-красные обои сбоку и такой же ковёр где-то внизу. А ночь из её глаз ещё не ушла, и она пыталась не спугнуть её, но солнце настойчиво проходило сквозь занавески. Тогда она с трудом открыла-таки глаза непонятного цвета и уставилась, приподнявшись, в большое зеркало. «Вроде ничего», - подумала она, не спеша вставая и прогуливаясь в одной рубашке взад-вперёд. Взгляд в окно – город живёт своей жизнью, уже громко кричат на улицах дети, и ранние старушки рассуждают друг с другом о своих походах в магазин. Она только начала понимать всё очарование города, но что к чему, для неё было не так важно. Ей было достаточно того, что он существует, и что она в нём живёт. И неважно было, что светит солнце, неважно, что прохладное летнее утро господствует за окном – ей важно было только то, что сегодня уже наступило, вчера уже кончилось, а завтра ещё только будет.
Но вчера она записала на магнитофон с приёмника две чудные песни. Она так любила красивые, непохожие друг на друга мелодии, что её интересы замыкались только лишь на танцевальной музыке, кроме неё, она ничего не слушала и не хотела слушать, и эта музыка составляла её мир, без которого она не мыслила своего существования. А думать… думать она не хотела, да и зачем – ведь она думала, что она думает, и что другие об этом знают, и что… и что…. До вчерашнего дня она не знала, что значит рок, но вчера она записала две песни знаменитой рок-группы, и они ей понравились так, что эти две песни звучали в её доме весь вчерашний день, и когда её спрашивали, что это за непривычная уху музыка, она гордо отвечала и продолжала слушать. До вчерашнего дня этот голос был ей чужим, далёким, резким и страшно протестующим. «Против чего протестовать?» - удивлялась она и отворачивалась, не желая видеть его лица со жгучими тёмными глазами и ослепительно точёным профилем, и ей не приходило в голову, что оно красиво. Слишком он был противоречив, слишком необычен для её светлых туманных глаз, по-детски наивных, не знавших печалей и серьёзных проблем. Он был трагическим музыкантом, мистером Икс в обличье демона, и только вчера она поняла, что это не совсем так. Он писал о том, что видел, о том, что видит она, но видит не так, как она. Он поразил её сразу, но она не желала признаваться себе в этом. Вчера она поняла, что он может быть нежным, задумчивым, весёлым, но не желала находить его в своём сердце. Тогда он даже пугал её, а теперь она почувствовала к нему живейший интерес – он заставил её думать. Он просто взял и повернул её лицом к этой жизни – посмотри, как ты живёшь, где ты живёшь….
Этот странный рок…. Так вот что это такое! Этот голос весь вчерашний день объяснял ей, за что он любит ночь. Сначала она с ним не соглашалась, спорила, но потом поняла, что он прав, где-то далеко, подсознательно. А его мелодику она приняла сразу – это было ни на что не похоже, танцевать под неё нельзя, можно только думать. И она думала, пока хватало сил. Всего лишь две песни, и так много мыслей. Это так неудобно и красиво – петь с ним в унисон, создаётся странная гармония. Она забыла его лицо, помнила то, что его голос на самом деле теперь совсем другой, более резкий, но сейчас, стоя босиком на полу у окна, она всё забыла. Вчера есть вчера, а сегодня всё должно идти иначе. Она взъерошила волосы, накинула халат и отправилась на кухню – завтракать.
«За что можно любить кухни? Какие это они хранят тайны?» - думала она, поглощая пищу. В этом царстве мебели и немытой посуды она чувствовала себя чужой. Здесь тесно и неуютно, она редко проводила там много времени. Любила только смотреть в окно – как там шевелятся зелёные ветки, доставая до самого стекла, и как внизу растёт трава, и что это красиво, она знала тоже. Она любила всё красивое, а над необычным она даже думать не привыкла: если это – то, что надо, оно ей самой бросится в глаза, и она уж сама решит, что этому сказать – да или нет. Ей никогда не приходило в голову, что можно разбить это стекло и прыгнуть вниз. Ей была незнакома магия синего огонька на плите и кипящего чая, темнота и тишина коридоров не занимали её. Зато ей нужно было то, что хотели другие. Родители ей ни в чём не отказывали.
И вот она пила чай, смотрела в окно и размышляла, что ей делать сегодня. Всё было, как всегда, на своих местах, поэтому ей стало скучно. Питьё чая с клубничным вареньем не доставляло ей никакого удовольствия, поэтому его остатки она вылила и отправилась в комнату – смотреть телевизор. Но, поскольку она скучала, по всему было видно, что работа телеку предстоит большая. Попутно она погрузилась в размышления, которые совсем не походили на философские. Она плыла по волнам жизни, стоя на гладкой доске, словно на сёрфинге, обходя их и лишь изредка спотыкаясь, и её жизненный путь представлял собою крайне сложные графики и кривые, и ей не важно было, покажется ли когда-нибудь берег – ей доставлял удовольствие сам процесс лавирования среди этих волн. Разумеется, это сравнение никогда не приходило ей в голову.
Её детство ничем не отличалось от детства сотен других детей, и до средней школы было, в общем, всё то же, что и у других. Требовалось восторженными глазами любоваться на огромные портреты вождей, развешанных на каждом углу, носить октябрятский значок, а после – пионерский галстук, что считалось великой честью, аккуратно выполнять домашние задания, слушать учителей, посещать политинформации и классные часы и не протестовать. Тогда же она привыкла к тишине и покою, благо ничто их не нарушало. Она не была ни вундеркиндом, ни ярким талантом – просто обычной девчонкой с волосами, на которые упорно не желал цепляться бант, а её внешние данные никогда не обсуждались. Словом, обычная школьница. Она аккуратно, как требовалось, соблюдала все необходимые формальности, но активисткой не была никогда. А потом враз всё отменили: пионерские галстуки и линейки, школьную формы и строгую дисциплину. Сначала это понравилось, а потом надоело. И как раз в это странно время довелось ей одним из дней поехать на море. Эта волна обдала её своими брызгами, но всё-таки промчалась мимо, и теперь она вновь вспомнила те дни и стала думать об этом.
Был тихий летний вечер, песок, дюны, шум моря. Она всё помнила хорошо, это было глубоко в памяти. Билет в кармане, видеокафе, неслыханно дорогая цена за вход – один рубль. Какой-то фильм с грузинским названием, экзотический. Билеты были куплены заранее, всё было запланировано давно. Маленькое тесное помещение с двумя телевизорами и огромными вертящимися креслами. Около двух с половиной часов, занявших её внимание. Всё ярко, пёстро, так не похоже на обычную жизнь. Она раз и навсегда влюбилась в героев этого фильма, в их мир – мир мечты и романтики, который вскоре был разрушен с убийством главного героя. Трогательная история любви, которая была возможна разве что в мире снов. Она горячо переживала за них, вертясь туда-сюда в своём кресле, и была даже возмущена, что эту любовь так скоро забыли, сменив открытым протестом. И олицетворением протеста был именно этот человек, музыкант. Тогда она удивилась и мало запомнила всё это, и остался он в её памяти реальной тенью, которую она не хотела разглядывать. После этого она убежала на берег моря, долго гуляла там, проваливаясь в полосатый песок, смотрела на воду, на небольшие странные волны, и поняла, что этот человек должен…. Дальше она не знала. Следующие слова в строке были ей неизвестны, но она и не хотела их знать.
Что было дальше? Дальше она продолжала жить так же, как раньше. Потом она случайно отыскала статью в газете, где совершенно ничего не поняла и не вчитывалась внимательно. Какая-то девчонка писала о том, что ей не нужны ни деньги, ни шикарные мальчики, ни тряпки, а нужна ей только её злая, сжигающая всю её любовь – это он. Тем не менее, она сохранила статью, запрятав куда-то глубоко в свои бумаги. Так она там и пролежала до поры до времени.
Уже много позже, меньше чем полгода назад, в её школе на переменах крутили какую-то необычную музыку. Она по голосу только лишь поняла, что это он. Этот голос её завораживал, не более того. Она стояла у стенки, и, когда она это слушала, она целиком растворялась в этой музыке, ей хотелось откинуть голову, закрыть глаза и слиться с этими звуками. С ними она связывала понятие «успех». Она не знала, что это, но чувствовала – это необычно, и это против её воли уже победило её. Тем же вечером что-то побудило её достать из своих бумаг пресловутую статью и, пряча её от родных и почему-то краснея, опять-таки невнимательно её перечитала и снова спрятала.
Тогда не было интереса – была только магия. Теперь она чувствовала в себе этот интерес – другая легкомысленная музыка отошла на второй план. Она не помнила чётко его лица, не знала о нём ровным счётом ничего – существовали только те две песни, которые хранились на одной из плёнок в большой коробке.
Она забыла про телевизор, подошла к окну и стала смотреть вниз, машинально поправляя волосы. В окне было всё то, что она так давно привыкла видеть. Её угнетала мысль о том, что ничего нового сегодня не будет, и завтра – тем более, всё то, что было вчера, будет всегда, и ничто не изменится. В стекле отражались её большие прозрачные глаза, и она снова задала себе извечный вопрос: красива ли она? На внешность она обращала внимание, и за эти последовал другой вопрос: любима ли она? Но она знала, что никто её не любил, не обращал особого внимания, хотя она, быть может, и заслуживала этого. Её боялись, потому что она никого к себе не подпускала. Сначала она боялась всех, а потом получилось наоборот…. Любовь для неё была, но как таковой её не было, она просто не понимала, что это такое. Потребность в ней она чувствовала очень остро, и поэтому ярких личностей своего круга общения она выбирала как объектов для любви. Но очень скоро она поняла, что эти личности вовсе не такие яркие, какими казались, и это всеобщее внимание вокруг них – явление искусственное и преходящее. И в её любви наступил кризис. Она не спрашивала себя, что будет дальше, она просто продолжала жить.
Она пристально глядела в свои глаза в стекле. Долго глядела, а после испугалась и поспешила отвернуться. Что-то она поняла, но что именно? Она тут же забыла. Что там было, в её зазеркальных глазах? Ненависть ли, скрытая доброта или – ничего? Она не знала, что это, но догадывалась : где-то там, в душе, это было скрыто.
Она признавалась самой себе, что её устраивает тихое существование, а протест – это что-то противоестественное. Зачем бунтовать против того, что должно идти так, как задумано природой? Зачем что-то менять? Ей было это непонятно, и эпоха перестройки, в общем-то, удовлетворяла её именно своей неперестроечной тактикой. А красивое название – оно привлекает, потому что это красиво и, значит, имеет право на существование. Красиво, красиво, красиво…. Неужели она зациклилась на красоте? Но ей было неведомо даже второе измерение – то, что называется душой. Даже в свою душу смотреть она не хотела. Душу её родители отрицали – они с детства контролировали (не всегда удачно) каждый её шаг и внушали ей, что она – отнюдь не совершенство, внутреннего мира у неё нет, и с этим она уже давно смирилась, ведь сделать с этим она ничего не могла, не решалась протестовать, да и не хотела.
Она почувствовала, что все мысли постепенно уходят из её головы, и тогда она решила выключить телевизор. Но сразу стало пусто и тоскливо, и тогда она достала из большой коробки плёнку и поставила в магнитофон. Она снова решила послушать эти две песни. Почему-то она думала, что в этом её выход, во всяком случае, на данный момент.
Резкое, не сначала, гитарное звучание моментально увлекло и захватило её. Странная плавная гармония голоса, и в то же время такой будничный контрастный текст…. Это до сих пор не переставало поражать её. Это было началом её рока. Ей представлялось всё так явно: тёмная комната с тусклым лунным светом, кружащиеся тени…. Этому просто невозможно было не поверить. Возможно, тогда она почувствовала, поверила в свою душу. Звуки вели её по ступеням этой далеко не простой музыки, и она знала, что может идти – к вершине, туда, куда её ведёт этот близкий и отстранённый голос. Впервые она поняла, что она хочет за кем-то идти, и этот кто-то был он….
Плёнка слегка поплыла, и тут же последовал перескок на другую песню. Звуки падающих звёзд, словно хрустальный звук струн. Повесть о любви к ночи, с вечным обожанием и иронией – не лезьте в моё дело. Трудно сказать, понимала ли она всё то, что слышала – ей было не так много лет, чтобы понять, но чувствовать сейчас ей никто не мешал. Она, по мере того, как поднималась всё выше, чуть лучше понимала этого странного для неё человека, которого совсем не знала, но он…. Он видел её насквозь. Как так вышло, почему? Значит, была в этом своя глубина, которую она до сих пор не знала и не хотела знать. Ей трудно было разобраться в этом новом для неё, только что открытом мире, и она искала пути.
Она прослушала всё это ещё раз, а после, услышав гудок машины за окном, подошла и посмотрела вниз. Всю жизнь она ждала чего-то романтического и необычного, но этого всё не было и не было. Она чуть разочарованно следила глазами за хорошенькой белокурой девушкой в чёрном блестящем платье, садящейся в эту красивую машину, которая резво тронулась с места и, повернув, скрылась в переулке. После она долго стояла у окна, глядя на прохожих, идущих мимо, но все они смотрели себе под ноги и ничего не замечали вокруг. Только вдруг один бородатый мужик в ватнике задрал голову вверх, засмотрелся на неё, остановившись, и она слегка разозлилась, отступила от окна и резко задёрнула занавеску. Откуда ей взяться, этой романтике, когда кругом этот тоскливый и непонятный мир? А может, всё-таки что-то будет позже, потом….
В доме напротив часто открывалась и закрывалась дверь – от этого она даже иногда просыпалась. И сейчас ей захотелось понаблюдать за людьми, что входили и выходили в эти двери. Подошёл молодой человек в тёмно-синей куртке с двумя большими сумками. Прежде чем взяться за ручку двери, он поставил одну сумку на асфальт, открыл дверь, снова взял сумку и бочком протиснулся в неё. Этот непостоянный. Следующий аккуратно закрыл дверь за собой – его долго учили хорошим манерам. Ещё один пропустил вперёд двух девушек и белую лохматую собаку. После быстро и шумно вышла какая-то дама и оставила дверь наполовину открытой. «Наверное, я такая же», - подумала она и добавила: «Если бы это была я, дверь бы закрылась сама». Не прошло и минуты, как дверь и в самом деле медленно поехала на своё место и со скрипом захлопнулась. Она улыбнулась краем губ и подумала, что это совпадение.
Ещё рядом с её домом была железная дорога. Когда мимо проходили поезда, она явственно слышала стук колёс, а по ночам она внимала звукам голосов по микрофону со стороны станции, уставившись в темноту, потом зарывалась под одеяло и закрывала глаза – это было необычно для ночного времени, когда всем полагалось спать. Так она и жила, слушая музыку поездов и дверей соседнего дома. Ей не приходило в голову, что где-то рядом живёт, может быть, такой человек, которому она была бы нужна, то, что они никак не могут и, возможно, никогда не встретятся, а он где-то совсем рядом. Может, он смог бы её спасти. Они вынуждены были разминуться изначально – они выходили из одной и той же парадной с интервалом в пять минут и шли в разные стороны. Никто из них никогда не опаздывал, поэтому выхода не было. Но она не подозревала о той борьбе, которая происходит вокруг, поэтому продолжала так, как жила.
Её редко просили рассказать о себе, но тогда она не задумывалась о том, что рассказывать нечего. Вспоминать… а что ей было вспоминать? Первую и единственную взаимную любовь в детском саду, а ещё…. Яркое воспоминание из детства у неё было, такое щемящее, до боли в горле. Она едет кататься на санках в горчичного цвета пальто в тёмных мелких кружках, отделанное чёрным мехом. Сидит она на жёлтом матрасе в санках, и он всё время сбивается на сторону. Впереди она видит спину своего отца – чёрное пальто и чёрная ушанка. Едут они в лес по дороге с деревьями. Она поднимает голову и видит голубое небо с белыми деревьями, ветки гнутся под тяжестью снега. Тогда она просит отца пробежаться. От подошв его ботинок отлетают снежные следы, уши на шапке разлетаются в разные стороны, она визжит от восторга, а он всё время оглядывается – как бы не свалилась. Потом он отпускает верёвку санок, и они, проехав вперёд, резко останавливаются…. Теперь, когда она это вспомнила, ей стало жаль, что это никогда не повторится.
Она посмотрела на часы и решила включить радио, послушать трогательный концерт по заявкам. То есть сначала она, конечно же, не знала, что он будет трогательным; после прослушивания она пришла к такому выводу. Несколько лирических песенок советской эстрады, ничем особо не примечательных, так что она, слушая это краем уха, читала интересную книгу – любовный роман. Кончилось это тем, что она до того зачиталась, что не услышала, что концерт кончился, а после него передавали обязательные ежедневные новости. Обычно она их не слушала, но на этот раз решила зачем-то послушать. Она отложила книгу и дремала, думая о чём-то своём. Там, в мечтах, на ослепительно голубом небе сверкало солнце, и было это так явно и так ярко, что она даже почувствовала резь в глазах. Но пробудило и вернуло её к действительности нечто другое.
Она услышала какие-то слова: «сегодня… в первой половине дня… погиб…» Знакомое имя. «Завтра утром ты будешь жалеть, что не спал…» - так пелось в одной из тех двух песен.
Сначала её оглушило, словно кирпичом по голове. Потом она подумала, что ей послышалось, но этого не могло быть. Ведь она только вчера начала что-то понимать об этом крайне непонятном для неё человеке и его мире. Она не чувствовала боли – ведь он был ей, в общем-то, никем, и всё-таки была пустота. И больше ничего. Она вскочила с дивана и бессознательно стала ходить по комнате – кто знает, может, это всё же неправда?
Ей захотелось кому-то позвонить, что-то сказать, но кому и что?.. И так продолжалось её путешествие по комнате взад-вперёд, и про себя она повторяла какие-то странные слова…. Она ничего не знала о смерти, ровным счётом ничего. Но иногда, чувствуя себя тенью в весёлых компаниях, она понимала, что если этой тени вдруг не станет, этого просто никто не заметит и ничего не потеряет. Но тогда для неё это было значительным.
Когда она выходила из детства, она боялась, особенно ночью, особенно когда было темно и тихо. Тут же она представляла себе бесчувственной под холодной землёй, и её начинали мучить кошмары. По телу бегали мурашки, её бросало то в жар, то в холод, она даже плакала тайком. Но она утешала себя так, как ей говорили когда-то: «Да, это будет, только нескоро». Нескоро? Но ведь он был так молод….
Она никогда не думала при этом о существовании ада или рая, ей виделась только мрачная чёрная земля, и ей становилось жалко себя. А тот, о ком она знала так немного, уже стал частью её маленького мира, и эта часть так скоро улетучилась из ниоткуда в то же никуда. Она утратила половину своей души, и слово «жалко» казалось ей кощунством. Всё, что касалось этого человека, было озарено для неё особым ореолом, а на всё остальное она просто закрывала глаза.
Чтобы было не так жутко, она включила радио и отошла подальше. Но вскоре она убедилась, что не в силах каждый час слушать одно и то же объявление, что подробную информацию передадут по телевизору. Но выключить радио она тоже не могла, и ещё несколько часов она слушала эту сводку от горсовета, передаваемую мрачным голосом, и ничто было не в силах это заглушить или остановить.
Она долго думала о том, кто он был и чем он для неё был, почему это так её потрясло. Но как можно не любить того, кому благодарна? Её должны были любить, и в самый последний момент он решил, что это будет он, и он первым вошёл в этот тёмный подъезд, а она благодаря ему на минуту задержалась где-то. И она знала, что теперь её не убьют, но легче от этого ей не было. А разве это – просто благодарность?
Глаза её были сухи и широко раскрыты. Она не знала, что, как и зачем ей делать, но её большой, открытый вчера мир разом рухнул, тот мир, проводник в который ушёл навсегда. Она не умела философствовать, не знала о вечности, перед нею был лишь сегодняшний день, и она не видела впереди никакого завтра.
Когда страшное радио перестало говорить одно и то же, она снова включила телевизор. Мамы и папы дома не было, и запретить ей никто ничего не мог. Но она просила разнообразия, и она его получила. Словно в полусне, различила она на экране троих, затянутых в чёрное, и по их лицам она вдруг поняла, что это правда. Она не знала их имён, но по голосу одного из них она что-то поняла. Этот голос был растерян, неверен и прерывист, и его обладатель называл себя другом. Так она интуитивно почувствовала, что он был любим.
Ещё было названо место гибели и точная дата похорон. И даже время. И ещё за всем этим стояло много людей, совершенно разных, и она их видела – она не хотел смотреть в завтрашний день, потому что она уже слишком много знала. И когда я стояла перед её дверью, она не открыла мне, и я знала, что так и будет, но долго стояла и смотрела на грязные ступени, разделяющие нас. Я совсем не любила её, я даже ничего не знала о ней, но о судьбе её никто тоже ничего не знал, даже она сама. Все её грандиозные планы ничего не стоили, а смысл жизни…. Я не спросила её об этом, потому что не увидела. Я только помню, что она долго рылась в старых бумагах, разыскивая какую-то заметку.
Её нашли вечером, на диване. Её глаза были большими, светлыми и совершенно пустыми. Кассета была перемотана на самое начало, на полу валялась прошлогодняя газета. Она не оставила никакой записки, и никто так и не узнал, что же произошло. Она никому не принесла пользы, никого не убила, никому не навредила и никого не спасла. Её дом был очень далёк от его дома, где двери были из цветов и окна из камня.
Они переехали туда в один день. И в одном конце города светило солнце, а в другом дождь капал на цветы, не причиняя особого вреда лепесткам. И людей было так много, что телекамеры пришлось установить на деревьях. Никто не уходил ровно неделю, а то и больше.
Через год о ней забыли….
1992-1993
Свидетельство о публикации №204081400058
Тася Вадова 16.02.2005 20:38 Заявить о нарушении