Плот Медузы

Я ненавижу море. Много лет прошло с тех пор, как я видел его в последний раз, и я сомневаюсь, что когда-нибудь решусь на новую встречу.  Понимаю, что эта ненависть проистекает из моей неврастении, а может, и шизофрении, – но на официальный диагноз не претендую. Хватает того, что я уехал из родного города и бросил любимую профессию, которой посвятил почти тридцать лет, если начинать отсчет с клуба юных моряков, куда я записался еще в младшей школе.
 История, произошедшая со мной десятилетие назад, мистическая, в духе голливудских фильмов ужасов.  Во время последнего из своих рейсов я познакомился с художественным шедевром, который подействовал на меня как катализатор безумия.

Тогда, в начале моего финального плаванья, мне еще не снились эти страшные сны. На тот момент я уже узнал многое о «Плоте Медузы», и точкой отсчета моего интереса к нему послужила репродукция картины Жерико в каталоге Лувра. Саму картину я не заметил в первое  посещение музея. Впрочем, я зашел туда исключительно для галочки. Быть в Париже и не побывать в Лувре – вопиющее бескультурие. Но музей меня разочаровал своей провинциальностью и отсутствием размаха. Эрмитаж впечатляет куда сильнее, подумалось мне.  В качестве утешения я купил каталог и альбом импрессионистов жене и дочке. Пусть порадуются хотя бы они.
«Плот «Медузы» - он же «Сцена кораблекрушения» - мне показала дочка. Она расцеловала меня, обнаружив в каталоге эту картину.
- Папа! Вот здорово! Я только что читала про историю этой картины и этого плота! Позавчера!
И принесла мне номер «Иностранной литературы» с романом Джулиана Барнса. Я взглянул на мертвецов на картине и почувствовал, как у меня немеют руки. Странное ощущение. Попросил у дочери журнал и внимательно прочел главу под названием «Кораблекрушение». История гибели «Медузы» захватила меня полностью. Вот истинное испытание духа и плоти! Я  даже иногда записывал в своем дневнике фантазии на тему злосчастного плота. Воображал себя то мятежником, то безумцем, то фаталистом, то людоедом, то убийцей… Быть может, эти выдумки и послужили одной из причин моих теперешних кошмаров.
Мои выдумки были спровоцированы еще тем, что мертвый юноша на переднем плане картины показался жене очень похожим на меня. Я отрицал сходство, но Вера настаивала. Рассматривая «Сцену кораблекрушения» раз в сотый, я вдруг понял, что заблуждался, а жена  права. Этот парень был действительно копией меня лет за десять до того.  Та же фигура, то же лицо… Не скажу, что я испугался, но как-то тревожно стало. Я думал о “Медузе”, ее пассажирах и экипаже, о погибших и выживших, о тех, кто уплыл на баркасе и шлюпках, бросив своих товарищей погибать посреди открытого моря... Люди более жестоки, чем стихия.

Мое отношение к морю при этом не менялось, я примерно полгода после увлечения «Плотом Медузы» ходил в плаванья на «Звезде России», по обычному нашему маршруту Новороссийск - Стамбул- острова Эгейского моря – Хайфа - Новороссийск. А затем наш лайнер арендовала фирма, устраивавшая ежегодные студенческие круизы-конференции вокруг Европы с длительными остановками во всех крупных портах и с экскурсиями в университетские центры. На целое лето наш лайнер превратился из просто экскурсионного в экскурсионно-образовательный. Студенты оказались, как ни странно, очень спокойной публикой. Почти не пили, не дебоширили... Чтобы попасть на конференцию, ребята выдержали серьезный конкурс, потому, скорее всего, они и вели себя очень пристойно по сравнению с обычными туристами.
Я знал, что во время недельной стоянки в Марселе желающие могут отправиться в Париж, Страсбург и Монпелье. Я не собирался упускать свой шанс познакомиться с шедевром Жерико и присоединился к группе молодежи.
Сейчас я понимаю, что это было самой большой ошибкой в моей жизни, ошибкой, разрушившей мою морскую карьеру и резко изменившей дальнейшую жизнь. Но тогда я мечтал взглянуть на картину, которая манила меня издалека, как священный грааль рыцарей короля Артура.

Увидев «Сцену кораблекрушения», я потерял сознание. Даже не успел разглядеть толком все детали! Встретился взглядом со стариком, держащем на коленях мертвого юношу, и меня захлестнула такая волна отчаянья, что будь поблизости волны морские – бросился бы в них, не задумываясь, лишь бы позабыть навсегда о трагедии этих людей. У меня закружилась голова, дыхание прервалось…
Очнулся через пять минут, мне делал искусственное дыхание  какой-то врач из числа посетителей музея. Я поблагодарил его за помощь, но поехать в больницу отказался, более того: осмелился даже вернуться к морякам с «Медузы» и рассмотреть все в подробностях. Живых, мертвецов, оптимистов, пессимистов,  равнодушных… И снова я побыл ими всеми по очереди.
Уходил, потрясенный энергетикой картины, еще не подозревая о том, что «Плот «Медузы» сделал меня своим пожизненным пассажиром.
Ночевал я в Париже, в небольшом отеле, отказавшись от предложенного моими юными приятелями места в студенческом общежитии. Мне хотелось побыть одному и поразмыслить о «Сцене кораблекрушения» и тринадцати ужасных днях в открытом море.
…А ночью я очутился там. На плоту. По пояс в воде, на первые после начала пути сутки, привязанный к бревну. Я не знал ничего о своем будущем, но прошлое у меня было. Я молился и вспоминал жену, почти взрослых сыновей, спокойную работу на берегу… Свою небольшую пекарню, доставшуюся мне от отца. Дернул же меня черт завербоваться на этот корабль! Романтики хотелось, с детства грезил о море!
С каждой минутой пребывания на плоту, с каждой волной, окатывавший меня и остальных, с каждым ударом о ящики с промокшими галетами, с каждым криком очередного сорвавшегося в бездну я понимал, что не выдержу этого ужаса. Лучше сразу умереть, чем после долгих мучений. В том, что мучения предстоят долгие, я не сомневался.
Наутро море было спокойно и дарило надежду. Но я не верил этой лицемерной стихии! У меня нашлись единомышленники, и после прощания с товарищами мы втроем бросились в воду. Напоследок я успел понять, что это был неправильный выбор…
Проснулся я в мокрой постели. Мокрой от пота и мочи. На плоту я не справлялся со страхом, как и многие. Но кому там было дело до моего конфуза?
Этот сон напугал меня, но я даже представить не мог, что еще мне предстоит. Возвращаться на «Звезду России» мне нужно было через два дня, и я решил посвятить их картине Жерико. Но после нескольких минут рядом с картиной мне снова стало нехорошо.  Я весь день бродил по Парижу, пытаясь понять, почему меня так влечет и корежит «Сцена кораблекрушения». Потом вернулся в свой отель с бутылкой коньяка и выпил ее, заедая камамбером.
… А ночью я оказался в шлюпке в момент, когда мы отдавали буксирные концы. Я приблизительно представлял, что будет потом с теми, кто находится на плоту. Не знал, а предчувствовал. Попытался отговорить товарищей, но надо мной лишь посмеялись. Мы пойдем ко дну, если не освободимся от этой неповоротливой махины! И вот полторы сотни человек оставлены умирать в открытом море. По мере удаления шлюпки от плота, я вспоминал все больше подробностей о страданиях покинутых. Потом вспомнил себя в своей настоящей жизни. Вскоре я осознал, что вижу сон и не имею ничего общего со сбродом, находившимся со мной рядом. Я попытался взбунтоваться, но меня обозвали глупцом, а потом угомонили ударом по голове… Управлять своими снами сложно без определенной тренировки.
Утром я понял, что мне больше не стоит смотреть на «Плот «Медузы». Я и так слишком увлекся им. Нужно успокоиться и расслабиться. Нашел наших студентов и целый день провел с ними, потихоньку накачиваясь виски из небольшой фляжки с Эйфелевой башней. В компании молодежи мне стало легче. На следующий день был запланирован отъезд назад в Марсель.
…Во сне я стал каннибалом. Шли четвертые сутки пребывания на плоту. Я был Корреаром, офицером морского флота, будущим знаменитым памфлетистом и одним из лидеров оппозиции. Я ненавидел море за его бесконечность и мерзкий запах. Оно пахло кровью, человеческими экскрементами и гниющей плотью. Я ел летучую рыбу из стаи, встретившейся нам. Одну небольшую рыбку! Первая пища за несколько дней! Испорченные морской водой галеты кончились на вторые сутки. А больше на плоту не было ничего, кроме боченка с вином. Порция рыбы была так мала, что мне пришлось ее дополнить куском бедра одного из умерших матросов. Я старался не смотреть на его лицо, пищу не стоит знать по имени, но многим из наших было уже все равно. Они пожирали человечину, стоя по колено в воде, и уверяли друг друга, что ничего вкуснее еще не пробовали. Это жаркое, несомненно, удалось повару! Некоторые пробовали молиться перед трапезой, но выяснилось, что слова молитв позабыты…

В Марсельском порту я вдруг обнаружил, что какая-то часть Корреара сохранилась во мне. Море пахло точно так, как Корреар  ощущал это на плоту «Медузы». Превозмогая тошноту, я поднялся на лайнер, и вот тут у меня начался приступ паники из-за того, что я лишился земли под ногами. Кругом вода – что может быть хуже? На подкашивающихся ногах я добрел до своей каюты и лег. Лежа было не так страшно. И мутило меньше.
На следующий день мое состояние не улучшилось. Я не ел и не спал, с трудом передвигался по кораблю, так что капитан мне посоветовал обратиться к врачу. Я воздержался от этого, потому что жаловаться-то было не на что. Ужас перед морем и обонятельные галлюцинации? Ночные кошмары на тему «Плота «Медузы»? Это же смешно!
Но когда мы снялись с якоря и отправились в сторону Испании, мне стало намного хуже. Я уже не мог справляться с собой и все же сдался доктору, не терапевту, а психиатру, который находился на борту во время круизов. Тот нашел у меня депрессию и предложил покинуть «Звезду России» как можно скорее. Иначе, мол, за последствия он не ручается. Выписал мне кучу рецептов, набросал план лечения, дал телефон своего приятеля-коллеги в Новороссийске… Но сойти на берег мне не удалось из-за проблем с документами. Я пачками глотал антидепрессанты, какие-то еще стимуляторы... От работы меня освободили,  я целыми днями валялся на койке и думал о «Плоте «Медузы». Сны немножко поутихли и приходили раз в несколько дней. Но зато каждый следующий был ярче и правдоподобнее предыдущего.
Я побывал по очереди всеми спасшимися пассажирами, несколькими офицерами из отдавших концы шлюпок, кое-кем из тех, кто погиб в течение тринадцатидневного апокалипсиса… Я пил мочу, жевал кожаные ремни, воровал из бочки вино через соломинку… И каждый раз, проснувшись, я все больше ненавидел море.   И боялся его до дурноты. Еще до окончания круиза я понял, что придется уйти в отставку. Никогда не быть мне капитаном, как мечталось в юности. Смешно, но дослужившись до старпома, я вынужден был покинуть флот из-за навязчивых сновидений по мотивам картины Жерико. Художник и его «Медуза» сломали карьеру будущему капитану.

Жизнь моя продолжилась, я не превратился в затюканного кошмарами психа, но из Новороссийска наша семья вынуждена была  уехать. Я не мог видеть моря и – особенно – выносить его зловония. Жена и дочка поддержали меня, хотя я скрыл от них истинную причину бегства с насиженного места. Сказал, что врачи рекомендуют оставить морской климат, потому что у меня тут развивается астма. Они проглотили это глупость. Дочка заканчивала школу и хотела учиться в столичном ВУЗе. Жена Новороссийск никогда не любила, сама она из  Рязани. Мы продали квартиру и перебрались в Москву, к моей двоюродной сестре, муж которой незадолго до этого открыл небольшое дело по продаже немецких автомобилей. Я стал помогать зятю, дела наши пошли на лад. Иногда, когда я особенно уставал на работе, сны мне не снились неделями. Я почти забывал о «Сцене кораблекрушения» и ностальгировал о море.
На следующую ночь я попадал в особенно извращенный ужастик, сбрасывал за борт трупы товарищей, оставляя одного, поупитаннее, чтобы утолить затем голод его плотью, я страдал от жары и жажды, мне чудились огромные корабли, которые спешат на выручку, и все они оказывались химерами… Сейчас я почти научился контролировать свои сновидения. Почти. Там, на плоту, я прекрасно знаю, что проснусь в другом мире, в своей привычной реальности, где нет волн и одуряющей жары, а в холодильнике полно еды. Но я не могу покинуть морскую тюрьму раньше, чем пройду все круги ада. Иногда приходится протянуть на плоту все тринадцать суток. А умирать во сне мне доводилось столько раз, что я вообще перестал бояться смерти. Даже в кошмаре есть положительные моменты.
Вопрос: почему именно я стал заложником «Медузы»? – несколько лет был главным в моей жизни. Сначала я был уверен, что проблема во мне. Но постепенно пришел к мысли, что виновата картина Жерико. В ней есть какая-то темная энергия, плохо влияющая на психику людей. Я много читал об истории «Сцены кораблекрушения» и выяснил, что уже были случаи безумия, связанные с ней. Она выбирает свои жертвы, не глядя, ни я первый, ни мне быть последним.
В этот раз ей попался я, и мне приходится мириться с этим. Но в последнее время это становится все труднее. Я понял, что оказался в плену картины. Она затягивает меня в себя. Или все-таки виной тому трагедия плота “Медузы”?

...Почему я пишу все это? Из-за мертвого юноши, моего двойника с картины. Вот уже месяца три, как во сне я перевоплощаюсь только в него. Причем в двух вариантах: либо становлюсь персонажем картины и я уже мертв, либо прототипом этого персонажа... Тогда меня полумертвого выкидывают в море товарищи. Я иду ко дну и никак не могу проснуться, одновременно находясь внутри агонизирующего тела и наблюдая за его страданиями со стороны. Вода попадает в легкие, и это ощущение настолько реально, что утром мне больно дышать. Иногда я боюсь не выбраться оттуда. Меня страшит не смерть, но вечность внутри проклятой картины... Если мои предчувствия меня не обманывают,  то эти хаотичные заметки – единственная надежда на спасение. Я никогда никому не рассказывал о своих кошмарах, кроме психиатра со “Звезды России”. Мне нужно поделиться хотя бы с женой. Или с зятем? Близких друзей у меня нет. Жаль, я не прихожанин храма. Возможно, мне помог бы священник? Святая вода победила бы морскую? Но слишком поздно в пятьдесят становиться верующим.

*****
Несколько недель назад мой муж дал мне запечатанный конверт. “Вскрыть в случае внезапной смерти!”. Я занервничала. Попыталась поговорить с мужем, но он меня успокоил:
- Все обойдется, милая!
Я предположила, что у него проблемы с бизнесом. Наезжают какие-нибудь бандюки. И он написал, где спрятал наше с дочкой наследство. Иван посмеялся надо мной.
На следующий день он не проснулся. Он жив. Но спит. Врачи недумевают. Это не кома. И не летаргический сон. Симтомы якобы не те. Иван просто спит. Ему плохо во сне. Я знаю.
Я распечатала конверт. Прочитала письмо. Показала дочке. Зятю. Подруге. После семейного совета мы решили обратиться к врачам.
А что врачи? Поставили Ивану психиатрический диагноз, чтобы как-то объяснить его странный сон. Посоветовали побольше говорить с мужем, вроде бы если его убедить, что плот “Медузы” - это самовнушение, так и сон закончится.
А каково нам? Иван спит в больнице, и никто не сможет меня убедить, что его простыни делаются мокрыми по сто раз на дню не от морской воды.
Я показала фото мужа ясновидящей.
Она помахала над снимком маятником и побледнела.
- Этот человек находится посреди океана один. Вряд ли его найдут спасатили.
Проклятая картина. Неужели Иван действительно в ней?