Пеньюар

Интересно, что ты сейчас делаешь, мама?

Часы, снятые с запястья, показывают четыре. Скоро вечер, и ты, наверное, опять на репетиции в «Новой опере». Поешь перед пустым залом. Скоро соберутся люди, и будут слушать твое пение, а потом какой-нибудь поклонник робко преподнесет тебе роскошный букет осенних, ничем не пахнущих роз.

Вспомнишь ли ты обо мне, когда вернешься домой с охапкой цветов, улыбаясь собственному отражению в зеркале? 

Сейчас придет анестезиолог. Он молодой и симпатичный. Если бы не это ЧП, я бы, может быть, улыбнулась ему, и получила в ответ такую же улыбку. Я умею улыбаться красиво. Тот парень, с которым я переспала недели три назад, говорил, что еще и завлекательно. Как его зовут? Не помню. Мы познакомились в ночном клубе, что на Таганке, и он мне сказал – про улыбку.

Анестезиолог дал мне таблетку, и сказал, чтобы я положила ее под язык. Я сделала, как он велел. Пришла медсестра и попросила меня снять с себя всю одежду, положив на кровать полупрозрачную рубашку. Я переоделась и села, натягивая ее до колен, потому что в палате прохладно, а я не люблю холод.

За окном бурлит город. Слышно как звенят трамваи и сигналят на проспекте машины. Обычные столичные звуки, к которым привыкаешь, как к стуку часов, и перестаешь замечать. Жизнь идет своим чередом. И никто не знает о том, что я тут сижу, в этой безликой палате, где на стенах нет ни одной репродукции. 

Открывается дверь и санитарки вталкивают кресло-каталку в палату.  В ней сидит полупроснувшаяся женщина. Голова ее болтается, она силится открыть мутные глаза, но у нее ничего не выходит. Кое-как они перетаскивают ее на кровать, грубовато приговаривая:
- Ну давай, давай. Ложись.
Женщина похожа на тряпичную куклу. Она лежит, будто мертвая. На соседних койках неподвижно вытянулись женские тела.

Я вскакиваю и, шаркая по линолеуму больничными бахилами, бегу по коридору. Меня ловит сильная рука и, обернувшись, я вижу перед собой анестезиолога.
- Куда ты побежала? – спрашивает он.
- Я не хочу! Не хочу! – я зарыдала., - Пусть он будет! Пусть! Я не хочу валяться, как эти женщины в палате! Они как мертвые!
- Но они не мертвые, - говорит он, - Они сделали свой выбор так же, как и ты.
- Я передумала! Я ухожу!
Анестезиолог качает головой и сочувственно смотрит на меня.
- Уже поздно уходить. Таблетка, которую я тебе дал, уже начала действовать, и если ты уйдешь, тебя привезут завтра на скорой помощи. Матка уже начала сокращаться.
- О нет! – шепчу я, тупо уставившись на него. Он отводит меня в палату.
Я сажусь, обхватываю себя руками и медленно покачиваюсь, ожидая своего часа. Задумываясь, вспоминаю свое детство…

Помнишь, мама, я подарила тебе пеньюар на восьмое марта? Ты была удивлена, и интересовалась, где я раздобыла деньги на покупку. Мне тогда было десять, а десятилетнему ребенку не было возможности заработать деньги. Так ты считала, и поэтому спросила ровным голосом, где я их взяла. Тогда я сказала, что ничего криминального не сделала, если ты это имеешь в виду. Ты спросила: тогда - что? Я ответила, что не хочу об этом говорить, и что ты должна мне верить. Ты приподняла брови и сказала фразу, которую я терпеть не могу:
– Надеюсь, ты не сделала того, что неправильно?
 Я ответила, что нет…

Пеньюар был красивым. Белый, с легким кружевом на воротнике и рукавах. Ты накинула его, стоя перед зеркалом, перехватила широким поясом тонкую талию, и улыбнулась мне.
- Ну как? – спросила ты. Я показала большой палец, вспоминая, как мы с Данькой,
моим другом и одноклассником, всю зиму собирали бутылки по окрестным паркам и урнам, и как Данька однажды чуть не получил по голове от  пьяного мужика бомжеватого вида, которому мы показались серьезными конкурентами.

Мы жили одни, но однажды в твоей жизни появился Сергей. Ты требовала, чтобы я называла его дядей, но я была уже достаточно нахальной и считала себя взрослой, поэтому с «дядей» ничего не вышло. Он был веселым молодым человеком, младше тебя лет на пять. Мы быстро подружились, и он мне по секрету рассказал, что первый раз увидел тебя на сцене и сразу влюбился. Я удивлялась, как мама, которая не считала своих театральных поклонников за стоящих ее внимания мужчин, вдруг увидела в Сергее свое будущее. Но все было хорошо, и ты даже стала реже выдавать свою извечную реплику: «Ты опять все сделала неправильно».

Сергей часто уезжал в командировки по служебным делам, и тогда мы оставались вдвоем. Хотя, вдвоем сказано так, с натяжкой. Ведь ты постоянно пропадала на репетициях а, придя поздно вечером домой, кричала, чтобы я закрыла в квартире все форточки. Боялась простудиться и потерять голос. Пеньюар висел в шкафу, и ты о нем уже забыла, так как Сергей привозил тебе из командировок кучу всякого дорогого барахла. Мне привозил тоже. Джинсовая юбка, которую он купил в Прибалтике, до сих пор лежит в комоде, где я складываю вещи, дорогие мне, как воспоминания, - плохие и хорошие.

Однажды ты сказала мне, что в нашей семье ожидается пополнение. Мы радовались вместе, звонили Сергею в тот город, куда его направили по делам службы, и кричали в трубку радостную весть. Помню, что твое лицо омрачилось во время телефонного разговора.
- Уже три месяца, Сергей, - устало сказала ты, затем положила трубку.
- Что, мам? Что он сказал? – тревожно спрашивала я. Сердце заныло в каком-то нехорошем предчувствии.
- Все нормально, - рассеянно ответила ты, улетев в мыслях в свою собственную страну грез.
Что это за страна? Каково тебе в ней? – хотелось спросить мне, но я так никогда и не решилась.

До приезда Сергея ты почти не вставала с кровати. Лишь иногда срывалась, как перепуганная птица с ветки, и, добежав до ванной, закрывалась там на долгое время.
- Тошнит, - объясняла ты.
Тогда я садилась на пол, рядом с кроватью, и ложила руку тебе на живот.
- Чувствуешь?
- Не-а! Может еще рано? – шепотом говорила я.
Ты улыбалась и трепала меня по голове.
- А кто у нас будет? – спросила я тогда.
- Мальчик, - ответила ты.

 Когда Сергей приехал, я была в своей комнате, и делала уроки. Он зашел в комнату и поздоровался. Я спросила, как дела? Он сказал, что нормально, и положил мне на кровать пакет. Я чмокнула его в щеку и, открыв пакет, обнаружила там ту самую джинсовую юбку, которая лежит теперь в комоде.

День прошел нормально. За обедом ты была оживлена и много говорила. Сергей излишне громко смеялся. Я понимала, что в доме сгущаются тучи. Мне казалось, что еще чуть-чуть, и над головой разразится гром и засверкают молнии. Атмосфера была наэлектролизованной. Я так же понимала, что ночью, когда они убедятся, что я сплю, начнется Великое Объяснение, которое меня пугало, потому что уже тогда я чувствовала, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Ночью я притворилась, что сплю. Когда они решили, что уже можно поговорить, то вышли на кухню и заперли за собой стеклянную дверь. Откинув одеяло, я встала и на цыпочках прокралась поближе к кухне. Всего разговора я не услышала, но, сложив обрывки фраз, долетающих до моих ушей, я получила всю информацию.

- Сергей, я не могу! – воскликнула ты.
- Анжела, он будет уродом, понимаешь? Я же тебе рассказывал про Афган, там….
Дальше – неразборчиво.

Мне этого вполне хватило, чтобы понять самое главное: Сергей, оказывается, воевал в Афганистане,  там случилось что-то такое, что повлияло на его здоровье. И что ребенок мог родиться с большими нарушениями.
«Ну и что!» - хотелось мне завопить, «Ну и пусть - урод! Но ведь он – уже будет!»
Если бы я это сделала, может быть и не произошло бы все остальное…

Через неделю Сергей виновато сказал, что его опять отправляют в срочную командировку в Вильнюс.  Все это время ты ходила по квартире, как тень. В театре ты не появлялась, и по тому, что молчал телефон, я догадалась, что проблема там решена.  Я ходила в школу, рассеянно отвечала на уроках, не общалась с одноклассниками, даже с Данькой, который обиженно посматривал на меня со своей «камчатки».

И вот однажды, вернувшись домой, я не застала там тебя. Обойдя квартиру, я нашла на кухонном столе записку, в которой ты написала, что вернешься через пару дней. Так же в ней был свод правил, как я должна себя вести, и куча указаний, где что лежит. Рядом с запиской лежали деньги. Задумчиво повертев хрустящие банкноты в руках, я положила их на холодильник.

Вечером того же дня позвонил из Вильнюса Сергей.
- Где мама? – спросил он.
- Мама написала мне записку, что вернется через пару дней, - отчиталась я.
В трубке возникло молчание.
- Аааа, ну ладно тогда. – сказал он странным голосом.
Дальнейший разговор не склеился, и мы скомкано распрощались.

Ты вернулась в сопровождении какой-то женщины. Она осторожно сняла с тебя пальто, и провела в комнату. Уложив тебя на кровать, она вышла и заметила меня, жавшуюся в дальнем углу зала.
- Иди сюда, - подозвала она.
Я подошла.
- Слушай, детка, маме нужен полный покой, поэтому ты ее не тревожь, хорошо?
Я утвердительно кивнула.
- Когда проснется, завари ей вот это.
Она протянула мне пачку пакетиков какого-то лекарства, перетянутого резинкой.
Затем женщина ушла. После нее еще долго в коридоре оставался запах лекарств…

...Не знаю, почему так получилось, что ты забыла пеньюар на стиральной машине в ванной. Сейчас, по прошествии энного количества лет, я закрываю глаза, и передо мной возникает та давняя картинка: я захожу в ванную комнату и вижу на стиральной машине  тот самый пеньюар, - белый, с легкими кружевами на рукавах и воротнике. Вижу кровавые пятна, будто бурые подтеки ржавчины, разъевшие белизну воздушного материала. Помню, как набрав в таз воды, я вывалила в него пачку «Кристалла» и остервенело терла эти пятна в ставшей рыжей пене. Помню твой слабый голос, донесшийся из комнаты, и то, как я на негнущихся ногах подошла к твоей кровати, по уши в пене. Помню, как я спросила у тебя, что случилось, забыв о предупреждениях той женщины, пахнущей лекарствами. Помню, как ты сказала, что мальчик умер, и мы долго плакали, я – сидя на полу, ты – приподнявшись на кровати.

Сергей прожил с нами еще год. Не было уже того веселья, которое было раньше. Каждый раз, когда я смотрела на него, я видела только кровь на подаренном мной пеньюаре. В ваших отношениях что-то надломилось, и в один из морозных январских дней Сергей, поговорив, по обыкновению с тобой на кухне, молча собрал свой нехитрый скарб и уехал. Наши с тобой отношения тоже дали трещину. Мы отдалились друг от друга, замкнувшись каждый в своем мирке. Ты часто улетала в свою страну грез, и мне уже не хотелось знать, какая она, эта страна. Я и без того знала, что в ней тебе невесело.

Спустя время ты пришла в себя, и устроилась работать в «Новую оперу», где тебя теперь считают примой. Ты снова встала на ноги и повеселела. Приходя с работы, как прежде, кричала, чтобы я закрыла форточки, и отчитывала меня за малейшие проступки. Так все и продолжается по сей день. Хотя я уже давно закончила школу и научилась огрызаться на твои слова, ты не принимаешь это во внимание. Так и поступают сильные личности вроде тебя. Никого не слушают, считая, что их устами глаголет истина…

 
… За мной пришли. Санитарки ведут меня в операционную. Ноги подкашиваются от страха. Анестезиолог уже здесь, - разбивает ампулу с наркотиком. Я сажусь в специально приспособленное гинекологическое кресло. Он ободряюще кивает и вводит иглу мне в вену. Во рту появляется горький лекарственный привкус и я отключаюсь.

Кто-то гладит меня по волосам. Я медленно просыпаюсь и постепенно до меня доходит, что я лежу на кровати. «Как тряпичная кукла» - подумала я, вспомнив первую, увиденную мной женщину. Я лежу на животе, внизу все болит. Подняв тяжелую голову, я разлепляю веки, и вижу белокурую девушку, лет восемнадцати на вид. Я узнаю ее. Она одна из тех неподвижных женских тел, которые лежали в палате. Девушка шмыгает носом.
- Ну как ты? – участливо спрашивает она.
- Не знаю еще, - еле слышно говорю я.
Слова царапают горло, как наждачная бумага.
- Болит?
- Ага… - отвечаю я.
Она задумчиво смотрит на меня. На ее щеках подтеки туши для ресниц.
- Козлы они все…мужики эти… - говорит она.
- Козлы, - говорю я, - Но не все.
Я вспоминаю парня из ночного клуба. Интересно, если бы я ему рассказала, про ЧП, что бы он сделал? Леша, - его имя высветилось в мозгу. Его зовут Алексей. Он живет один. Я вспомнила освещенный подъезд, квартиру на втором этаже, то, как он уронил на пол ключи, открывая дверь, то, как я проснулась утром в объятиях совершенно незнакомого человека и, в спешке сбежала от него. Он выглядел расстроенным, когда я уходила, даже не оставив номер своего телефона. Вспомнила, что когда спускалась в метро, в голове мелькнула мысль, что мы не предохранялись, но тут же об этом забыла, списав все на "авось пронесет". Вспомнила, как объясняла тебе, мама, наврав с три короба, где я провела ночь, предварительно созвонившись с подружкой, и сообща приготовив алиби.

Вспомнила, как ты, глядя на меня своими грустными зелеными глазами, сказала:
- Я надеюсь, ты не сделала того, что неправильно?