Плач по средам

Здравствуйте, дорогая газета,
Пишет вам Урбанович Станислав. Мне 28 лет, и я нахожусь в местах лишения свободы поселок Панковка, Новгородской области. Пишу с мыслью, что это письмо вы опубликуете, и моя душа не так будет виновна перед Высшим судом. Пишу и надеюсь, что вы поймете меня, и не станете осуждать. Люди не видят своих грехов, лишь чужие… Поэтому, прежде чем сказать что-то дурное, загляните в себя, и я уверен, вы найдете много интересного, о чем и не подозревали ранее. Каждый из нас имеет то, что заслужил. Раньше я не думал об этом, и считал все полной херней, просто людям мозги засоряют типа этим Страшным судом. Мне было смешно смотреть на людей в возрасте, скажем так, кто резко уверовал в Бога. Хотя при Советской власти, все они не признавали эту веру. А тут такие паиньки…

Меня заставило обратиться в вашу газету одно обстоятельство, а именно мой сон, что увидел накануне ночью. Вчера шел дождь, и было жутко холодно. Тут много больных, и я уже смирился, что живым отсюда не выйду. Туберкулезники ... Просто хочу поведать, что все в мире связано, и правда тоже оказывается есть. В нашем поколении, 80-х молодежь не похожа на ту, что была при наших отцах. Мы более раскрепощенные, что ли… Хотя мне порой хотелось жить в ваше время, а не в свое. У вас была мораль, и какие-то нравы… Кажется это так называется. А у нас ее попросту нет, и нравы тоже закончились на А.С. Пушкине. Поколение нас еще можно было бы спасти, но завелась шарманка, и остановить ее наверно не в силах сам Господь. Слишком большие деньги, слишком большой соблазн жить так, как хочется…

Мне приснилось, что к нам влетел голубь. Знаете, белый такой, с хохолком сзади. Типа голубь мира. Снаружи дождь, а он сухой. Я еще во сне думаю, блин, такой ливень идет, а птица сухая… Говорю своему однополчанину, мол голубь какой прилетел, белый весь. А белизна такая, как в рекламе про порошок «Тайд» говорят, - ни одного пятнышка, и в глазах рябит от такой красоты. Мой сосед угукнул чего-то под нос, и перевернулся на другой бок. А я смотрю, на голубя то. А он на меня. Я начал с ним говорить. Долго говорил, философствовал, потом жаловался, пока мне не сказали соседи по камере вежливо - «заткнись!». Ну, я замолчал, потому что стариков нельзя ослушаться, и тоже глаза закрыл. Через минуту открываю, голубь на груди сидит, я испугался. И смотрит прямо в глаза. Представляете? А потом раз, открываю, а голубь-то исчез. На утро просыпаюсь, а с меня смеются все. Мол, я вчера сам с собой говорил, и как говорил! Про голубя им рассказал, но его никто не видел кроме меня, и все решили, что у меня глюк был. Мол, обкурился, вот и пошел в рассуждения. Только как я проснулся, какая то навязчивая идея про вас, про это письмо. Мол, надо написать, покаяться что ли… Рука сама пишет, а я только успеваю листы менять.

Нас дружило пятеро. Знали друг друга со школьной скамьи, и поэтому не доверять кому-то, ни один из нас не смел. В армию вместе пошли, по инициативе. Просто захотелось приключений, да мужиками сделаться. В военкомате нас расшпиговали в разные концы света. Меня с другом отправили во Псков. Ну, мы и поехали. Два года прошли как десять лет. Девушек у нас не было, и писем не получали. Жили от крика командира «Рота подъем!», и ложились тоже по приказу. В общем, тоска, но полезная. Я уже думал, не дождусь этого дембеля никогда. Когда вдруг прекрасным утром нас построили, и назвали тех, кто закончил мучаться в части № 2354 –1и. Я оказался средь них. Какого –то особенного чувства не испытывал, зато мать очень обрадовалась возвращению. Ушел в армию не поступив в универ. И по возвращению, решил восстановить пропущенные в жизни года. Нашел работу, трудился. Все путем. Но через год вернулся мой друг из армии, и мы решили отметить.

Наотмечались хорошо, не помню, сколько мы выпили, но на утро я проснулся с такой головой, что думал в аду. Тут мне и дали «лекарство», мол, один укол и все пройдет. Я знал, что это героин, и отказался, но друг сказал, что от одного укола не станешь наркоманом. А я верил ему, и столько лет дружбы под сомнение не поставил. Он научил меня как что, и куда. И я освоился. Голова перестала болеть, и ощущение было полета. Тогда я подумал, вот значит, что такое «кайф». Довольно быстро прошло это, и мне стало еще хуже. Через месяц я готов был продать душу, чтобы не было этой ломки. Мой друг сам не употреблял, но у него всегда можно было найти дозу. Конечно за определенные гроши. Не буду говорить как я доставал эти гроши, пусть это останется в документах прокурора, но дома остались одни стены.
Я знаю, что такие как я долго не живут. Говорят максимум тридцать лет, что ж, я во время. Я видел как мои парни, которых я втянул корчились в боли, и это стало мне наказанием. Тут эти суки, думают, что наказали меня. Нет, наказали меня мои друзья, умирая в муках и передозировках. Сидя тут, на нарах в этом говнюшнике я думаю, как моя мать, как маленькая дочь у друга, как старая больная бабуля, которая похоронила внука. Мне больно, и я знаю, это письмо не займет вашего внимания, но я прошу вас, напечатайте это, чтобы кто-нибудь другой не сгубил свою жизнь как я.

У нас тут открылась церквушка что ли, и по средам батюшка литургию служит. Так я ему все время записки передаю с именами друзей. Хотя знаю, душу этим уже не отмоешь.

В.Н. 2004
(с)Юлия Брайн